иговора, но в  шестьдесят  втором
году власти Арканзаса отказывались казнить белого за убийство негра.  Он
до сих пор за решеткой, медленно гниет. Смерть была бы  лучше,  но  и  в
тюрьме кому-то гнить надо.
   - Мне кажется, вы стараетесь быть хорошим человеком. Надеюсь, Бог  не
оставит вас.
   - Сегодня, похоже, у него другие дела, но я премного  благодарен  вам
за добрые слова.
   Сэм оставил Блу-Ай и по арканзасскому шоссе №88 двинулся в  восточном
направлении. Его не покидало  странное  ощущение.  Дуэйн  Пек,  будь  он
проклят, всю  дорогу  сопровождал  его,  и  Сэму  постоянно  приходилось
контролировать себя, чтобы не  превышать  скорость  и  держаться  правой
стороны. Вообще-то он прекрасно знал, по  какой  стороне  дороги  ехать,
если не забывал, вот как, к примеру, сейчас.
   Дуэйн Пек  засигналил.  Сэм  поднял  голову.  Прямо  на  него  мчался
автомобиль. Идиот! Почему он не сворачивает? Тут он сообразил,  что  сам
едет не по той стороне. Неужто  опять  изменили  правила?  Ох!  Терзаясь
болью, гневом, досадой, Сэм  занял  правую  полосу.  Встречный  водитель
покрутил пальцем у виска. И чего это он, спрашивается?
   Город наконец остался далеко позади. Сельский пейзаж радовал глаз. Но
вот показались два каменных столба и забор дома босса Гарри, получившего
название "Вершина горы". Еще одна развалина, подумал Сэм. А все  потому,
что честолюбивый отпрыск Гарри, будь он проклят, метит в президенты и  в
Арканзас ему ездить,  видите  ли,  некогда.  А  уж  если  приезжает,  то
останавливается в Форт-Смите. В Полк даже носа не кажет.
   И вдруг  на  Сэма  навалилась  ужасная  тоска.  Он  вспомнил,  почему
перестал ездить сюда.  Это  случилось  после  того,  как  снесли  старую
усадьбу Лонгэкров - величественный особняк, в котором жил старик Лонгэкр
и куда его сын Рэнс привел в 1932 году молодую жену по  имени  Конни,  и
где Конни воспитала своего сына и похоронила мужа,  а  потом  и  сына  с
невесткой,  а  коттедж  отдала  Эди  Уайт  Пай,  которую   тоже   вскоре
похоронила. Когда власти округа отобрали у нее ребенка Эди,  потому  что
она была не его родня, и  отдали  родственникам  Пая,  у  которых  малыш
навсегда затерялся, Конни, сломленная горем, наконец  сдалась,  признав,
что Арканзас отторгает ее, хотя сама она очень любит этот край.
   Куда  уехала  Конни?  Вернулась  в  Балтимор?  Наверно.  Она  ему  не
сообщила.
   В тот день, после того как она в последний раз заперла свой  дом,  он
отвез ее на автостанцию.
   - Здесь так красиво, - говорила Конни. -  И  мужчины  такие  сильные.
Прежде всего Рэнс. И мой сын Стивен. И бедняга Эрл, красивый,  отважный,
обреченный на гибель Эрл. И ты, Сэм. Ты замечательный человек. Вряд ли я
встречу на востоке кого-нибудь, кто мог бы сравниться с тобой.
   - Конни, тебе вовсе незачем уезжать, ты же знаешь.
   - Нет, я должна уехать. Я не переживу, если потеряю здесь еще  одного
человека.
   Она по-прежнему была красива. Сэм тайно любил ее на протяжении многих
лет.
   - Мне так жаль, что я не смог отстоять для тебя мальчика.
   - Бедное дитя. Он вырастет, так и не узнав своего отца.
   - Вот за это я уж точно не беспокоюсь, - сказал Сэм. - И слава  Богу,
что ему не дано узнать Джимми.
   Конни лишь посмотрела на него. В глазах ее мелькнула загадочная тень,
но она не стала делиться своими мыслями.
   - Мне жаль, - произнес он, - что судья так решил. Я думал, он поймет.
   Суд рассмотрел дело об установлении опеки. И  принял  решение  отдать
Паям ребенка, которого Конни нарекла Стивеном, в честь своего сына.  Она
заботилась о нем, пока чахла Эди, и носила на руках, успокаивала, дарила
любовью, когда та  умерла.  Паи,  компания  грубых  мужчин  и  сухопарых
женщин, дали мальчику имя Лэймар, а потом сели вместе  с  ним  в  старый
разбитый грузовик и уехали.
   - Власти штата  не  вдаются  в  тонкости,  -  сказала  Конни.  -  Они
полагаются лишь на семью и  родных.  Это  верно,  но  только  в  широком
смысле. Иногда случаются ошибки. Ладно. Думаю, если его будут любить, он
вырастет хорошим человеком.
   Сэм не верил, что Паи, которых он видел, способны любить, но не  стал
травить Конни душу.  Подъехал  автобус.  Мисс  Конни,  разумеется,  была
женщина богатая и могла бы обойтись как-нибудь и  без  этого  проклятого
автобуса. Однако она никогда не  корчила  из  себя  важную  особу:  если
бедняков, белых и негров,  которых  она  любила  и  которые  любили  ее,
автобус устраивал, значит, и для нее он достаточно хорош.
   Конни грустно улыбнулась, залезла в автобус и села. Водитель убрал  в
багажный отсек ее многочисленные вещи и завел мотор.  Автобус  тронулся.
Конни обернулась. Их взгляды встретились. Губы Сэма дрогнули  в  улыбке.
Конни улыбнулась в ответ и навсегда исчезла из его жизни. Он потом часто
думал, а что если  бы  он  крикнул:  "Конни,  не  уезжай,  черт  возьми,
останься со мной. Я люблю тебя, Конни, не уезжай, прошу тебя. У нас  все
получится".
   Но ничего этого он не сказал. И поступил  правильно.  Он  был  женат,
растил троих детей и ожидал четвертого.  Что  тут  можно  было  сделать?
Ничего. Поэтому Конни уехала на автобусе, вот и все.
   Там, где когда-то высился ее особняк,  теперь  раскинулись  пятьдесят
домов,  а  перед  ними,  на  месте  почтового  ящика  Лонгэкров,  изящно
оформленная вывеска провозглашала: "ЛОНГЭКР-МЕДОУЗ",  ДОЧЕРНЯЯ  КОМПАНИЯ
"БАМА ТРУП". Беленые просторные  дома  имели  обжитой  вид,  но  строгая
симметрия и упорядоченность в планировке новых улиц, казалось, отвергала
саму идею непосредственности и настоящей жизни.
   Сэм свернул в поселок. Он видел, что Дуэйн  Пек  следует  за  ним  по
пятам,  но  вскоре  забыл  о  полицейском,  пытаясь  сориентироваться  в
лабиринте улиц с броскими названиями - почти непосильная задача для  его
старческого ума. У него было ощущение, будто его засасывает в  водоворот
абсолютно одинаковых домов.  Однако  благодаря  чудесному  вмешательству
свыше - это было единственное чудо, которое ему случилось  лицезреть  за
восемьдесят шесть лет своей жизни, - он выехал на  улицу  под  названием
Сад босоногого мальчика (дурнее не  придумаешь!)  и  вскоре  подкатил  к
дому, отличавшемуся от  других  только  номером:  10567.  Неужели,  черт
побери, на такой маленькой улочке десять тысяч домов? Как бы то ни было,
Сэм затормозил на подъездной аллее и с минуту сидел не двигаясь.
   И вдруг, возможно, потому что сейчас это было особенно необходимо, на
него снизошло благословение:  сознание  прояснилось.  Он  ощутил  прилив
энергии, жизненной силы;  ум  приобрел  гибкость,  проницательность.  Он
точно знал, где находится и что ищет. Сэм выбрался из машины и  постучал
в дверь. Ему открыла негритянка. Ее темные глаза  неприветливо  смотрели
на гостя из-под полуопущенных век.
   - Что вам нужно? - спросила она.
   Сэм  даже  слегка  оторопел:  большинство  людей  в  этих  краях   не
задумываясь употребляли слово  "сэр",  обращаясь  к  нему,  -  возможно,
потому что узнавали его, а может, просто из уважения к возрасту.
   - Э... я ищу Люсиль Паркер.
   - Зачем?
   - Это дело прошлое. Она когда-то написала мне письмо.
   - Если вы из породы наглых сегрегационистских проповедников и  пришли
сюда, чтобы напомнить ей, как Господь забрал ее дочь...
   -  Мэм,  я  имею  дипломы  Йельской  школы  права   и   Принстонского
университета и проповедями не  занимаюсь,  хотя  уважаю  Библию.  Да,  я
пришел поговорить о Ширелл, но не думаю,  чтобы  Господь  имел  к  этому
какое-то отношение.
   - Значит, вы - мистер  Сэм.  Входите,  -  пригласила  женщина.  -  Мы
слышали, что вы собираетесь приехать. Мама ждет вас.
   Она повела Сэма через чистые опрятные комнаты. "Надо же,  как  хорошо
живут негры, - удивлялся Сэм. - Когда научились?"  Они  вышли  в  задний
дворик, где под раскидистым деревом сидела в шезлонге старая  негритянка
в нарядном сиреневом платье (должно быть, это ее лучшее платье).  Кресло
на вид такое хрупкое, будто из паутины. Казалось, оно вот-вот рухнет под
тяжестью необъятной женщины с мудрым лицом, восседавшей  в  нем,  словно
королева.
   - Миссис Паркер, - обратился Сэм к женщине. - Меня зовут Сэм Винсент.
   - Я помню вас, мистер Сэм, - ответила та. - Вы выступали на суде.
   - Да, мэм. Я тоже вас запомнил.
   - Нет, не  запомнили,  -  возразила  негритянка.  -  Вы  ни  разу  не
взглянули в нашу сторону. Вам не было никакого дела до нас,  негров.  Вы
ни разу не поговорили с нами. К нам никто не приходил. Только  позвонили
из конторы коронера и сообщили, что можно забрать тело Ширелл. Вот и все
внимание, что нам было оказано.
   - Мэм, я не хочу вам лгать.  В  те  дни  негров,  можно  сказать,  не
считали за людей. Так уж было заведено. Я был тем, кем был, и  сейчас  я
тот, кто есть. Но если я говорю, что запомнил вас,  значит,  так  оно  и
есть. На вас было черное платье, потому что вы еще не сняли траур, белая
шляпка с камелией и вуаль. Муж ваш был одет в темный костюм. Я помню  на
нем очки в  роговой  оправе.  Он  прихрамывал,  -  полагаю,  это  боевая
отметина, полученная в сражении в Северной Африке. Я  пришел  по  поводу
вот этого.
   Сэм протянул женщине письмо.
   - Да.
   - Мне кажется, я его даже раньше не видел. Наверно, секретарша просто
подшила его к делу.
   - Потому что как документ оно не представляло собой никакой важности.
   - Мэм, если бы я видел письмо, то, вероятнее всего, тоже убрал бы его
в папку. В нем не было никаких доказательств.
   - Я слышала правду лишь от одного белого человека, -  сказала  миссис
Паркер. - От Эрла Суэггера. Это был честный, справедливый человек.  День
его гибели стал самым печальным днем в истории округа. Мистер Эрл обещал
выяснить, что случилось с моей девочкой. И я уверена,  если  бы  его  не
убили, он докопался бы до истины. Прямо и  честно  изложил  бы  все  как
есть, ничего не скрывая, никого не выгораживая.
   Сэм старался не терять выдержки.
   - Мэм, мы выяснили, что случилось с Ширелл. Ее убил Регги  Фуллер.  И
он понес наказание. Преступник получил по заслугам. В наши дни не всегда
удается наказать преступника. Но тогда нам это удалось.
   - Нет, сэр, - возразила старая женщина. -  Я  знаю,  тот  мальчик  не
убивал. Я вам написала об этом.
   Сэм  взглянул  на  письмо.  Прошло  столько  лет,  а  миссис   Паркер
цитировала себя почти слово в слово. "Мистер Сэм, я знаю, тот мальчик не
мог убить мою Ширелл", - писала она в 1957 году, за неделю до казни.
   - Миссис Паркер, все вещественные  доказательства  были  подтверждены
экспертизой.  Клянусь.  Может,  я  и  не  самый  беззаветный  борец   за
гражданские права, но фальсификацией улик никогда не занимался.
   - Мне нет дела до ваших улик. Регги приходил ко  мне,  когда  исчезла
Ширелл. Он был в моем доме. Говорил со мной о ней. Смотрел мне в  глаза.
Господь не позволил бы ему говорить, что он переживает за  Ширелл,  если
бы он убил ее за день до этого.
   - Миссис Паркер, я всю жизнь вожусь с убийцами.  Вдоволь  насмотрелся
на них, и на белых, и на черных. Это совсем другие люди. Они смотрят вам
в глаза, уверяют, что любят вас, но стоит отвернуться, они тут же всадят
вам в голову гвоздодер, снимут  с  вас  часы,  выпьют  вашу  кровь  и  в
следующую секунду забудут о вас. Они не нормальные, не такие, как вы или
я. Им ничего не стоит солгать.
   - Может, вы и правы, сэр, но  Регги  был  не  такой.  Неужели  вы  не
понимаете?
   - Мэм, факты есть факты.
   - Мистер Эрл тогда говорил, что к нам должны прийти  следователи.  Но
следователей  не   было.   Как   это   называется,   когда   распутывают
преступление? Ну, то, чем занимается Коломбо?
   - Коломбо  -  вымышленный  персонаж.  Расследование.  Это  называется
расследование.
   - Так вот, вы не проводили расследования. Нашли рубашку, следы  крови
и казнили на электрическом стуле чернокожего мальчика.
   - Он был виновен. Кто стал бы подставлять такого мальчишку?
   - Тот, кто убил мою маленькую Ширелл и до сих пор ходит и смеется над
нами.
   - Мэм, вы только  вдумайтесь  в  то,  что  говорите.  Этому  человеку
пришлось бы сначала найти Регги, влезть к нему в дом, взять его рубашку,
поехать с ней на место преступления,  измазать  в  крови  вашей  дочери,
сорвать карман и вложить в руку мертвой девочки, вернуться к дому Регги,
вновь тайком проникнуть туда и спрятать рубашку под матрас. Ну кто  стал
бы творить такое? Если бы ничего этого сделано  не  было,  мы  нашли  бы
только  тело.  Никаких  доказательств,  никаких  улик,  указывающих   на
преступника. Не будь этого проклятого кармана и  окровавленной  рубашки,
не было бы доказательств, не было бы улик, не  было  бы  ничего.  Только
труп девочки.
   Старая негритянка выслушала Сэма, глядя ему прямо в глаза.
   - Все это мне известно. Но...  у  того  человека  было  время.  Много
времени, не одна ночь. У него было целых четыре дня.  Мистер  Эрл  нашел
мою дочь только через четыре дня после убийства. Тот человек вполне  мог
все это проделать.
   Вот оно, чертово телевидение! Каждый мнит себя Коломбо или  Мэтлоком,
и, когда убивают близких, люди непременно ищут  какой-то  особый  смысл.
Сэм посмотрел в напряженные глаза миссис Паркер: ведь она  же  несколько
десятков лет думает только об этом, построила собственную версию.  Никто
не хочет видеть простую, неприглядную правду: молодой негр  утратил  над
собой контроль и, ударив камнем несчастную девушку, убил ее.
   - Миссис Паркер, ничего этого не было. Просто так быть не могло.
   - Мистер Сэм, я вижу по вашим  глазам,  что  вы  думаете.  Черномазая
старуха тронулась умом и во всем винит белого человека. Считает, что  во
всем виноват белый. Все дело в цвете кожи. Она рассуждает так же, как  и
все негры. Вы ведь об этом подумали, верно?
   Негритянка сверлила его взглядом.
   - Сестра, я...
   - Вы ведь так думаете, да? Отвечайте!
   Сэм вздохнул.
   - В общем-то вы правы. Есть вещи, которые я не  в  силах  преодолеть.
Подозрительность к вашему народу мне трудно искоренить  в  себе.  Я  так
воспитан.
   - Тогда я удивлю вас. Я не думаю, что это сделал белый. Я думаю,  что
убийца - негр.
   Сэм растерялся. Он  ожидал  чего  угодно,  только  не  этого.  Старая
женщина совсем сбила его с толку.
   - Что вы имеете в виду, сестра?
   - В те дни я только и твердила своей дочери:  "Никогда  не  садись  в
машину с белым парнем. Белому от тебя  нужно  лишь  одно.  Возможно,  он
покажется дружелюбным, симпатичным, обходительным, но ему  нужно  только
одно. Если ты уступишь, он тебя возненавидит, как  возненавидят  тебя  и
все негры. Они тоже станут приставать к тебе и сильно  разозлятся,  если
ты откажешь". Я знаю, что она не садилась в машину  к  белому.  Над  ней
надругался кто-то из негров.
   Сэм обескураженно моргал. А старуха-то умна. Конечно, она  рассуждает
не так, как белые, и не  очень  красиво  говорит,  но  мудро:  в  корень
смотрит. Многие полицейские ей и в подметки не годятся.
   - Мистер Сэм, вы самый умный человек в округе. Умнее, чем старик  Рэй
Бама или Гарри Этеридж и его  сын.  Вы  даже  умнее  мистера  Эрла.  Вам
удалось защитить его  сына  Боба  Ли,  когда  правительство  Соединенных
Штатов утверждало, что он убийца. Вы отправили за решетку  Джеда  Поузи.
Теперь вы уже старик, я тоже стара. Нам с вами недолго  осталось  ходить
по этой земле. Прошу вас, изучите это дело еще раз. Внимательно изучите,
и тогда вы сможете умереть со спокойной душой, зная, что и на склоне лет
вы так же верно делали свое дело, как и на протяжении всей жизни.
   - Ну...
   Сэм задумался. В его душе не было места сомнениям.  Он  безоговорочно
верил  в  себя,  в  правоту  своего   дела.   Он   ненавидел   повторное
рассмотрение, суждения задним числом, ненавидел сам  дух  издевательской
двусмысленности, которым пропиталась Америка 90-х  годов.  Он  ненавидит
колебания, нерешительность. А эта чертова  негритянка  хочет,  чтобы  он
изменил своим принципам.
   С другой  стороны...  у  преступника  действительно  было  достаточно
времени. В этом она права. И  технически  все  это  вполне  осуществимо.
Правда, трудно представить, чтобы кому-то это было нужно. Но  технически
это возможно. А эта ее уверенность, что преступление  совершил  негр,  -
интересная мысль.
   Да, загадка, задачка для ума. Сэм был заинтригован.
   - Голова у меня теперь не та, что раньше. Разум часто туманится. Гнев
затмевает сознание. Все время кажется, что кто-то зловредно  прячет  мои
вещи. Хорошо, если выдастся такой же ясный день, как  сегодня.  Тогда  я
обязательно просмотрю документы по делу еще раз. Обязательно  просмотрю.
Но не ждите ничего сверхъестественного. Я не могу ничего обещать, миссис
Паркер.
   - Да благословит вас Господь, сэр.
   - Не называйте меня "сэр".  Зовите  просто  Сэмом.  Ко  мне  все  так
обращаются.
 
Глава 23 
 
   Ему снился футбольный матч. Его отец Бад и Лэймар Пай  вместе  пришли
смотреть игру. Шел 1981 год. Рассу тогда было десять лет, и  он  еще  не
научился хорошо играть. Первый год как начал заниматься.
   - Не пацан, а сплошные сопли, - заметил Лэймар.
   - Да, спортсмен из него ни  к  черту,  -  согласился  Бад.  -  Ты  бы
посмотрел на его младшего брата. Сосунок, а настоящий мужик. Ни  за  что
не уступит.
   - Вот это мне нравится. Люблю и мужиков таких, и ребят. Настырных.  А
старина Расс? - презрительно бросил Лэймар. -  Он  еще  даже  играть  не
начал.
   Мужчины - они сидели на трибуне - расхохотались.  Несчастному  малышу
Рассу казалось, что  все  только  смотрят  на  него  и  ждут,  когда  он
напортачит.
   Ждать  долго  не  пришлось.  Он  был  слишком  мал,  чтобы  играть  в
нападении, а в защитники не годился - не хватало  реакции.  Поэтому  ему
поручили роль полузащитника, сложную, требующую  навыков  и  мастерства,
которыми он не обладал. Тренеры постоянно кричали на него: то  стоит  не
там, то медленно соображает.  У  него  ничего  не  получалось.  Если  он
бросался  в  атаку,  туда,  где  он  только  что  находился,  непременно
передавался пас, а когда стоял в ожидании паса,  кто-нибудь  обязательно
прорывался через линию в брешь, которую он должен был прикрывать. То был
ужасный сезон. Рассу хотелось расплеваться с футболом раз и навсегда.  В
отличие   от   своего   младшего   брата,   прирожденного    футболиста,
чувствовавшего игру, как себя самого, он на поле превращался в полнейшее
ничтожество.
   - Ну, давай, Расс, останови их! - орал отец.
   - Давай, Расс, не дрейфь! - вторил ему  старина  Лэймар,  обаятельный
громила с хвостиком  на  затылке  и  хищными  белыми  зубами.  Он  точил
огромный серп, со скрежетом водя камнем по изогнутому лезвию.
   Расс слышал и  видел  только  отца  и  Лэймара,  а  потому  пропустил
стартовый сигнал, когда наконец включился в игру  -  из  оцепенения  его
вывели вопли тренеров, - только и успел заметить, как какой-то  здоровый
негр из команды соперников метнулся влево,  прорвался  с  фланга  и  уже
находился за линией схватки, а остановить его, кроме бедняги Расса, было
некому.
   Расс на удивление быстро кинулся наперерез противнику, но стушевался,
разглядев его мускулы. Все кричали ему: "Пригнись!", но он почему-то  не
пригнулся. Они столкнулись. Рассу показалось,  что  из  глаз  посыпались
искры, а в голове засвистел ветер. И вдруг наступила пустота.
   Расс очнулся на земле.  Маска  залеплена  грязью.  Плечо  пронизывает
боль. Он повернул голову и, страдальчески хмурясь,  смотрел,  как  негр,
ободряемый болельщиками, несется к воротам и пересекает  лицевую  линию,
сорвав овации.
   Расс пытается подняться, но рядом грозные силуэты отца и Лэймара.
   - Расс, пригнись, - презрительно цедит отец.
   Лэймар  взмахивает  серпом.  Кривое  лезвие  сияет  в  лучах  солнца.
Световой эффект, как в кино.  Глазами  Лэймара  на  него  смотрят  Ясон,
Фредди Крюггер, парень из "Хэллоуина". Лэймар разражается хохотом.
   - Мне очень жаль, старина, - говорит он. - Зря  не  послушался  папу.
Теперь голова с плеч!