апсюлей и вставки пуль. Снайпер знал, что ни  один заводской военный патрон
не сможет обеспечить  ему нужную точность и что ему самому потребуется очень
тщательно подобрать и соединить в единое целое все компоненты.
     Он устроил себе настоящий испытательный полигон на расстоянии суточного
перехода  на север и там,  вдали  от людских глаз, за  исключением, конечно,
сопровождавших  его саперов и любознательного  Хуу Ко,  отмерил дистанцию  в
тысячу четыреста метров и принялся стрелять по двум расположенным поблизости
одна  от  другой  мишеням,  которые  были  хорошо  видны  и, естественно  не
двигались,  в  отличие  от  тех  мишеней, в которые  ему предстояло стрелять
по-настоящему.   Прицел  был  маленьким  и   имел  устаревшую,  вышедшую  из
употребления  сетку с короткой  вертикальной  черточкой,  торчавшей,  словно
лезвие  ножа, над  единственной горизонтальной  линией. Помимо всего прочего
прицел не имел достаточного запаса хода, который  позволил бы  точно навести
его  на  цель,  удаленную  почти на  полторы  тысячи метров с учетом подъема
ствола винтовки  - на расстояние, почти  в  три раза превышавшее  официально
заявленную   прицельную   дальность   стрельбы   этого   оружия,  но  вполне
укладывавшееся в пределы  убойной дальности полета пули.  Соларатов  вручную
вырезал прокладки  из  металлических полосок, надставил ими оправу  прицела,
чтобы поднять  трубку повыше, намертво склеил новую конструкцию  авиационным
клеем  и  во  время  испытаний  пристрелял  винтовку  на  нужной  дистанции,
добившись нулевого положения прицела на расстоянии в тысячу метров.
     Он работал с неимоверным терпением. Можно было подумать, что он скрылся
в мире, куда никто не в состоянии проникнуть. Он казался отрешенным от всего
окружающего  до почти болезненного состояния, чего-то наподобие ступора. Его
прозвище "Человек-лопух" обрело дополнительный комизм, поскольку он пребывал
в  состоянии  великой  рассеянности, которое на самом деле  было глубочайшей
сосредоточенностью. Он не видел ничего вокруг себя.
     Через  некоторое  время он  начал от случая к  случаю попадать  в цель.
После  нескольких  удач  он стал попадать регулярно, прежде  всего благодаря
тому,  что уловил нужную  силу и темп нажима  на спусковой  крючок,  порядок
дыхания и нужное  положение мешка  с песком.  Мешок с песком  являлся  очень
важным  элементом снаряжения:  он  должен был  иметь определенную  толщину и
необходимую  плотность и  фиксировать  ствол винтовки  в  одном-единственном
положении. Путем неимоверно терпеливого  экспериментирования,  в котором все
повторялось снова и снова  с поправкой на мельчайшие детали, снайпер наконец
добился гармонического сочетания винтовки,  заряда, положения своего тела  и
концентрации сознания, которое по меньшей мере давало ему шансы на успех.
     Наконец   он  приказал   саперам  передвигать  мишени,  так  чтобы  они
появлялись над  барьером всего лишь на одну секунду. Он должен был научиться
стрелять  быстро. Дело шло медленно,  и  он прямо-таки измучил саперов своим
терпением,  тщательной  чисткой ружья  после  каждых шестнадцати  выстрелов,
своим  непреложным требованием собирать  все стреляные  гильзы и помечать их
порядковыми номерами  в соответствии с  ходом стрельбы. Он  не  отрывался от
своей  записной  книжки, в  которой какими-то понятными  только себе  одному
значками фиксировал весь ход своих тренировок.
     - Для  снайпера он очень мрачный  тип, - сказал сержант полковнику  Хуу
Ко.
     -  А вы хотели бы видеть романтического  героя? - ответил Хуу Ко. -  Он
бюрократ   стрелкового   дела,  бесконечно   анализирующий  микроскопические
факторы. Так работает его сознание.
     - Такой человек мог родиться только у русских.
     - Нет, я уверен, что и у американцев такие тоже найдутся.
     Наконец настал день,  когда русский сумел поразить мишени по два раза в
течение пяти секунд. Он повторил этот успех и на следующий день, а потом еще
и на рассвете, неподвижно пролежав пластом всю ночь перед выстрелом.
     - Я готов, - объявил он.


Глава 24


     Мешки с песком были  набиты очень  туго.  Он  относился  к  ним с почти
суеверным почтением.  Он никому не позволял  прикасаться к ним,  боясь,  что
песок  переместится  и  его  упоры  безвозвратно   утратят  свою  внутреннюю
динамику.
     - Человек-лопух спятил, - заметил кто-то.
     - Нет,  брат, -  возразил  его товарищ. -  Он  всегда был  сумасшедшим.
Просто мы только сейчас это заметили.
     Мешки  с песком  были  упакованы  с  такой осторожностью словно  в  них
содержались  редчайшие  драгоценные  лекарства,   и  доставлены  обратно   в
туннельный   комплекс   под  деревьями,   а  Человек-лопух  следил   за   их
транспортировкой с неотрывным  вниманием ястреба, высматривающего добычу. Он
ни на секунду  не выпускал их из виду; даже винтовке и прицелу, уложенным  в
футляр  и со  всей  возможной тщательностью  зафиксированным  в нем  кусками
губчатой резины, добытой из американских ящиков,  он уделял меньше внимания,
чем мешкам с песком.
     С  еще  большей тщательностью он  занялся  оборудованием своей  огневой
позиции. Он начал с мешков с песком, скрупулезно осмотрев их во всех сторон,
нет ли где-нибудь дырочки, из которой могло высыпаться хоть  чуть-чуть песка
и повлиять на плотность набивки.  Убедившись,  что ничего  подобного нет, он
заставил саперов с немыслимой осторожностью перенести  их к кромке леса. Там
он соорудил нечто вроде вьючной сбруи из доски, которую закрепили у него  на
спине; потом он лег ничком, и на эту доску привязали мешки.
     -  Надеюсь,  что  его  не  раздавит  эта  тяжесть,  -  сказал  искренне
встревоженный Хуу Ко.
     - Он может задохнуться, - подхватил сержант.
     Но русский, на спину которого давил груз более чем в сорок  килограммов
- два восемнадцатикилограммовых мешка и еще один пятикилограммовый  мешочек,
- почти  изящными движениями пополз в свой далекий  путь на огневую позицию.
Выбранную  им  точку  отделяло  от туннелей  добрых две  тысячи  метров; она
находилась вдали от выжженной зоны.
     Ему   потребовалось   шесть   часов  -   шесть   часов   изматывающего,
изнурительного пути ползком через густую высокую траву, и  все это  время он
страдал не только от невыносимой боли в спине, но и от унизительного чувства
страха,   порожденного   собственной   беспомощностью.   Человек   с  сорока
килограммами  песка  на спине  ползет на вражескую территорию.  Разве  можно
придумать что-нибудь более смешное более трогательное, более жалкое? Его мог
убить любой дурак с винтовкой. Ему казалось, что у  него не осталось энергии
все его чувства были заглушены болью и сплющивавшей  грудную клетку тяжестью
огромных  мешков, навьюченных на спину.  Он полз, и полз, и  полз  уже целую
вечность.
     И все же он каким-то образом добрался до нужного ему места и отправился
назад, когда землю уже  осветили первые лучи  восходящего солнца. Он проспал
весь день и весь следующий день, потому что спина у него страшно болела.
     На третий  день он снова пополз, на сей  раз  взяв с собой  винтовку  и
мешок со специально снаряженными патронами. Это оказалось  намного легче. Он
добрался до своего пригорка задолго до рассвета и располагал хорошим запасом
времени, чтобы устроиться.
     Снайпер зарядил винтовку и попробовал несколько  расслабиться, привести
себя в состояние своеобразного транса, которое, как он точно знал, было  ему
необходимо. Но расслабиться по-настоящему ему так и не удалось. Он оставался
напряженным,  чувствовал  раздражение. Два раза его напугали какие-то  шумы.
Разыгралось  воображение:  он  почти воочию видел  над собой огромный черный
самолет,  видел,  как  земля встает стеной, перевернутая снарядами пушек. Он
вспомнил, как, отчаянно напрягая силы, куда-то полз, как от страха его разум
отказывался работать, как мир буквально взрывался позади него. Через этот ад
невозможно было проползти,  никакого "через" просто не существовало. Он полз
и полз, и в его ушах непрерывно гремели взрывы, полностью оглушившие  его, и
оставалось надеяться лишь на то, что он ползет в нужном направлении. А какое
направление было нужным?
     "Если он  был там,  то теперь он  мертв", - услышал он  слова одного из
морских пехотинцев, обращенные к другому.
     "После этого никто не смог бы уцелеть", - ответил второй.
     Они находились так  близко! Они стояли в трех метрах от него и болтали,
как рабочие во время обеденного перерыва!
     Соларатов  в  тот момент  мечтал о  том, чтобы превратиться ничто.  Как
затаившееся  животное, он остановил все  проявления жизни,  над которыми был
властен.  Возможно, он  даже  перестал дышать,  во всяком  случае,  ни  один
нормальный  человек  не назвал  бы  это  дыханием.  Его  пульс почти  замер,
температура тела понизилась, глаза полузакрылись.  Он распластался по земле,
даже  каким-то  образом  расплющился на ней, наполовину погрузился  в нее  и
готов был не позволить себе ни  малейшего шевеления на протяжении всего дня.
Морские  пехотинцы  все  время ходили  вокруг; однажды он увидел прямо перед
носом массивные тропические  ботинки. Он  обонял  резкое  зловоние  горящего
бензина, когда они поливали местность  из огнеметов; он ощутил  их  радость,
когда они  нашли  винтовку,  которую он выронил  в панике, и пришедшее ей на
смену  раздражение оттого, что они так и  не могли  найти трупа. А ведь труп
был тут, почти у них под ногами, и все еще дышал!
     Движение!
     Чуть заметное  шевеление вернуло его из того  дня в этот. Через бинокль
он разглядел  в предутреннем свете, как что-то передвинулось прямо за валом,
окружавшим  базу американцев,  хотя это происходило слишком далеко. Винтовка
была уложена  на мешки,  буквально вмурована в  песок,  который  был набит в
мешки настолько туго, что  скорее походил на бетон; приклад с  той же  силой
упирался в меньший мешок. Снайпер скорчился позади, чувствуя себя так, будто
он расплылся вокруг винтовки, лишь бы не сдвинуть ее ни на волос - настолько
идеально она была установлена. Его глаз приник к окуляру.
     Он снова увидел движение: кажется, это лицо показалось над бруствером.
     Вверх, вниз, потом снова вверх, снова вниз.
     Его палец прикоснулся к спусковому  крючку; сердце колотилось  в груди,
как кузнечный молот.
     Ну вот, наконец-то затянувшаяся охота закончилась. Нет!
     Он следил за тем,  как они поднялись над бруствером сначала  стрелок, а
за ним  и корректировщик, перевалились по очереди через мешки с песком - как
же  далеко все это происходило,  - снова сошлись в  овраге  и направились по
нему вверх.
     Его заполнило бесконечное сожаление.
     "Ты побоялся стрелять".
     "Нет, - ответил он сам себе. - Сегодня ты не был на это способен. Ты не
находился в зоне. Ты не мог бы произвести выстрел".
     Это была чистая правда.
     Лучше позволить им уйти и положиться на то, что вскоре ему представится
еще  одна  такая  возможность,  чем  поторопиться  и  пустить  насмарку  все
затраченные труды, все надежды и все обязанности, возложенные на его плечи.
     "Нет. Ты поступил верно".

     * * * * *

     Счет уже шел не на месяцы. И даже не на дни. Донни остался всего день.
     Один-единственный день.
     Весь этот день он будет  оформлять нужные документы. Потом ляжет спать,
затем  наступит послезавтра,  подъем, в  8, 00  прилетит  вертушка,  в  8.15
вылетит, и  он будет на  борту. Через  час он окажется в Дананге,  до  16.00
будет бегать с бумагами, а  на закате в небо поднимется птица свободы, и еще
через восемнадцать часов он окажется дома.
     ПСВОСР.  Предположительный  срок  возвращения по  окончании  службы  за
рубежом. Сколько  народу мечтало об этом дне, фантазировало,  выдумывало его
себе! Для его поколения, поколения  людей, посланных выполнять долг, который
они  не до конца понимали и  который сделал их предметом особой  ненависти в
своей  собственной стране, этот день был  замечательным  независимо от того,
как  он  проходил.  Не  было  никаких парадов,  никаких  монументов, никаких
журнальных обложек, никакой  кинохроники,  никто  не  ожидал  случая,  чтобы
назвать  их героями.  Просто для них  наступал  ПСВОСР,  их личный крошечный
кусочек рая.
     Они  зарабатывали  его кровью и потом, он был  невелик, но он  был  тем
самым, что они получали.
     Какое  же  это  было  ощущение! Донни  никогда еще  не  испытывал столь
сильного  и всепоглощающего  чувства.  Оно  пронизывало его  до костей,  оно
владело его душой. Никакая радость не была настолько чистой. В последний раз
после ранения он испытывал только страх и боль - на протяжении всех месяцев,
проведенных в дрянном госпитале. И никакого ПСВОСР.
     А на сей раз - неполных двадцать четыре часа и ПСВОСР.
     - Эй, Фенн!
     Он   повернул    голову.   Это   был   Махоуни,    предводитель    того
антиСуэггеровского мятежа; это из-за него Донни кто-то пнул ногой по голове.
     - А, это ты, - сказал Донни, поднимаясь с кровати.
     - Знаешь что, я  специально зашел, чтобы сказать тебе, как  я сожалею о
том,  что  между  нами  произошло.  Ты  отличный  парень. И  все закончилось
прекрасно. Хочешь пожать мне руку?
     -  Конечно,  - ответил  Донни, который не умел подолгу  держать  зло на
людей.
     Второй ланс-капрал протянул ему руку, и он пожал ее.
     - А как там Физерстоун?
     -  Отлично. Он через месяц и несколько дней вернется в  мир. А вслед за
ним и я. Ну да, два месяца с небольшим, и я заберусь в золотую птичку.
     -  Тебе,  наверное, даже  не придется  ждать так долго.  Я слышал,  что
Додж-сити собираются вот-вот передать вьетнамцам,  и всех вас, парни, вернут
домой раньше времени. Тебе даже не придется считать дни до ПСВОСР.
     - Да,  я тоже об этом слышал, но вряд ли стоит рассчитывать на то,  что
Корпус морской  пехоты захочет мне что-нибудь подарить. Я рассчитываю только
на ПСВОСР. Я  дожидаюсь ПСВОСР, и я дома, и я свободен.  Назад, на городские
улицы, в Нью-Йорк-сити, в Большое Яблоко.
     - Клево, - сказал Донни. - Отлично проведешь время.
     - Я  бы с удовольствием расспросил тебя, каково это -  чувствовать себя
уже одной ногой дома, и даже купил бы тебе пива, но я знаю, что ты наверняка
хочешь  лечь  спать  и заставить  завтра  наступить поскорее.  Ведь  все уже
закончено.
     Такова была непреложная традиция: никто и  никогда  не выходил в поле в
последний день перед отправкой домой.
     - Ничего, там,  в мире, как-нибудь встретимся, ты поставишь мне пива, и
мы хорошенько посмеемся над всем этим.
     - Это точно. Ты же будешь на базе? Ведь ты не выйдешь завтра вместе  со
Суэггером?
     - Что-что?
     - Ты завтра не выйдешь в поле вместе со Суэггером?
     - О чем это ты говоришь?
     -  Я  видел, как  он с  Фимстером, Брофи и  парой  кадровиков-сержантов
закрылся в бункере S-2. Похоже, что он собирается на задание.
     - Вот дерьмо, - сказал Донни.
     - Да ты  что? Сиди себе спокойно. Раз они тебя не  зовут, так незачем и
идти. Теперь уже  нечего дергаться.  Пора  звать золотую птичку  и лететь  в
землю, где реки текут медом среди берегов из "Милки вэй".
     - Ага.
     - Отправляйся с миром, брат.
     - Мир,  -  ответил  Донни,  и Махоуни, пригнув голову в двери, вышел из
хижины.
     Донни снова  улегся. Посмотрел на часы.  Они показывали ровно  двадцать
два. Он  попытался отвлечься  от всего,  попытался  расслабиться.  Все  было
отлично, все было спокойно, он мог тихо отдыхать после своих трудов.
     Но какого дьявола затеял Суэггер?
     Эта мысль неотступно грызла Донни. Что там еще такое? Это все сильнее и
сильнее тревожило его.
     "Он не может выйти в поле. Он же обещал".
     Дерьмо.
     Донни  поднялся, выскочил из  хижины  и  быстро прошел  через  лагерь к
темному бункеру  S-2, где  он обнаружил Боба. Фимстера и Брофи, склонившихся
над картами.
     - Сэр, разрешите войти? - спросил он, закрыв за собой дверь.
     - Фенн,  черт возьми, что вы здесь делаете? -  удивился  Фимстер. -  Вы
сейчас  должны приводить  в  порядок  снаряжение, чтобы завтра  сдать его на
склад.
     - Тут есть какая-то работа для "Сьерра-браво-четыре"?
     -  "Сьерра-браво-четыре"  возвращается  в  мир,  вот и вся  работа  для
"Сьерра-браво-четыре", - сказал Боб.
     - А мне кажется, что это  очень похоже  на  совещание перед выходом  на
задание.
     - Тебя это нисколько не касается.
     -  Это карта. Я вижу, что в нее вколоты маршрутные маркеры и карандашом
написаны свежие координаты. Для "Сьерра-браво" нашлась какая-то работа?
     - Ничего подобного, - быстро ответил Боб.
     - И для тебя тоже. - В голосе Донни прозвучало утверждение.
     - Это даже  нельзя  назвать  работой. А теперь  вот  что, юный  балбес,
вали-ка отсюда, понятно? У тебя  есть своя работа, и ты должен ее закончить.
Хоть твоя служба и заканчивается послезавтра утром, все равно никто не давал
тебе права выпендриваться перед старшими по званию.
     - В чем дело? - спросил Донни.
     - Да, так, ерунда.
     - Сэр?
     - Сержант, - смягчился Фимстер, - расскажите ему.
     - Самая пустячная  рекогносцировка,  только и всего,  там  и  одному-то
делать  нечего.  Мы  уже пару недель  не выглядывали  на  север.  Они  могли
добраться туда,  накопить  силы  в лесу и  засесть  где-нибудь  в нескольких
кликах отсюда. Я просто  немного прогуляюсь  и посмотрю, нет  ли  где-нибудь
поблизости  свежих следов. Пара километров  туда, пара километров обратно. К
вечеру вернусь.
     - Я иду.
     - В  задницу  ты  идешь. Завтра ты должен  подготовить бумаги  и  сдать
барахло. Никто не выходит в поле в последний день.
     -  Это верно,  Фенн,  - поддержал его  капитан Фимстер. -  Такова  наша
традиция.
     - Сэр, все бумаги я могу собрать за час. Одно, последнее задание.
     - Господи... - растерянно сказал Суэггер.
     - А то я буду думать об этом весь обратный путь.
     - Парень,  ну чего тебя  трясет?  Никто  не  выходит в поле, когда  ему
осталось  прокантоваться  на  базе  всего  одни сутки. Это традиция  морской
пехоты.
     - Ага, традиция, фигиция. А еще есть  традиция, что должен быть парень,
который будет  тебя  подстраховывать, парень,  который будет держать  связь.
Парень, который будет прикрывать твою задницу, если до этого дойдет.
     -  Господи, -  повторил  Суэггер  и беспомощно поглядел на  Фимстера  и
Брофи.
     - Вообще-то задание и впрямь для двоих, - промямлил Брофи.
     - Ну,  если идем,  значит, идем. Полный полевой комплект.  "Клейморки",
снаряженные и поставленные на предохранители.  Мне было бы крайне  неприятно
угодить в ловушку в самый последний день.
     - Все снаряжено,  все  поставлено,  все скручено  и  хватит  на линию в
добрых девять метров, - доложил Донни.
     - А когда ты умудрился подготовиться?
     - Я только делаю мою работу.
     - Ты упрямый сумасшедший ублюдок, и я очень надеюсь, что бедная девочка
знает, с каким твердолобым болваном она связалась.
     За полчаса до рассвета Донни проснулся и обнаружил,  что Боб уже встал.
Он в  последний раз напялил  камуфляжный костюм,  вскинул  на  спину рюкзак.
Фляги  готовы.  "Клейморки"  готовы.   Гранаты  готовы.  Он  раскрасил  лицо
неровными  зелеными и коричневыми пятнами. В последний раз, сказал он своему
отражению в зеркале и улыбнулся, сверкнув белыми зубами.
     Он  проверил оружие: три  магазина для автомата  калибра 0,  45, восемь
магазинов для М-14. У него был отработанный нерушимый ритуал:  проверить все
вещи одну за другой, а потом проверить все еще раз. Все было готово.
     Донни вылез  из  своей  хижины  и  отправился в  бункер S-2,  где  Боб,
навьюченный  точно так же,  не  считая  того, что  вместо М-14  у  него была
винтовка  "ремингтон",  поджидал его, потягивая кофе,  спокойно  разглядывая
карту и разговаривая с Брофи.
     - Ты не должен идти, Фенн, - сказал Боб, взглянув на него.
     - Я иду, - ответил Донни.
     - Проверь свое оружие, а затем с