лаконично бросил Ли Хент.
     - Не выходят за пределы приемлемых  для  столь  длительного  огневого
контакта, - ответил молодой штабист. Судя по всему, он не видал вражеского
огня даже с расстояния в пару световых лет. Его светлые волосы,  тщательно
расчесанные  на  косой  пробор,  блестели  в  ярком   свете   софитов.   -
Уничтоженными  или  пропавшими   считаются   двадцать   шесть   скоростных
истребителей Гегемонии, а также двенадцать торпедоносцев, три  факельщика,
танкер "Гордость Асквита" и крейсер "Дракон-3".
     - Сколько погибло людей? - спросила Мейна Гладстон непривычно тихо.
     Яни переглянулся с Морпурго и ответил:
     - Около двух тысяч трехсот. Но спасательные операции продолжаются,  и
есть надежда, что удастся обнаружить уцелевших с "Дракона". - Он разгладил
несуществующие складки своего мундира и  напористо  продолжил:  -  Следует
учесть, что подтвержденные потери противника составили по меньшей мере сто
пятьдесят военных кораблей. Наша собственная атака на миграционную  гру...
Рой привела к  дополнительному  уничтожению  от  тридцати  до  шестидесяти
судов, включая кометные фермы, рудоперерабатывающие корабли и как  минимум
одно командное скопление.
     Мейна Гладстон потерла свои подагрические руки.
     - Входят ли в сводку потерь - наших  потерь  -  пассажиры  и  команда
погибшего корабля-дерева "Иггдрасиль", который был  зафрахтован  нами  для
эвакуации?
     - Нет, госпожа секретарь, - торопливо  ответил  Яни.  -  Хотя  в  том
районе  были  замечены  перемещения  Бродяг,  результаты  нашего   анализа
указывают, что "Иггдрасиль" погиб не вследствие вражеского нападения.
     Гладстон снова вопросительно изогнула бровь.
     - И почему же он погиб?
     - Диверсия, насколько нам известно, - ответил  полковник  и  поспешил
вызвать на панели новую схему системы Гипериона.
     Генерал Морпурго, бросив взгляд на свой комлог, произнес с досадой:
     - Переходите к наземным операциям, Яни. Через тридцать минут  госпожа
секретарь должна произнести речь.
     Окончил рисовать Гладстон и Морпурго, потянулся и огляделся вокруг  в
поисках другого объекта. Ли  Хент  с  его  трудноописуемым  измятым  лицом
показался  мне  достойной  дичью.  Когда  я  снова  посмотрел  в   сторону
докладчика,  голографический  глобус  Гипериона   перестал   вращаться   и
распустился   в   целую   вереницу   плоских    проекций    -    наклонную
равнопрямоугольную, Бонна, орографическую, розетку, Вандер-Гринтена, Гора,
прерывистую   гомолосинусальную   Гуда,   гномоническую,   синусоидальную,
азимутальную эквивалентную, поликоническую, гиперкорректированную  Купацу,
компьютер-эшерированную,   Бриземайстера,   Бакминстера,    цилиндрическую
Миллера, мультистереографическую  и  графическую  стандартную  -  пока  не
остановился на обычной Робинсон-Бейрдовой карте Гипериона.
     Я улыбнулся. Это было самое приятное, что я видел с начала совещания.
Несколько сотрудников Гладстон нетерпеливо ерзали в креслах. Им нужно было
по меньшей мере десять минут, чтобы поговорить с секретарем  Сената  перед
ее выступлением.
     -  Как  вам  известно,  -  поучительным  тоном  начал  полковник,   -
соответствие Гипериона Старой Земле составляет девять и восемьдесят десять
сотых балла по шкале Турона-Ломьера...
     - О Боже, - рявкнул Морпурго. - Переходите к  диспозиции  войск  -  и
закончим на этом!
     - Слушаюсь, сэр. - Яиц, сглотнув  слюну,  поднял  руку  с  указкой  и
заговорил, теперь уже не так  уверенно.  -  Как  вам  известно...  Я  хочу
сказать... - Он показывал  на  северный  континент,  похожий  на  неумелый
рисунок конской морды и шеи с зазубринами на месте груди и хребта.  -  Это
Эква. Официально он называется по-другому,  но  все  называют  его  так...
Эква.  Цепь  островов,  которая  простирается  к  юго-востоку...  здесь  и
здесь... называется Девять Хвостов. В  действительности  это  архипелаг  с
более чем сотней... в  общем,  второй  по  величине  континент  называется
Аквила, и вы можете видеть, что он похож на земного орла с клювом здесь...
на северо-восточном побережье... и  с  растопыренными  когтями  здесь,  на
юго-западе... Имеется и одно поднятое  крыло  -  вот  тут,  примыкающее  к
северо-западному побережью. Эта область представляет собой так  называемое
плато Пиньон и почти  недоступна  из-за  огненных  лесов,  но  здесь...  и
здесь... на юго-западе находятся основные фибропластовые плантации...
     - Дис-по-зи-ция войск, - зарычал Морпурго.
     Зарисовывая Яни, я обнаружил, что  графитовый  карандаш  не  способен
передать блеск пота.
     -  Слушаюсь,  сэр.  Третьим  континентом  является   Урса...   Слегка
напоминает медведя... но здесь войска ВКС не  высаживались,  так  как  это
южное заполярье, почти обитаемое, хотя силы самообороны  Гипериона  держат
там пункт прослушивания... - Яни и сам почувствовал, что его  заносит.  Он
расправил плечи и провел по  верхней  губе  ладонью.  -  Основные  позиции
наземных сил  ВКС  здесь...  здесь...  и  здесь...  -  Его  указка  зажгла
маленькие пожары вокруг Китса, в верхней части  шеи  Эквы.  -  Космические
части  ВКС  взяли  под  охрану  основной  космопорт  в  столице,  а  также
второстепенные площадки здесь...  и  здесь.  -  Он  коснулся  Эндимиона  и
Порт-Романтика на Аквиле. - Наземные части ВКС подготовили  оборонительные
позиции здесь... - Замигало два десятка красных огоньков;  большинство  на
шее и гриве Эквы, несколько в районе клюва Аквилы и около  Порт-Романтика.
- Тут размещены  подразделения  морской  пехоты,  а  также  силы  наземной
обороны с вооружением  класса  "земля-воздух"  и  "земля-космос".  Генштаб
предполагает, что в отличие от Брешии на самой планете боев не будет, но в
случае попытки вторжения  мы  достойно  встретим  врага,  -  скороговоркой
закончил докладчик.
     Мейна Гладстон  скосила  глаза  на  свой  комлог.  До  прямого  эфира
оставалось семнадцать минут.
     - А планы эвакуации?
     Яни,  растеряв   остатки   самообладания,   умоляюще   посмотрел   на
начальство.
     - Никакой  эвакуации,  -  четко  произнес  адмирал  Сингх.  -  Это  -
отвлекающий маневр, приманка для Бродяг.
     Гладстон сцепила пальцы.
     - На Гиперионе несколько миллионов человек, адмирал.
     - Да, - спокойно отозвался Сингх,  -  и  мы  будем  защищать  их,  но
эвакуация даже шестидесяти тысяч граждан Гегемонии исключена. Если  же  мы
допустим в  Сеть  все  три  миллиона,  воцарится  хаос.  Кроме  того,  это
невозможно по соображениям безопасности.
     - Из-за Шрайка? - поинтересовался Ли Хент.
     - По соображениям безопасности, -  с  расстановкой  повторил  генерал
Морпурго. Он поднялся со своего места  и  забрал  у  Яни  указку.  Молодой
военный постоял в нерешительности, не зная, куда бы сесть или  отойти,  и,
смешавшись, направился в дальний конец зала  и  остановился  невдалеке  от
меня, созерцая что-то на потолке - вероятно, крах своей карьеры.
     - Эскадра 87.2 переброшена в систему, - отчеканил Морпурго. - Бродяги
откатились назад, к ядру своего Роя, примерно на шестьдесят астроединиц от
Гипериона.   Полная   безопасность   системы   обеспечена.   Гиперион    в
безопасности. Мы ожидаем контратаки, но уверенно  заявляем,  что  в  силах
отбить ее. Кроме того, Гиперион теперь является частью Сети. Вопросы?
     Вопросов не  было.  Гладстон  удалилась  в  сопровождении  Ли  Хента,
нескольких сенаторов и своих помощников. Военное начальство  распалось  на
группки, очевидно, в соответствии с табелью о рангах. Помощники помощников
исчезли. Немногие допущенные на  совещание  репортеры  бросились  к  своим
имиджер-группам, ждущим на улице. Белый  как  мел  полковник  Яни  остался
стоять, как на параде, глядя перед собой невидящими глазами.
     Я посидел с минуту, разглядывая карту Гипериона. На таком расстоянии,
сходство Эквы с головой лошади было еще заметнее.  С  того  места,  где  я
сидел, Уздечка и оранжево-желтое пятнышко пустыни под "глазом" лошади были
едва различимы. Северо-восточнее гор не было оборонительных  позиций  ВКС,
никаких условных значков, кроме  крошечного  красного  огонька  -  видимо,
мертвого  Града  Поэтов.  Гробницы  Времени  не   были   отмечены   вовсе.
Складывалось впечатление, что Гробницы не имели  никакого  стратегического
значения и не играли в происходящем никакой роли. Но я откуда-то знал, что
это не так. Предчувствие подсказывало, что вся война, передвижения  тысяч,
судьбы миллионов - даже миллиардов - зависят от  действий  шести  человек,
затерявшихся на этой неразмеченной оранжево-желтой полоске.
     Я захлопнул блокнот, рассовал по карманам карандаши, поискал  глазами
выход и покинул зал.

     В  одном  из  длинных  коридоров,  ведущих  к  главному  входу,  меня
перехватил Ли Хент:
     - Вы уходите?
     Я шумно вздохнул.
     - Да. А разве нельзя?
     Хент изобразил что-то вроде улыбки, больше похожей на гримасу.
     - Конечно,  можно,  господин  Северн.  Но  госпожа  Гладстон  просила
передать, что хочет еще раз побеседовать с нами, во второй половине дня.
     - Когда именно?
     Хент пожал плечами.
     - В любое время после ее выступления. Когда вам удобно.
     Я кивнул. Миллионы лоббистов, искателей места, претендентов  на  роль
биографа,  деловых  людей,  обожателей  Мейны  Гладстон  и   потенциальных
террористов отдали бы все на  свете  за  одну  минуту  в  обществе  самого
выдающегося лидера Гегемонии, но возможность видеть ее "когда мне  удобно"
предоставили мне одному. Никто еще не говорил, что вселенной правит разум.
     Проскользнув мимо Ли Хента, я двинулся к главному выходу.

     По  давней  традиции,  в  самом  Доме   Правительства   общедоступные
нуль-порталы отсутствовали. Нужно было миновать пропускные пункты главного
вестибюля, выйти в сад и пройти по дорожке к невысокому  белому  зданию  -
пресс-центру  и  одновременно  терминексу.  Репортеры   скопились   вокруг
центральной  проекционной  пиши,  где  маячило  знакомое  лицо  Льювеллина
Дрейка. Его голос -  "голос  Альтинга"  -  объявил,  что  сейчас  начнется
выступление секретаря Сената, имеющее первостепенное  значение  для  судеб
Гегемонии.  Я  кивнул  Дрейку,  нашел  свободный  портал,  предъявил  свою
универсальную карточку и отправился на поиски бара.

     Гранд-Конкурс  -  при  условии,  что  вам  удалось  туда  попасть   -
единственное место в  Сети,  где  можно  нуль-транспортироваться  задаром.
Каждый мир Сети представлен здесь по меньшей мере  одним  из  своих  самых
фешенебельных городских кварталов. ТКЦ предлагал целых двадцать  три  -  с
магазинами, разнообразными увеселениями, дорогими  ресторанами  и  модными
барами. Баров было больше всего.
     Подобно   водам   реки   Тетис,   Гранд-Конкурс    катилась    сквозь
двухсотметровые порталы военного образца  -  кольцевая  улица,  казавшаяся
бесконечной - стокилометровая эспланада услад плоти.  Можно  было  стоять,
как я в это утро, под ярким солнцем Тау Кита - и видеть полночную  Денеб-3
с пляшущими неоновыми огнями и голограммами, различая на горизонте площадь
Мэлл  Лузуса  и  зная,  что  дальше  дремлет  тенистая  Роща  Богов  с  ее
магазинчиками, булыжными мостовыми  и  лифтами,  поднимающими  гурманов  в
"Макушку", самый дорогой ресторан Сети.
     Но меня вполне устроил бы тихий бар.
     Бары ТКЦ буквально кишели чиновниками,  репортерами  и  бизнесменами,
поэтому я вскочил на один из челноков и переместился на  главный  проспект
Седьмой Дракона. Здешняя гравитация пугала многих (и меня  в  том  числе),
зато в барах было куда свободнее и в них просто пили.
     Я выбрал подвальчик, спрятавшийся  между  пилонами  внешней  стены  и
витринами. Внутри все было темным:  темные  стены,  темное  дерево  стоек,
темнокожие клиенты - их лица были столь же черны, сколь  бледным  казалось
мое собственное. Подходящее местечко, чтобы  напиться,  что  я  и  сделал,
начав с двойного виски. С каждым новым заказом моя жажда возрастала.
     Даже здесь я не смог отделаться от Гладстон. На двумерном  телеэкране
в дальнем углу бара появилось лицо секретаря Сената на сине-золотом  фоне,
предпочитаемом ею для заявлений  государственной  важности.  У  телевизора
собралось  несколько  посетителей.  До  меня  доносились   обрывки   речи:
"...обеспечить  безопасность  граждан  Гегемонии  и...  нельзя   позволить
угрожать  безопасности  Сети  или  наших  союзников...  поэтому  мной  был
санкционирован беспощадный вооруженный отпор..."
     - Да приглушите вы это дерьмо! - Я остолбенел, сообразив, что кричу и
кричу громко. Посетители негодующе обернулись,  но  убавили  звук.  Я  еще
немного полюбовался шевелящимися губами секретаря Сената, а  затем  сделал
знак бармену повторить.
     Позже, возможно, часа через три-четыре, я поднял  глаза  от  рюмки  и
увидел, что напротив меня в темной кабинке кто-то сидит. Целую  секунду  я
моргал, пытаясь рассмотреть таинственное лицо. На миг  мое  сердце  бешено
забилось - Фанни! - но моргнув еще раз, я произнес вслух:
     - Леди Филомель...
     Она по-прежнему была в темно-синем платье, в котором я  видел  ее  за
завтраком. Однако вырез платья опустился  ниже,  а  лицо  и  плечи  словно
светились в полумраке.
     - Господин Северн, - прошептала она. - Пора исполнить свое обещание.
     - Обещание? - Я  поманил  бармена,  но  тот  никак  не  отреагировал.
Наморщив лоб, я уставился на Дайану Филомель. - Что за обещание?
     - Нарисовать мой портрет, конечно. Или вы забыли, что говорили  вчера
за ужином?
     Я щелкнул пальцами, но наглый бармен не удостоил меня даже взглядом.
     - Я вас уже нарисовал, - сказал я.
     - Да, - согласилась леди Филомель, - но не всю. Не целиком.
     Я со вздохом опрокинул в рот последнюю рюмку виски и пробормотал:
     - Сижу вот, пью.
     Леди Филомель улыбнулась:
     - Вижу.
     Я встал, намереваясь подойти к бармену, но передумал и снова медленно
опустился на почерневшую от времени деревянную скамью.
     - Армагеддон, - сказал я. - Они шутят с Армагеддоном. - Я  пристально
посмотрел на даму и слегка сощурился, чтобы в глазах не двоилось. - Знаете
это слово, миледи?
     - Думаю, он больше не нальет вам ни капли, - сказала она.  -  У  меня
дома найдется что выпить.  Вы  сможете  опрокинуть  рюмочку,  пока  будете
рисовать.
     Я снопа сощурился,  на  этот  раз  с  хитрецой.  Может,  я  слегка  и
перебрал, но виски не повлияло на мою осмотрительность.
     - Муж, - сказал я.
     Дайана Филомель улыбнулась воистину лучезарно.
     - Остался на несколько дней в Доме Правительства,  -  произнесла  она
заговорщицким шепотом. -  В  такой  момент  он  не  может  быть  вдали  от
средоточия власти. Пойдемте, моя машина у входа.
     Я не помню, как расплачивался, но  предполагаю,  что  сделал  это.  А
может, за меня расплатилась леди Филомель. Помогала ли она  мне  выйти  из
бара, тоже не помню; впрочем, кто-нибудь да помог.  Вероятно,  шофер.  Мне
припоминается какой-то мужчина в серой униформе. Я вроде  бы  опирался  на
его плечо.
     Колпак ТМП был поляризован с внешней стороны, но вполне  прозрачен  с
нашей, и мы, сидя на подушках, любовались пейзажем. Я насчитал  один,  два
портала, а затем мы вырвались из Конкурса на  простор  и  начали  набирать
высоту. Внизу - голубые поля, вверху -  желтое  небо.  Красивые  особняки,
построенные из чего-то вроде  черного  дерева,  на  вершинах  холмов,  меж
маковых полей и бронзовых озер. Возрождение-Вектор? Для данного времени  и
места это был слишком трудный вопрос, и поэтому  я  привалился  головой  к
прозрачной стенке, решив отдохнуть минутку-две. Надо отдохнуть. Меня  ждет
работа над портретом леди Филомель, ха-ха.
     Внизу мелькали поля и луга.

     5

     Полковник Федман Кассад пробирается сквозь песчаную бурю к Нефритовой
Гробнице. Он преследует Ламию Брон и отца  Хойта.  Он  солгал  Ламии:  его
визор и датчики работают нормально, вопреки змеящимся вокруг электрическим
разрядам. Эти двое наверняка выведут его к Шрайку. Так на Хевроне охотятся
на горных львов - привязываешь к дереву козу и ждешь.
     Показания приборов, которые он установил вокруг  лагеря,  мерцают  на
тактическом дисплее и стрекочут в импланте. Оставить спящих - Вайнтрауба и
его дочь, Мартина Силена и Консула - под защитой одной лишь  автоматики  -
заведомый  риск.  Но  Кассад  серьезно  сомневается  в  своей  способности
остановить Шрайка. Все они козы, связанные, ожидающие. Он хочет  одного  -
найти, пока жив, женщину-призрак по имени Монета.
     С каждой минутой ветер набирает силу.  Теперь  он  с  ревом  обтекает
Кассада, барабаня кулаками песчинок по его скафандру. Не  будь  у  Кассада
визора, он давно бы ослеп. Дюны пылают электрическим огнем, мини-молнии  с
треском вьются вокруг его  ног.  Он  идет  широкими  шагами,  стараясь  не
потерять тепловой след Ламии.  Из  ее  открытого  комлога  потоком  льется
информация.  Отключенные  каналы  Хойта  сообщают  лишь,  что  он  жив   и
двигается.
     Кассад  проходит  под  растопыренным  крылом  Сфинкса,  чувствуя  вес
невидимой массы, нависшей над ним, как каблук  гигантского  сапога.  Затем
поворачивает в глубь  долины  и  видит  в  инфракрасных  лучах  Нефритовую
Гробницу ~ дыру в тепловом фоне, холодный силуэт. Хойт как  раз  входит  в
полукруглым проем; Ламия отстает от священника  метров  на  двадцать.  Это
единственные движущиеся объекты в  долине.  Приборы  из  лагеря,  скрытого
ночью и бурей, сообщают, что Сол и ребенок спят,  Консул  просто  лежит  и
бодрствует. Чужих на территории лагеря нет.
     Кассад на ходу снимает винтовку  с  предохранителя  и  ускоряет  шаг,
загребая песок своими длинными ногами. В эту секунду он отдал  бы  все  на
свете, чтобы подключить свои тактические каналы к следящему спутнику, а не
перебирать разрозненные кусочки картины. Он ежится внутри своих доспехов и
шагает дальше.

     До Нефритовой Гробницы  Ламии  Брон  остается  не  больше  пятнадцать
метров, когда ветер превращается в ураган.  Под  его  напором  она  дважды
теряет равновесие, бухаясь лицом в песок. Молнии становятся  настоящими  -
яркие  вспышки  раскалывают  небо,  на  миг  освещая  призрачную  Гробницу
впереди. Дважды она пытается связаться с Хойтом, Кассадом  или  другими  -
кто может спать в такую грозу?  -  но  комлог  и  импланты  не  улавливают
ничего, кроме треска разрядов. Какофония на  всех  волнах.  После  второго
падения Ламия, с трудом встав на четвереньки, осматривается. Пусто. С того
момента, как чей-то силуэт мелькнул около входа в Гробницу, она не  видела
ничего, напоминающего человеческую фигуру.
     Крепко сжимая  отцовский  пистолет,  Ламия  встает,  позволяет  ветру
пронести себя последние несколько метров и замирает перед входной аркой.
     То ли  благодаря  ветру  и  свистопляске  электрозарядов,  то  ли  по
какой-то иной причине Нефритовая Гробница ярко светится, бросая  мертвящие
зеленые отблески на песок и руки Ламии. Она последний раз пытается вызвать
кого-нибудь по комлогу, а затем переступает порог Гробницы.

     Отец Ленар Хойт, член тысячелетнего Общества  Иисуса,  житель  Нового
Ватикана на Пасеме и  верный  слуга  его  святейшества  Папы  Урбана  XVI,
изрыгает непристойности.
     Хойт заблудился в Нефритовой Гробнице и  страдает  от  сильной  боли.
Просторные залы уступили место узким  комнатам,  а  коридоры  столько  раз
пересекали сами себя, что Хойт окончательно запутался в  этих  бесконечных
катакомбах. Он  устал  брести  между  светящимися  зелеными  стенами.  Ему
кажется, что днем, когда паломники обследовали гробницу,  этого  лабиринта
не было, не видел он его и на карте - впрочем, карта осталась  в  палатке.
Боль, сопровождавшая его много лет, ставшая его  вечной  спутницей  с  тех
пор,  как  проклятые  бикура  наделили  его   двумя   крестоформами,   его
собственным и Поля Дюре, вдруг стала невыносимой и  грозит  свести  его  с
ума.
     Коридор опять сужается. Ленар Хойт кричит