ахиль, которую
он привез на Гиперион в нагрудной люльке, была цела и невредима. Сол жадно
рассматривал   крохотное   красное   личико,   сморщившееся   от    усилий
сосредоточить  еще  непослушный  взгляд  на  лице  отца.  Потом   спросил,
повернувшись к молодой женщине:
     - Это она?..
     - Да. С ней все в порядке, - ответила дочь. Она была  одета  в  нечто
среднее между халатом и платьем из мягкой коричневой  ткани.  Сол  покачал
головой, любуясь ее улыбкой, снова перевел взгляд на младенца и заметил на
подбородке под левым уголком рта знакомую ямочку.
     Он снова покачал головой.
     - Как... как это возможно?
     - Я не надолго, - не ответив на вопрос, сказала Рахиль.
     Сол снова поцеловал взрослую дочь. Слезы текли по его щекам, но он не
мог смахнуть их, продолжая обеими руками  держать  малышку.  За  него  это
сделала взрослая Рахиль, нежно проведя ладонью по лицу отца.
     Внизу, на ступенях, послышался  шум.  Оглянувшись,  Сол  увидел,  как
Ламия Брон помогает Силену усесться на  белую  плиту  каменной  ограды,  а
возле них стоят трое запыхавшихся мужчин.
     Консул и Тео Лейн глазам своим не верили.
     - Рахиль... - прошептал Мелио Арундес.
     - Рахиль? - Мартин Силен, морща лоб, уставился на Ламию Брон.
     Та смотрела на девушку с раскрытым ртом.
     - Монета, - произнесла наконец она. - Ты Монета. Монета... Кассада.
     Рахиль кивнула. Улыбка сбежала с ее лица.
     - У меня всего несколько минут, - сказала она.  -  А  рассказать  вам
нужно очень много.
     - Нет. - Сол взял свою взрослую дочь за руку. - Ты ведь не уйдешь  от
меня больше? Правда?
     Рахиль снова улыбнулась.
     - Конечно, нет, отец, - ответила она  с  нежностью,  прикоснувшись  к
щечке ребенка. - Но только одна из нас может остаться... Ей ты  нужнее.  -
Она повернулась к стоявшим внизу. - Выслушайте меня, пожалуйста.
     Когда поднявшееся над городом  солнце  озарило  руины  Града  Поэтов,
корабль  Консула,  западные  скалы  и  верхушки  Гробниц  Времени,  Рахиль
закончила свой короткий  рассказ  -  о  том,  как  она  удостоилась  чести
перенестись в грядущее,  где  бушевала  последняя  война  между  созданием
Техно-Центра - Высшим Разумом - и человеческим духом. В будущее ужасных  и
чудесных таинств, где человечество расселилось по нашей галактике и  вышло
за ее рубежи.
     - В другие галактики? - переспросил Тео Лейн.
     - В другие вселенные, - улыбнулась Рахиль.
     - Полковник Кассад знал тебя под именем Монеты, - пробормотал Силен.
     - Будет знать под именем Монеты. - Глаза  Рахили  затуманились.  -  Я
видела, как он погиб, и сопровождала его могилу в прошлое. Я  знаю,  часть
моей миссии - встретиться с легендарным воином и  повести  его  вперед,  к
последней битве. В сущности, мы с ним еще не знакомы.  Она  покосилась  на
Хрустальный Монолит в глубине долины. - Монета, - задумчиво повторила она.
- По-латыни это означает "Напоминающая". Пусть так.  Еще  он  может  звать
меня Мнемозиной - "памятью".
     Сол не выпускал руки дочери:
     - Ты отправляешься в прошлое вместе с Гробницами? Почему? Как?
     Рахиль подняла голову, и отразившиеся от скал солнечные лучи осветили
ее лицо.
     - Это мой долг, отец. Моя обязанность. Они наделили меня  средствами,
позволяющими контролировать Шрайка. И только я была... подготовлена.
     Сол поднял дочурку еще выше. Она выпустила пузырь слюны и  в  поисках
тепла уткнулась лицом в отцовскую шею.
     - Подготовлена? Ты имеешь в виду болезнь Мерлина?
     - Да, - ответила Рахиль.
     - Но ведь  ты  выросла  не  в  каком-то  таинственном  будущем,  а  в
университетском  городе  Кроуфорде,  на  улице   Фертиг-стрит,   на   Мире
Барнарда... - Он замолчал.
     Рахиль кивнула.
     - Это она вырастет там. Прости, отец, мне  пора.  -  Она  высвободила
руку, сбежала по лестнице и коснулась щеки Мелио Арундеса.
     - И ты меня прости, - негромко сказала она потрясенному человеку,  не
отрывавшему от нее глаз. - Это было, словно в другой жизни.
     Арундес удержал ее руку у своей щеки.
     - Ты женат? - негромко спросила Рахиль. - Дети?
     Арундес кивнул, потянулся к карману, но быстро отдернул руку.
     Рахиль,  улыбнувшись,  поцеловала  археолога  и  двинулась  вверх  по
лестнице. Разгоралась заря, но вход в Сфинкс затмевал ее своим блеском.
     - Отец, - громко сказала Рахиль. - Я люблю тебя.
     Сол хотел ответить, но у него перехватило горло.
     - Как... как мне воссоединиться с тобой... там, в будущем?
     Рахиль указала на распахнутый вход в Сфинкс.
     - Для некоторых он будет межвременным порталом, о котором я говорила.
Но тебе, отец... - Она помолчала. - Тебе придется снова растить  меня.  То
есть в третий раз промучиться со мной. Разве можно просить о такой жертве?
     Сол через силу улыбнулся.
     - Ни одни родители на свете не отказались бы от этого, Рахиль.  -  Он
переложил младенца на другую руку и снова покачал головой. -  Наступит  ли
время, когда... вы обе...
     - Будем вместе? - договорила Рахиль. - Нет. Я ухожу  другой  дорогой.
Ты и представить себе не можешь, сколько я уламывала Комиссию  Парадоксов,
пока мне разрешили эту встречу.
     - Комиссию Парадоксов? - не понял Сол.
     Рахиль вздохнула. Теперь они с  отцом  соприкасались  лишь  кончиками
пальцев.
     - Мне пора.
     - Я буду... - Он посмотрел на ребенка. - Мы будем одни... там?
     Рахиль засмеялась, и при звуке этого  смеха  сердце  Сола  болезненно
сжалось.
     - О, нет!  Что  ты!  Там  чудесно.  Чудесные  люди.  Можно  научиться
чудесным вещам, увидеть изумительные места... - Она огляделась  вокруг.  -
Нет, отец, ты будешь там не один.  Я  буду  с  тобою  всей  своей  детской
неуклюжестью и подростковым нахальством.  -  Она  отступила  назад,  и  ее
пальцы оторвались от пальцев Сола.  -  Не  переходи  туда  сразу,  подожди
немного, - посоветовала она, погружаясь в сияние.  -  Это  не  больно,  но
вернуться назад ты уже не сможешь.
     - Рахиль, погоди! - воскликнул Сол.
     Длинное платье струилось по камню, пока  свет  не  объял  Рахиль  всю
целиком. Голос ее зазвенел из сияния:
     - Счастливо, аллигатор!
     Сол помахал в ответ:
     - Пока, крокодил!
     Малышка проснулась и заплакала.

     Через час с лишним Сол  вместе  со  всеми  вернулся  к  Сфинксу.  Они
побывали на корабле Консула,  наскоро  перевязали  раны  Ламии  и  Силена,
перекусили, а потом снарядили Сола с малышкой в далекое путешествие.
     -  Глупо,  пожалуй,  укладывать  вещи.  Все  наше  путешествие  может
свестись к одному шагу сквозь портал, - рассудил Сол.  -  Правда,  если  в
этом расчудесном будущем не  окажется  детского  питания  и  пеленок,  нам
придется несладко.
     Консул похлопал битком набитый рюкзак, лежавший на ступенях.
     - На первые две недели, думаю, хватит. Если за это время  не  найдете
бюро обеспечения пеленками, отправляйтесь  в  одну  из  тех  вселенных,  о
которых говорила Рахиль.
     Сол покачал головой.
     - Неужели все это правда? А может, я сплю?
     - Подождите несколько дней, - пробовал уговорить его Мелио Арундес. -
Побудьте с нами, пока все не уладится. Будущее не убежит.
     Сол  почесал  бороду.  Он  кормил  ребенка  молоком,  синтезированным
всемогущим кораблем.
     - Где гарантия, что портал будет открыт хотя бы еще неделю, -  сказал
он. - Кроме того, у меня могут сдать нервы. Я слишком  стар,  чтобы  вновь
растить ребенка... тем более в этой сказочной стране, где окажусь чужаком.
     Арундес положил свою сильную руку на плечо Сола.
     - Позвольте мне отправиться с вами! До  смерти  хочется  увидеть  это
райское местечко.
     Сол улыбнулся и крепко пожал руку Арундеса.
     -  Спасибо,  мой  друг.  Но  паша  жена  и  дети   ждут   вас...   на
Возрождении-Вектор... У вас тоже есть обязанности.
     Арундес кивнул и посмотрел на небо.
     - Если нам удастся вернуться.
     - Мы вернемся, - сказал Консул. - Даже если Сеть исчезла навсегда, со
старомодными спин-звездолетами ничего произойти не могло. Это будет стоить
вам нескольких лет, Мелио, но вы вернетесь.
     Сол закончил кормить ребенка, повесил чистую пеленку себе на плечо  и
окинул взглядом кучку людей вокруг.
     - У всех свои заботы. - Он обменялся рукопожатием с Силеном,  который
категорически отказался залезть в реаниматор и даже слышать  не  хотел  об
удалении гнезда нейрошунта.
     - Со мной такое и раньше бывало, - беспечно заявил он.
     - Собираетесь дописывать поэму? - спросил Сол.
     Силен покачал головой.
     - Я закончил ее на дереве. И еще  сделал  там  потрясающее  открытие,
Сол.
     Ученый поднял бровь.
     - Я узнал, что поэты не боги, но если Бог... или что-то вроде Бога...
существует, то он поэт. И к тому же хреновый.
     Ребенок агукнул.
     Мартин Силен в последний раз пожал руку Сола.
     - Устройте им там веселую жизнь, Вайнтрауб. Скажите  им,  что  вы  их
пра-пра-пра-пра-прадедушка, а  если  станут  безобразничать,  надерите  им
задницы.
     Сол кивнул и подошел к Ламии Брон.
     - Я видел, вы говорили с медицинским терминалом  корабля.  Все  ли  в
порядке с вами и вашим будущим ребенком?
     Ламия улыбнулась.
     - Все отлично.
     - Мальчик или девочка?
     - Девочка.
     Сол поцеловал ее в щеку. Ламия коснулась его  бороды  и  отвернулась.
Частному детективу, даже бывшему, плакать не пристало.
     - С девочками столько хлопот. - Сол старался вытащить пальчики Рахили
из своей бороды. - Обменяйте вашу на мальчика при первой же возможности.
     - Хорошо, - пообещала Ламия сквозь слезы.
     Он пожал руки Консулу, Тео и Мелио, надел рюкзак, пока Ламия  держала
девочку. Затем взял Рахиль на руки.
     - Вот будет номер, если эта машина  не  сработает.  Мне  что,  тогда,
вечно скитаться внутри Сфинкса? - пробормотал он.
     Консул, прищурившись, смотрел на светящийся вход.
     - Там все в порядке. Хотя как эта штуковина работает, ума не приложу.
Вряд ли там портал...
     - Пердал,  -  предложил  свой  вариант  Силен  и  закрылся  рукой  от
разъяренной Ламии. - Если он сразу же  не  вырубится,  народ  туда  так  и
попрет. Так что, Сол, одиночество вам не грозит.
     - Если разрешит Комиссия Парадоксов, - вздохнул Сол,  теребя  бороду,
как делал всегда, думая о чем-то своем Он поправил рюкзак,  крепче  прижал
ребенка и сделал первый шаг. На этот раз силовые поля пропустили его.
     - Не поминайте лихом! - крикнул он.  -  Клянусь  Богом,  игра  стоила
свеч!
     И они исчезли в сиянии.

     От воцарившейся тишины звенело в ушах. Первым ее нарушил Консул:
     - Пойдем на корабль?
     - Надеюсь, вы спустите лифт, - заметил Силен. - Мы не умеем ходить по
воздуху, как госпожа Ламия Брон.
     Ламия смерила поэта гневным взглядом.
     - Думаете, все это устроила Монета? - спросил Арундес,  имея  в  виду
поединок со Шрайком.
     - Скорее всего, - откликнулась Ламия. -  Достижения  науки  будущего,
что-то в этом роде.
     - О да, - вздохнул Мартин Силен, - "наука будущего".  Сколько  раз  я
слышал эти слова от тех, кому нравится быть суеверным.  Альтернатива,  моя
дорогая, заключается в том, что  ты  обладаешь  некой  доселе  неизвестной
энергией, которая позволяет левитировать и превращать чудовищ в стеклянных
чертиков.
     -  Заткнись,  -  бросила  Ламия,  на  этот  раз  с  плохо  скрываемой
неприязнью, и оглянулась. - Где гарантия, что с минуты на минуту не явится
другой Шрайк?
     - В самом деле, где? - согласился Консул. - Наверняка найдется  новое
пугало.
     Тео  Лейн,  который  всегда  терялся,  когда  возникали  разногласия,
откашлялся:
     - Взгляните, что я нашел возле Сфинкса, среди багажа. - И  он  поднял
над головой какой-то инструмент с тремя струнами, длинным  грифом  и  ярко
разрисованным треугольным корпусом. - Это гитара?
     - Балалайка, - ответила Ламия. - Она принадлежала отцу Хойту.
     Тео Лейн отдал инструмент Консулу. Тот пощипал струны.
     - Знаете эту песню? - Он взял несколько аккордов.
     - "Ноктюрн для четырех ног под одеялом"? - предположил Мартин Силен.
     Консул покачал головой и взял еще несколько аккордов.
     - Что-то старинное! - предположила Ламия.
     - "Выше радуги", - сказал Мелио Арундес.
     - Должно быть, это пели  еще  до  меня,  -  Тео  Лейн  кивал  в  такт
бренчанью Консула.
     - До всех нас, - сказал Консул. - Пошли, по дороге разучим слова.
     Фальшивя и перевирая текст, паломники двинулись под  палящим  солнцем
вверх по склону, к ожидающему их кораблю.

     ЭПИЛОГ

     Через пять с половиной месяцев, на седьмом месяце беременности, Ламия
Брон вылетела утренним рейсом дирижабля в Град Поэтов, на проводы Консула.
     Озаренная первыми солнечными лучами столица, которую все - и  местные
жители, и офицеры ВКС, и Бродяги - называли теперь Джектауном, нарядная  и
чистая, осталась внизу. Дирижабль отчалил от  причальной  башни  в  центре
города и взял курс на северо-запад, вверх по реке Хулай.
     Искалеченный войной крупнейший город Гипериона за короткое время  был
почти  полностью  восстановлен.  Многие  из  трех  миллионов  беженцев   с
фибропластовых плантаций и маленьких городов южного континента  не  хотели
возвращаться, несмотря на спрос Бродяг на фибропласт. Так что дома  росли,
как грибы,  а  электричество,  канализация  и  кабельное  головидение  уже
дотянулись до холмов между городом и космопортом.
     Вскоре  после  распада  Сети  боевые  действия  в  системе  Гипериона
прекратились. Столица и космопорт, практически  оккупированные  Бродягами,
получили статус особого района, управляемого Бродягами и  вновь  избранным
Комитетом местного самоуправления на основе договора, который  разработали
и отстояли Консул и бывший генерал-губернатор Тео Лейн. Но  пока  на  поле
космопорта садились лишь катера с уцелевших кораблей ВКС да  экскурсионные
челноки Роя. Никого больше не изумляло, что мохнатые,  крылатые  и  прочие
Бродяги разгуливают по базару на  Джектаун-Сквер  или  заходят  пропустить
рюмочку в "Цицерон".
     Последние несколько месяцев Ламия жила как раз в "Цицероне", в  одном
из люксов на четвертом этаже уцелевшего крыла  гостиницы.  Все  это  время
Стен Левицкий в поте лица отстраивал разрушенное здание.
     - Клянусь Богом, я не нуждаюсь в помощи беременной женщины! -  кричал
он всякий раз, когда Ламия вызывалась подсобить ему.
     Этим утром Стен отвез ее к причальной башне, внес в гондолу  багаж  и
сверток, который она везла для Консула, после  чего  вручил  ей  небольшой
пакет от себя лично.
     - Раз уж вас понесло в это занудное путешествие  в  забытую  богом  и
чертом страну, - проворчал он, - пусть хоть будет что почитать.
     В пакете оказалось репринтное  издание  "Стихотворений"  Джона  Китса
1817 года, переплетенное в кожу самим Левицким.
     Ламия повергла гиганта в смущение, а  пассажиров  немало  позабавила,
когда обняла владельца гостиницы так, что у того ребра затрещали.
     - Хватит, черт  возьми,  -  бормотал  он,  потирая  бока.  -  Скажите
Консулу, что я хочу вновь увидеть здесь его ободранную  рожу,  прежде  чем
передам эти развалины своему сыну. Не забудете?
     Ламия кивнула и помахала ему рукой. Остальные пассажиры  тоже  махали
друзьям и близким  на  башне.  Наконец  корабль  отдал  швартовы,  сбросил
балласт и величественно воспарил над крышами Джектауна.
     Теперь, когда дирижабль миновал предместья и повернул на  запад,  она
впервые  увидела  вершину  горы,  по-прежнему  созерцавшую  город  глазами
Печального Короля Билли. На щеке Билли виднелся десятиметровый шрам,  чуть
сглаженный дождями, - военный сувенир, след от лазерного копья.
     Но гораздо больше  Ламию  интересовало  скульптурное  изображение  на
северо-западном  склоне.  Несмотря   на   современные   лазерные   резаки,
позаимствованные у саперов  ВКС,  работа  продвигалась  медленно:  большой
орлиный нос, широкий рот и печальные умные глаза были пока  едва  заметны.
Застрявшие на Гиперионе  граждане  Гегемонии  возражали  против  памятника
Гладстон,  но  Рифмер  Корбе  III  (которому  гора  теперь  принадлежала),
праправнук скульптора, изваявшего в этой же горе портрет Печального Короля
Билли, сказал, не мудрствуя лукаво: "А пошли  вы  все..."  -  и  продолжил
работу. Еще год, может быть два - и портрет будет готов.
     Ламия вздохнула, погладила живот - жест,  который  она  ненавидела  в
беременных женщинах, - и двинулась К своему креслу  на  смотровой  палубе.
Если на седьмом месяце она уже превратилась в воздушный шар, что  будет  в
конце срока? Ламия взглянула на выпуклую оболочку дирижабля над головой  и
поморщилась.

     Благодаря попутному ветру перелет отнял всего двадцать  часов.  Ламия
немного подремала, но большую часть путешествия  следила  за  проплывавшей
внизу знакомой местностью.
     Часов в десять утра они миновали шлюзы Карлы, и  Ламия,  улыбнувшись,
погладила сверток, который везла Консулу. К вечеру впереди замаячил речной
порт Наяда, и с высоты трех  тысяч  футов  она  разглядела  старую  баржу,
которую тянули против течения манты. Уж не "Бенарес" ли это?
     Когда в верхней  гостиной  подали  обед,  они  пролетали  над  Эджем.
Травяное  море  возникло  как  раз  в  тот  миг,  когда  его   малахитовую
безбрежность.  Озарили   лучи   заходящего   солнца.   Миллионы   травинок
затрепетали, потревоженные тем  же  ветром,  который  подгонял  дирижабль.
Ламия с чашкой кофе уселась в  свое  любимое  кресло,  распахнула  окно  и
любовалась открывшимся ей видом, пока не стемнело. Как раз перед тем,  как
в рубку внесли лампы, ее  терпение  было  вознаграждено:  внизу  показался
ветровоз, который шел с севера на юг. На носу  и  на  корме  раскачивались
фонари. Высунувшись из окна, она ясно услышала  рокот  большого  колеса  и
хлопанье парусов при смене галса.
     Когда Ламия поднялась  в  свою  каюту,  постель  была  уже  постлана.
Переодевшись в халат и прочитав несколько стихотворений, она вернулась  на
палубу и просидела  там  до  рассвета:  вдыхала  доносящийся  снизу  запах
молодой травы, грезила и время от времени дремала.
     У Приюта Паломника  они  сделали  остановку,  чтобы  пополнить  запас
продуктов, взять балласт и сменить команду, но Ламия сходить на  землю  не
стала. Наконец освещенная прожекторами станция осталась  позади,  и  внизу
замелькали огоньки опор подвесной дороги.
     Горный   хребет   дирижабль   пересек   в   полной   темноте.   Чтобы
загерметизировать гондолу, окна  закрыли,  но  в  разрывах  облаков  Ламия
успела разглядеть вагончики, плывущие от вершины к вершине,  и  сиявшие  в
звездном свете ледники.
     На рассвете они прошли над Башней Хроноса. Даже в розовом свете  зари
каменные стены  казались  холодными,  как  лед.  Вскоре  по  левому  борту
замаячил белый Град Поэтов, и дирижабль опустился к  башне,  установленной
на восточном краю нового космопорта.
     Ламия рассчитывала, что встречающих не будет. Все ее знакомые думали,
что она прилетит позже, на скиммере  Тео  Лейна.  Но  ей  хотелось  побыть
наедине со своим мыслями, и она  предпочла  медленный  дирижабль  обществу
бывшего генерал-губернатора.
     И вдруг, еще до того, как спустили трап,  она  заметила  в  небольшой
толпе знакомое лицо. Консул! Рядом с  ним,  щурясь  от  утреннего  солнца,
стоял Мартин Силен.
     - Черт бы побрал этого Стена, -  пробормотала  Ламия,  вспомнив,  что
радиосвязь восстановлена и на орбиту выведены новые УКВ-ретрансляторы.
     Вместо приветствия Консул молча обнял ее. Силен  зевнул  и  рассеянно
пожал ей руку:
     - Более неудобного времени не могла выбрать, а?

     В тот же день состоялась прощальная вечеринка. Утром улетал не только
Консул - систему Гипериона покидала большая часть кораблей ВКС, а с ними и
добрая половина Роя. С десяток разномастных катеров заняли вей полоску дюн
возле корабля Консула. Бродяги осматривали Гробницы Времени, а офицеры ВКС
в последний раз замерли у мо