акие слова бандит
мог бы и мордой по асфальту потереть.
   Взметнулся шлагбаум, УАЗ проследовал к абхазским пограничникам. Они  были
куда менее разборчивы, чем их русские коллеги.  Удовольствовались  десяткой,
и, если бы Садко не напомнил им,  что  следует  проштамповать  паспорта,  не
сделали бы даже этого.
   Шоссе шло вдоль самого берега моря. От пляжа его  отделяла  узкая  полоса
земли, и море то исчезало за густо росшими деревьями, то  вновь  появлялось,
когда шоссе забирало вверх. Недостроенные  коробки  санаториев,  заброшенные
дома отдыха, пустынные пляжи навевали тоску, напоминали о начавшейся, но так
и не закончившейся прочным миром войне.
   - Раньше побережье было самым красивым местом во всей Абхазии, - вздохнул
Давид, - теперь даже смотреть на него не хочется.
   - Скоро ты забудешь обо всем, не жалей  о  прошлом,  им  жить  нельзя,  -
отозвался Шпит. - Ты правильно решил, нужно вовремя  спрыгнуть  с  паровоза,
пока он не пошел под откос. Я всегда говорил, что ты  самый  умный  их  всех
братьев.
   Не доезжая Пицунды, свернули в сторону гор. Дорога петляла так, что  было
невозможно понять, в какую  сторону  едешь.  Солнце  то  светило  в  лобовое
стекло, то жарило слева, то пекло в  затылок.  Наконец  подъем  кончился,  и
Давид показал на небольшую стоянку у ржавого остова летнего кафе.
   - Здесь.
   Солнце уже клонилось к  западу,  нужно  было  спешить.  Ночь  на  Кавказе
наступает мгновенно: не успеешь оглянуться, как обвалится кромешная мгла.
   - Останься здесь, - распорядился Шпит, когда Лебедь  попытался  выбраться
из-за руля, - чуть что, трижды посигналишь.
   Давид шел по тропинке первым, за ним  следовали  не  привыкшие  к  горным
тропам Шпит и Садко. Давид ступал бесшумно, но камни то и дело  срывались  с
тропинки из-под ног бандитов. Давид  добрался  до  низкого  старого  дуба  с
дуплом и повернул  в  чащу.  Спускаться  по  откосу,  не  держась  за  ветки
деревьев, было невозможно, таким он был  крутым.  Где-то  внизу,  за  густой
растительностью, журчал ручей, чирикали птицы. Среди этого  почти  эдемского
спокойствия звучал злобный мат сочинских бандитов.
   - Тут недалеко, - подбодрил их Давид. Он выбрался на  каменную  площадку,
постоял несколько секунд, чтобы сориентироваться, а затем исчез в кустах.
   - Эй, не так быстро, - крикнул Шпит. Ему показалось, что Давид завел их в
ловушку, бросил и больше никогда не вернется.
   -  Здесь.  Все  в  порядке,  -  послышался  голос  Давида  из  кустов,  и
заскрежетали камни. - Один отвалить не смогу, помогите.
   Казавшиеся непроходимыми кусты наконец  были  преодолены  бандитами.  Они
оказались на небольшой полянке среди густых  зарослей.  С  трудом  вчетвером
отвалили каменную глыбу, разгребли  хворост,  под  ним  оказался  деревянный
настил. Ломая ногти, Давид вынул доски и отвернул края прорезиненной  ткани.
Он привел бандитов к одному из тайников с оружием.
   - Все на месте, как и обещал, - тихо проговорил Давид.
   - Столько нам и не надо, - хищно усмехнулся Шпит, разворачивая брезент, в
котором был упакован автомат с подствольным гранатометом, новенький,  еще  в
заводской смазке.
   - Что-то я не припомню, как тебе эту партию оружия продавал.
   - Если бы я был связан только с тобой, - усмехнулся Давид, - нас бы давно
абхазы перестреляли.
   - Хоть раз я подсунул тебе партию некондиционного оружия?
   - Нет, но с тобой тяжело договориться: то автоматы есть, но старые  АК  и
патронов к ним не отыскать, то наоборот.  В  последний  раз,  когда  ты  мне
продал ящик гранат без запалов,  меня  мои  же  ребята  чуть  на  дереве  не
вздернули. Уж лучше камнями бросаться, чем гранатами, которые не взрываются.
   - Оставим обиды, - Шпит сидел на камне и любовно белой  тряпкой  протирал
подствольный гранатомет от заводской смазки. - Как я понимаю, - прошептал он
Давиду, - ты собрался повоевать последний раз в жизни. Так что  оружие  тебе
больше не понадобится.
   Давид неохотно кивнул.
   - Шпит, какой у них банковский броневик?
   - Самый примитивный. Консервная банка, внутри установлен сейф.  С  ним  и
придется повозиться. Лишь бы времени у нас на это хватило. В Абхазии  дороги
не то что в России, тут десять машин за сутки от силы проедет.
   Давид вытащил из тайника пластид, завернутый в тряпку, и извлек из самого
дальнего угла ящика коробку с детонаторами.
   - Эта  штука  любой  замок  откроет.  Называется  ?универсальная  отмычка
взрывного действия?.
   - Смотри не перестарайся, не то деньги в клочья разорвет. Не  пойдешь  же
потом в банк менять обрывки на целые банкноты.
   - Я, между  прочим,  сапер  по  образованию,  -  нахмурился  Давид.  -  В
институте на военной кафедре  чего  только  не  изучал,  думал,  никогда  не
пригодится, а потом оказалось, что еще мало меня учили.
   Садко и Лебедь в разговор Шпита с Давидом  не  вмешивались.  Оба  бандита
знали свое место. Их взяли с собой на дело, чтобы стрелять и убивать,  а  не
лясы точить.
   - Я вам самое лучшее отдал, - тихо произнес Давид, глядя  на  вооруженных
бандитов, - таких автоматов даже в действующей российской армии - раз два  и
обчелся.
   - Зачем новые автоматы в армии? - ухмыльнулся Шпит, - русским воевать  не
с кем, разве что с чеченами.
   При упоминании о чеченах на лице Давида появилась гримаса неудовольствия.
Те были заодно с абхазами. В свое время даже воевали на их стороне.
   - Время, - сказал Шпит, - думаю, что  они  еще  до  заката  солнца  хотят
проехать горный участок дороги. Что, Давид, невесело смотришь?
   - Я никогда раньше разбоем не занимался.
   - Не хочешь, оставь автомат, иди в свой отряд, - спокойно ответил Шпит, -
я тебя не кину, свой процент  получишь,  как  и  положено,  за  наводку.  Но
подумай, стоит ли отказываться. Это твои деньги, деньги твоих братьев. Ты их
не возьмешь - возьмут абхазы. Неужели твой дом, в котором они сейчас  живут,
меньше стоил?
   Давид не отвечал,  он  упрямо  взбирался  в  гору.  Воздух  уже  сделался
по-вечернему прохладным, прозрачным. В такую бы  погоду  сидеть  на  террасе
собственного дома, увитой  виноградом,  курить  хорошую  сигарету,  попивать
молодое вино и смотреть на  море,  долго  и  бездумно.  Есть  вещи,  которые
завораживают всех: бегущая вода, танцующее пламя  и  накатывающие  на  берег
волны.
   -  Ты  скольких  людей  убил  в  своей  жизни?  -  с   грустной   улыбкой
поинтересовался Шпит, когда машина тронулась.
   Давид задумчиво смотрел в стекло и не отвечал.
   - Считаешь?
   - Даже не знаю, что сказать. Человек пять, наверное.  Но  ни  один..,  ни
одно из них не было убийством. Я воевал.
   - Брось, убийство - всегда убийство. Отнимаешь у человека жизнь, и всякий
раз лишь за то, что он мешает тебе жить.  То  ли  своим  богатством,  то  ли
бедностью, то ли агрессивностью. Не суть важно. Ты  в  глаза  своим  жертвам
смотрел?
   - Это на войне было.., странно и страшно,  -  пробормотал  Давид,  -  еще
вчера человек моим соседом был, а через пару дней я в него целился, а  он  в
меня. Весь вопрос в том, кто раньше на спусковой крючок нажмет.
   - Я понимаю, ты нажал первым.
   - Да, я лишь потом, когда к трупу подошел, понял, что он мой сосед, через
два дома от меня на набережной жил. Никогда дружны мы не были, в гости  друг
к другу не ходили, иногда мои племянники с его  детьми  вместе  играли.  Его
глаза я на всю жизнь запомнил, стеклянные, остановившиеся, ни мысли  в  них,
ни страдания, ни злобы, просто удивился человек, когда понял, что умирает.
   - Надеюсь, в банковской машине твоих соседей не окажется.
   - Кто знает? - отвечал Давид.
   - Не нравишься ты мне. Я тебе  серьезно  предлагаю:  посидишь  в  машине,
стрелять не будешь. Деньги поделим, как и договаривались.
   - С чего это ты такой добрый?!
   - Я не добрый. Я расчетливый. Ты с оружием в руках и тараканами в  голове
лишь навредить можешь.
   - Брось, Шпит, я готов ко всему, - Давид встрепенулся и принялся набивать
патронами рожок автомата. - В бою, как в драке: если уж замахнулся, то  бей,
иначе проиграешь.
   Садко с легким презрением покосился на вспотевшего Давида. Как грузин  не
старался скрыть волнение, оно все равно проявлялось в  резких  движениях,  в
срывающемся голосе.
   - Ни одна душа не узнает, что это сделал ты, - подбодрил компаньона Шпит.
- И запомни, если получишь деньги, сразу не исчезай из виду, иначе  на  тебя
подумают. Главное, переждать, чтобы забылась причина, по которой человек мог
исчезнуть. Придумаешь что-нибудь. Скажешь, что жениться собрался.
   - Я женатый.
   - Извини, друг, забыл. Как, наверное, забыл  и  ты  сам.  Жены  своей  ты
небось года четыре не видел.
   - Не учи, - раздраженно сказал Давид. - Сам знаю, что делать.
   - Раз знаешь, то я молчу.
   Справа от дороги возвышалась почти отвесная скалистая стена, слева пролег
глубокий обрыв, известковые скалы густо поросли диким шиповником, орешником.
Деревья находили любую щель, любое углубление, чтобы пустить корни.
   - Здесь, - резко произнес Давид и тронул Лебедя, сидевшего за  рулем,  за
плечо.
   Тот сбросил скорость и  только  теперь  приметил  маленькую  площадку  на
одну-две машины. Под каменным козырьком,  словно  специально,  было  сделано
место для того, чтобы укрываться от дождя.
   - Когда они здесь появятся? - спросил Давид.
   Шпит неопределенно пожал плечами:
   - Мой телефон тут уже не работает, но границу  они  проехали  через  пять
часов после нас. Часа три мы потеряли. Значит, скоро появятся.
   Давиду показалось, что в мире больше не осталось людей,  только  он  сам,
Шпит, Садко да Лебедь.
   Пустынное шоссе,  безлюдный  пейзаж.  Шпит  повесил  автомат  на  шею  и,
придерживая его руками,  побрел  вдоль  высокого  железобетонного  парапета,
отгораживающего обочину от пропасти, присел на корточки, повернулся к спуску
лицом.
   - Отличное место. Если хочешь, Давид, я тебе его уступлю.
   С другой стороны бордюра располагалась маленькая  площадка.  На  ней  мог
разместиться один человек.
   - Словно специально для нас делали, - согласился Давид, - но у меня  есть
лучшее место, так что располагайся здесь сам.
   - Я останавливаю машину, - с хищной улыбкой на губах произнес Шпит. -  Вы
добиваете охрану, если они, конечно, окажут сопротивление.
   - Я бы отпустил их, - предложил Давид.
   - Нельзя, - оборвал его Шпит. - Я человек в Сочи известный, и  мне  не  к
чему  портить  себе  жизнь.  Гранаты  использовать  в  крайнем   случае,   -
предупредил Шпит. - Главное для нас - не  повредить  сейф,  не  дать  машине
взорваться. Убить всех до единого. Ты понял меня, Давид?
   - Не знаю, - ответил грузин.
   - Нужно знать точно, на что идешь. Если не  собираешься  убивать,  положи
автомат в машину.
   Давид и Шпит с минуту смотрели друг другу в глаза.
   - Ты понял?!
   - Понял, - согласился Давид.
   - Думаешь, я убиваю ради собственного удовольствия? Я  же  не  садист,  -
развел руками Шпит. - Это как охота: они  дичь,  мы  охотники,  Мы  убиваем,
чтобы есть. Они знали, на какую работу соглашались. Они ездят с  оружием,  и
мы просто вынуждены взять в руки автоматы.
   Мужчины разошлись, заняли позиции: Шпит, Садко  и  Лебедь  -  со  стороны
пропасти, спрятавшись за высоким железобетонным бордюром. Их практически  не
было видно с дороги. Давид устроился по другую сторону шоссе -  за  выступом
скалы. Его укрытие было не столь надежным.
   "Если машина не остановится  после  выстрела  Шпита  и  доедет  до  моего
укрытия, мне придется туго, отступать некуда. Ну и черт с ним, - зло подумал
Давид, плавно переводя затвор автомата, досылая патрон в  патронник.  -  Или
пан, или пропал! - решил он."
   Он вслушался в  звуки.  Шум  деревьев,  щебетание  птиц,  гудение  ветра,
обтекающего высокую скалу. Давид ждал  и  в  то  же  время  боялся  услышать
урчание двигателя. ?Шпит прав, - подумал он, - всех  нужно  убить.  С  каким
удовольствием я убил бы самого Шпита и его  подручных!  Они  не  воины,  они
бандиты, - и тут же горько усмехнулся:
   - И я теперь тоже!?

Глава 5

   Россию Сергей Дорогин и Паша Матюхов проехали, как  выразился  сам  Пашка
Разлука, на одном дыхании. Менялись за  рулем,  делали  остановки  лишь  для
того, чтобы перекусить или размять ноги.
   - С тобой отлично грузы возить, - смеялся  Пашка.  -  Тебе,  Сергей,  все
равно, когда спать: днем ли, ночью ли, по часу или по восемь.  Давай  вместе
бизнесом заниматься.
   - Мне это ни к чему, - хитро ухмыльнулся Дорогин.
   - Конечно, ты богатый. Но сколько денег не  копи,  рано  или  поздно  они
кончатся.
   - У меня - нет.
   - Это только кажется. Никогда бы про тебя, Серега,  не  подумал,  что  ты
круто поднимешься. У тебя руки такие, что к ним деньги не липнут. Ты  их  не
любишь.
   - А ты любишь деньги?
   - Конечно, они ко мне идут.
   - Не сильно ты их любишь, - заметил Дорогин.
   - Вот он чисто русский пейзаж, - Муму бросил руль и  воздел  над  головой
руки. С двух сторон  дорогу  окаймляли  пальмы,  чахлые,  пожелтевшие  после
холодной зимы.
   - Тебе не нравится?
   - Я как-то больше к березкам привык.
   - По мне и субтропики - российский пейзаж, и торосы с айсбергами.
   - Странная мы все-таки нация, - вздохнул Дорогин. - Ты, Пашка, в  детском
доме воспитывался, даже толком не знаешь,  кто  твои  родители,  не  знаешь,
какой ты национальности, а туда же, русским себя считаешь.
   - Национальность, она в голове и  в  сердце,  -  Пашка  Разлука  картинно
приложил ладонь к груди, вытащил из кармана губную гармошку. - Хорошее мы  с
тобой дело затеяли. Я, если б тебя не встретил,  наверное,  до  сих  пор  из
Подмосковья не выбрался бы. Каждый бы день на завтра поездку откладывал.
   - Если что-то решил, надо делать.
   - У меня так не получается.  А  ты  человек  счастливый.  Наверное,  и  с
Тамарой у тебя так случилось. Увидел ее и решил - твоя женщина.
   - Ей просто деваться некуда было.
   - Ты сильный, берешь за руку и ведешь ее за собой.
   - Нет, это она меня из-за порога смерти вытащила. Я уже жить не хотел.
   - Врешь, ты жизнь любишь!
   - Теперь люблю.
   - Она тебя научила?
   - Она меня к жизни вернула. Микроавтобус уже ехал по Сочи.
   -  Не  настоящее  здесь  все,  а  какое-то...  -  скривился  Дорогин.   -
Чувствуется, что люди не работают, а прислуживают. Сколько ни  пытался  себя
убедить, что официант профессия полезная, нужная, не могу.
   - Все мы на кого-то работаем, -  заметил  Пашка.  -  Абсолютно  свободных
людей не бывает. Думаешь,  президент  свободен?  Кукиш!  Самый  подневольный
человек! Ему даже в  носу  безнаказанно  поковыряться  нельзя,  вдруг  ушлый
фотокорреспондент снимок сделает, газеты его напечатают. Пьяным на людях  не
появись, с приглянувшейся девушкой не познакомься. Вроде и власть над  всеми
имеешь, а собой распоряжаться не можешь.
   - Мне это пока удается, - хмуро заметил Сергей. - За  президентов  ты  не
переживай. Они всю жизнь спали и видели, чтобы свои  кресла  занять.  Каждый
находит счастье по-своему. Не прощу себе, если не искупаюсь.
   Пашка высунул голову в окно и  посмотрел  на  море,  по  которому  бежали
спокойные темно-зеленые волны. Внезапно он рассмеялся.
   - Ты чего?
   - Вспомнил, когда последний раз на море был, то  монетку  бросил.  Вот  и
сбылось, вернулся.
   Дорогин поставил машину на первой же стоянке.
   - Пошли, мечты сбываются.
   - Машину не обкрадут?
   - Пусть только попробуют!
   - У меня плавок с собой нет.
   - Кто тебя здесь увидит?
   - Если и увидит, то кто меня здесь знает? - рассмеялся Разлука. - Я же не
президент.
   Хрустела под ногами галька. Мужчины раздевались на ходу.
   - Издалека  за  плавки  сойдут,  -  Пашка  щелкнул  резинкой  темно-синих
трикотажных трусов.
   - В Сочи публика ко всему привыкла, ты можешь среди бела дня на городском
пляже даже голым купаться, никто и голову в  твою  сторону  не  повернет,  -
сказав это, Дорогин тем не менее свои трусы снимать не стал.
   Он разбежался и, сложив руки над головой, нырнул в  набежавшую  волну.  А
Пашка Разлука медлил, стоя по колено в бурлящей холодной воде,  ждал,  когда
вынырнет друг. Сергей показался совсем не там,  где  ожидал  Пашка.  Разлука
думал, что  увидит  Дорогина  далеко  от  берега,  а  тот  выплыл  метрах  в
пятидесяти слева.
   - Как водичка?
   - Бодрит. По-моему, это не я, а ты мечтал искупаться.
   - Что-то расхотелось, - Пашка поежился от холода.
   - Главное - окунуться, - крикнул Дорогин и вновь исчез под водой.
   Пашка зашел поглубже. На него двигалась волна. Он с ужасом  почувствовал,
как кто-то схватил его  за  ноги  и  поволок  в  море.  Пашка  вскрикнул  от
неожиданности, и его голова исчезла под волной.
   - Ты что, очумел?! - закричал Разлука, когда вместе с Дорогиным  оказался
на поверхности. - Я чуть воды не наглотался.
   - Моя наука тебе пойдет на  пользу,  никогда  не  расслабляйся,  особенно
когда получаешь удовольствие. Поплыли быстрей!
   И, не дожидаясь согласия, Дорогин резко рванул в  сторону  горизонта.  Он
плыл баттерфляем, поднимая фонтан брызг, фыркая и отплевываясь.
   "Он сильный, как зверь!? - Пашка, как ни  старался,  не  мог  поспеть  за
другом. Ему казалось, что сам он остается на месте.
   - Слабак! - кричал Дорогин, подзадоривая приятеля. - Ты же раньше  лучше,
чем я, плавал!
   - Расхотелось дурачиться, - Пашка Разлука перевернулся на спину и  увидел
над собой синее небо, усыпанное  мелкими  редкими  облачками.  Вода  уже  не
казалась холодной.
   "Какая разница, - подумал Пашка, - дети мы или взрослые? Когда рядом  нет
зеркала, не видишь морщин на лице, понимаешь, что ничего не изменилось с тех
пор, все так же дурачимся, пытаемся что-то  доказать  друг  другу.  Странная
легкость у меня в душе, когда рядом Сергей."
   Еще  минут  десять  мужчины  дурачились,  прыгая   в   прибое.   Наконец,
обессиленные, выбрались на сухую, теплую гальку и разлеглись на ней.
   - Ради таких моментов стоит жить, именно они остаются в памяти.
   - Тебя тоже посещают такие мысли? - изумился Пашка.
   - Я ко всему, что со мной происходит, подхожу с одной меркой:  можно  это
будет вспомнить в самый последний момент жизни или нет.
   - Никто не знает, - рассмеялся Разлука, - что и когда в голову придет,  -
и  он  принялся  загибать  пальцы.  -  Вспомню  о  том,  как  в  первый  раз
поцеловался, как первые деньги заработал. Как в первый раз спал в постели  с
женщиной, вспоминать не хочется, - и  Разлука  не  стал  загибать  палец.  -
Пьяный был, никакого удовольствия не получил. Зато когда второй  раз,  -  он
блаженно зажмурился, - тогда я уже любил. Когда впервые за  границу  выехал,
когда квартиру получил, когда тебя встретил.
   - Не много ли?
   - Мгновение лишь одно будет - это я знаю. В жизни все не  так  случается,
как загадываешь. Вспоминается, наверное, и какая-нибудь глупость.
   - Типа? - поинтересовался Дорогин.
   - Я, когда уезжал, все деньги, которые  были,  в  трубочку  свернул  и  в
книжный корешок вставил. У меня толстая томина дома стоит, ?История  древней
русской книги? называется. И возможно, я подумаю, что зря об этом никому  не
сказал, деньги пропадут.
   - Теперь уже мне сказал, - Дорогин легко отжался от гальки и  вскочил  на
ноги. - Все, Пашка, теперь нам дорога предстоит до самой Гудауты.  Последний
рывок. Дети нас ждут.
   - Это святое, - согласился Пашка Разлука. -  Сам  помню,  как  в  детстве
ждал, чтобы кто-нибудь за мной зашел. К другим приходили, а к нам нет.
   - Штаны надень, - посоветовал Дорогин, - гаишники могут прицепиться,  что
в трусах едешь.
   - Они же мокрые...
   - Что  штаны  должны  быть  сухими,  в  правилах  дорожного  движения  не
написано. Я за руль сяду, - опередил Пашку Сергей.
   - Почему? - обиделся Матюхов.
   - На пустынной дороге за городом тебя за руль еще можно пускать,  а  если
пляжи рядом - ни  в  коем  случае.  Ты  быстро  голову  себе  отвинтишь,  на
красивеньких девушек заглядываясь. Пойми, тебе уже сорок лет, и все они тебе