логии и археологии -  говорит,  что  там  замечательное  отделение
классики и древностей.
     - Это так, - с трудом ответил Мелио.
     Рахиль застенчиво переводила взгляд с отца на незнакомца, как  видно,
чувствуя их напряжение.
     - Ой, я, наверно, помешала вам. Пойду домой и лягу.  Мне  кажется,  я
подхватила этот странный вирус... что-то вроде менингита... мама  говорит,
из-за него я какая-то глупая.  Рада  была  познакомиться  с  вами,  доктор
Арундес. Надеюсь, мы встретимся как-нибудь в Рейхсе.
     - Я тоже надеюсь на это. - Мелио поглядел на нее так пристально,  что
Солу показалось: он пытается запечатлеть в своей памяти каждую мелочь этой
встречи.
     - Ну, ладно, пока... - сказала Рахиль, делая шаг назад. Ее  кроссовки
громко скрипнули по асфальту. - Спокойной ночи. Увидимся утром, отец.
     - Спокойной ночи, Рахиль.
     В дверях она задержалась. В свете газовых ламп она выглядела  намного
моложе своих тринадцати. - Счастливо, аллигаторы.
     - Пока, крокодил, - отозвался Сол и вдруг  услышал,  что  Мелио  тоже
прошептал вместе с ним слова прощания.
     Они молча смотрели на закрывшуюся дверь, почти физически ощущая,  как
ночь опускается на маленький город. Проехал  мальчик  на  велосипеде,  под
колесами шуршали  листья,  а  спицы  поблескивали  каждый  раз,  когда  он
оказывался под старинными фонарями.
     - Зайдите к нам, - предложил Сол. - Сара будет очень рада.  А  Рахиль
уже спит.
     - Не сейчас, - ответил Мелио. Его лицо скрывала тень, руки утонули  в
карманах. - Мне нужно... я сделал ошибку, Сол. - Он отступил на шаг, потом
оглянулся: - Я позвоню вам с Фрихольма. Мы снарядим  другую  экспедицию  и
полетим туда вместе.
     Сол кивнул. Три года на дорогу, подумал он. Если  они  уедут  сегодня
ночью, к их возвращению Рахили будет меньше десяти.
     - Согласен, - сказал он.
     Мелио помедлил, поднял в знак прощания руку и пошел по краю тротуара,
разбрасывая громко шуршащие сухие листья.
     Сол никогда больше с ним не встречался.


     Самой большой  епархией  Церкви  Шрайка  в  Сети  был  Лузус,  и  Сол
отправился туда по нуль-Т за несколько  недель  до  дня  рождения  Рахили,
которой исполнялось десять лет. Само  святилище  было  не  намного  больше
какого-нибудь  собора  Старой  Земли,  но  казалось  гигантским  -   из-за
устремленных вверх,  как  бы  летящих  аркбутанов,  причудливого  свода  и
ажурных контрфорсов с витражами. Сол пребывал в подавленном настроении,  и
безжалостная гравитация  Лузуса  не  способствовала  его  улучшению.  Хотя
встреча с епископом была назначена заранее. Солу пришлось  прождать  почти
пять часов, прежде чем его допустили во  внутреннее  помещение  святилища.
Большую  часть  времени  он  провел,  разглядывая   медленно   вращавшиеся
двадцатиметровые стальные скульптуры, возможно, изображавшие  легендарного
Шрайка... а быть может, являвшие собой просто  абстрактный  памятник  всем
видам когда-либо существовавшего  холодного  оружия.  Потом  его  внимание
привлекли  два  красных  шара,  плававших  внутри   чего-то   жутковатого,
отдаленно напоминающего череп.
     - Господин Вайнтрауб?
     - Ваше превосходительство, - отозвался в знак приветствия Сол.
     Дьяконы, экзорцисты, причетники и служки, которые  окружали  его  все
долгие часы томительного ожидания, распростерлись на  темных  плитах,  как
только вошел епископ. Сол церемонно поклонился.
     -  Входите  же,  входите,  господин  Вайнтрауб.  -  Священнослужитель
широким жестом указал на дверь, ведущую в алтарь.
     Сол очутился в темном, гулком помещении, весьма похожем на то  место,
в которое он попадал в своих повторявшихся снах, и уселся на  предложенный
ему стул. Пока епископ шел к напоминавшему небольшой трон креслу, стоящему
возле  совершенно  современного,  хотя  и  украшенного   сложной   резьбой
письменного стола, Сол успел заметить  характерные  для  уроженцев  Лузуса
полноту  и  грубоватые  черты  лица,  странным  образом   сочетавшиеся   с
внушительной грацией. Его  отороченная  мехом  горностая  мантия  поражала
своим цветом. Ярко-алая, переливающаяся, она  напоминала,  скорее,  свежую
кровь, чем шелк или бархат. На каждом пальце у него было широкое кольцо  с
красным или черным камнем, и это чередование красного и черного вселило  в
душу Сола неясную тревогу.
     - Ваше превосходительство, - начал Сол, - я заранее приношу извинения
за нарушения церковного протокола, которые  я  уже  допустил...  или  могу
допустить в дальнейшем. О Церкви Шрайка я знаю очень мало, но то, что  мне
известно, привело меня сюда. Благоволите извинить меня, если я неумышленно
проявлю свое невежество, спутав какие-либо титулы или термины...
     Епископ взмахом руки остановил  Сола.  В  полутьме  тускло  сверкнули
красные и черные камни.
     - Титулы не столь  уж  важны,  господин  Вайнтрауб.  Обращение  "Ваше
превосходительство" по отношению  к  нашей  особе  для  неверующих  вполне
допустимо. Мы должны вам сообщить, однако, что официальное название  нашей
скромной конфессии - "Церковь Последнего Искупления", а Того, которого мир
столь неуважительно именует... Шрайком, мы называем, если вообще упоминаем
о Нем, "Повелителем Боли", но чаще - Аватарой. А теперь,  будьте  любезны,
изложите тот важный вопрос, с которым, как нам сообщили, вы пришли сюда.
     Сол слегка поклонился.
     - Ваше превосходительство, я учитель...
     - Извините, что перебиваем вас, господин Вайнтрауб, но вы  не  просто
учитель. Вы ученый. Мы хорошо знакомы с вашими трудами в области моральной
герменевтики. Ваши рассуждения не лишены  изъянов,  но  довольно  смелы  и
вызывают желание их оспорить. Мы постоянно используем их в наших курсах по
догматической апологетике. Продолжайте, будьте добры.
     Сол удивленно моргнул. Его труды были почти неизвестны  за  пределами
узких академических  кругов,  и  слова  епископа  повергли  его  в  полную
растерянность. Собираясь с мыслями, Сол решил, что епископ,  должно  быть,
заранее узнал, с кем имеет дело, и что у него отличные помощники.
     - Ваше превосходительство,  моя  научная  работа  не  имеет  никакого
отношения к моему визиту. Я обратился к вам с просьбой о встрече, так  как
мой  ребенок...  моя   дочь...   заболела.   Причиной   болезни   явились,
по-видимому,  исследования,  которые  она  вела  в  месте,  представляющем
определенный интерес для вашей Церкви. Я говорю о так называемых Гробницах
Времени на планете Гиперион.
     Епископ медленно кивнул. Знает ли он  что-нибудь  о  Рахили,  подумал
Сол.
     - Вам известно, господин Вайнтрауб, что упомянутое вами место...  то,
что  мы  называем   Ковчегами   Завета...   решением   Комитета   местного
самоуправления   Гипериона   закрыто   для   посещений   так   называемыми
исследователями?
     - Да, ваше превосходительство. Я слышал об этом. Насколько я понимаю,
ваша Церковь сыграла немалую роль в принятии этого закона.
     Епископ никак на это  не  отреагировал.  Где-то  в  пахнущей  ладаном
темноте негромко пробили часы.
     - Во всяком случае, ваше превосходительство, я надеюсь, что некоторые
аспекты доктрины вашей Церкви помогут пролить свет на причину  заболевания
моей дочери.
     Епископ наклонился, словно стараясь получше разглядеть посетителя,  и
освещавший его одинокий луч света падал теперь ему на лоб, оставляя  глаза
в тени.
     - Вы  желали  бы  получить  наставление  в  таинствах  нашей  Церкви,
господин Вайнтрауб?
     Сол погладил бороду.
     - Нет, ваше превосходительство, если это не поспособствует каким-либо
образом выздоровлению моей дочери.
     - А не  желает  ли  ваша  дочь  присоединиться  к  Церкви  Последнего
Искупления?
     Сол заколебался.
     - Ваше превосходительство, прежде всего  она  желает  быть  здоровой.
Если посвящение излечит ее или хоть отчасти  поможет  ей,  об  этом  стоит
серьезно подумать.
     Епископ откинулся в кресле, и Сол услышал мягкий шелест  его  мантии,
казалось, красный цвет стекает с нее в темноту.
     - Вы говорите о физическом благополучии, господин Вайнтрауб.  А  наша
Церковь - высший судия спасения духовного.  Вы  отдаете  себе  отчет,  что
первое есть неизбежное следствие второго?
     - Мне известно это старинное  и  весьма  распространенное  мнение,  -
ответил Сол. - Мы с женой хотим, чтобы наша дочь была здорова и физически,
и духовно.
     Епископ подпер свою массивную голову кулаком.
     - В чем проявляется болезнь вашей дочери, господин Вайнтрауб?
     - Это... заболевание, связанное с временем, ваше превосходительство.
     Епископ вскинулся и напряженно подался вперед.
     - В каком именно из святых мест вашу дочь постигла болезнь,  господин
Вайнтрауб?
     - В сооружении, называемом Сфинксом, ваше превосходительство.
     Епископ вскочил так стремительно, что смахнул на пол бумаги, лежавшие
у него на столе.  Даже  без  мантии  этот  человек  был  вдвое  крупнее  и
массивнее Сола. В трепещущем же красной мантии, облекавшей всю его высокую
фигуру, служитель Шрайка возвышался над ним, подобно багровому  воплощению
смерти.
     - Вы можете идти! - прогремел гигант. - Из всех  людей  вашей  дочери
выпало наивысшее благословение и тягчайшее  из  проклятий.  И  ни  вы,  ни
Церковь... никто из ныне живущих ничего не сможет для нее сделать.
     Сол не шелохнулся.
     - Ваше превосходительство, если есть хоть какая-нибудь возможность...
     - НЕТ! - вскричал епископ, и лицо его стало  таким  же  красным,  как
мантия. Он стукнул по  столу.  В  дверях  тотчас  появились  причетники  и
экзорцисты, казавшиеся в черных  с  красным  рясах  зловещими  отражениями
епископа. Облаченные в черное, служки сливались с полумраком.
     - Аудиенция  закончена.  -  Голос  епископа  звучал  с  непререкаемой
категоричностью. - Ваша дочь была избрана Аватарой для искупления, и то же
самое ждет всех грешников и неверующих. Это случится очень скоро.
     - Ваше превосходительство, если мне будет позволено занять  еще  пять
минут вашего времени...
     Епископ щелкнул пальцами, и экзорцисты стали теснить Сола  к  дверям.
Все они были лузианами, и каждый из  них  мог  легко  справиться  с  пятью
щуплыми учеными, вроде Сола.
     - Ваше  превосходительство...  -  закричал  Сол,  вырвавшись  из  рук
первого экзорциста. Тут же ему на  помощь  подоспели  еще  трое,  за  ними
маячили  мускулистые   причетники.   Епископ   отвернулся   и,   казалось,
вглядывался в темноту.
     Святилище огласилось звуками борьбы  -  тяжелым  дыханием,  шарканьем
подошв и внезапным вскриком экзорциста, которому Сол угодил ногой в  такое
место, о котором служителю церкви упоминать не полагалось. Это, однако, не
повлияло на исход  схватки.  Сол  был  выброшен  на  улицу.  Последний  из
удалявшихся служек, прежде чем уйти, швырнул Солу его помятую шляпу.
     Сол провел на Лузусе еще десять дней, но единственным результатом его
хождений по инстанциям была боль во всем теле  от  повышенной  гравитации.
Епархиальные чиновники не отвечали на его звонки. Суды не могли предложить
ему ни малейшей зацепки. Экзорцисты словно вырастали из-под земли у дверей
святилищ.
     Сол отправился на Новую Землю и на Возрождение-Вектор, на Фудзи и  на
ТКЦ, на Денеб-3 и на Денеб-4, но святилища Шрайка были  закрыты  для  него
всюду.
     Измученный и усталый, истратив  все  свои  деньги,  Сол  вернулся  на
Барнард, забрал ТМП со стоянки и прибыл домой за час до ужина в честь  дня
рождения Рахили.
     - Папа, что ты мне привез? -  возбужденно  допытывалась  десятилетняя
девчушка. Утром Сара снова сказала ей, что Сол уехал по делам.
     Сол вынул пакет. Это была полная серия сказок про Анни из Грин-Гэблз.
Совсем не то, с чем ему хотелось бы вернуться.
     - Папа, я разверну?
     - Позже, маленькая. Мы развернем все сразу.
     - Ой, папочка, пожалуйста. Ну, только один. До того, как придут  Ники
и другие дети.
     Сол поймал взгляд Сары. Она  отрицательно  покачала  головой.  Рахиль
только на днях вспомнила, что на ужин надо пригласить Ники, Линну и других
ее подружек. Сара еще не успела изобрести отговорку.
     - Ладно, Рахиль, - сказал он. - Но только этот.
     Пока Рахиль разворачивала пакетик, Сол  увидел  в  гостиной  огромный
сверток, перевязанный красной лентой. Новый велосипед, конечно. Как только
ей исполнилось девять,  Рахиль  сразу  же  стала  выпрашивать  себе  новый
велосипед. Сол с тоской подумал, будет ли она радоваться сюрпризу  завтра,
увидев столь давно желаемый подарок за день до праздника. Или им  придется
выбросить его ночью, пока она не проснулась.
     Сол рухнул на диван. Красная лента напомнила ему мантию епископа.


     Расставание с прошлым всегда причиняло Саре боль. Каждый  раз,  когда
она стирала, складывала и убирала  комплекты  детской  одежды  Рахили,  из
которых та вырастала, она потихоньку плакала, но Сол каким-то  образом  об
этом узнавал. Как величайшее сокровище она хранила  в  своей  душе  каждый
период  детства  Рахили,  наслаждаясь  повседневной  нормальностью  бытия;
нормальностью, в которой она видела лучший  подарок  судьбы.  Сара  всегда
считала, что  суть  человеческой  жизни  заключена  не  в  так  называемых
памятных днях, вроде свадеб и триумфов, которые застревают  в  памяти  как
даты, обведенные красным на старых календарях,  а,  скорей,  в  монотонном
потоке повседневных событий:  выходные,  когда  каждый  член  семьи  занят
своими  собственными  делами,  случайные  встречи,  пустяковые  разговоры,
которые сразу же забываются... но сумма этих часов  представляет  из  себя
нечто очень важное и вечное.
     Сол нашел жену на чердаке, где она тихо  плакала,  разбирая  ящики  и
коробки. Это были ноте легкие слезы,  что  она  проливала,  расставаясь  с
вещами, из которых выросла дочь. Сейчас она сердилась.
     - Что ты делаешь, мать?
     -  Ищу  Рахили  одежду.  Все  слишком  велико.   То,   что   подходит
восьмилетнему ребенку, не подходит семилетнему. У меня здесь где-то должны
быть ее детские вещи.
     - Брось ты это, - сказал Сол. - Купим что-нибудь новое.
     Сара покачала головой.
     - А она будет каждый день  удивляться,  куда  подевались  ее  любимые
платья? Нет уж. Кое-что я сохранила. Они где-то здесь, я их найду.
     - Ну хорошо, найдешь попозже!
     - Нет у нас никакого попозже! - крикнула Сара, а затем отвернулась от
него и, закрыв лицо руками, прошептала: - Не сердись.
     Он обнял ее. Несмотря на поульсенизацию, ее руки были гораздо тоньше,
чем в молодости. Суставы и сухожилия проступали под загрубевшей кожей. Сол
крепко прижал ее к себе.
     - Не сердись, - повторила она, всхлипывая уже открыто. - Извини меня.
Но это так несправедливо.
     - Да, несправедливо,  -  согласился  Сол.  Лучи  солнца,  проникавшие
сквозь запыленные окна чердака, делали его печальным и похожим на церковь.
Солу  всегда  нравился  запах  чердака  -  теплый  и  чуть  затхлый  запах
помещения, где редко бывают люди, таящего в себе  неизведанные  сокровища.
Сегодня все это погибло.
     Он присел на корточки у ящика.
     - Ну, что ж, дорогая, - сказал он, - поищем вместе.


     А Рахиль оставалась такой же жизнерадостной и  счастливой,  и  только
различные несуразности, с которыми она сталкивалась, просыпаясь по  утрам,
слегка ее смущали. По мере того как она становилась младше, ей стало легче
объяснять причину перемен, которые произошли за сутки: исчез росший  перед
домом старый вяз, на углу, где  прежде  в  особнячке  колониального  стиля
проживал господин Несбит,  появился  новый  многоквартирный  дом,  куда-то
подевались ее друзья... Сол воочию убедился в гибкости детского  сознания.
Ему представлялось, что Рахиль летит на гребне волны времени,  не  замечая
мрачных морских глубин  и  сохраняя  равновесие  лишь  благодаря  скудному
запасу воспоминаний и веселой беспечности,  с  которой  она  проживала  те
двенадцать - пятнадцать часов, что были отпущены ей ежедневно.
     Ни Сол, ни Сара не хотели изолировать свою дочь  от  общества  других
детей, но налаживать с ними контакты было нелегко. Рахиль с  удовольствием
играла  с  "новой  девочкой"  или  с  "новым  мальчиком",  появившимся  по
соседству (с детьми других преподавателей, с внуками друзей; одно время  -
с дочкой Ники), но большинству детей было трудно привыкнуть  к  тому,  что
она каждый день знакомится  с  ними  заново  и  не  помнит  ничего  из  их
прошлого; лишь немногие были столь чутки, чтобы участвовать в этих шарадах
ради странной подружки.
     История необычного заболевания Рахили, конечно, не  была  секретом  в
Кроуфорде. Новость разошлась по всему колледжу в первый же  год  после  ее
возвращения, а вскоре об этом узнал и весь город. Кроуфорд откликнулся  на
несчастье Вайнтраубов точно так же, как с незапамятных времен  откликались
на беды ближних все небольшие  города:  у  некоторых  языки  работали  без
остановки, иные не могли отказать себе в удовольствии выразить голосом или
взглядом свое сочувствие по поводу того, что беда случилась, к счастью, не
у них, но большинство простерли крылья  над  семьей  Вайнтраубов,  подобно
птице, защищающей своих птенцов.
     Тем не менее никто не вмешивался  в  их  жизнь,  и  даже  когда  Солу
пришлось отказаться  от  нескольких  классов,  а  затем  и  вовсе  уйти  в
отставку, чтобы освободить как можно больше  времени  для  поисков  врача,
который смог бы вылечить Рахиль, никто из жителей городка даже взглядом не
намекнул, что понимает, в чем туг дело.
     Но это не могло продолжаться вечно, и наступил  один  весенний  день,
когда Сол вышел на крыльцо и  увидел,  как  его  семилетняя  дочь,  вся  в
слезах, идет из  парка,  а  вокруг  нее  толпятся  визуалисты,  вспыхивают
камеры-импланты и со всех сторон тянутся комлоги - он  увидел  все  эго  и
понял, что спокойный отрезок их жизни закончился навсегда. Сол соскочил  с
крыльца и бросился к Рахили.
     - Господин Вайнтрауб, это правда, что  ваша  дочь  заражена  болезнью
обратного времени? Что будет с ней через  семь  лет?  Неужели  она  просто
исчезнет?
     - Господин Вайнтрауб! Господин Вайнтрауб! Рахиль говорит, что  Рейбен
Доуэл - Секретарь Сената и что сейчас  2711  год.  Означает  ли  это,  что
тридцать четыре года полностью выпали из ее жизни, или  это  галлюцинация,
порожденная болезнью Мерлина?
     - Рахиль! Ты помнишь себя взрослой женщиной? Что ты  ощущаешь,  снова
став ребенком?
     - Господин Вайнтрауб! Господин Вайнтрауб! Будьте  добры,  всего  один
снимок. Идея такая: вы берете фото, на котором изображены с Рахилью, когда
она была старше, и теперешняя Рахиль смотрит на ту.
     - Господин Вайнтрауб! Правда ли, что эта болезнь - проклятие  Гробниц
Времени? Рахиль видела это чудовище Шрайка?
     - Эй, Вайнтрауб! Сопли! Сол! Что ты и  твоя  женщина  будете  делать,
когда ваш ребенок умрет?
     Путь  к  парадной  преграждал  один  особо  настырный  визуалист.  Он
наклонился и вытянул шею, из его глаз выдвинулись  стереообъективы,  чтобы
снять Рахиль крупным планом. Сол схватил его за длинные волосы, прямо-таки
специально для этого связанные в пучок, и отшвырнул в сторону.
     Вся эта стая бушевала возле дома Вайнтраубов почти два месяца. Теперь
Сол по-настоящему оценил известные всем с детства плюсы и минусы небольших
городков: они невыносимо скучны, иногда там суют нос в  чужие  дела,  зато
никто не исповедует мерзкого правила  "общественность  имеет  право  знать
все".
     В Системе это правило признавали. Не желая, чтобы его  семья  жила  в
вечном окружении репортеров,  Сол  перешел  в  наступление.  Он  стал  сам
организовывать  интервью  с  наиболее  популярными  программами  кабельной
нуль-Т-сети,  принимал  участие  в  дискуссиях  Альтинга,  лично   посетил
заседание медицинского конклава на Конкурсе. За десять стандартных месяцев
он попросил помощи для Рахили у восьмидесяти планет.
     Предложения хлынули потоком из десятков тысяч  источников,  но  этими
источниками  в   ос