Рассвет  еще  не  наступил.   Небеса
по-прежнему пылали отблесками битвы.
     - Извините. - Ленар Хойт поднял взгляд от струн и поплотнее  запахнул
накидку, в которую зябко кутался.
     - Ничего, - ответил Консул. - Я выспался. - И вправду: он  давно  уже
не чувствовал себя таким отдохнувшим. - Поиграйте еще.
     Пронзительные звуки  слились  с  воем  ветра,  налетавшего  с  горных
вершин, в странный дуэт.  Инструмент  звучал  так  чисто,  что  у  Консула
защемило сердце.
     На балкон вышли Ламия Брон и полковник Кассад.  Через  минуту  к  ним
присоединился Сол Вайнтрауб. Рахиль ерзала  в  своей  люльке  и  тянула  к
ночному  небу  ручонки,  словно  пытаясь  сорвать  распускающиеся  на  нем
неправдоподобно яркие цветы.
     Хойт играл. В этот  предрассветный  час  ветер  разгулялся  вовсю,  и
чистые звуки свирели,  издаваемые  горгульями,  вторили  огромному  фаготу
Башни.
     - Башка трещит, а всем наорать, - раздался голос  поэта.  Держась  за
голову, он подошел к перилам и свесился вниз: -  Если  я  блевану  с  этой
высоты, моя блевотина достигнет земли только через полчаса.
     Отец  Хойт  не  поднимал  головы.  Его  пальцы  летали  по   струнам.
Северо-западный  ветер  все  усиливался  и  становился  все  холоднее,  но
вплетавшиеся в его завывания чистые ноты балалайки несли с собой  тепло  и
жизнь. Все кутались в одеяла  и  накидки,  спасаясь  от  яростных  порывов
ветра, а маленький инструмент, не отставая от него ни на  такт,  вел  свою
партию. Никогда еще Консул не слышал более странной и прекрасной симфонии.
     Ветер отчаянно взревел, обрушился  на  паломников  с  новой  силой  и
внезапно стих. Хойт ударил по струнам в последний раз и отложил балалайку.
     Ламия Брон огляделась:
     - Почти рассвело.
     - У нас есть еще час, - заметил полковник Кассад.
     Ламия пожала плечами:
     - К чему тянуть?
     - И в самом деле, - сказал Сол Вайнтрауб и  показал  на  восток,  где
звезды уже начали бледнеть,  предвещая  восход  солнца.  -  Похоже,  будет
хороший день.
     Что ж, давайте собираться, - согласился Хойт. - Как вы думаете, нужно
брать с собой вещи?
     Все переглянулись.
     - Вряд ли они понадобятся, - сказал Консул.  -  Разве  что  комлог  с
мультипередатчиком - его возьмет  полковник.  Берите  только  то,  что  вы
приготовили для встречи со Шрайком. Все остальное оставим здесь.
     - Ладно, - согласилась Ламия и, повернувшись к двери, махнула  рукой:
- Пойдемте.


     От северо-восточных  врат  Башни  вниз,  к  пустошам,  вела  шестьсот
шестьдесят одна ступенька. Перил не было, и поэтому прежде, чем  поставить
ногу, паломникам приходилось подолгу вглядываться в темноту.
     Спустившись, они оглянулись  на  оставшийся  позади  каменный  отрог.
Башня Хроноса казалась отсюда его частью, а балконы  и  наружные  лестницы
выглядели маленькими зарубками на теле горы. Особенно яркие вспышки иногда
отражались в стеклах окон, порой мелькала тень горгульи - других признаков
Башни не было заметно, словно она растворилась в камне.
     Держась открытых мест и избегая кустарников, шипы  которых  цеплялись
за одежду, как коли  хищных  птиц,  паломники  пересекли  гряду  невысоких
холмов. Вскоре траву сменил песок. Миновав несколько  небольших  барханов,
они начали спускаться в долину.
     Ламия Брон шла впереди. На ней была тонкая накидка и красный шелковый
костюм, с черной оторочкой. На запястье  поблескивал  комлог.  Следом  шел
полковник Кассад в полном боевом снаряжении. Его  полимерный  камуфляж  не
был активирован, и поэтому доспехи казались матово-черными, поглощая  весь
падающий  на  них  свет.  На  плече  у  него  висела  десантная   винтовка
стандартного образца. Забрало шлема сверкало, словно черное зеркало.
     На отце Хайте была черная накидка и черный костюм  со  строгим  белым
воротничком.  Балалайку  он  нес  в  руках,  запеленав  ее,  как  ребенка.
Казалось, каждый шаг причиняет  ему  невыносимую  боль.  За  ним  следовал
Консул,  одетый  в  полном  соответствии  с  дипломатическим   протоколом:
накрахмаленная сорочка, черные брюки и сюртук, бархатная накидка и золотая
треуголка,  которая  была  на  нем  во  время   их   первой   встречи   на
звездолете-дереве. Треуголку ему пришлось придерживать рукой, чтобы ее  не
унес вновь налетевший откуда ни возьмись ветер, который полз по дюнам, как
змея, и швырял ему в лицо песок. За ним  вплотную  шагал  Мартин  Силен  в
своей шубе, мех на которой стоял дыбом.
     Сол Вайнтрауб замыкал группу. Рахиль лежала в  переносной  люльке  на
груди отца, заботливо укрытая его накидкой. Ученый что-то напевал  ей,  но
ветер уносил слова.
     Через сорок минут они подошли к  мертвому  городу.  Мрамор  и  гранит
сверкали, озаренные  вспышками  взрывов.  На  фоне  светлеющего  неба  уже
проступили вершины гор, но Башня по-прежнему тонула в  темноте.  Паломники
пересекли неглубокую  песчаную  впадину,  поднялись  на  пологий  холм,  и
внезапно перед ними открылась нижняя часть долины  с  Гробницами  Времени.
Консул разглядел вдали крылья Сфинкса и мерцание нефрита.
     Грохот и треск, раздавшиеся где-то позади,  заставили  его  испуганно
обернуться.
     - Началось? - спросила Ламия. - Бомбардировка?
     - Да нет же, - невозмутимо ответил Кассад и указал рукой на  небосвод
над горными вершинами, где звезды затянуло мглой.  Там  сверкнула  молния,
осветившая ледники и глетчеры. - Это всего лишь гроза.
     И они вновь зашагали по багрово-красным пескам. Консул  вдруг  понял,
что все это  время  непроизвольно  кого-то  высматривает  в  долине  возле
Гробниц. Он был абсолютно уверен, что их там поджидает... _О_н_.
     - Смотрите-ка, - шепот Ламии Брон был  еле  слышен  сквозь  завывания
ветра.
     Гробницы Времени светились. Именно это свечение Консул  и  принял  за
отблески взрывов космической битвы. У каждой из Гробниц был свой  оттенок,
и каждая была отлично видна, проступая все ярче  и  ярче  на  фоне  темной
долины. В воздухе пахло озоном.
     - Это обычное явление? - дрогнувшим голосом спросил отец Хойт.
     Консул покачал головой:
     - Никогда не слышал ни о чем подобном.
     - Рахиль тоже никогда не говорила, что Гробницы  могут  светиться,  -
поддержал его Сол Вайнтрауб, и паломники снова зашагали по сыпучим пескам.
Ученый продолжал напевать прерванную было песенку.
     У входа в долину они остановились. Мягкий песок  сменился  каменистым
грунтом, а дальше, в низине, через  которую  пролегал  путь  к  светящимся
Гробницам, сгустились черные тени. Все топтались на  месте.  Все  молчали.
Консул чувствовал, как бешено колотится его сердце. Но сильней, чем страх,
сильней, чем ожидание встречи с тем, что там,  внизу,  было  объявшее  его
глубокое уныние, словно бы принесенное ветром,  -  леденящий  душу  страх,
такой давящий, что хотелось бросить все и бегом бежать назад,  к  песчаным
дюнам.
     Консул повернулся к Вайнтраубу:
     - Что за песенку вы поете дочке?
     Сол с трудом выдавил улыбку и поскреб свою коротенькую бородку.
     - Это из древнего плоского фильма. Он был снят еще до  Хиджры.  Какой
там до Хиджры - до всего на свете.
     - Спойте ее нам, - попросила Ламия Брон, поняв, что  задумал  Консул.
Ее лицо побледнело.
     Вайнтрауб запел - сначала еле слышно,  но  мелодия  каким-то  образом
расшевелила всех. Отец Хойт развернул балалайку и начал подыгрывать -  все
более и более уверенно.
     Ламия Брон рассмеялась, а Мартин Силен с ужасом воскликнул:
     - Бог ты мой, я ведь пел эту песенку в детстве. Седая старина.
     - Но кто же волшебник? - спросил полковник; его усиленный  шлемофоном
голос заставил всех улыбнуться.
     - И что такое Оз? - спросила Ламия.
     -  И  кто  же  все-таки  отправился  повидать  этого  волшебника?   -
усмехнулся  Консул,  ощущая  как  понемногу   ослабевает   сковавший   его
необъяснимый страх.
     Сол Вайнтрауб остановился  и  попробовал  пересказать  фабулу  старой
ленты, давно превратившейся в прах.
     - Не надо, - вдруг сказала Ламия. - Расскажете  потом.  Лучше  спойте
еще раз.
     Грозовая туча приближалась к  пустошам,  тогда  как  горы  давно  уже
поглотила тьма.  Небо  продолжало  кровоточить,  но  горизонт  на  востоке
немного побледнел. Слева от них  белел  мертвый  город  -  словно  пустыня
скалила зубы.
     Ламия снова  шла  впереди.  Сол  Вайнтрауб  запел  громче,  и  Рахиль
зашевелила ручонками от удовольствия. Ленар Хойт  откинул  назад  накидку,
чтобы она не мешала играть. Мартин Силен отшвырнул пустую бутылку далеко в
пески и начал подпевать удивительно сильными приятным голосом.
     Федман  Кассад  поднял  забрало,  забросил  винтовку   за   спину   и
присоединился к хору. Консул тоже начал  было  петь,  потом  подумал,  что
слова уж очень глупы, расхохотался - и снова запел.
     Там, где начиналась тьма, дорога расширилась.  Консул  пошел  вправо,
Кассад присоединился к нему, Сол Вайнтрауб встал  посередине.  Теперь  все
шестеро шли бок о бок. Ламия  Брон  взяла  за  руку  Силена,  другую  руку
протянула Вайнтраубу.
     Продолжая петь и не оглядываясь, паломники  спустились  по  склону  и
двинулись к Гробницам Времени.



     Дэн Симмонс.
     Падение Гипериона


Падение Гипериона ("Гиперион" #2).
Пер. - С.Силакова, Н.Науменко.
Dan Simmons. The Fall of Hyperion (1990) ("Hyperion" #2).

                                  Джону Китсу, чье имя написано в вечности

                     Может ли  Бог  соревноваться  со  своими  творениями?
                Может ли вообще творец, пусть даже возможности его  весьма
                ограниченны, всерьез соревноваться со своими творениями?
                                              Норберт Винер. "Бог и Голем"

                     Разве не может быть так, что неким  высшим  существам
                доставляет развлечение искусный поворот мысли, удавшийся -
                пускай и безотчетно - моему  разуму,  как  забавляет  меня
                самого проворство суслика  или  испуганный  прыжок  оленя?
                Уличная драка  не  может  не  внушать  отвращения,  однако
                энергия, проявленная ее  участниками,  взывает  к  чувству
                прекрасного... Для высшего существа наши рассуждения могут
                выглядеть чем-то подобным: пусть даже  ошибочные,  тем  не
                менее  они  прекрасны  сами  по  себе.   Именно   в   этом
                заключается сущность поэзии...
                            Джон Китс, из письма к Джорджу и Джорджиане
                            Китсам от 14 февраля 1819 г. (Пер. С.Сухарева)

                     Воображение можно уподобить сну Адама: он  пробудился
                и увидел, что все это - правда.
                                   Джон Китс, из письма к Бенджамину Бейли
                                   от 22 ноября 1817 г. (Пер. С.Сухарева)

      * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

     1

     В день отбытия армады - последний день нашей мирной  жизни  -  я  был
приглашен на  прием.  Приемы  в  тот  вечер  проходили  повсюду,  на  всех
полутораста с лишним планетах Гегемонии, но только этот стоил внимания.
     Сообщив через инфосферу, что непременно буду, я удостоверился, что на
моем лучшем смокинге нет ни пятнышка, неспешно помылся и побрился,  оделся
с тщательностью истого денди и в назначенный час  с  помощью  одноразового
дискоключа из чипа-приглашения нуль-транспортировался с Эсперансы  на  Тау
Кита.
     В этом полушарии ТКЦ был вечер, и косые лучи золотили холмы и  долины
Оленьего парка, серые башни Административного  Комплекса  далеко  на  юге,
берега реки Тетис, окаймленные плакучими  ивами  и  сверкающими  огненными
папоротниками, и  белую  колоннаду  Дома  Правительства.  Гости  прибывали
тысячами,  но  сотрудники  охраны  успевали  перехватить  каждого  -  губы
выговаривают "Добро пожаловать!", глаза сверяют номер  приглашения  с  ДНК
гостя, рука взлетает в артистическом  жесте,  указывая  дорогу  к  бару  и
банкетным столам.
     -  Господин   Джозеф   Северн?   -   учтиво   осведомился   один   из
распорядителей.
     - Да, - солгал я. Хоть я и носил теперь это  имя,  но  остался  самим
собой.
     - Секретарь Сената Гладстон хотела бы встретиться с вами. Как  только
она освободится, вас известят.
     - Прекрасно.
     - Если  у  вас  возникнут  особые  пожелания  относительно  меню  или
программы развлечений, достаточно высказать их вслух,  и  кураторы  вечера
постараются вам помочь.
     Раскланявшись с  распорядителем,  я  двинулся  дальше,  но  не  успел
сделать и десяти шагов, как он уже встречал новых гостей,  спускающихся  с
платформы терминекса.
     Взойдя на пригорок,  я  смог  охватить  взглядом  всю  наманикюренную
лужайку, простирающуюся на несколько сот акров. По ней  фланировали  толпы
гостей. За лугом (его пространство уже расчертили длинные  тени  приречных
деревьев) поднимался амфитеатром английский сад, а дальше  высился  гордый
монолит Дома Правительства. В одном из внутренних двориков играл  оркестр,
и скрытые динамики доносили музыку до самых  отдаленных  уголков  Оленьего
парка. Из висящего высоко в небе нуль-портала один  за  другим  появлялись
ТМП и скользили по спирали к земле. Я  немного  понаблюдал,  как  их  ярко
одетые пассажиры сходят на  платформу  около  пешеходного  терминекса.  От
разнообразия летательных  аппаратов  захватывало  дух.  Среди  стандартных
"Виккенов", "Альтцов" и "Сумацу", сияли в закатных  лучах  отделанные  под
рококо палубы левитационных барж и даже причудливые металлические фюзеляжи
старинных скиммеров, считавшихся ретро еще на Старой Земле.
     По длинному косогору я сошел к реке и  двинулся  мимо  причалов,  где
пестрая вереница судов высаживала своих пассажиров. Тетис - единственная в
своем роде река, связывающая более двухсот планет и лун  Сети.  Она  несет
свои воды сквозь постоянно работающие нуль-порталы, и люди, что селятся на
ее берегах,  принадлежат  к  сливкам  Гегемонии.  О  богатстве  владельцев
свидетельствовали   суда:   огромные   крейсерские   яхты,   стремительные
бригантины и пятиярусные баржи - многие, по-видимому, с антигравитаторами;
изящные  барки  -  очевидно,  с  собственными  нуль-порталами  на   борту;
маленькие  плавучие  острова  с  Мауи-Обетованной;  щеголеватые  катера  и
субмарины, сошедшие со стапелей еще  до  Хиджры;  великолепные  экземпляры
ТМП-амфибий с Возрождения-Вектор, украшенные ручной резьбой,  и  несколько
современных яхт-вездеходок, чьи корпуса  прятались  в  зеркальных  коконах
силовой защиты.
     Сходящие по трапам гости не уступали великолепием своим судам -  чего
здесь только не было! От консервативных вечерних костюмов времен до-Хиджры
на телах, к которым и пальцем не  прикасались  поульсенизаторы,  до  самых
свежих изысков модельеров ТКЦ, где мода радикально меняется каждую неделю,
на  фигурах,  вылепленных  знаменитейшими  палеореконструкторами  Сети.  Я
задержался на миг  у  длинного  стола,  чтобы  положить  на  свою  тарелку
ростбиф, салат, филе  небесного  кальмара,  ложку  парватийского  кэрри  и
свежеиспеченный хлебец, и пошел дальше.
     Когда мне, наконец, удалось  отыскать  свободное  местечко,  вечерняя
мгла уже сгустилась  и  зажглись  первые  звезды.  Огни  Административного
Комплекса и расположенного неподалеку города горели сегодня  вполнакала  -
по случаю смотра армады, - и ночное небо ТК-Центра впервые за много  веков
вновь обрело первозданную прозрачность.
     Моя соседка обернулась ко мне с улыбкой:
     - Уверена, мы где-то встречались.
     Я улыбнулся в ответ,  уверенный  в  обратном.  Очень  привлекательна.
Вероятно, вдвое старше меня - около шестидесяти стандартолет, но  выглядит
благодаря деньгам и чудодею Поульсену  моложе  моих  собственных  двадцати
шести. Кожа  настолько  светлая,  что  кажется  почти  прозрачной.  Волосы
уложены высоким валиком. Грудь, скорее выставленная напоказ, чем прикрытая
накидкой из тончайшего газа, - безупречной формы. Глаза - жестокие.
     - Может быть, - ответил я, - хотя  маловероятно.  Меня  зовут  Джозеф
Северн.
     - Ну конечно, - воскликнула она. - Вы художник!
     Я не художник. Я поэт... когда-то был им. Но, возродившись год  назад
после гибели моего действительного воплощения, стал Северном, а  значит  -
художником. Об этом говорилось в моем альтинг-файле.
     - Я пас помню, - засмеялась дама. Ложь.  Ничего  она  не  помнила,  а
просто подключилась к инфосфере через свои дорогие импланты.
     Мне не нужно было  "подключаться"  -  неуклюжее,  ненужное  слово,  к
которому я не  испытывал  ни  малейшего  почтения,  несмотря  на  всю  его
древность. Я мысленно закрыл глаза и _о_к_а_з_а_л_с_я_ в инфосфере,  одним
махом проскочив через "непреодолимые"  барьеры  Альтинга.  Оставив  позади
бушующие  на  поверхности  полны  бесчисленных  запросов  и   ответов,   я
устремился вдоль  светящейся  нити  ее  подключения  в  сумрачные  глубины
"защищенного законом" океана информации.
     - Я Дайана Филомель, - объявила  дама.  -  Мой  муж  -  администратор
транспортного сектора на Седьмой Дракона.
     Я кивнул и пожал ее протянутую руку. Она  и  не  подумала  упомянуть,
что, прежде чем высокие покровители устроили ее мужа на  Седьмую  Дракона,
он был главарем шайки громил при профсоюзе грязекопов на Небесных  Вратах,
или что ее когда-то звали Дайни-Сиська и была она обычной шлюхой, хозяйкой
притона  на  Центральном  Отстойнике   и   ее   дважды   арестовывали   за
злоупотребление флэшбэком, причем при втором аресте был тяжело ранен  врач
гостиницы... или что в возрасте девяти лет она  отравила  сводного  брата,
потому что тот угрожал рассказать отчиму о ее свиданиях  с  грязекопом  по
имени...
     - Рад с вами познакомиться, госпожа Филомель, - произнес я.  Ее  рука
была теплой. Она задержала мою ладонь в своей чуть  дольше,  чем  требовал
этикет.
     - Волнующе, не правда ли? - выдохнула она.
     - Что именно?
     Широким взмахом руки она обвела все вокруг: ночное небо, зажигающиеся
осветительные шары, деревья, толпу:
     - О, этот прием, война - все, все.
     Я улыбнулся в знак согласия и  попробовал  ростбиф.  Он  был  в  меру
сыроват и вполне съедобен, но судя по солоноватому привкусу мясо  родилось
и выросло в чане клонокомбнната Лузуса. Кальмар, похоже, был  натуральным.
Появились официанты с шампанским.  Я  взял  с  подноса  бокал.  Никуда  не
годное. Хорошее вино, виски  и  кофе  -  вот  священная  триада  напитков,
безвозвратно сгинувших вместе со Старой Землей.
     - Так вы считаете, что война необходима? - спросил я.
     - Еще как необходима, черт подери! - Дайана Филомель  только  открыла
рот, а ответил за нее ее муж, незаметно подошедший и плюхнувшийся рядом  с
нами на декоративное пластиковое бревно, - верзила,  по  меньшей  мере  на
полтора  фута  выше  меня.  Правда,  сам  я  отнюдь  не  великан.   Память
подсказывает мне, что в одном из стихотворений я насмешливо именовал  себя
"...мистером Джоном Китсом, пяти футов роста", хотя мой рост - пять  футов
и один дюйм, что несколько меньше средних  пяти  футов  шести  дюймов  для
времен Наполеона и Веллингтона, и до  смешного  мало  теперь,  когда  рост
мужчин на планетах со средней гравитацией  колеблется  от  шести  до  семи
футов. По моей заурядной мускулатуре и  телосложению  не  скажешь,  что  я
вырос при большой силе тяжести,  поэтому  в  глазах  окружающих  я  просто
коротышка.  (Излагая  свои  мысли,  я  употребляю  те  единицы  измерений,
которыми пользуется мое  сознание....  Из  всех  вынужденных  изменений  в
ментальных стереотипах, которые  мне  пришлось  претерпеть  после  второго
рождения в Сети, труднее всего оказался  переход  на  метрическую  систему
мер. Иногда у меня просто голова шла кругом.)
     - Так почему же война необходима? - спросил я Гермунда Филомеля, мужа
Дайаны.
     - Потому, что  эти  ублюдки  сами  на  нее  напросились,  -  прорыча