Гиперион, но лишь когда сочтут это необходимым.
     Тео, сцепив пальцы, откинул голову:
     - Значит, все эти годы в консульстве...
     - Я ждал известий от Бродяг, - спокойно договорил за него  Консул.  -
Видите ли, у них имелось устройство, способное  разрушить  антиэнтропийный
барьер вокруг Гробниц Времени. Распахнуть Гробницы,  когда  Бродяги  будут
готовы. Снять оковы с Шрайка.
     - Значит, это сделали Бродяги, - сказал Тео.
     - Нет, - невозмутимо возразил Консул, - это сделал я. Я предал Бродяг
так же, как до того - Гладстон и Гегемонию. Я застрелил  женщину  из  Роя,
которая настраивала устройство... Ее и техников, что были с  нею...  Затем
включил  устройство.  Антиэнтропийные  поля  исчезли.  Было   организовано
последнее паломничество. И Шрайк вышел на свободу.
     Тео смотрел, не отрывая глаз, на бывшего наставника. В зеленых глазах
молодого губернатора было, скорее, недоумение, чем гнев.
     - Но почему? Почему вы сделали это?
     И  Консул  рассказал  им,   коротко   и   бесстрастно,   о   Сири   с
Мауи-Обетованной и  восстании  против  Гегемонии.  Восстании,  которое  не
прекратилось и после смерти Сири и ее мужа - деда Консула.
     Арундес поднялся с дивана и подошел к окну. Солнечные лучи играли  на
его одежде, на темно-синем ковре кают-компании.
     - А Бродяги знают, что вы... натворили?
     - Теперь знают, - ответил Консул. - Я рассказал  об  этом  Свободному
Ванцу... и другим... сразу же после нашего прибытия.
     Тео мерил шагами нишу.
     -  Значит,  встреча,  на  которую  мы  собираемся,  может  окончиться
судебным разбирательством?
     Консул улыбнулся.
     - Или казнью.
     Тео остановился, сжав кулаки.
     - И Гладстон знала об этом, когда просила  вас  еще  раз  отправиться
сюда?
     - Да, конечно.
     Тео отвернулся.
     - Просто не знаю, чего вам пожелать - казни или помилования.
     - Я сам не знаю, Тео, - с горечью отозвался Консул.
     - Ванц, кажется, говорил, что собирается прислать за  нами  судно?  -
сказал Мелио Арундес.
     Что-то в  его  интонации  заставило  обоих  мужчин  подойти  к  окну.
Небесное  тело,  на  котором  они  находились,  было  астероидом   средней
величины, окруженным силовым полем десятого  класса  и  терраформированным
многовековым трудом ветра, воды и  дотошных  инженеров.  Солнце  Гипериона
висело  над  пугающе  близким  горизонтом.   Сплошные   травяные   заросли
колыхались на ветру, и по этому лугу струилась то ли широкая  речушка,  то
ли небольшая река. Вода текла к горизонту, а там,  казалось,  воспаряла  к
небу, превращаясь в опрокинутый  водопад,  и  уходила  все  выше  и  выше,
пересекала далекую мембрану силового поля и исчезала в космической тьме.
     По этому бесконечно высокому водопаду спускалась  лодка.  На  носу  и
корме виднелись человекоподобные фигуры.
     - Боже! - прошептал Тео.
     - Нам лучше приготовиться,  -  деловито  сказал  Консул.  -  Это  наш
эскорт.
     Солнце зашло удивительно  быстро.  Последние  лучи  пронзили  водяную
завесу  в  полукилометре  над  сумрачной  поверхностью  астероида,   и   в
ультрамариновом небе расцвели радуги, настолько сочные и густые,  что  дух
захватывало от их красоты.

     40

     Часов в десять меня будит Хент. В руках у него поднос с завтраком,  в
темных зрачках - ужас.
     - Где вы раздобыли еду? - спрашиваю я.
     - На первом этаже. Там что-то вроде маленького ресторана. Все  стояло
на столе, уже горячее, но людей не было.
     Я кивай.
     - Мини-траттория синьоры Анджелетти, - поясняю я. - Готовит  она  так
себе.
     Как беспокоило доктора Кларка мое питание!  Он  считал,  что  чахотка
гнездится в моем желудке, и держал меня  на  голодном  пайке  -  молоко  с
хлебом, изредка - пара костлявых рыбок. Странно, но многие болящие сыны  и
дочери  человеческие  накануне  воссоединения  с  вечностью  более   всего
сокрушаются  из-за  расстройства  кишечника,  пролежней  или   несъедобных
обедов.
     Я снова поднимаю глаза на Хента.
     - Что с сами?
     Помощник Гладстон подходит к окну и  принимается  созерцать  площадь.
Оттуда явственно доносится журчание проклятого шедевра Бернини.
     - Пока вы спали, я ходил прогуляться. - Хент говорит с  трудом.  -  А
вдруг кого-нибудь встречу. Или попадется фон. Или портал.
     - Конечно, - говорю я.
     - Не успел выйти... и... -  Он  оборачивается  ко  мне  и  облизывает
пересохшие губы. - Там кто-то стоит, Северн. У подножия лестницы. Не  могу
поручиться, но, мне кажется, это...
     - Шрайк, - говорю я.
     Хент кивает.
     - Вы тоже его видели?
     - Нет, но для меня это не сюрприз.
     - Он... это ужас, Северн. В нем есть что-то, от чего бросает в дрожь.
Вон, поглядите, там, в тени, с той стороны лестницы.
     Я приподнимаюсь на локтях, но  от  внезапного  приступа  кашля  снова
валюсь на подушки.
     - Хент, я знаю, как он выглядит. Но он пришел не за вами, - произношу
я с уверенностью, которой не разделяю.
     - Значит, за вами?
     - Не... ду... м-маю, - произношу я,  хватая  ртом  воздух.  -  Скорее
всего он просто караулит меня, чтобы я не удрал... умирать в другом месте.
     Хент быстро подходит к кровати.
     - Вы не умрете, Северн!
     Я молчу.
     Он садится на стул с прямой спинкой рядом с кроватью и берет чашку  с
почти остывшим чаем.
     - Если вы умрете, что будет со мной? - говорит он чуть слышно.
     - Не знаю, - честно отвечаю я. - Не знаю даже,  что  будет  со  мной,
когда я умру.

     Тяжелая болезнь,  как  правило,  приводит  к  солипсизму.  С  той  же
неизбежностью, с какой космическая "черная дыра" глотает  все,  что  имело
несчастье очутиться в пределах ее досягаемости, интересы больного сужаются
до крошечной точки - его собственного "я". День кажется вечностью. От меня
не ускользает  ни  одна  мелочь:  я  замечаю,  как  по-черепашьи  медленно
передвигаются по стенам с облезлой  штукатуркой  солнечные  пятна,  ощущаю
фактуру простыней под ладонями и их запах, лихорадку, что набухает внутри,
как рвота, а затем неспешно  выгорает  дотла  в  топках  моего  мозга,  и,
конечно, боль. Не мою - резь в горле и жжение в груди можно потерпеть  еще
несколько часов или дней. Они даже приятны, как нечаянная встреча в  чужом
городе со старым, пусть и занудливым знакомым. Нет, я о чужой боли... боли
тех, остальных. Она сотрясает мой мозг, как  тупой  грохот  камнедробилки,
как удары молота о наковальню. От нее не спрячешься.
     Мое сознание воспринимает ее в виде шума -  и  тут  же  претворяет  в
стихи. С утра до ночи, с ночи до утра в душу мою вливается боль  вселенной
и разбегается по ее горячечным извивам, на бегу образуя  рифмы,  метафоры,
строки. Замысловатый, бесконечный танец слов. То умиротворяющий, как  соло
на  флейте,  то  пронзительный  и  сумбурный,  будто  множество  оркестров
одновременно настраивают свои инструменты. Но это всегда - стихи, всегда -
поэзия.
     Я просыпаюсь перед самым заходом солнца - в тот самый  момент,  когда
полковник Кассад бросается наперерез Шрайку, спасая  жизнь  Сола  и  Ламии
Брон. Хент сидит у окна. Его длинное лицо кажется терракотовым  в  горячих
закатных лучах.
     - Он все еще там? - спрашиваю я, не узнавая собственный голос.
     Хент вздрогнув, оборачивается ко мне, и я впервые вижу на его суровом
лице виноватую улыбку.
     - Шрайк? -  говорит  он.  -  Не  знаю.  Давно  его  не  видел  Только
чувствовал. - Он внимательно смотрит на меня: - Как вы?
     - Умираю, - отвечаю я и тут же  спохватываюсь:  лицо  Хента  искажает
гримаса. - Да вы не волнуйтесь,  -  стараясь  исправить  положение,  бодро
говорю я. - Со мной уже было такое. И потом, умираю-то не я. Моя  личность
обитает где-то в недрах Техно-Центра, и ей ничто не грозит.  Умирает  тело
Данный кибрид Джона Китса. Двадцатисемилетний манекен из  мяса,  костей  и
заемных ассоциаций.
     Хент присаживается на край кровати. Приятный сюрприз - пока  я  спал,
он заменил мое испачканное кровью одеяло своим, чистым.
     - Ваша личность - тот же  самый  ИскИн,  -  размышляет  он  вслух.  -
Значит, вы способны подключаться к инфосфере?
     Я молча мотаю головой - на объяснения нет сил.
     - Когда Филомели похитили вас, мы обшарили инфосферу и наткнулись  на
следы,  ваших  подключений,  -  продолжает  он.  -  Стало  быть,  вам   не
обязательно выходить напрямую  на  Гладстон.  Просто  оставьте  где-нибудь
весточку, и наша контрразведка ее заметит.
     - Нет, - хриплю я. - Центру это не понравится.
     - Они что, блокируют вас? Не пускают в инфосферу?
     - Пока... нет... Но  скоро...  додумаются,  -  я  произношу  слова  с
промежутками,  словно  укладываю  в  коробку  хрупкие  птичьи  яйца.   Мне
вспоминается записка,  которую  я  черкнул  Фанни  вскоре  после  тяжелого
приступа кровохарканья, за год до смерти. "Если  мне  суждено  умереть,  -
думал я, - память обо мне не внушит моим друзьям гордости - за свою  жизнь
я не создал ничего бессмертного, однако я  был  предан  принципу  Красоты,
заключенной во всех Явлениях, и, будь у меня больше времени,  я  сумел  бы
оставить о себе долговечную память" [письмо к Фанни Брон: февраль 1820 г.,
Хэмпстед (пер. С.Сухарева)]. До чего же  теперь  эти  рассуждения  кажутся
пустыми, смехотворными, наивными... и все же я не  перестаю  верить,  хочу
верить, что это так. Будь только у  меня  время...  Месяцы  на  Эсперансе,
когда я притворялся художником; дни, истраченные на беседы с Гладстон и на
бесконечные совещания; а ведь все это время я мог писать...
     - Вы ведь даже не попробовали! - не унимается Хент.
     - Что именно? - спрашиваю я. Мизерное усилие вызывает  новый  приступ
кашля, и я выплевываю  почти  твердые  сгустки  крови  в  тазик,  поспешно
подставленный Хентом. Наконец спазмы прекращаются. Снова ложусь,  стараясь
избавиться от тумана перед глазами. Становится все темнее,  но  никому  из
нас не приходит в голову зажечь лампу. На площади не умолкает фонтан.
     - Что? - спрашиваю  я  снова,  пытаясь  сохранить  ясность  сознания,
наперекор сну и порожденным им сновидениям. - Чего я не пробовал?
     - Не пробовали послать  весть  через  инфосферу,  -  шепчет  Хент.  -
Связаться с кем-нибудь.
     - А что мы можем сообщить, Ли? - спрашиваю я, впервые за время нашего
знакомства назвав его по имени.
     - Наше местонахождение. Каким образом Техно-Центр  нас  похитил.  Что
угодно.
     - Хорошо, - говорю я. Веки буквально слипаются. - Я попробую. Хотя не
думаю, что это сойдет мне с рук.
     Чувствую, как Хент накрывает мою руку своей. Это внезапное проявление
простого человеческого сочувствия трогает меня до слез.
     Я попробую. Прежде, чем сдаться на милость сна или смерти. Попробую.

     Не разбирая дороги, полковник Федман  Кассад  с  традиционным  боевым
кличем ВКС бросился наперерез Шрайку, которого отделяло от Сола и Ламии не
больше тридцати метров.
     Шрайк  остановился,  проворно  вращая  головой  и  сверкая   красными
глазами. Кассад вскинул десантную винтовку и ринулся вниз по склону.
     Шрайк _п_е_р_е_м_е_с_т_и_л_с_я_.
     Расплывшись в туманное пятно, он  передвинулся  во  времени.  Боковым
зрением полковник увидел, что все в долине  замерло:  песчинки  неподвижно
зависли в воздухе, сияние Гробниц стало густым, как янтарь. А в  следующую
секунду  скафандр  Кассада  необъяснимым  образом  переместился  вслед  за
Шрайком, повторяя его маневры во времени.
     Существо  вскинуло  голову  и  настороженно  застыло.   Четыре   руки
выдвинулись вперед, как  лезвия  выкидного  ножа.  Щелкнув,  растопырились
алчущие крови пальцы.
     Кассад притормозил в десяти метрах от монстра и спустил курок, всадив
полный заряд в песок под ногами Шрайка.
     Охваченное адским пламенем трехметровое чудовище словно уменьшилось в
росте...  начало  погружаться  в  пузырящийся  песок...   нет,   в   озеро
расплавленного стекла. Кассад издал торжествующий клич и подступил  ближе,
поливая широким лучом Шрайка и дюны, как когда-то в детстве, в марсианских
трущобах, обдавал друзей водой из ворованного ирригационного шланга.
     Шрайк тонул, колотя руками по песку и камням в поисках опоры. Во  все
стороны летели искры. Он снова _п_е_р_е_м_е_с_т_и_л_с_я_, и время побежало
назад,  словно  пленка,  пущенная  задом  наперед,  но  Кассад  без  труда
переместился вслед за ним, смутно  осознав,  что  ему  помогает  Монета  -
соединив их скафандры, тащит его против течения времени. Он вновь принялся
поливать  чудовище  концентрированными  тепловыми  импульсами.  Песок  под
ногами Шрайка плавился, валуны вспыхивали один за другим.
     Все глубже погружаясь в эту огненную геенну, Шрайк  вдруг  запрокинул
голову, распахнул чудовищную пасть - и заревел.
     От неожиданности Кассад чуть не выронил винтовку. Вопль - хриплый рев
дракона, наложенный на грохот взрыва термоядерной  бомбы,  -  пронесся  по
долине, отразился от стен ущелья,  и  зависший  между  небом  и  землей  в
невесомости-безвременье  песок  обрушился  вниз.  Стиснув  завибрировавшие
зубы, Кассад быстро переключил винтовку в обычный режим и послал  в  морду
чудовища тысячи сверхтвердых пуль.
     Шрайк  _п_е_р_е_м_е_с_т_и_л_с_я_  -  на  несколько  лет,  Кассад  это
почувствовал по головокружению и ломоте в костях, - и они оказались уже не
в долине, а  на  борту  ветровоза,  идущего  через  Травяное  Море.  Время
возобновило свое течение, и  Шрайк  ринулся  навстречу  Кассаду.  Стальные
руки, с которых струилось  расплавленное  стекло,  вцепились  в  десантную
винтовку, но полковник не выпустил оружие, и они закружились  в  неуклюжем
танце. Шрайк сделал выпад  двумя  нижними  руками,  затем  резко  выбросил
вперед шипастую ногу, но Кассад, вцепившись в приклад, внимательно  следил
за каждым движением чудовища и  раз  за  разом  уворачивался  от  стальных
конечностей.
     Они находились в небольшом помещении - скорее  всего,  каюте.  Монета
вжалась в угол. Здесь же оказался какой-то высокий  мужчина  в  накидке  с
капюшоном, который сверхмедленно пятился к двери, пытаясь убраться с  пути
клубка рук, ног и клинков. В другом углу мерцала сине-фиолетовая  дымка  -
это фильтры  скафандра  перевели  в  видимый  спектр  силовое  поле  эрга,
пульсировавшее под напором излучаемых Шрайком антиэнтропийных волн.
     Одним мощным ударом Шрайк рассек скафандр Кассада, и из раны брызнула
кровь. Но полковник, изловчившись, засунул дуло винтовки в пасть  чудовища
и нажал на спуск. Голова Шрайка откинулась назад, как на  пружине,  и  его
отбросило к стене, однако, падая, он успел пропороть бедро Кассада  своими
шпорами. Снова брызнула кровь, теперь уже не только  на  стены,  но  и  на
иллюминатор.
     Шрайк _п_е_р_е_м_е_с_т_и_л_с_я_.
     Стиснув зубы, Кассад ждал,  пока  скафандр  автоматически  накладывал
жгуты и зашивал раны. Затем он  бросил  взгляд  на  Монету,  кивнул  ей  и
пустился вдогонку за чудовищем через время и пространство.

     Вверх взметнулся и тут же исчез гигантский столб пламени. Сол прикрыл
собой молодую женщину и вовремя - с неба посыпались  капли  расплавленного
стекла. Некоторое  время  они  падали  на  холодный  песок  и  с  шипением
застывали. Затем все стихло. Заботливо укутав  обоих  паломников  накидкой
Сола, буря замела кипящее озеро песком.
     - Что за чертовщина? - выдохнула Ламия.
     Сол, помогая ей подняться на ноги, помотал головой и прокричал:
     - Гробницы открываются! Возможно, что-то взорвалось.
     Пошатнувшись, Ламия вцепилась в руку Сола:
     - Рахиль?
     Сол сжал кулаки и тряхнул бородой, в которую набился песок.
     - Шрайк... забрал ее. Не могу попасть в Сфинкс. Жду!
     Ламия   сощурилась   и   посмотрела   в   сторону   Сфинкса,   смутно
просвечивавшего сквозь песчаные вихри.
     - А вы? - спрашивает Сол.
     - Что?
     - С вами... все в порядке?
     Ламия рассеянно кивнула и пощупала за ухом. Нейрошунт исчез.  Нет  не
только мерзкого щупальца Шрайка,  но  и  самого  разъема,  который  Джонни
когда-то, еще в Дрегсе, вставил ей с помощью хирурга. А вместе с шунтом  и
петлей  Шрюна  утрачена  всякая  возможность  увидеть  Джонни.  Тут  Ламия
вспомнила, что  личности  Джонни  больше  нет,  что  Уммон  уничтожил  ее,
раздавил, как букашку, и всосал в свои недра.
     - Да, со мной все в порядке, - ответила  Ламия,  медленно  оседая  на
песок. Сол успел подхватить ее и что-то крикнул.
     Ламия никак не могла сосредоточиться на происходящем. После мегасферы
реальность казалась какой-то выморочной, узкой.
     - Н...В...ЗМО... говорить! - ветер уносил слова Сола.  -  ...немея  к
Сфин...
     Ламия, покачав головой, указала на северную стену долины, над которой
среди мчащихся туч проступал мрачный силуэт дерева Шрайка:
     - Там Силен... Видела его!
     - Тут мы бессильны! - ответил Сол, плотней укутывая себя  и  Ламию  в
накидку. Рыже-красные песчинки забарабанили  по  фибропластовой  парусине,
как пули по панцирю.
     - Посмотрим,  -  возразила  Ламия,  согреваясь  в  его  объятиях.  Ей
захотелось свернуться калачиком, как  Рахиль,  прижаться  к  Вайнтраубу  и
спать, спать. - Я видела... соединения... когда выходила из  мегасферы!  -
Ее  голос  едва  слышен  сквозь  рев  ветра.  -  Терновое  дерево   как-то
соединяется с Дворцом Шрайка!  Если  мы  попадем  туда,  можно  попытаться
освободить Силена...
     Сол покачал головой:
     - Рахиль... Боюсь отойти от Сфинкса...
     Ламия все поняла. Дотронувшись до щеки ученого, она плотнее прижалась
к нему, не обращая внимания на колючую бороду.
     -  Гробницы  открываются,  -  сказала  она.  -  Представится  ли  еще
когда-нибудь такой случай?
     В глазах Сола блеснули слезы.
     - Знаю. Я бы рад помочь. Но не могу отойти от Сфинкса... А вдруг...
     - Да, конечно, - согласилась Ламия. - Возвращайтесь.  А  я  попытаюсь
выяснить, как Дворец связан с деревом.
     Сол кивнул.
     - Значит, вы были в мегасфере? Ну, и что там? Личность Китса... он...
     - Расскажу, когда вернусь. - Ламия  отступила  на  шаг,  чтобы  лучше
видеть лицо старого ученого. Лицо отца, потерявшего дитя. Маску боли.
     - Идите к Сфинксу, - решительно сказала она. - Встретимся там.  Через
час - или раньше.
     Сол потеребил бороду:
     - Ламия, остались только вы и я. Нам нельзя... - расставаться.
     - Ненадолго можно. - Ветер обрушился на Ламию, раздувая широкие брюки
и куртку. - Увидимся через час, не позднее.
     Она быстро зашагала по тропе, борясь с искушением вернуться и хотя бы
на миг снова нырнуть в тепло дружеских  объятии.  Ветер  в  долине  просто
обезумел, подняв в воздух тучи песка, и Ламия  поневоле  опустила  голову.
Дорогу освещало лишь пульсирующее свечение Гробниц. Приливы  времени  тоже
разбушевались не на шутку и буквально швыряли ее из стороны в сторону.
     Через несколько минут, миновав Обелиск, Ламия оказалась на  усыпанном
осколками хрусталя участке тропы  вблизи  Монолита.  Сол  и  Сфинкс  давно
скрылись из вида.  Сквозь  клубящуюся  стену  песка  бледно-зеленой  тенью
просвечивала Нефритовая Гробница.
     Ламия остановилась, пошатываясь от  диких  порывов  ветра  и  толчков
темпоральных волн. До Дворца Шрайка было не меньше полукилометра.  Покидая
мегасферу, она поняла, как связано дерево с гробницей, но до  сих  пор  не
придумала, как использовать эту связь. И ради  кого  она  рискует  жизнью?
Ради этого проклятого писаки, который только и делал, что  поносил  ее  на
все лады...
     На долину обрушился новый порыв ветра, но Ламии показалось,  что  она
слышит перекрывающие этот  рев  пронзительные  вопли.  Кричали  люди.  Она
посмотрела в сторону северных скал, но из-за песка не было видно ни зги.
     Ламия спрятала лицо в воротник куртки и двинулась навстречу ветру.

     Не успела Мейна Гладстон выйти из кабины  мультисвязи,  как  зазвенел
звонок, и она снова заняла свое место, не сводя усталых глаз с голоэкрана.
Корабль Консула подтвердил прием, но и толь