вязывалась  со
своим кораблем по мультилинии.
     - А размеры передатчика? - осведомился Консул.
     Ламия Брон посмотрела ему прямо в глаза.
     - Гегемония  пока  еще  не  может  построить  портативный  передатчик
мультилинии. Но говорят, что Бродяги - могут.
     Консул  улыбнулся.  Где-то  внизу   раздался   скрип,   завершившийся
металлическим ударом.
     - Оставайтесь на местах, - приказал  Кассад,  сорвал  с  пояса  "жезл
смерти" и, выключив тактическим  комлогом  лучевое  ограждение,  исчез  на
лестнице.
     - Если не ошибаюсь, для нас  наступил  комендантский  час,  -  сказал
Силен. - Теперь, здесь господствует Марс.
     - Заткнись, - бросила ему Ламия.
     - Вы думаете, это Шрайк? - спросил Хойт.
     Консул поморщился.
     - Шрайку не нужно бряцать  оружием  на  лестницах.  Он  может  просто
появиться... здесь.
     Хойт покачал головой:
     - Я имел в виду, что именно из-за Шрайка вокруг  никого  нет.  И  эти
следы бойни...
     - Жители могли покинуть свои деревни после приказа  об  эвакуации,  -
возразил Консул. - Никому  не  хочется  встречаться  с  Бродягами.  А  ССО
окончательно вышли из-под контроля. И следы вполне могут  оказаться  делом
их рук.
     - А где же тела убитых? - осведомился Силен. - Вы принимаете желаемое
за действительное. Наши отсутствующие ход зева, жившие там, внизу,  теперь
украшают своими  телами  стальное  дерево  Шрайка.  На  котором  вскорости
окажемся и мы.
     - Заткнись, - устало произнесла Ламия Брон.
     - А если я не замолчу, - осклабился поэт, -  вы,  мадам,  пристрелите
меня?
     - Обязательно.
     Никто больше не  проронил  ни  слова,  пока  не  возвратился  Кассад.
Включив   лучевое   ограждение,   он   повернулся   к   своим   спутникам,
расположившимся на ящиках и кусках пенолита.
     - Пустяки. Несколько  стервятников  -  их,  кажется,  называют  здесь
предвестниками - влетели через разбитые стеклянные двери в зал и  как  раз
завершали пиршество.
     Силен хмыкнул:
     - Предвестники. Очень подходящее название.
     Кассад со вздохом сел на одеяло и, прислонившись  к  ящику,  принялся
неторопливо есть. Комнату  освещал  единственный  фонарь,  захваченный  на
ветровозе,  и  в  дальних  от  балконной  двери  углах  по  стенам  начали
взбираться тени.
     - Наша последняя ночь, - заметил он. - Осталось рассказать  еще  одну
историю. - И полковник взглянул на Консула.
     Консул, комкавший в кулаке клочок бумаги с нацарапанной на нем цифрой
"7", облизал сухие губы:
     - Зачем? Цель нашего паломничества теперь недостижима.
     Все недоуменно поглядели на него.
     - Что вы имеете в виду? - спросил отец Хойт.
     Консул смял бумажку и швырнул ее в угол.
     - Чтобы Шрайк исполнил чью-то просьбу, количество  паломников  должно
выражаться простым числом. Нас было семеро. После... исчезновения  Мастина
осталось шесть. Теперь мы идем на смерть без всякой  надежды  на  то,  что
наше последнее желание будет исполнено.
     - Предрассудки, - буркнула Ламия.
     Консул вздохнул и потер висок:
     - Да, возможно. Но это была наша последняя надежда.
     Отец Хойт указал на спящего ребенка:
     - А Рахиль не может быть седьмой?
     Сол Вайнтрауб погладил бороду:
     - Нет, не может. Паломник должен прийти к  Гробницам  по  собственной
воле.
     - Но она однажды уже сделала это, - продолжал  Хойт.  -  Может  быть,
этого достаточно?
     - Нет, - ответил Консул.
     Мартин Силен, что-то писавший в блокноте, встал и зашагал по комнате:
     - Господи, да посмотрите вы на себя со стороны!  Какие  там  к  черту
шестеро паломников, нас тут целая армия! Вот вам Хойт с его  крестоформом,
содержащим в себе дух Поля Дюре. Наш  "получувствующий"  эрг  вот  в  этом
ящичке. Полковник Кассад, вспоминающий Монету. Госпожа Брон,  если  верить
ее рассказу, несущая в себе не только нерожденного ребенка, но и покойного
поэта-романтика. Наш ученый с младенцем, которым была когда-то  его  дочь.
Ваш покорный слуга - со своей музой.  Консул,  тоже  прихвативший  в  этот
безумный поход хрен знает какой багаж. Бог мой, братцы, да  наша  компания
должна была получить обалденную скидку!
     - Сядь, - бесцветным голосом произнесла Ламия.
     - Нет, знаете, он прав, - вмешался Хойт. - Даже присутствие отца Дюре
в крестоформе должно как-то повлиять на нашу  численность  и  прибавить  к
шести желанную единицу. Настанет утро, мы укрепимся в нашей вере...
     - Смотрите! - закричала Ламия  Брон,  указывая  на  балконную  дверь:
темнеющее вечернее небо внезапно озарили яркие сполохи.
     Все бросились на балкон и замерли, потрясенные: в небе то  здесь,  то
там беззвучно вспыхивали ослепительно-белые клубки термоядерных взрывов  и
тут же начинали стремительно распухать,  словно  круги,  разбегающиеся  по
поверхности  лазурного  озера;  яркие  звездочки  сдетонировавших  фугасов
выбрасывали  голубые,  желтые  и  алые  нити  и,  закрутившись   спиралью,
сжимались в точку, как цветы, закрывающиеся на  ночь;  гигантские  "адские
плети"  молниями  рассекали  небо  и,  словно  чудовищные  косы  длиной  в
несколько световых часов, срезали все на своем пути, пока не натыкались на
разрывавшие  вакуум  защитные  сингулярности;  мерцающие  силовые   экраны
вздрагивали и гасли под напором громадных потоков энергии, чтобы появиться
вновь несколько наносекунд спустя. И, словно следы алмаза на синем стекле,
в  темном  небе  проступали  безукоризненно-четкие  бело-голубые   полоски
выхлопов факельных звездолетов и линейных кораблей.
     - Бродяги! - выдохнула Ламия.
     - Да, война началась, - бесстрастно подтвердил Кассад.
     Консул вдруг с ужасом обнаружил, что плачет, и отвернулся.
     -  А  это  не  опасно  -  стоять  здесь?  -  спросил  Мартин   Силен,
выглядывавший из-за дверного косяка.
     - На этом расстоянии - нет. - Кассад, смотревший в  свой  электронный
бинокль, опустил его и сверился с тактическим комлогом: - Сражение идет  в
трех астрономических единицах от нас. Бродяги  прощупывают  оборонительные
линии ВКС. Это самое начало.
     - А портал уже включен? - спросила Ламия Брон. -  Эвакуация  Китса  и
других городов началась?
     Кассад покачал головой.
     - По-моему, нет. Пока. Я думаю, флот  будет  держать  здесь  оборону,
пока не закончится подготовка сферы в  окололунном  пространстве.  И  лишь
когда корабли ВКС начнут прибывать  сюда  сотнями,  откроют  эвакуационные
порталы в Сеть. - Он снова поднял бинокль. - Адское будет зрелище.
     - Смотрите? - На сей раз отец Хойт показывал не на фейерверк в  небе,
а на пустоши, лежащие за низкими холмами. В нескольких километрах от Башни
к невидимым отсюда Гробницам двигалась одинокая фигура, которая  на  таком
расстоянии казалась крошечным пятнышком, но при каждой вспышке отбрасывала
длинную тень.
     Кассад навел бинокль на фигуру.
     - Шрайк? - тихо произнесла Ламия.
     - Не думаю... Кажется, тамплиер, если судить по одеянию.
     - Хет Мастин! - вскричал отец Хойт.
     Кассад пожал плечами и передал бинокль  остальным.  Консул  отошел  в
сторону и прислонился к балконным перилам.  Тишину  нарушал  только  свист
ветра, но из-за этого картина бушевавшего в  небе  сражения  казалась  еще
более зловещей.
     Когда подошла очередь Консула, он  тоже  приник  к  биноклю.  Высокий
человек в просторной накидке с капюшоном решительно  шагал  по  озаряемому
багровым светом песку. Видна была только его спина.
     - Куда он идет - к нам или к Гробницам? - спросила Ламия.
     - К Гробницам, - ответил Консул.
     Отец Хойт поднял к полыхающему небу свое осунувшееся лицо.
     - Если это Мастин, нас снова семеро, не так ли?
     - Он опередит нас на несколько часов, - возразил Консул. - А если  мы
заночуем здесь, как предполагали, то на полдня.
     Хойт пожал плечами:
     - Все это теперь  не  имеет  значения.  Семь  человек  отправились  в
паломничество.  И  к  Гробницам  тоже  прибудут   семеро.   Шрайку   этого
достаточно.
     - Если это действительно Мастин, - заговорил Кассад,  -  к  чему  эта
шарада в ветровозе? И как он смог попасть сюда  раньше  нас?  Ведь  других
вагонов на канатке не было, и уж, конечно, он  не  мог  пешком  перевалить
через Уздечку.
     - Обо всем этом мы расспросим его завтра, когда придем к Гробницам, -
устало сказал отец Хойт.
     Ламия  Брон  попыталась  поймать   какую-нибудь   станцию   в   общем
комм-диапазоне своего комлога, но эфир молчал.  Слышалось  только  шипение
помех да отдаленный рокот электромагнитных  импульсов.  Она  взглянула  на
полковника.
     - Когда начнется бомбардировка?
     - Не знаю. Это зависит от того,  насколько  успешно  флот  ВКС  будет
держать оборону.
     - С обороной у них неважно, иначе разведчики Бродяг не уничтожили  бы
"Иггдрасиль", - напомнила Ламия.
     Кассад молча кивнул.
     - Эй, послушайте, - вдруг произнес Мартин Силен, - а ведь мы окажемся
в самом эпицентре, ни дна ему ни покрышки!
     - Вот именно, - подтвердил Консул. - Если Бродяги  атакуют  Гиперион,
чтобы воспрепятствовать открытию Гробниц Времени, как следует из  истории,
рассказанной нам госпожой Брон, то Гробницы, да и весь этот район для  них
основная цель.
     - Они применят ядерное оружие? - нервно спросил Силен.
     - Почти наверняка, - ответил Кассад.
     - Я полагал, антиэнтропийные поля заставляют  корабли  обходить  этот
район стороной, - заметил отец Хойт.
     - Если в них есть экипаж, - произнес Консул. -  Антиэнтропийные  поля
не действуют на управляемые ракеты, самонаводящиеся бомбы и  лучи  "адских
плетей". По той же причине они не  действуют  и  на  механическую  пехоту.
Бродяги  могут   забросить   сюда   пару-другую   боевых   скиммеров   или
танков-автоматов - и смотреть потом издалека, как они изничтожают долину.
     -  Они  не  сделают  этого,  -  сказала  Ламия  Брон.  -  Они   хотят
контролировать Гиперион, но не уничтожить его.
     - Я бы не стал рисковать, полагаясь на это предположение,  -  заметил
Кассад.
     Ламия улыбнулась.
     - Тем не менее именно это мы и делаем.
     От сверкающей в зените огненной  мозаики  отделилась  искра,  которая
быстро превратилась  в  яркий  оранжевый  уголек,  прочертивший  небосклон
Полыхнуло пламя, и окрестности  Башни  огласил  резкий  визг  раздираемого
воздуха. Огненный шар вырос в размерах и исчез за горами.
     Спустя минуту Консул осознал, что у него перехватило  горло,  а  руки
железной хваткой сжимают перила. Он шумно выдохнул.  Ему  показалось,  что
все  остальные  тоже  только  сейчас  перевели  дыхание.  Ни  взрыва,   ни
сотрясения почвы так и не последовало.
     - Не сработало? - спросил отец Хойт.
     - Скорее всего, это  подбитый  малый  охотник  ВКС,  который  пытался
достичь орбитального периметра или сесть в космопорте  Китса,  -  деловито
ответил полковник Кассад.
     - Но ему это не удалось, не так ли? - спросила Ламия.
     Кассад промолчал. Мартин Силен, подняв  полевой  бинокль,  осматривал
темнеющие пустоши в поисках тамплиера.
     - Скрылся, - сказал он наконец. - Наш славный  Капитан  либо  обогнул
холм, за которым лежит долина Гробниц Времени, либо повторил свой  трюк  с
исчезновением.
     - Жаль, что теперь мы уже не услышим его историю, - сказал отец  Хойт
и добавил, повернувшись к Консулу: - Но вашу мы услышим, не правда ли?
     Консул вытер вспотевшие ладони о брюки. Его сердце бешено колотилось.
     - Д-да, - с трудом произнес  он,  осознав  только  в  этот  миг,  что
действительно решился. - Да, я расскажу свою историю.
     С восточных склонов гор с ревом налетел ветер, и, откликнувшись  ему.
Башня Хроноса загудела.  Частота  вены  щек  над  их  головами  как  будто
уменьшилась, но в насту пившей темноте каждая новая казалась ослепительнее
предыдущей.
     - Пойдемте отсюда, - сказала Ламия, и, ветер тут же унес ее слова.  -
Становится холодно.


     Погасив единственную лампу, они  сидели  в  темной  комнате,  которую
освещали теперь лишь разноцветные зарницы. У предметов внезапно появлялись
тени, исчезали и вновь возникали, окрашивая стены во все цвета радуги.  На
несколько мгновений воцарялась темнота, а затем следовал новый залп.
     Консул порылся в своей сумке и вынул странного вида прибор, размерами
чуть   побольше   стандартного   комлога,   с   необычным   орнаментом   и
жидкокристаллическим дисплеем на  передней  панели,  какие  можно  увидеть
разве что в исторических голопьесах.
     - Секретный мультипередатчик? - сухо спросила Ламия Брон.
     Консул хмуро улыбнулся:
     - Это старинный комлог. Его привезли с Земли во время  Хиджры.  -  Он
достал из нагрудного кармана стандартный микродиск и вставил его в гнездо:
- Как и отец Хойт, я должен сначала рассказать историю  другого  человека,
чтобы вы смогли понять мою собственную.
     - Дерьмо на палочке, - ухмыльнулся Мартин Силен.  -  Неужели  в  этой
компании только я смог сразу рассказать собственную историю? И  долго  мне
придется...
     Реакция Консула изумила даже его самого. Он  вскочил,  сгреб  щуплого
поэта в охапку и, с размаху ударив его о стену, схватил за шею и прошипел:
     - Еще одно слово, стихоплет, и я тебя убью.
     Силен начал было сопротивляться, но Консул сдавил  ему  горло  и  так
выразительно на него взглянул, что тот притих. Лицо его побелело.
     Полковник Кассад, не говоря ни слова, осторожно развел их  в  стороны
и, прикоснувшись к висевшему на поясе "жезлу смерти", предупредил Силена:
     - Свои замечания держите при себе.
     Тот, массируя шею, молча отошел подальше и плюхнулся на ящик.  Консул
прошел к двери, сделал несколько глубоких вдохов и вернулся к  поджидавшим
его паломникам.
     - Извините меня. Просто дело в том... Никогда не думал, что  способен
на такое.
     Небо  в  дверном  проеме  побагровело,  затем   раскалилось   добела.
Несколько секунд спустя снова наступила темнота.
     - Мы понимаем, - мягко сказала Ламия Брон. - Все мы испытывали  нечто
подобное.
     Консул потеребил нижнюю губу, прочистил горло и наконец уселся  рядом
с древним комлогом.
     - Запись не такая старая, как сам прибор, - пояснил он. - Она сделана
около пятидесяти стандартных лет назад. Я кое-что добавлю от  себя,  когда
она закончится - Он помолчал, будто собираясь сказать  еще  что-то,  потом
покачал головой и включил антикварный прибор.
     Изображения не было. Голос несомненно принадлежал молодому  человеку.
Он звучал на  фоне  бриза,  шелестевшего  то  ли  травой,  то  ли  ветками
кустарника, а вдали шумел прибой.
     По мере того, как нарастал накал космической битвы, небо полыхало все
яростней. Консул сжался, словно ожидая сокрушительного удара. Но удара  не
последовало. Он закрыл глаза и вместе с остальными стал слушать.



                      ИСТОРИЯ КОНСУЛА: ВСПОМИНАЯ СИРИ

     Я взбираюсь по крутому склону холма к гробнице Сири в тот самый день,
когда на отмели Экваториального Архипелага  возвращаются  острова.  Погода
дивная, но я ее за это ненавижу. Небо безмятежно, как  в  легендах  Старой
Земли, отмели пестрят круглыми пятнами ультрамаринового цвета, с моря дует
легкий бриз, шурша красноватой ивнянкой.
     А мне хотелось бы,  чтобы  небо  затянули  облака  и  этот  день  был
сумрачным. Чтобы стоял густой туман, от которого по корабельным  мачтам  в
гавани Порто-Ново стекали бы капли воды, и пробудился от сна ревун  маяка.
Или задул яростный морской самум,  который  прилетает  из  холодных  южных
широт и гонит перед собой плавучие острова и пасущих их дельфинов, пока те
не укроются от него под защитой наших атоллов и скалистых берегов.
     Любая скверная погода лучше этого теплого весеннего дня, когда солнце
сияет на таком синем небосводе, что хочется бегать вприпрыжку  и  кататься
по мягкой траве, как я бегал и дурачился когда-то вдвоем с  Сири  на  этом
самом месте.
     Да,  на  этом  самом  месте.  Я  останавливаюсь,  чтобы   оглядеться.
Солоноватый южный бриз гонит по траве легкую рябь, и  она  кажется  шкурой
неведомого зверя. Я прикрываю рукой глаза и всматриваюсь  в  горизонт,  но
там ничего нет, ничто не движется. Волнение усилилось, и за лавовым  рифом
на морской глади появились небольшие барашки.
     - Сири, - шепчу я, сам не зная зачем.
     В ста метрах от меня стоят люди. Они остановились отдохнуть, но  глаз
с меня не спускают. Траурная процессия растянулась больше чем на  километр
- до белых домиков на краю города. В первых  рядах  я  вижу  седую  голову
моего младшего сына. На нем синий, вытканный золотом мундир  Гегемонии.  Я
знаю, что должен подождать его и идти с ним вместе, но он,  как  и  другие
престарелые члены  Совета,  не  может  поспеть  за  широкими  шагами  моих
молодых, натренированных на корабельной службе ног. Однако этикет требует,
чтобы я шел вместе с ним, с моей  внучкой  Лирой  и  с  моим  девятилетним
внуком.
     К черту этикет. К черту их всех.
     Я поворачиваюсь к ним спиной и взбегаю по крутому склону  холма.  Все
же на рубашке у меня проступают пятна пота,  прежде  чем  я  добираюсь  до
округлой вершины холма и вижу гробницу.
     Гробницу Сири.
     Я останавливаюсь. Ветер здесь прохладный, хотя  солнце  греет  вовсю.
Гладкие белые стены мавзолея  ослепительно  сверкают.  У  закрытых  дверей
выросла высокая трава. Вдоль покрытой  гравием  узкой  дорожки  на  черных
флагштоках развеваются выцветшие памятные флажки.
     Я нерешительно обхожу гробницу и приближаюсь к  обрыву  в  нескольких
метрах за ней. Трава примята - туристы,  которым  ни  до  чего  нет  дела,
раскладывали на ней одеяла. Из идеально-круглых и  идеально-белых  камней,
которыми была отделана дорожка, сложено несколько площадок для костров.
     Я невольно улыбаюсь. Я давно уже знаю, какой отсюда открывается вид -
широкая дуга естественной дамбы, очерчивающая внешнюю часть гавани, низкие
белые дома Порто-Ново, яркие корпуса и мачты  катамаранов,  покачивающихся
на якоре. За зданием Городского Собрания молодая женщина в белой юбке идет
Но галечному пляжу к воде. На мгновение  мне  кажется,  что  это  Сири,  и
сердце начинает бешено колотиться. Я уже почти готов замахать ей рукой, но
она не обращает на меня внимания.  Молча  я  гляжу,  как  далекая  женская
фигурка сворачивает в сторону и исчезает в тени старого сарая для лодок.
     Поодаль, в восходящих потоках над лагуной, раскинув  широкие  крылья,
кружит  царь-ястреб;  его  чувствительные  к  инфракрасным   лучам   глаза
высматривают среди дрейфующих синих  водорослей  тюленей-лысунов  или  еще
какую-нибудь поживу. Природа глупа, думаю я и сажусь на  мягкую  траву.  И
день сегодня не  такой,  каким  должен  быть,  и  вот  теперь  эта  птица,
бестолково ищущая себе добычу в загрязненных водах, из  которых  та  давно
ушла.
     Я вспоминаю другого ястреба - в ту ночь,  когда  мы  с  Сири  впервые
поднялись на вершину этого холма. Я помню  сияние  лунного  света  на  его
крыльях, странный, тревожный крик,  который  эхом  отразился  от  скалы  и
словно пронзил темноту над  освещенной  газовыми  фонарями  деревней  там,
внизу.
     Сири было тогда шестнадцать...  даже  меньше...  и  в  лунном  свете,
игравшем на крыльях ястреба, ее обнаженное тело казалось молочно-белым,  а
легкие тени только подчеркивали нежную округлость полудетской груди. Когда
ночную тишину вдруг прорезал крик птицы, мы, словно  чувствуя  свою  вину,
взглянули вверх, и Сири сказала:
     - То соловей  -  не  жаворонок  был,  что  пением  смутил  твой  слух
пугливый.
     - Что-что? - переспросил я.  Сири  было  меньше  шестнадцати.  Мне  -
девятнадцать. Но ей уже были  ведомы  благородная  неторопливость  книжных
страниц и размеренные  монологи  на  театральных  подмостках  под  ночными
звездами. Я же знал только звезды, больше ничего.
     - Не грусти, молодой корабельщик, - прошептала она и потянула меня  к
себе. - Это просто-напросто охотится старый ястреб. Глупая птица. Где  ты,
корабельщик? Вернись. Ты