го уже не  интересовало,
рядом милиция или нет.
   "До этой падлы я доберусь и зарежу! А потом все спишут на толпу. Главное,
что ножа никто не видел. Ударить снизу, в толчее, и сразу же назад.  Упадет,
затопчут, а там будет видно."
   Дорогин почувствовал неладное. Он резко развернулся и встретился взглядом
с галичанином. Щелкнула кнопка, сверкнуло лезвие. Это были всего  лишь  доли
секунды, рука галичанина уже была занесена для удара. Дорогин ударил  первым
-  ботинком  в"  лицо.  Нож  просвистел  мимо,  лишь  порезав  рукав  куртки
случайного  прохожего.  Дорогин  и  галичанин  сцепились.  Они  катались  по
бетонному полу, люди цеплялись за них, падали. Кто-то наступил  Дорогину  на
спину, потом Сергей почувствовал, что его придавливает  к  земле  -  на  нем
лежало трое человек.
   Невероятным усилием он  выскользнул  из-под  тел,  и  галичанина  тут  же
придавило к земле - так, что он не мог пошевелиться. Лицо его было в  крови,
два зуба раскрошились.
   -  Назад!  -  кричали  милиционеры.  -   Разойдись!   Они   растаскивали,
разбрасывали людей. Наконец площадка очистилась. На  ней  оставались  лежать
галичанин и трое надсмотрщиков. Дорогин  стоял,  потирая  ушибленный  кулак.
Инвалидная  коляска  была  перевернута,  колеса  медленно   и   меланхолично
вращались. А под ней, как рыбак  прячется  под  лодкой,  прятался  от  толпы
ветеран афганской войны. Шапку-ушанку истоптали, но, как ни странно,  деньги
в ней остались целы, кокарда сияла первозданной желтизной.
   Лицо у Морозова было такое, словно он надеялся, что его не заметят.
   Абеба распластался на стеклянной двери, бежать ему не удалось. И  справа,
и слева от него появились милиционеры. Эфиоп был самой колоритной фигурой из
всей толпы, и стражи порядка решили, что непорядки начались из-за него. Если
есть драка и рядом негр, значит, драка произошла из-за него.
   Двое омоновцев не рисковали сейчас объяснять коллегам ситуацию. Наручники
защелкнулись на запястьях эфиопа. Дорогин сам протянул  руки,  понимая,  что
ему не отвертеться. Тамара что-то пыталась втолковать  милиционерам,  но  те
лишь отмахивались от нее, мол, разберемся.
   Белкина пересилила страх и стала рядом с телеоператором.
   - Камеру только не разбейте. Она, между прочим, больших денег стоит.
   Кассета уже перекочевала к ней в сумку, в камеру была всунута новая.
   Омоновец сообразил, что оператор снял его, и сразу же рванулся к камере.
   - Я тебе сейчас пленку засвечу! Оператор только улыбнулся.
   - Это магнитная лента, возьми, засвети ее.
   - Открывай камеру!
   Оператор сообразил, что омоновец полный идиот, может  и  разбить  камеру.
Лучше самому отдать кассету, а потом как-нибудь из милиции ее выцарапать.  А
не выцарапаешь - и потеря небольшая. Он знал, за этот  сюжет,  покоящийся  в
сумке Белкиной, заплатят хорошо.
   - Молодец ты, Белкина, - сказал он. - Откуда ты знаешь за  день  наперед,
где начнется землетрясение?
   - Профессия такая, - дежурной фразой ответила Белкина.  -  Не  журналисты
охотятся за новостями, журналисты их сами создают. Секрет лишь  в  том,  как
нужно свести нужных людей в нужном месте - и все произойдет само собой.
   Она сказала это, когда милиция уже вела всех к  зданию  вокзала.  Варвара
бережно поглаживала сумку, в которой покоилась кассета.
   - Все снял? - шепотом спросила Варвара.
   - В лучшем виде! А ты боялась.
   - Еще бы мне не бояться! Разбили бы камеру, мне бы потом никогда  техники
больше не дали!
   - Тебе ее и так не дадут, когда увидят такую шикарную драку!
   Шофер микроавтобуса дремал, положив голову на руль, и не заметил, что его
приятеля-оператора потащили в участок.
   - Сергей, я не исчезаю,  -  крикнула  Белкина  перед  дверью  участка,  -
вызываю подкрепление!
   Омоновец нервно дернулся, услышав эту  фразу,  но  Белкиной  уже  и  след
простыл.
   - Кого ненавижу, так это журналистов, - сказал он милиционеру с вокзала.
   - Кто ж их любит? Лезут, куда не просят. Небось и драки бы не  случилось,
не появись камера.
   -  Это  точно,  -  усмехнулся  оператор.  Галичанин   скалился,   изрыгая
нечленораздельный мат. Двух передних зубов не хватало, и  слова  смешивались
со слюной. Один из милиционеров нес подобранный нож с выкидным лезвием.
   Пока шло составление  протокола,  Белкина  вызвонила-таки  по  мобильному
телефону полковника Терехова и доходчиво изложила ему  суть  происшедшего  в
подземном переходе. О том, как она сама оказалась там, и то, что с  ней  был
оператор, журналистка умолчала. Полковник же, хоть и  был  умным  человеком,
но, как каждый милиционер, не любил журналистов больше, чем свое начальство.
Исключение составляла  только  Белкина,  и  то  не  благодаря  профессии,  а
благодаря тому, что была обаятельной женщиной. Мечтой  полковника  Терехова,
которой не суждено было осуществиться, о которой он никогда не говорил вслух
и боялся формулировать ее мысленно в  присутствии  жены,  было  переспать  с
Белкиной.
   И журналистка это чувствовала, а потому и эксплуатировала  полковника  по
полной программе, ничего не обещая взамен.
   - По гроб  доски  буду  вам  обязана,  если  приедете  и  поможете,  -  с
придыханием произнесла Белкина в трубку. - Все, что хотите, к вашим услугам.
   - Хочу... - ответил Терехов с чувством, - сейчас приеду.
   И действительно, еще не все протоколы были составлены, еще  шел  разговор
на повышенных тонах, а к вокзалу  уже  подкатила  черная  ?Волга?,  зарулила
прямо под знак.  Белкина  опрометью  бросилась  от  микроавтобуса  к  машине
полковника. Она знала, в участок надо войти вместе с ним, тогда и  ее  слова
будут стоить не меньше, чем слово полковника.
   Терехов поступил мудро, приехал не один, а с непосредственным начальником
милиции, расположенной на вокзале. Полковник Терехов был человеком  умным  и
сообразил: единственное, чем можно козырнуть и  вызволить  друзей  Белкиной,
так это обещание. И он пообещал, похлопывая по плечу второго полковника.
   - Знаешь, Василий Никитич, я тебе могу сказать одно: никто об этой драке,
кроме участников и нас с тобой, знать не будет. В эфире  сюжет  пройдет,  но
без едких комментариев в адрес милиции. Понимаешь, если мы  сейчас,  вернее,
не мы, а ты со своими ребятами начнешь сажать, у тебя будут неприятности.  Я
эту Белкину знаю, такая стерва, такая стерва...
   - Это что, та самая Белкина, из-за которой прокурор повесился?
   - Она самая.
   - Ничего себе! - и полковник уже с нескрываемым восхищением  и  уважением
посмотрел вначале на Терехова,  а  потом  на  Белкину,  которая  перебралась
поближе к оператору, предусмотрительно оставив кассету в машине.
   - Ты ее хорошо знаешь?
   - У меня к ней свой подход.
   - А нельзя ли сделать так, что бы сюжет вообще не появился на экране?
   - Тут даже я бессилен.
   - Ладно, сейчас разберемся.
   Через  десять  минут  дело  было  закончено.  Оставили  лишь  галичан   и
надсмотрщиков, отпустили даже ?афганца?, колесо в его коляске было  погнуто,
катилось с ужасным визгом и скрипом.
   - Как это я раньше не додумался на  ломаной  коляске  побираться,  больше
подадут. Скрип у людей нервы выматывает. Правда, Пушкин?
   - Правда.
   Вся одежда на эфиопе была изорвана. Плаща, который  прикрывал  рвань,  он
лишился, цилиндр истоптали, также отсутствовал один башмак. Но в  глаза  это
не сильно бросалось - босая нога и без носка черная, как-никак эфиоп.
   Когда все оказались на улице у микроавтобуса, Абеба потер ладонь о ладонь
и сказал:
   - Выпить бы сейчас за победу.
   - Кого мы победили?
   - Свой страх.
   - Не знаю, как ты, Абеба, а я с самого начала не боялся, - сказал ветеран
афганской войны. - В горах  хуже  приходилось.  Особенно  ночью.  Ничего  не
видно, только грохот и вспышки.
   - Думаешь, я сегодня много чего видел? Меня как схватили, а я  ногой  как
дал! Видишь, ботинок даже прочь улетел?
   Про ноги ?афганцу? слушать не хотелось, и он отвернулся.
   Дорогин понял, что надо сменить тему.
   - Обсуждать драку - последнее дело. Правильно говорят:  что  после  драки
кулаками размахивать? А не выпить ли нам,  друзья?  -  вновь  поймав  взгляд
Тамары, которая после драки еще не проронила ни слова, он сказал:
   - Всем женщинам, участницам конфликта и нашим боевым подругам, - цветы.
   - Я! - выкрикнул Абеба.
   - Что ты?
   - Я знаю, где можно купить самые хорошие и дешевые цветы.
   - Про дешевые мог бы и помолчать, - Дорогин взял его под  руку,  отвел  в
сторону, вручил деньги.
   - Десять минут, - ответил Абеба, - и я вернусь.
   Ждите.
   Часов у Абебы не водилось уже лет  десять.  Но  на  вокзале  этого  добра
хватает,  и  никто  из  прохожих   не   откажет   подсказать,   если   эфиоп
поинтересуется, который сейчас час. Даже забавно - эфиоп не просто грязный и
вонючий бомж, а изображает из себя Пушкина, светоча русской поэзии.
   В районе, прилегающем к Киевскому вокзалу, народу много. Каждый  из  этих
тысяч людей чем-то занят.  Кто-то  ожидает  поезда,  кто-то  спешит,  кто-то
курит,  а  некоторые  просто  бездельничают,  наблюдая  за   суетой.   Эфиоп
торопился. Он двигался настолько быстро, насколько мог.  Люди  расступались,
едва завидев грязного, оборванного человека выдающейся внешности.
   - Вон, смотри, негр идет, - показывали пальцами колхозники, приехавшие из
глухой провинции, откуда-нибудь из Кривого Рога в столицу России.
   - Точно, негр!
   - Пушкин идет! - хохотали другие.
   - Фу, какой вонючий,  мерзкий  бомж!  -  брезгливо  отворачивали  носы  и
старались не смотреть в сторону Абебы интеллигентного вида женщины.
   С Абебой никто не хотел столкнуться,  отскакивали  в  стороны,  наступали
друг другу на ноги, иногда извинялись, а иногда ругались матом.
   - Куда прешь, как на буфет!
   - Да вот, извините, тут этот.., видели, вон чернокожий побежал?
   - Где?
   А шевелюра Абебы уже плыла шагах в десяти, выныривая, как куча травы,  на
течении реки. Абеба спешил к цветочным киоскам.  Он  мог  там  купить  самые
лучшие и самые недорогие цветы, благо, был знаком почти со всеми торговцами.
А с кем не был знаком лично, то был уверен, что его все равно знают,  больно
уж он приметный персонаж вокзальной жизни.
   - Абеба! Абеба! - услышал он надтреснутый голос и увидел бомжа  в  пальто
неопределенного цвета и в белых туфлях с черными лакированными носами.
   Абеба замер.
   - Жук, ты что ли! - бомжи поздоровались, как старые приятели.
   - Я слышал, тебя менты замели, говорили, что ты попал под замес?
   - Кто говорил?
   - У нас тут все говорили, что тебя взяли и даже  браслеты  защелкнули  на
лапах.
   - Было дело...
   - Слушай, Абеба, тут у  меня,  -  бомж  отвел  полу  драного  пальто,  из
внутреннего  кармана  торчало  горлышко  бутылки.  -  Смотри,  какая   штука
?Черноголовка?.
   Спрашивать, где бомж взял дорогую бутылку, смысла не было.  Захочет,  сам
расскажет, а если не захочет, то из него и клещами информацию  не  вытащишь,
будет держаться, как комсомолец на допросе. Жуку  было  лет  сорок  пять,  а
выглядел он на все семьдесят. Пальто он  носил  поверх  грязной,  засаленной
черной майки с потускневшим и запачканным изображением черепа и двух молний.
Такие майки носят металлисты и байкеры.
   На шее у Жука поблескивала толстая цепь из нержавеющей стали.
   - Чего тебе рассказать, Жучара? - поинтересовался Абеба.
   - Хочу спросить, кто тебя вытянул из кутузки?
   - Я в кутузке и не был. В обезьяннике подержали полчаса, а потом за  меня
заступились.
   - Кто это за тебя заступился? - Жук с недоверием посмотрел  на  Абебу,  а
тот постучал себя кулаком в грудь.
   - Есть у меня друзья, есть!
   - Так, может, выпьем? - глядя в глаза эфиопу, сказал Жук.
   - Оно, конечно, можно, но я спешу по делам.
   - Какие у тебя еще дела? Давай зайдем за киоск или в сторонку отскочим  и
по-быструхе шарахнем?
   Выпить Абебе хотелось так, как может хотеться лишь страждущему в пустыне.
У него с утра макового зернышка во рту не было, а похмелиться он  так  и  не
успел, да и не за что было. А тут - блестящая возможность поправить ситуацию
и решить насущные вопросы.  Голова  болеть  перестанет,  в  глазах  вспыхнут
веселые искры.
   - Давай, - рубанул рукой воздух эфиоп. И только  тут  вспомнил,  что  еще
полминуты назад спешил, что он выполняет поручение -  купить  цветы.  -  Ну,
давай понемногу, а потом я вернусь, и у меня к тому же деньги будут.
   - У тебя деньги? Откуда?
   - Будут, будут, - сказал Абеба и прошипел:
   - Я памятник воздвиг себе нерукотворный...
   - Хватит тебе, козел, надоел  уже!  Дергаешься,  как  обезьяна,  а  толку
никакого! - и два  бомжа  заспешили  в  укромное  местечко,  известное  лишь
сотрудникам милиции да таким же убогим попрошайкам, как они сами.
   До вокзала было рукой подать, слышались  голоса,  крики,  сигналы  машин,
грохот поездов, а вокруг не было никого.
   - Ну, давай, - свинтив пробку, Жук откупорил бутылку и  принялся  вливать
спиртное себе в рот, скосив глаза к переносице, чтобы  не  отхлебать  больше
половины, но и себя не обделить.
   У Абебы обильно текла слюна, и он едва успевал ее сглатывать.
   - Стоп, машина! - сказал Жук, подавая остатки водки корешу.
   Абеба повторил трюк собутыльника, жидкость  без  остановок  перелилась  в
горло. Жук подал Абебе окурок, они присели на бетонные плиты,  затянулись  и
почувствовали, как блаженство растекается по телу.  Минут  через  пятнадцать
Жук напомнил:
   - Ты, Абеба, спешил куда-то, говорил,  бабки  у  тебя  будут.  Хорошо  бы
добавить, а? Пивком полирнуть или винчиком.
   - Точно! - Абеба вскочил, как ужаленный пчелой. -  Эх  ты,  гад,  Жучара,
чего раньше не сказал? - и Абеба помчался в сторону вокзала.
   Братья Вырезубовы уже решили все свои дела.  Коробки  со  свежесрезанными
розами отдали Тарасу, учтиво называя его ?дядя Тарас? и на  ?вы?.  Хохол  же
поинтересовался, как  поживает  Наталья  Евдокимовна,  и  когда  узнал,  что
женщина в больнице, посочувствовал  братьям,  попросил,  чтобы  те  передали
поклон матери.
   - С удовольствием передадим, дядя Тарас, - сказал Григорий.
   - Минут через пятнадцать подскочите за деньгами, мне как раз подвезут.
   - Хорошо.
   Хохол направился к киоску, а  братья  Вырезубовы  прошлись  по  цветочным
рядам, брезгливо морщась, - они всегда так  смотрели  на  цветы,  выращенные
другими, - и направились к своему автомобилю.
   С Абебой Вырезубовы столкнулись лоб в лоб.
   - Здорово, братья! - крикнул эфиоп, заглядывая в глаза  то  Григорию,  то
Илье.
   - Здорово, - сказал Илья.
   Григорий посмотрел в сторону и сплюнул под ноги, - ?друзья, прекрасен наш
союз!? - выкрикнул Абеба знаменитую фразу из Александра  Сергеевича.  -  Мне
цветы нужны, - позарез нужны, женщинам нужны цветы! У меня  и  деньги  есть.
Ну, конечно, если недорого...
   - Тебе нужны цветы? - братья переглянулись, и этот взгляд все решил.
   - Ты знаешь,  как  обрадуется  мама?  -  почти  шепотом,  с  придыханием,
произнес Григорий.
   - Мама?
   - Да-да, обрадуется! Это для нее будет такой подарок, просто закачаешься!
А?
   - Точно, брат, - Илья потер руку об  руку.  -  Ладно,  нужны  цветы,  так
пойдем. Сколько тебе?
   - Штук пятнадцать, два букета.
   Абеба абсолютно  не  ориентировался  ни  в  стоимости  цветов,  ни  в  их
качестве. Единственное, что он знал,  так  это  то,  что  братья  Вырезубовы
привозили к вокзалу самые хорошие и дешевые розы.
   - Иди за нами, только не так близко, - наморщив лоб и скривив  губы,  зло
буркнул на эфиопа Григорий. - Иди за нами шагах в десяти. А ты, Илья, сбегай
к хохлу, деньги возьми.
   - Деньги завтра возьмем!
   - И то верно, - сказал брат.
   Они направились к машине, оглядываясь  по  сторонам.  За  ними  никто  не
наблюдал, кроме пьяноватого бомжа, приятеля эфиопа.
   - Знаете что, друзья, я не покупал цветы уже лет десять.
   Братья опять переглянулись, и каждый из них подумал примерно  одно  и  то
же: ?Ну, чертов эфиоп, больше ты их уже  никогда  покупать  не  станешь,  мы
постараемся?.
   - Да, мама будет  рада.  Завтра  заберем  ее  из  больницы  и  приготовим
подарок.
   - Что-что?  Какой  подарок?  -  эфиоп  забежал  наперед  и  посмотрел  на
Григория. - - Я тебе сказал, где идти! - как на собаку, рыкнул  Илья.  -  На
десять шагов позади нас!
   Когда троица добралась до фургона, братья опять переглянулись. Илья залез
в кабину, а Григорий, поигрывая связкой  ключей,  подошел  и  открыл  заднюю
дверь микроавтобуса.
   - Залезай, бери в коробке, в длинной. Эфиоп  на  четвереньках  пополз  по
днищу, микроавтобус немного качнулся.
   - В какой коробке? Здесь же ничего нет! - эфиоп открыл одну, вторую,  обе
были пусты.
   - Сюда, сюда ползи, - позвал его Илья Вырезубов, сидевший на водительском
месте. - Вот, нагнись, загляни в эту.
   Последняя коробка лежала у стенки. Эфиоп потянулся к ней грязными черными
руками. Илья вытащил  из-под  сиденья  монтировку,  и,  когда  Абеба  поднял
картонную  крышку  и  в  его  глазах  возник  недоуменный  вопрос,  дескать,
последняя коробка пуста, как новенький гроб без покойника, коротко  взмахнул
ею. Илья нанес удар, резкий и точный,  но  не  очень  сильный,  все-таки  он
боялся проломить эфиопу череп. Ойкнув, Абеба осел, а затем распластался.
   Григорий уже был в салоне.
   - Веревку давай и скотч! Скорее! - подгонял он Илью.
   Тот вытащил из  ящика  белый  бельевой  шнур  и  широкую  ленту.  Вначале
Григорий связал эфиопу руки и ноги,  затем  заклеил  рот.  Аккуратно  уложил
добычу вдоль борта, прикрыл длинными картонными ящиками, а затем  перемахнул
на сиденье.
   - Ну, порядок, - потирая руки, сладострастно улыбаясь, шептал он.  -  Вот
мать будет довольна. Ведь она не ожидает, что мы с тобой  так  расстараемся.
Вот и отметим юбилей Александра Сергеевича Пушкина, сожрем его на  праздник,
сколько там до него дней осталось?
   - Телевизор скажет! Сожрем со всеми потрохами, - сказал  Вырезубов,  взял
чистую тряпку и протер стекло с внутренней стороны.
   - А за деньгами?
   - Потом заберем.
   - Непорядок, надо сходить за деньгами. Мама этого не любит.
   - Она не вспомнит, завтра заберем деньги. Никуда хохол не денется. Он без
нас пропадет. Мы ему привозим самые хорошие цветы. Мы их выращиваем, срезаем
и доставляем в Москву. Так что деньги он отдаст. А если нет, то  пошлем  его
на фиг, к нам и так очередь, желающих работать с Вырезубовыми хоть отбавляй!
   - Мама сказала работать с Тарасом.
   - Поехали, брат!
   Мотор загудел, и фургон медленно, соблюдая все правила, поехал по кольцу.
   Илья включил приемник, поймал какую-то радиостанцию и услышал: ?До юбилея
Александра Сергеевича Пушкина осталось пять дней?.
   - Пять дней! Гриша, ты слышишь, всего лишь пять дней! - он ударил кулаком
по приборной панели. - Через пять дней мы Пушкина сожрем.
   - Может, приготовим его на вертеле?
   - Мама сама решит, как его лучше оприходовать. Вымоем его, вычистим...  -
мечтательно говорил Григорий, глядя на небо, по которому летели  похожие  на
пушечные взрывы облака.
   - Худоватый он какой-то, - заметил Илья.
   - Ничего, это не  самое  страшное,  это  даже  хорошо.  Разговор  братьев
Вырезубовых со стороны выглядел полностью идиотским, и  если  бы  кто-нибудь
его слушал, то наверняка подумал, что братья Вырезубовы впали в детство  или
играют в какую-то игру, правила которой известны им и никому более.
   Сергей Дорогин уже в третий раз посмотрел на часы. Прошло не десять и  не
пятнадцать минут, а полчаса. Абебы все еще не было.
   - Чертовщина какая-то! - сказал он, обращаясь к Белкиной.
   Та перед этим о чем-то оживленно разговаривала с Тамарой.
   - Что ты говоришь, Сергей?
   - Говорю, чертовщина какая-то! Ушел наш Абеба.
   - Ты, наверное, ему денег  дал?  -  с  завидной  прозорливостью  заметила
Белкина.
   Дорогин на замечание Варвары ничего не ответил.
   - Так дал или нет, Сергей? - проявляя женскую солидарность, задала вопрос
Тамара.
   - Ну дал, дал. - И что из того?