меня слышишь, Мерри?
     Как раз в это мгновение  "Лос-Анджелес"  поднялся  над  горизонтом  и
поплыл, словно несомый ветром яркий уголек,  среди  причудливых  созвездий
Мауи-Обетованной, мира  Сири.  Лежа  рядом  с  ней,  я  рассказывал  ей  о
двигателе Хоукинга и об этом гигантском спин-звездолете,  который  купался
сейчас в солнечных лучах  над  окутавшей  нас  ночью,  и  когда  моя  рука
скользила по ее бедру,  бархатистая  кожа  казалась  наэлектризованной,  а
дыхание учащалось. Я уткнулся лицом в ее шею, в душистый,  сладкий  аромат
распущенных волос.
     - Сири! - На этот раз я произношу ее имя громко и четко.  Чуть  ниже,
возле отбрасываемой гробницей тени, нетерпеливо топчутся люди.  Они  ждут,
когда я войду в гробницу  и  останусь  там  один  в  холодной,  молчаливой
пустоте, заменившей тепло, которое излучала Сири. Они ждут, когда я с  ней
прощусь, чтобы приступить к своим обрядам и ритуалам.  А  потом  откроются
порталы нуль-Т, и их мир соединится с ожидающей его Великой Сетью.
     К черту все. К черту этих людей.
     Я срываю толстый побег ивнянки и жую сладкий стебель,  вглядываясь  в
горизонт в ожидании появления плавучих островов. Тени все еще длинны, день
только начинается. Пожалуй, я посижу здесь. Буду вспоминать.
     Я буду вспоминать Сири.


     Сири показалась мне... кем?.. да, пожалуй, птичкой, когда я увидел ее
в первый раз. На ней было что-то вроде маски из ярких  перьев.  Когда  она
сняла маску, чтобы присоединиться к  кадрили,  свет  факелов  выхватил  из
темноты золотисто-каштановые густые волосы. Девушка раскраснелась, ее щеки
горели, и даже через запруженную людьми площадь я разглядел зеленые глаза,
сияющие на загорелом лице. Это был их знаменитый Фестиваль. Пламя  факелов
тоже плясало и разбрасывало искры при каждом долетавшем из  гавани  порыве
бриза; пение флейт на волноломе, где музыканты приветствовали подплывающие
острова, почти полностью заглушалось шумом прибоя и хлопаньем  праздничных
вымпелов на ветру. Сири не было шестнадцати,  и  ее  красота  пылала  ярче
любого факела на  этой  заполненной  людьми  площади.  Я  пробрался  между
танцующими и подошел к ней.
     Для меня все это случилось только пять лет назад.  Для  нас  обоих  -
почти шестьдесят пять. Но мне кажется, это было только вчера.
     Так дальше не пойдет.
     С чего же начать?


     - Эй, малыш,  может,  стоит  поискать  укромненькое  местечко,  чтобы
немного поразвлечься? - спросил Майк Ошо.
     Невысокий, коренастый, с пухлым лицом  -  карикатурный  Будда,  да  и
только, - Майк в те времена был для меня богом. Мы  все  были  богами:  не
бессмертные, правда, но все  же  долгожители,  не  всемогущие,  но  хорошо
оплачиваемые. Гегемония выбрала нас  в  помощь  команде  одного  из  самых
дорогостоящих квантовых спин-звездолетов. Кто же мы были, если не боги? Ну
а Майк, блистательный,  порывистый  и  непочтительный  Майк,  был  чуточку
старше меня, и потому стоял чуть выше юного  Мерри  Аспика  в  корабельном
пантеоне.
     - Ха, - сказал я. - Нулевая вероятность.
     Мы отмывались после двенадцатичасовой смены  в  бригаде,  возводившей
приемный узел нуль-канала. Перевозка  рабочих  по  строительной  площадке,
расположенной  почти  в  ста  шестидесяти  трех  тысячах   километров   от
Мауи-Обетованной, была для  нас  далеко  не  столь  славным  деянием,  как
четырехмесячный скачок сюда из пространства Гегемонии. Пока корабль шел  в
спин-режиме, мы чувствовали себя хозяевами - сорок девять  звездолетчиков,
пасущих около двух сотен взволнованных пассажиров. Сейчас  наши  пассажиры
нацепили свои скафандры, а мы, лихие корабельщики, были низведены до  роли
водителей  грузовиков  и  подсобных  рабочих,  помогавших   космоинженерам
монтировать окружающий сингулярность защитный экран.
     - Нулевая вероятность, - повторил я. - Разве что  эти  червяки  внизу
открыли на выделенном для нас острове бордель.
     - Как же, жди. Ничего они не откроют, - усмехнулся Майк.
     Впереди у нас был трехдневный отпуск, но из лекций капитана Сингха, а
также из жалоб наших товарищей  мы  уже  знали,  что  все  это  время  нам
предстоит провести на островке длиной семь  и  шириной  четыре  километра,
находящемся под юрисдикцией Гегемонии. Если бы это был плавучий остров,  о
которых мы столько слышали!.. Какое там - просто обычный вулканический риф
вблизи экватора. Мы могли рассчитывать лишь на твердую почву  под  ногами,
непрофильтрованный воздух для дыхания, а также  на  возможность  вспомнить
вкус натуральной пищи. А единственной формой нашего общения с  колонистами
Мауи-Обетованной  будет  покупка  местных  сувениров  в  магазинчике   для
туристов. Но даже в нем мы не  встретим  никого,  кроме  торговых  агентов
Гегемонии.  Многие  из  наших  товарищей  предпочли  провести  отпуск   на
"Лос-Анджелесе".
     - Так что  ты  говорил  насчет  укромного  местечка,  Майк?  Пока  не
заработают порталы, эта колония для  нас  недосягаема.  То  есть  еще  лет
шестьдесят по местному времени. Может, ты имел в виду Мэгги  из  бортового
фантопликатора?
     - А ты держись за меня, малыш, - сказал Майк. - Было  бы  желание,  а
выход найдется.
     Я держался за Майка. В космоплане нас было только пятеро.  Переход  с
высокой орбиты в атмосферу нормальной планеты всегда вгоняет меня в дрожь.
Особенно такой планеты, как  Мауи-Обетованная,  столь  похожей  на  Старую
Землю. Я рассматривал бело-голубой лимб планеты, пока ее моря  и  в  самом
деле не оказались под нами, когда мы вошли в атмосферу и плавно  понеслись
к линии терминатора, в три раза обгоняя собственный звук.
     Тогда мы были богами. Но иногда даже боги должны спускаться со  своих
высот.


     Тело  Сири  никогда  не  переставало  удивлять  меня.  То   было   на
Архипелаге.  Три  недели  в  большом  доме-дереве  под  гнущимся   стволом
дерева-мачты,  дельфины-пастухи,  сопровождавшие  нас,   словно   почетный
эскорт, тропические закаты, превращавшие каждый  вечер  в  чудо,  звездный
балдахин над нами по ночам и фосфоресцирующая кильватерная струя -  тысячи
переливающихся  вихрей,  словно  вобравших  в  себя  сияющее   великолепие
созвездий. И все же сильнее всего мне запомнилось тело Сири.  По  каким-то
причинам -  застенчивость  или  годы  разлуки  -  в  первые  наши  дни  на
Архипелаге она носила купальник: две узкие полоски ткани, и ее нежно-белые
грудь и бедра так и не успели покрыться ровным загаром.
     Я вспоминаю ее в тот первый раз. Ее тело, белеющее  в  лунном  свете,
когда мы лежали на  мягкой  траве  над  гаванью  Порто-Ново.  Ее  шелковые
шортики, зацепившиеся  за  стебель  ивнянки.  В  ней  тогда  была  детская
стыдливость - легкий страх перед  тем,  что  пришло  слишком  рано.  Но  и
гордость. Та самая гордость,  что  позволила  ей  позднее  усмирить  толпу
сепаратистов, бушевавших у порога консульства Гегемонии, и  отправить  их,
пристыженных, по домам.
     Я вспоминаю свое пятое посещение Мауи и наше четвертое  Единение.  До
этого я почти не видел ее плачущей. Ее мудрость уже вошла в поговорки,  ей
воздавались чуть ли не королевские почести.  Четыре  раза  ее  выбирали  в
Альтинг, и Совет Гегемоний постоянно обращался к  ней  за  консультациями.
Она несла свою независимость, как носят королевскую мантию, и ее неистовая
гордость никогда еще не пылала так ярко. Но когда мы  остались  вдвоем  на
белокаменной  вилле  к  югу  от  Фиварона,  она  отвернулась  от  меня.  Я
нервничал, страшась этой могущественной незнакомки, но Сири - моя  Сири  с
ее королевской осанкой и гордым взглядом - отвернулась к  стене  и  сквозь
слезы глухо сказала:
     - Уходи, Мерри, уходи. Я не хочу, чтобы ты видел меня.  Я  старуха  с
дряблым телом и увядшим лицом. Уходи же.
     Признаюсь, я был груб с нею  тогда.  Левой  рукой  я  схватил  ее  за
запястья с силой, какой сам от себя не ожидал, а  правой  одним  движением
разорвал ее шелковое платье сверху донизу. Я осыпал  поцелуями  ее  плечи,
шею, темные отметины на животе - память о рождении наших детей  -  и  шрам
выше колена, оставшийся после  аварии  скиммера  сорок  местных  лет  тому
назад. Целовал седеющие волосы и морщинки, прорезавшие ее когда-то гладкие
щеки. Я целовал ее слезы.


     - Бога ради, Майк, ведь это незаконно, - испугался я, когда мой  друг
вытащил из рюкзака и развернул ковер-самолет. Мы находились на острове 241
-  это  романтическое  название   торговцы   Гегемонии   дали   пустынному
вулканическому недомерку, выбранному ими для  нашего  отдыха.  Остров  241
находился менее чем в пятидесяти километрах от  древнейшего  из  поселений
колонии, но с таким же  успехом  он  мог  находиться  и  на  расстоянии  в
пятьдесят световых лет. Ни один местный корабль не имел права приближаться
к  острову,  пока  на  нем  находились  члены  экипажа  "Лос-Анджелеса"  и
строители.  У  колонистов  имелось  несколько  старых  скиммеров,  но   по
взаимному соглашению они не должны были пролетать над островом. Общежитие,
пляж   да   торгующая   сувенирами   лавочка   -   вот   и   все   местные
достопримечательности. В будущем, когда "Лос-Анджелес" доставит в  систему
последние  компоненты  конструкции  и   сооружение   портала   закончится,
чиновники Гегемонии превратят остров 241 в центр  торговли  и  туризма.  А
пока он оставался унылой дырой с посадочными шахтами,  безликими  зданиями
из  местного  белого  камня   и   несколькими   отупевшими   от   безделья
администраторами. Майк предупредил их, что мы уходим на три дня в поход  -
хотим полазать по здешним горам.
     - Господи, да не собираюсь я таскаться по этим горам, - сказал  я.  -
Лучше бы мне остаться на корабле и подключиться к фантопликатору.
     - Заткнись и не отставай от меня, - ответил Майк, и,  будучи  младшим
членом пантеона, во всем следующим за старшим и более мудрым божеством,  я
заткнулся и пошел за ним. Два часа мы лезли по крутому склону,  продираясь
сквозь колючий кустарник, пока не оказались на площадке из застывшей лавы,
в нескольких сотнях метров под которой бушевал прибой.  Мы  находились  на
планете с тропическим климатом, причем вблизи  от  экватора,  но  на  этой
высоте дул такой ветер, что зубы отбивали дробь. Заходящее солнце казалось
мазком красной краски между темных облаков, вместе с  которыми  на  нас  с
запада надвигалась ночь, и я не испытывал ни малейшего желания  оставаться
здесь до утра.
     - Пойдем отсюда, -  сказал  я.  -  Укроемся  где-нибудь  от  ветра  и
разведем костер. Только, черт возьми, как разбить палатку на этой скале?
     Майк присел и закурил сигарету с марихуаной:
     - А ты поройся в своем рюкзаке, малыш.
     Я растерялся. Его  голос  звучал  спокойно,  но  это  было  нарочитое
спокойствие  любителя  малоприятных   розыгрышей,   предвкушающего   вопль
жертвы... на голову которой сейчас опрокинется ведро воды. Опустившись  на
колени, я полез в рюкзак. Оказалось, он доверху набит пластинами пенолита,
которыми прокладывают хрупкие грузы. Этот хлам, да еще костюм  арлекина  с
маской и бубенчиками - вот и все, что там было.
     - Ты что... совсем офонарел? - Я захлебнулся от негодования. С каждой
минутой становилось  темнее.  Кто  его  знает,  пройдет  шторм  южнее  или
обрушится на нас? Внизу, словно голодный зверь, ревел прибой.  Если  бы  я
смог выбраться отсюда самостоятельно, то с удовольствием отправил бы Майка
Ошо на корм рыбам.
     - А теперь проверим содержимое моего рюкзака,  -  неторопливо  сказал
Майк. Высыпав пенолитовые пластины, он достал оттуда  какие-то  побрякушки
вроде тех, что делают на Возрождении-В, инерционный компас, лазерное перо,
которое, в зависимости от настроения, служба  безопасности  корабля  могла
счесть незаконно провозимым оружием, еще один костюм арлекина, куда  более
просторного покроя, - и ковер-самолет.
     - Ради Бога, Майк, - я изумленно провел пальцем по тонкому  узору.  -
Это ведь незаконно!
     - Я не видел здесь таможенников, - ухмыльнулся Майк. -  Да  и  вообще
говоря, глубоко сомневаюсь, что на этой планете существует  хоть  какая-то
дорожная инспекция.
     - Да, но...
     Я помог ему развернуть ковер. Он был немногим больше метра в ширину и
около  двух  метров  длиной.  Роскошная  ткань  выцвела  от  времени,   но
левитационные нити по-прежнему сияли, как хорошо начищенная медь.
     - Где ты его взял? - спросил я. - Неужели он еще действует?
     - На Саде, - ответил он, засовывая мой костюм арлекина и все прочее в
свой рюкзак. - Действует, да еще как!
     Прошло уже более  века  с  тех  пор,  как  старик  Владимир  Шолохов,
эмигрант  со  Старой  Земли,  крупный  знаток  чешуекрылых  и  конструктор
электромагнитных   летательных   аппаратов,   вручную   изготовил   первый
ковер-самолет для своей прелестной юной племянницы с Земли Новой.  Легенда
гласит, что племянница презрела дядюшкин подарок, но лет  двадцать  спустя
игрушка  стала  невероятно  популярной,  главным  образом  среди   богатых
взрослых, и  продолжалось  это  до  тех  пор,  пока  ее  не  запретили  на
большинстве планет Гегемонии. Опасные  в  обращении,  потребляющие  прорву
экранированных монокристаллических волокон, постоянно ускользающие  из-под
бдительного ока служб контроля воздушного движения, ковры-самолеты  вскоре
остались лишь в  детских  сказках  да  на  музейных  стендах,  а  также  в
нескольких колониальных мирах.
     - Он, наверно, стоил кучу денег, - сказал я.
     - Тридцать марок, - ответил Майк и устроился в центре ковра. - Старик
торговец на Карвнельской ярмарке думал, что он вообще ничего не стоит.  Он
и не стоил... для него. Я протащил  его  на  корабль,  подключил  питание,
перепрограммировал инерционные чипы и... Прошу!
     Майк погладил замысловатый узор, ковер расправился и приподнялся  над
поверхностью площадки сантиметров на пятнадцать.
     Я взглянул на Майка с сомнением.
     - Ладно, - сказал я. - А что будет, если...
     - Никаких "если", - Майк нетерпеливо хлопнул по ковру позади себя.  -
Батареи заряжены. Управлять ковром я умею.  Так  что  садись  сюда,  а  не
хочешь, не садись. Нет, серьезно, нам нужно  улететь  отсюда,  пока  шторм
далеко.
     - Ноя не...
     - Ну, хватит, Мерри! Решайся же, я тороплюсь.
     Я  поколебался  еще  мгновение.  Если  нас  застукают,  меня  тут  же
вышвырнут с корабля.  А  корабль  -  это  моя  жизнь.  Я  сам  так  решил,
подписывая контракт на восемь рейсов на Мауи-Обетованную.  Мало  того:  от
цивилизации меня отделяло две сотни световых лет,  или  пять  с  половиной
объективных лет полета в спин-режиме.  Даже  если  нас  отвезут  назад,  в
пространство  Гегемонии,  мы   найдем   наших   друзей   и   родственников
состарившимися на одиннадцать лет. Разрыв во времени невосполним.
     Взобравшись на парящий ковер, я кое-как примостился позади Майка.  Он
поставил между нами  рюкзак,  велел  мне  покрепче  держаться  и  принялся
нажимать  на  сенсоры.  Ковер  поднялся  на  пять  метров  над  площадкой,
скользнул влево - и помчался над неведомым океаном. А  в  трехстах  метрах
под нами  в  сгущающейся  тьме  белел  прибой.  Поднявшись  еще  выше  над
бушующими волнами, мы направились на север, в кромешную ночную тьму.
     Так решения, принятые за считанные секунды, определяют всю дальнейшую
жизнь.


     Я вспоминаю разговор с Сири во время нашего второго Единения - вскоре
после того, как мы перебрались в виллу на берегу у Фиварона. Мы гуляли  по
пляжу. Алан остался в городе, под присмотром Магрит. Это было  разумно.  Я
чувствовал себя неуютно в  присутствии  этого  мальчика.  Только  глубокая
серьезность его зеленых глаз, только тревожащее сходство  темных  кудрявых
волос и вздернутого  носа  с  моими  собственными  связывали  его  в  моем
сознании с нами... со мной. Да еще быстрая насмешливая улыбка, которую  он
старался скрыть от Сири,  выслушивая  ее  замечания.  Такой  скептической,
осторожной и ироничной улыбки трудно ожидать от десятилетнего мальчика.  Я
хорошо знал ее. Раньше я  думал,  что  она  приходит  с  возрастом,  а  не
наследуется.
     - Ты  знаешь  очень  мало,  -  сказала  Сири.  Сбросив  башмаки,  она
подбежала к неглубокому озерцу, оставленному на пляже приливом, и зашагала
приме по воде. Время от времени она  подбирала  тонкие  раковины  в  форме
валторны, но, обнаружив в  них  какой-нибудь  дефект,  бросала  обратно  в
мутную воду.
     - Меня научили многим вещам, - возразил я.
     - Конечно, Мерри, тебя многому научили, - согласилась Сири.  -  И  ты
наверняка был хорошим учеником. Но знаешь ты очень мало.
     Рассердившись, я отвернулся и молча пошел рядом  с  ней.  Вытащив  из
песка кусок белой лавы, я  швырнул  его  в  море.  На  востоке,  у  самого
горизонта громоздились тучи.  Я  испытывал  острое  желание  вернуться  на
корабль. В этот раз мне вообще не хотелось спускаться на планету, и сейчас
я убедился, что был прав. Это было мое третье посещение  Мауи-Обетованной,
второе Единение, как называли наши встречи поэты и здешние  жители.  Через
пять месяцев мне должен был исполниться  двадцать  один  стандартный  год.
Сири три недели назад отпраздновала свой тридцать седьмой день рождения.
     - Я побывал во многих местах, которых ты никогда не видела, -  сказал
я наконец, и сам почувствовал, как по-детски это прозвучало.
     - Да, да! - Сири захлопала в ладоши и оживилась. В этот миг я  увидел
другую, прежнюю Сири: юную девушку, о которой мечтал долгие девять месяцев
пути туда и обратно. А затем  этот  образ  оттеснила  суровая  реальность:
сменившая длинные волосы короткая  стрижка,  морщинки  на  шее  и  лиловые
жилки, проступившие сквозь кожу так любимых когда-то мною рук.
     - Ты был в таких местах, которые я  никогда  не  увижу,  -  торопясь,
заговорила Сири. Ее голос не изменился. Почти. - Мерри, любимый, ты  видел
такие чудеса, которые я не могу даже вообразить.  Ты  знаешь  о  Вселенной
много такого, о чем я даже не подозреваю. И тем не менее,  мой  милый,  ты
знаешь очень мало.
     - Господи, о чем ты, Сири?
     Я сел на ушедшее в сырой песок бревно и выставил вперед ноги,  словно
отгородившись от нее.
     Сири опустилась передо мной на колени. Она взяла мои руки в свои,  и,
хотя мои были крупнее и грубее, я ощутил силу, исходящую от ее пальцев.  И
понял, что силу эту дают ей годы жизни, которые я с ней не разделил.
     - Надо жить так, чтобы узнавать жизнь  по-настоящему,  любимый.  Алан
помог мне понять это. Когда растишь ребенка, обостряется восприятие  того,
что действительно важно.
     - Что ты имеешь в виду?
     Сири взглянула в сторону и машинально отбросила прядку волос со  лба.
Левой рукой она все так же крепко сжимала мою ладонь.
     - Я не знаю, как это получается, - начала она  мягко,  -  но  человек
вдруг начинает чувствовать, что важно, а что - нет. Как тебе объяснить? Ну
вот, к примеру, если тридцать лет подряд входишь  в  комнаты,  наполненные
незнакомыми людьми, ты испытываешь меньшее  напряжение,  чем  если  бы  ты
делал это только пятнадцать лет. В первом случае ты точнее знаешь, чего ты
можешь ожидать от комнат и от людей. И если ожидания  не  оправдались,  ты
очень быстро понимаешь это  и  не  задерживаешься  там.  Ты  просто  лучше
знаешь, что там есть, а чего нет, и быстрее чувствуешь  разницу.  Ты  меня
понял, Мерри? Ну хоть немножко?
     - Нет, не понял, - ответил я.
     Сири  кивнула  и  прикусила  нижнюю  губу,  но  вместо  того,   чтобы
продолжить, она внезапно наклонилась  и  поцеловала  меня.  Ее  губы  были
сухими и, казалось, спрашивали о чем-то. Я отстранился на секунду, глядя в
небо за ее спиной: мне хотелось немного подумать над ее  словами.  Но  тут
губы ее слились  с  моими,  и  я  закрыл  глаза.  Начинался  прилив.  Сири
расстегнула мою рубашку, ее острые ноготки пробежали по моей груди,  и  ее
возбуждение передалось мне. Прошла секунда - без мыслей, без слов, - затем
я открыл глаза и увидел, что она расстегивает последние пуговицы на  своем