в
прошлом".
     "Но что же тогда? Что?"

     Ответом было молчание. Сол, стоявший на самом  солнцепеке,  с  трудом
держался на ногах. Черная птица кружила у него над головой,  а  может,  то
была просто галлюцинация. Сол погрозил кулаком свинцово-серому небу.

     "Ты использовал нацистов как свое оружие. Они безумцы. Чудовища. Ты и
сам чудовище, будь Ты проклят".
     "Нет".

     Земля закачалась у него под ногами, и Сол рухнул на острые камни.  Он
подумал, что это не так уж отличается от прикосновения к  шершавой  стене.
Камень величиной с кулак жег ему щеку.

     "Авраам повиновался, и для него это был правильный выбор,  -  подумал
Сол. - Ведь этически Авраам сам был ребенком. В те времена все  люди  были
детьми. Правильным выбором  для  детей  Авраама  было  стать  взрослыми  и
принести в жертву себя вместо детей. Каков же правильный ответ для нас?"

     Ответа не было. Земля и небо перестали вращаться.  Подождав  немного,
Сол неуверенно встал, стер кровь и грязь  со  щеки  и  медленно  побрел  к
лежавшему внизу, в долине, городу.


     - Нет, - сказал он Саре, - мы не поедем  на  Гиперион.  Это  неверное
решение.
     - Ты предпочитаешь ничего не делать. - Губы Сары побелели, когда  она
произносила эти слова, но голос оставался спокойным.
     - Я предпочитаю не совершать ошибок.
     Сара громко вздохнула и махнула рукой в сторону окна. Там во дворе их
четырехлетняя дочка каталась на игрушечной лошадке.
     - Ты полагаешь, у  нее  осталось  время,  чтобы  мы  с  тобой  успели
совершить какую-нибудь ошибку... или вообще что-нибудь... совершить?
     - Сядь, мать.
     Сара не шевельнулась. На ее  джинсах  поблескивали  крупинки  сахара.
Солу вспомнилась обнаженная девушка, выходящая из  фосфоресцирующей  пены,
полоса которой тянулась за плавучим островом на Мауи-Обетованной.
     - Мы должны что-то сделать, - сказала она.
     - Ее осматривало больше сотни медицинских и научных специалистов.  Ее
тестировали, зондировали, обследовали и мучили в двадцати научных центрах.
Я посетил святилища Шрайка во всех мирах Сети; меня там  совсем  не  хотят
видеть. Мелио и другие эксперты по Гипериону из Рейхса утверждают,  что  в
учении Церкви Шрайка  нет  никаких  упоминаний  о  болезни  Мерлина,  а  у
туземцев Гипериона нет легенд  ни  о  таком  недуге,  ни  о  способах  его
излечения. Исследовательская группа провела на Гиперионе целых три года  и
не нашла ничего.  Продолжать  работу  им  запретили.  Доступ  к  Гробницам
Времени предоставляется теперь  только  так  называемым  паломникам.  Даже
получить въездную визу на  Гиперион  практически  невозможно.  А  если  мы
возьмем туда Рахиль, поездка может ее убить.
     Сол замолчал, переводя дыхание, и прикоснулся к руке Сары.
     - Извини, что я повторяю все это.  Но  кое-что  мы  с  тобой  все  же
сделали.
     - Этого мало, - тихо отозвалась Сара. - А что,  если  мы  поедем  как
паломники?
     Сол понурился.
     -  Церковь  Шрайка  выбирает  свои   ритуальные   жертвы   из   тысяч
добровольцев. В Сети полно отчаявшихся глупцов, а возвращаются единицы.
     - Ну вот, видишь, разве это не доказательство?  -  быстро  прошептала
Сара. - Кто-то или что-то охотится за ними.
     - Бандиты, - ответил Сол.
     Сара покачала головой.
     - Голем.
     - Ты хочешь сказать, Шрайк.
     - Это голем, - повторила Сара. - Тот, которого мы видим в нашем сне.
     - Я не вижу в своих снах никакого голема. -  Сол  встревожился.  -  А
какой он?
     - Помнишь те красные глаза? - ответила Сара. - Это тот  самый  голем,
которого Рахиль слышала тогда ночью в Сфинксе.
     - Откуда тебе известно, что она слышала?
     - Мне это снилось, - сказала Сара. - Мне это снится каждый раз  перед
тем, как мы входим туда, где нас ждет голем.
     - Значит, мы с тобой видим разные сны, - пробормотал Сол. - Почему ты
не рассказала мне это раньше?
     - Я думала, что схожу с ума, - прошептала Сара.
     Сол вспомнил о своих тайных беседах с котом и обнял жену.
     - О, Сол, - Сара прижалась к нему еще крепче, - как больно видеть все
это. И как здесь одиноко...
     Сол молчал. Они несколько раз пытались побывать дома - домом для  них
навсегда остался Мир Барнарда: навестить родственников, друзей, но  каждый
раз долгожданную встречу губило нашествие репортеров и туристов. В этом не
было ничьей вины. Через мегаинфосферу новости молниеносно распространялись
по ста шестидесяти мирам Сети, а  чтобы  удовлетворить  свое  любопытство,
достаточно было сунуть универсальную карточку в прорезь турникета на входе
в терминал и шагнуть сквозь ворота  портала.  Они  пробовали  уезжать  без
предварительного уведомления и путешествовать инкогнито, но хитрить они не
умели, и все их уловки ни к  чему  не  приводили.  Через  двадцать  четыре
стандартных часа после их возвращения в Сеть репортеры были тут  как  тут.
Научно-исследовательские институты и  крупные  медицинские  центры  охотно
брали их под защиту своей службы безопасности, но тогда страдали друзья  и
родственники. Рахиль по-прежнему оставалась сенсацией.
     - Может, мы могли бы снова пригласить  Тету  и  Ричарда...  -  начала
Сара.
     - У меня есть предложение получше, - сказал  Сол.  -  Поезжай-ка  ты,
мать, сама. Тебе хочется повидать сестру, увидеть,  услышать,  вдохнуть  в
себя запах дома...  любоваться  закатом  там,  где  нет  никаких  игуан...
побродить по полям. Поезжай.
     - То есть как это - поезжай? Одна? Оставить Рахиль...
     - Чепуха, - возразил Сол. - Отлучиться два раза  за  двадцать  лет...
собственно, сорок, если добавить и те счастливые дни до...  в  общем,  два
раза за  двадцать  лет  это  вовсе  не  значит,  что  ребенок  брошен  без
присмотра. Удивительная мы все же семья - так долго живем вместе и все еще
не надоели друг другу.
     Сара в задумчивости смотрела на стол.
     - Ну, а эти репортеры, они меня не разыщут?
     - Убежден, что нет, - ответил Сол. - Им нужна Рахиль. Если они  будут
тебе досаждать, возвращайся. Но я готов  держать  пари,  что  ты  спокойно
проведешь неделю дома и успеешь навестить всех, кого хочешь, прежде чем на
тебя набросятся охотники за новостями.
     - Неделя! - У Сары перехватило дух. - Как же я могу...
     - Еще как можешь! Мало того, ты просто должна поехать. Мне  это  даст
возможность  проводить  больше  времени  с  Рахилью,  а  потом,  когда  ты
возвратишься, отдохнувшая, я смогу потратить несколько дней на свою книгу.
     - Кьеркегор и что-то там?..
     - Нет. Я тут затеял некую игру, и называется она "Проблема Авраама".
     - Странное название, - сказала Сара.
     - И проблема странная, - отозвался Сол. - А теперь  иди  и  укладывай
вещи. Завтра проводим тебя в Новый Иерусалим, так что ты сможешь  вылететь
до субботы.
     - Хорошо, я подумаю, - сказала она не слишком уверенно.
     - Ты давай укладывайся. - Сол снова ее обнял, а затем развернул лицом
к коридору и двери в спальню. - Ступай. Когда ты возвратишься, я  подумаю,
что можно предпринять.
     - Обещаешь? - спросила она, помедлив.
     Сол ответил, глядя ей в лицо.
     - Я обещаю, что сделаю это прежде, чем время  уничтожит  все.  Я,  ее
отец, клянусь, что отыщу выход.
     Она кивнула, и Сол подумал, что за все эти месяцы не видел на ее лице
такого покоя.
     - Пойду укладываться.


     Вернувшись на следующий день из  Нового  Иерусалима,  Сол  отправился
поливать крохотный газон, оставив Рахиль с ее игрушками.  Когда  он  снова
вошел в дом, розовый свет заката заливал стены, вызывая ощущение  тепла  и
покоя. Рахили не было ни в детской, ни в других ее излюбленных местах.
     - Рахиль! - крикнул Сол.
     Не получив ответа, он снова выглянул во  двор,  потом  на  улицу.  Ни
души.
     - Рахиль! - Сол кинулся было к соседям, но тут его внимание привлекли
еле  слышные  звуки,  доносившиеся  из  стенного   шкафа,   который   Сара
использовала как кладовку. Сол осторожно открыл дверцу.
     Рахиль  сидела  под  висевшей  на  плечиках  одеждой  и  копалась   в
принадлежащей Саре старинной деревянной шкатулке. Весь  пол  в  шкафу  был
завален фотографиями и голографическими чипами: Рахиль -  ученица  средней
школы, Рахиль в день поступления в колледж, Рахиль на Гиперионе,  на  фоне
ажурной   стены   скал.   На   коленях    четырехлетней    Рахили    лежал
исследовательский комлог Рахили-аспирантки и  что-то  тихо  бормотал.  Сол
услышал этот знакомый голос молодой, уверенной в себе  женщины,  и  сердце
его болезненно сжалось.
     - Папа, - сказала девочка, подняв глаза, и ее тоненький  голосок  был
испуганным эхом голоса, звучавшего в комлоге. - Ты никогда не говорил, что
у меня есть сестричка.
     - У тебя ее нет, малышка.
     Рахиль нахмурилась.
     - Значит, это мама, когда она была... не такая большая? Не-е, это  не
она. Она говорит, что ее тоже зовут Рахиль. Как же так...
     - Все в порядке, - сказал он. - Я тебе объясню...  -  Тут  Сол  вдруг
понял, что в гостиной давно уже звонит фон. - Подожди  минутку,  милая.  Я
сейчас вернусь.
     В нише появилось голографическое изображение мужчины, которого Сол ни
разу в жизни не  видел.  Сам  он  не  включил  свой  собственный  имиджер,
торопясь скорее отделаться от незнакомца.
     - Да? - сказал он резко.
     -  Господин  Вайнтрауб?  Господин  Вайнтрауб,  который  жил  в   Мире
Барнарда, а в настоящее время живет в деревне Дан на Хевроне?
     Сол хотел уже отключить  фон,  но  задумался.  Их  кодовый  номер  не
зарегистрирован. Иногда звонил какой-нибудь продавец из Нового Иерусалима,
звонки же с других планет были весьма редки. А  потом  с  резкой  болью  в
сердце он понял все:  сейчас  суббота,  солнце  уже  зашло.  В  это  время
разрешены только экстренные голографические вызовы.
     - Да? - сказал Сол.
     - Господин Вайнтрауб. - Незнакомец  глядел  мимо  него.  -  Произошло
огромное несчастье.


     Когда Рахиль проснулась, возле ее кровати сидел отец. Вид у него  был
усталый. Глаза красные, щеки потемнели от щетины.
     - Доброе утро, папа.
     - Доброе утро, милая.
     Рахиль огляделась и, растерянно заморгала. Вот ее куклы, вот  игрушки
и другие вещи, но это не ее комната. Здесь другой свет. И воздух  какой-то
другой. Да и отец выглядит по-другому.
     - Папа, где мы?
     - Мы с тобой отправились в путешествие, малышка.
     - А куда?
     - Сейчас это не важно. Вставай-ка, маленькая. Ванна готова,  а  потом
мы будем одеваться.
     Темное платьице, которого она ни разу  не  видела  раньше,  лежало  в
ногах ее постели. Рахиль посмотрела на него, потом опять на отца.
     - Папа, что случилось? Где наша мамочка?
     Сол задумчиво потер щеку. Это было уже третье утро после  катастрофы.
Сегодня похороны. Он рассказал ей все - и вчера утром, и позавчера, -  ибо
не мог допустить даже мысли о том, чтобы солгать ей; это  было  бы  верхом
предательства, предательством и  Рахили,  и  Сары.  Но  сейчас  ему  вдруг
показалось, что он не сможет повторить это еще раз.
     - Случилась беда, Рахиль, - сказал он, и голос его  дрогнул.  -  Мама
умерла. Сегодня мы пойдем с ней попрощаться. - Сол сделал  паузу.  Он  уже
знал, что потребуется, по меньшей мере,  минута,  чтобы  до  Рахили  дошел
смысл произнесенных им слов. В первый день он еще не был уверен, поймет ли
четырехлетний ребенок, что значит "умерла". Теперь он знал, что поймет.
     А потом, обнимая горько плачущую дочь, Сол снова пытался уяснить, как
же  произошла  эта  катастрофа,  вместившаяся  всего  в  несколько   слов.
Магнитопланы с полным правом считались самым надежным видом  пассажирского
транспорта из всех, когда-либо изобретенных  человечеством.  Их  двигатели
могли  иногда  отказать,  но  даже  в  этих  случаях  остаточный  заряд  в
электромагнитных генераторах позволял машине совершить безопасную  посадку
с любой высоты. Надежная конструкция  автоматики,  предохраняющей  ТМП  от
столкновений в воздухе, в принципе не претерпевала изменений на протяжении
нескольких  веков.  Но  ничто  не   помогло.   Непосредственной   причиной
катастрофы явились двое подростков, угнавших ТМП и носившихся  на  нем  за
пределами выделенных для транспорта линий;  разогнались  они  до  полутора
звуковых,  а  сигнальные  огни  и   импульсный   приемопередатчик   просто
выключили, чтобы их никто не обнаружил; это и привело  к  столкновению  со
старым "Виккеном" тети Теты, который шел к  посадочной  площадке  оперного
театра в Буссард-Сити. Помимо Теты, Сары и обоих  подростков  погибли  еще
три человека, когда обломки машин  врезались  в  битком  набитый  публикой
атриум театра.
     Сара...
     -  А  мы  еще  когда-нибудь  увидим  мамочку?  -   спросила   Рахиль,
всхлипывая. Она задавала этот вопрос и вчера, и позавчера.
     - Не знаю, милая, - искренне ответил Сол.


     Похоронили Сару в  фамильном  склепе  в  округе  Кейтс  на  Барнарде.
Репортеры сновали под  деревьями  и  бушевали  у  чугунных  ворот,  словно
кипящий прибой, но вторгнуться на кладбище все же не посмели.
     Ричард предложил Солу пожить вместе с дочкой несколько дней у него на
ферме, но Сол по опыту знал, какие муки ожидают беднягу,  если  пресса  не
утихомирится. Он обнял Ричарда, лаконично ответил толпившимся  за  оградой
репортерам и сбежал вместе с ошеломленной и притихшей Рахилью на Хеврон.
     Репортеры преследовали их до Нового Иерусалима,  а  затем  попытались
пробраться в Дан, но военная полиция, обогнав их, преградила  путь  взятым
на прокат магнитопланом; человек десять для острастки посадили в тюрьму, а
остальным аннулировали въездные нуль-визы.


     Вечером Сол отправился побродить по окрестным холмам, оставив  спящую
Рахиль на попечение Джуди. Он обнаружил, что спорит теперь с Богом вслух и
с трудом сдерживает желание грозить небесам  кулаком,  швырять  камни  или
выкрикивать бохогульства. Вместо этого он  лишь  задавал  вопросы,  всегда
кончавшиеся одним словом: "Почему?".
     Ответа не было. Солнце Хеврона скрылось за далекими горами,  и  скалы
светились розовым светом, отдавая дневное тепло. Сол сел на камень и потер
ладонями виски.
     Сара...
     Они были счастливы друг с другом, даже когда на  них  обрушился  этот
ужас - болезнь Рахили. Как жестоко посмеялась над  ними  судьба  -  стоило
Саре вырваться к сестре, чтобы отдохнуть... Сол застонал.
     Ловушка, конечно, заключалась в том, что они были полностью поглощены
болезнью Рахили. Они просто не могли себе представить будущее после  ее...
смерти? Исчезновения? Мир сузился до одного дня, в котором жила их дочь, и
им даже в голову не  приходило,  что  безжалостная  Вселенная,  подчиняясь
своей извращенной антилогике, может уничтожить  одного  из  них.  Сол  был
уверен, что Сара, как и он, подумывала о самоубийстве, но ни  он,  ни  она
никогда  бы  не  решились  покинуть  друг  друга.  Или  Рахиль.  Он   даже
представить себе не мог, что останется с Рахилью один.
     Сара!
     И в этот миг Сол осознал, что гневный диалог, который его народ вел с
Богом в течение тысячелетий, не окончился с гибелью Старой Земли и с новой
диаспорой... Он все еще длится. И он, и Рахиль, и Сара были  частью  этого
спора, участвовали в нем и сейчас. Боль не проходила.  Она  заполнила  его
целиком и принесла с собой мучительную необходимость принять решение.
     В сгущавшихся сумерках Сол стоял на вершине холма и плакал.
     Утром, когда комнату  затопил  солнечный  свет,  Сол  наклонился  над
кроваткой Рахили.
     - Доброе утро, папа.
     - Доброе утро, милая.
     - Где мы, папа?
     - Мы путешествуем. Здесь хорошо.
     - А где мамочка?
     - Сегодня она гостит у тети Теты.
     - Мы увидим ее завтра?
     - Да, - ответил Сол. - А теперь давай-ка я тебя  одену  и  приготовлю
завтрак.


     Сол принялся ходатайствовать перед Церковью Шрайка  о  паломничестве,
когда Рахили  исполнилось  три  года.  Поездки  на  Гиперион  были  строго
ограничены, а доступ  к  Гробницам  Времени  стал  почти  невозможным.  Но
паломников туда пропускали.
     Рахиль очень огорчалась, что в день ее рождения с нею нет ее мамы, но
из кибуца пришло несколько детей, и она отвлеклась. Самым лучшим  подарком
оказалась иллюстрированная книга сказок, которую Сара привезла  из  Нового
Иерусалима несколько месяцев назад.
     Некоторые сказки  Сол  читал  Рахили  перед  сном.  Прошло  уже  семь
месяцев, с тех пор как она еще могла прочесть некоторые слова.  Но  сказки
она все еще любила -  особенно  "Спящую  красавицу"  -  и  заставила  отца
прочитать ее два раза.
     - Когда вернемся домой, я покажу ее мамочке, - сказала она, зевая.
     - Спокойной ночи, детка, - выключив  свет  и  задержавшись  у  двери,
негромко сказал Сол.
     - Папа?
     - А?
     - Счастливо, аллигатор.
     - Пока, крокодил.
     Рахиль хихикнула в подушку.


     Нечто похожее, не раз думал Сол  в  последние  два  года,  переживают
люди, у которых на глазах дряхлеет и слабеет кто-то из близких. Только это
хуже. В тысячу раз хуже.
     С восьми лет у Рахили стали выпадать зубы, когда ей  исполнилось  два
годика, их уже полностью заменили молочные, а еще через  полгода  половина
из них ушла в челюсть.
     Волосы Рахили, которые всегда были предметом ее гордости, стали  реже
и короче. Ее лицо постепенно  теряло  знакомые  очертания  -  младенческая
пухлость сгладила скулы и  твердую  линию  подбородка.  Мало-помалу  стали
заметны нарушения координации движений, особенно когда Рахиль брала в руки
вилку или карандаш. В день, когда она  перестала  ходить,  Сол  уложил  ее
пораньше в кроватку, а затем ушел в свой кабинет и тихо напился до  потери
сознания.
     Самым тяжелым было то, что она разучалась говорить. С каждым  забытым
словом Сол все сильнее чувствовал, как горит соединяющий их  мост,  рвется
последняя ниточка надежды. Впервые он заметил это,  когда  ей  исполнилось
два года. Уложив ее и задержавшись в дверях, Сол как всегда сказал:
     - Счастливо, аллигатор.
     - А?
     - До свидания, аллигатор, говорю.
     Рахиль захихикала.
     - Ты  должна  мне  ответить:  "Пока,  крокодил",  -  сказал  Сол.  Он
рассказал ей и об аллигаторе, и о крокодиле.
     - Пока, акодил, - хихикая, сказала Рахиль.
     Утром она все забыла.


     Сол брал теперь Рахиль с собой в поездки  по  Сети.  Уже  не  обращая
внимания  на  репортеров,  он  ходатайствовал  перед  Церковью  Шрайка   о
предоставлении ему права на  паломничество,  требовал  от  Сената  визы  и
пропуска в  закрытый  район  Гипериона,  посещал  научно-исследовательские
институты и  клиники,  предлагавшие  хоть  что-то  новое.  Неделя  шла  за
неделей, и все больше врачей расписывалось  в  своем  бессилии.  Когда  он
возвратился на Хеврон, Рахили было  пятнадцать  стандартных  месяцев;  она
весила  (на  Хевроне  пользовались  старинными  единицами)  двадцать  пять
фунтов, а ее рост равнялся тридцати дюймам. Она  уже  не  могла  одеваться
сама. Ее словарь состоял из двадцати пяти слов, главными из  которых  были
"мама" и "папа".
     Солу нравилось носить свою дочь на руках.  Ее  головка  у  его  щеки,
тепло детского тельца, запах  ее  кожи,  случалось,  помогали  ему  забыть
жестокую несправедливость происшедшего. Он как бы  заключал  перемирие  со
Вселенной, и для полного покоя не хватало лишь Сары. Тогда и в его гневных
диалогах с Богом, в Которого он не верил, наступала временная передышка.

     "Что может быть причиной всего этого?"
     "А какова  видимая  причина  любых  страданий,  которые  претерпевало
человечество?"
     "Верно", - подумал Сол. Неужели он  впервые  начал  что-то  понимать?
Сомнительно.
     "Из того, что ты чего-то не видишь, еще  не  следует,  что  этого  не
существует".
     "Фу, как неуклюже. Неужели нельзя было изложить эту мысль,  употребив
меньше трех отрицаний? Тем более, что мыслишка-то отнюдь не глубока".
     "Верно, Сол. Ты начинаешь разбираться во всем этом".
     "В чем?"

     От