воинов  не будет места, и
поэтому предпочитал принять свою судьбу, а не играть с нею в прятки.
     - Ради Христа, Боб...
     - Тебе все понятно?
     - Да.
     - Ты хороший мальчик. Ты вернешься в мир,  к своей красивой девочке. Ты
придешь к ней, оставишь все это поганое дерьмо в прошлом и никогда не будешь
вспоминать о нем. Тебе понятно?
     - Понятно.
     - Вот  и чудненько. Пора открывать  охоту.  "Сьерра-браво-четыре" ведет
последнюю передачу и закрывает связь.
     И, двигаясь со своими  прирожденными легкостью и изяществом - бесценный
дар  для снайпера, Боб,  казалось,  пропал из глаз. Не оглянувшись назад, он
скользнул вниз с холма и канул в неподвижный туман.

     * * * * *

     Боб пробирался сквозь густую листву, точно зная, что направляется туда,
куда  нужно. Так что все другие мысли  нужно отбросить. В  голове не  должно
быть ничего,  кроме  задания, никаких воспоминаний или размышлений,  никаких
колебаний  и  сомнений,  которые  могли  бы  взбудоражить  его  нервы  перед
стрельбой. Он постарался  погрузиться в военную составляющую его существа, в
некотором роде  самому  стать войной.  Это  был  дар, которым  были наделены
мужчины в его роду; его отец получил Почетную медаль во время большой  войны
против японцев,  участвовал  в грязных делах на  Иводзиме, а  затем вернулся
домой,  чтобы получить синюю орденскую ленточку  от Гарри  Трумэна и десятью
годами позже оказаться убитым какой-то  поганью посреди кукурузного поля.  В
роду были и другие солдаты, суровые гордые люди, истинные сыновья Арканзаса,
имеющие два дара: метко стрелять, не испытывая излишних переживаний при виде
смерти  жертвы, и  уметь работать как проклятые на протяжении всего длинного
жаркого  дня.   Так  что  не   слишком-то   много  они   и  имели.  Впрочем,
присутствовала в  роду еще и  меланхолическая  тень, она то проявлялась,  то
исчезала и брала  свое начало  в давно ушедших поколениях Суэггеров, от того
странного парня  и его жены, которые неведомо откуда  появились в Теннесси в
1786 году, и от них пошла череда убийц и просто одиноких людей, изгнанников.
В их  душах  властвовала чернота. Боб видел ее в своем отце, который никогда
не говорил о войне и был столь же уважаем  в том болоте, которое представлял
собой городок Блу-Ай в штате Арканзас, как и Сэм Винсент, окружной прокурор,
или Гарри Этеридж, известный конгрессмен, а то и поболее, чем они  оба. Но у
его  отца бывали дни хандры, а  вернее сказать, черной тоски. В такие дни он
почти не двигался и редко когда произносил хотя бы слово; он сидел в темноте
и  молча смотрел  в пространство.  Что  его  терзало?  Война?  Ощущение  его
собственной удачливости? Понимание ее недолговечности? Воспоминание обо всех
пулях, которые были выпущены в него, обо всех снарядах и о том, что  ни одна
из этих железяк не смогла  причинить ему серьезного вреда? Удача такого рода
должна была когда-нибудь иссякнуть, и отец понимал это, но все равно выходил
навстречу опасностям, и это его в конце концов убило.
     Как уйти от судьбы?
     Никак. Если  уж карта выпала, то, ей-богу, она выпала, и отец знал это,
и смело смотрел в лицо  судьбе,  как  это подобает мужчине, и плевал на всех
черных  котов,  пока  судьба  наконец  не повернулась  к  нему  задом  и  не
прикончила его в кукурузном поле возле границы округа Полк.
     Никуда от судьбы  не  уйдешь. Боб  прибавил  шагу, уходя все  дальше  в
туман. Удивительно, но этот туман цеплялся за одежду, словно влажная шерсть;
Бобу никогда еще не  приходилось видеть что-либо подобное, а ведь он в 'Наме
уже третий раз.
     Как и всегда, он почувствовал, что  в нем пробуждается страх. Некоторые
дураки заявляли, что  он вовсе не  знает  страха, такой  он  герой,  но  это
доказывало  лишь  то, что  они очень мало знали. Страх был похож  на большой
кусок  холодного сала  в желудке, твердый, сырой и скользкий, и это ощущение
было отлично  знакомо  Суэггеру: он  испытывал его каждый  раз.  Его  нельзя
отогнать, на него нельзя не обратить внимания, и любой, кто говорит, что это
возможно,  просто  дурак и еще хуже, чем дурак. "Валяй, бойся, - приказал он
себе. - Все может быть". Но была одна вещь, которая пугала его больше всего,
и это была на  самом  деле вовсе не смерть, это была мысль о том,  что он не
сможет выполнить  свою работу. Вот чего он боялся в самой глубине сердца. Он
сделает свое дело, Бог свидетель, он справится.
     Деревья.  Он скользил сквозь  их лес  от  ствола  к  стволу, его  глаза
неустанно изучали  окружающее,  а мысли сравнивали, оценивали, анализировали
возможности.  Какое здесь  укрытие?  А  путь  отхода?  Не  попадает  ли  его
дальнейший путь на линию огня? А  хорошая ли здесь зона  обстрела? Проклятый
туман, сможет  ли  он  вообще разглядеть  их?  Удастся ли  разглядеть  знаки
различия при стрельбе издалека? Искать укрытие или ограничиться маскировкой?
Где же солнце? А-а, ладно, это неважно.
     Заморосил   мелкий   редкий  холодный  дождик.  Как   это  повлияет  на
траекторию? А  какой ветер, влажность? Сильно ли  отсырела ложа винтовки?  А
что,  если она разбухла  и сейчас  какой-нибудь маленький, невидимый  глазом
изгиб тайно  ото всех трется  о ствол, смещая  к чертям точку  попадания?  А
вдруг  прицел  разгерметизировался и представляет  собой  никчемную трубу  с
парой запотевших стекол, не оставляя ему никаких надежд?
     И еще одно  немаловажное дело: далеко ли от него вьетнамцы? Не услышали
ли они его шаги? Может  быть, они сейчас посмеиваются про себя и ждут, когда
же он наконец подойдет поближе? Может быть,  они  уже прицеливаются на звук,
пока он гадает о своих возможностях? Боб постарался изгнать из мыслей страх,
как он  уже изгнал свое собственное прошлое и будущее,  и сосредоточиться на
чисто  практических  соображениях  о  том,  как он  будет  использовать свои
навыки,  как побыстрее  перезарядить ружье, если  до  этого  дойдет, ведь  у
"ремингтонов" не  используются обоймы  и поэтому  патроны  М-118  приходится
закладывать  по  одному.  Стоит  ли  ему  выставить  две  имеющиеся  у  него
клейморовские  мины, чтобы  хоть немного подстраховать  себя с флангов? Нет,
подумал он, времени на это, пожалуй, не хватит.
     "Помоги  мне", - взмолился  он к Богу, в существовании которого  не был
уверен; может  быть, на небе, за  облаками, просто сидит какой-нибудь старый
стрелок, который ничего не делает, а только смотрит, как плохие парни, вроде
него  самого, делают безнадежную работу  для людей, которые даже не знают их
имен.
     Боб остановился. Он  находился среди деревьев, это было хорошее укрытие
и хороший туман, в котором можно было отступить к вершине пригорка, а оттуда
перейти в любом другом  направлении. Глазом профессионала он видел, что  это
именно то,  что ему требовалось:  ключевая  позиция, цели на открытом месте,
туман,  скрывающий  его  местонахождение,  большое  количество  боеприпасов.
Нечасто удается  подобраться к солдатам СВА - северовьетнамской армии, когда
они находятся на виду.
     "Если  и  может  быть  подходящее место, то, клянусь богом, это  оно  и
есть", - думал он, устраиваясь за поваленным деревом, буквально просачиваясь
в кусты,  чтобы найти удобное  положение. Он сумел лечь наземь и  хотя  и не
смог вытянуть, как полагается, одну ногу -  очень  уж мешал  какой-то камень
или пень, но все же приник почти всем  телом к земле. Предплечье левой руки,
охваченное  ремнем  винтовки,  без  напряжения  опиралось  на  бревно,  ложа
уверенно лежала на ладони, приклад плотно  прижимался к  плечу. Правая  рука
обхватила шейку приклада; палец пока что не  прикасался к спусковому крючку.
Дыши ровно,  приказал он  себе,  постарайся полностью успокоиться. Очередной
рабочий день в офисе. Он устроился  так что  можно совершенно не волноваться
из-за бликов от объектива прицела. Окружающие деревья должны были приглушить
и рассеять звук выстрелов. Во всяком случае, в первые минуты никто не сможет
определить, откуда ведется стрельба.
     Он  пошевелил   головой,   находя   необходимое  расстояние   -  восемь
сантиметров - от глаза до окуляра. Ничего. Все равно что смотреть в чашку со
сливками.  Клубящаяся белизна,  темные  контуры  двух или  трех  низкорослых
деревьев, нет даже  намека  на холмы по  другую  сторону  долины;  небольшое
понижение рельефа  казалось  головокружительной бездной. Не  было  видно  ни
одного предмета, по которому можно было бы прикинуть расстояние.
     Боб  посмотрел  на  часы:  7.00.  Они  должны  были вот-вот  появиться;
конечно, из-за тумана они  идут не очень быстро, но спокойно и уверенно, так
как знают, что непогода  их защищает  и уже через считанные  часы они смогут
завладеть "Аризоной".
     Ну, идите, ублюдки.
     Чего вы ждете?
     И тут он увидел первого. По его  телу пробежала  нервная дрожь, которую
испытывает  каждый  охотник  после  долгой  засидки, наступил  тот волшебный
момент, когда впервые возникает связь между охотником и его  жертвой, связь,
хрупкая, как фарфоровая лошадка. Кровь забурлила в жилах: извечная лихорадка
самца-добытчика.  Ее не может не  испытывать  ни один  охотник,  когда видит
животное, которое собирается убить и съесть; эта лихорадка стара, как мир.
     "Я не  стану есть вас, - думал он, - но, клянусь  Богом, я буду убивать
вас".
     А из  тумана возникали все  новые  и  новые солдаты. Господи... Впереди
тонкая цепочка  саперов  в матерчатых шляпах, утыканных  ветками со  свежими
листьями, винтовки наперевес, глаза шарят по сторонам дороги - полная боевая
готовность. Следом плотной  колонной пехотный взвод,  тоже готовый  в  любой
момент вступить  в  бой; солдаты в фуражках и плетеных шляпах,  с  нагрудной
амуницией, в зеленых чехословацких ботинках "батя", с автоматами АК-56 и без
всяких других отличительных признаков. Командиры взвода идут впереди, следом
за  ними,  сбившись в  тесную  кучку,  поспешает  группа  управления;  знаки
различия на грязном обмундировании не разглядеть.
     Такого вы никогда не видали. Северовьетнамский пехотный  батальон  идет
вперед  быстрым  шагом,  почти  бегом,  минуя  ключевую  местность,  идет  в
сомкнутом строю,  не растягиваясь на четыре  тысячи  метров, не  бросаясь на
землю, чтобы поспешно выкопать окопы,  в  которых можно будет  отсидеться до
темноты.  Пилоты никогда  такого  не  видели,  фотографы  никогда  этого  не
снимали. СВА, черт бы побрал их холодные  профессиональные души,  достаточно
быстры, достаточно  ловки,  достаточно  дисциплинированны  и умны  для того,
чтобы  так передвигаться. Они передвигались по  ночам, маленькими  отрядами,
которые потом собирались вместе, они передвигались по туннелям или свободным
от бомбежек территориям Камбоджи или Лаоса, всегда очень осторожно, ничем не
рискуя, зная наверняка, что чем дольше они будут пускать кровь американскому
зверю, тем лучше будут становиться их шансы. Возможно, такого зрелища еще не
видел ни один американец.
     Командир изо всех  сил  подгонял их, делая  упор на то, что они  смогут
выдержать непогоду, стереть с лица земли "Аризону" и спокойно уйти восвояси.
Скорость была его  самым  главным союзником,  а вторым  - холодная дождливая
погода. Дождь начал усиливаться, под ногами снова зачавкала жидкая скользкая
грязь, но это  не останавливало северовьетнамцев, которые как будто вовсе не
замечали этого. Не сбавляя шага, они шли вперед.
     Боб немного приподнял голову в  своем укрытии  и принялся  высматривать
через  прицел  офицера,  радиооператора,  гранатометчика  с  РПГ,  сержанта,
командира  пулеметного  расчета.  Цели одна за другой проплывали перед  ним,
разрезанные на четыре части  перекрестьем прицела. Его никогда не  тревожила
мысль  о том,  что он собирается убивать людей: его  образ мышления сложился
таким образом, что он думал лишь о том, что готовится стрелять.
     Наконец  выбор  был  сделан: ты,  братец. Офицер,  моложавый,  с  тремя
звездочками капитан-лейтенанта, идущий  во главе пехотного взвода. Он  будет
первым  номером,  следующий  выстрел  в  радиста, а  затем  податься  влево,
одновременно  передергивая затвор, поймать парня в сбруе "чи-ком" и с РПД-56 на плече, свалить  его и сматываться. Таков
был план, а любой план лучше, чем отсутствие плана.
     Перекрестье  редфилдовского  прицела  чуть  заметно  опустилось,  затем
медленно поползло  вверх, ухватило первую мишень  и уже больше не  отпускало
его, а стрелок  сделал  глубокий  вдох, медленно,  сквозь зубы,  выпустил из
груди  половину воздуха, дал винтовке замереть  в  полной неподвижности, еще
раз  напомнил себе о том, куда он переведет прицел после выстрела,  попросил
Бога  смилостивиться  над  всеми снайперами и  почувствовал,  как  спусковой
крючок легко и плавно подался под указательным пальцем правой руки.


Глава 13


     - До-о-о-о-оброе у-у-у-утро, Вьетнам, - донесся бодрый мужской голос из
портативного  приемника   капитана  Тэни,  -  и  привет  всем  вам,   парни,
находящиеся под дождем. Должен признаться,  друзья,  что у меня есть для вас
кое-какие не  слишком хорошие новости. Похоже, что старый мистер  Солнце все
еще не собирается возвращаться из самоволки. Так  что погода в самый раз для
вас, кожаные шеи.  Сегодня  никто не
намерен  прекращать дождь. Впрочем, это будет очень полезно для  цветов,  и,
возможно, мистер "Виктор Чарльз" сегодня останется дома, потому что вряд  ли
мама выпустит его в такую погоду играть на улице.
     - Ну и идиот, - сказал капитан Тэни, заместитель командира "Аризоны".
     -  Погода  должна  перемениться  вечером или  ночью,  потому  что  зона
высокого  давления, образовавшаяся над Японским морем,  похоже, мчится к нам
как...
     - Дело дрянь, - сказал Пуллер.
     Зачем  он  заставил себя слушать  все  это? Когда переменится,  тогда и
переменится.
     Стоя у парапета возле своего командирского блиндажа, он поглядел вокруг
на  серый  в слабом  свете  туман, который,  клубясь,  заполнял всю  долину,
сколько хватал глаз.
     Может  быть,  ему следовало  поставить  там наблюдательный пост,  чтобы
узнать заранее о подходе 803-го?
     Но он  больше не контролировал холмы, так  что поставить наблюдательный
пост значило бы послать людей на верную смерть.
     Снова заморосил  мелкий  и  холодный  дождь.  Вьетнам! Почему здесь так
холодно? За минувшие восемь лет он провел в сельских местах немало  дней, но
никогда еще не чувствовал такого холода, как сейчас.
     - Неважные дела, сэр, - сказал Тэни.
     - Да, Тэни, хуже некуда.
     - Как вы думаете, когда они доберутся сюда?
     - Вы имеете в виде Хуу  Ко? Да  он уже здесь. Он  наверняка гнал их без
остановки  всю ночь под дождем. Он  совсем не дурак. Он  хочет разделаться с
нами прежде, чем заработают наши с воздуха.
     - Да, сэр.
     - Вы подготовили рапорт о боеприпасах, капитан?
     -  Да,  сэр.  Мейхорн  только  что закончил  подсчеты.  У  нас осталось
двенадцать тысяч  патронов 5, 56  миллиметра, еще пара тысяч  0, 30-дюймовых
патронов  для   карабина.  Очень  мало  гранат,  семьдесят  девять  лент  7,
62-миллиметровых патронов для пулеметов. И ни одной клейморовской мины.
     - Бог ты мой.
     - Я  приказал Мейхорну раздать 7, 62-миллиметровые пулеметные ленты, но
пулеметов  у нас всего пять, и я  не могу  как следует  прикрыть ни одно  из
направлений. Мы  можем сформировать резервную  группу с  одним из пулеметов,
чтобы  можно  было быстренько  подскочить в  атакуемый  сектор,  но если  он
навалится сразу в двух или более местах то собачке конец.
     - Так  он  и  поступит,  - холодно сказал  Пуллер.  - Именно  так  он и
действует. Собачке и впрямь конец.
     - Вы  знаете, сэр, у некоторых из коротышек здесь,  в лагере, семьи.  Я
думал...
     - Нет, - перебил его Пуллер. - Если вы сдадитесь, Хуу Ко убьет их всех.
Именно  так он  и действует.  Так  что  нам остается держаться,  молиться  о
перемене погоды  и, если  не будет другого выхода, идти  врукопашную с этими
подонками.
     - А что, сэр, в шестьдесят пятом тоже было так плохо?
     Пуллер  взглянул  на Тэни; тому было около  двадцати пяти лет,  хороший
молодой  капитан Специальных сил,  уже отбывший здесь один полный срок. Но в
шестьдесят  пятом году он  был  всего  лишь  школьником-хулиганом.  Как  ему
рассказать? Да и вообще, кто помнит, что и как тогда происходило?
     - Так  плохо  никогда  не  было,  потому  что нас  всегда прикрывали  с
воздуха, а  вокруг торчало множество артиллерийских  баз.  До  сих  пор  мне
никогда не приходилось чувствовать,  что  меня  поимели, да еще в  настолько
извращенной форме. То же самое  получится,  если хоть кто-нибудь  из людей с
той  стороны  доберется  до  вас,  капитан. Так что пусть  это будет уроком.
Убирайтесь отсюда и уводите своих людей. Вам понятно?
     - Мне понятно, сэр.
     -  Ладно, тогда соберите  командиров взводов и пулеметных команд на мой
командный пункт к пятнадцати часам и...
     И тут они оба что-то услышали.
     - Что это такое?
     - Это похоже на...
     Тот же  звук раздался  снова.  Одиночный винтовочный выстрел,  громкий,
очевидно калибра 0, 308, несколько раз прокатился эхом по долине.
     - Что за черт? - удивился Тэни.
     - Это снайпер, - отозвался Пуллер.
     Они  ждали.  Все было тихо. Потом послышался третий выстрел,  и  Пуллер
сумел определить вид оружия:
     - Стрельба слишком редкая для М-14. Он стреляет из магазинной винтовки,
а это значит, что он морской пехотинец.
     -  Морской  пехотинец? Но  какого черта он делает  здесь, на  индейской
территории?
     - Я не знаю, кто этот парень, но похоже, что он занят добрым делом.
     И тут раздался дикий треск автоматов, сухой стрекот "чи-ком" 7, 62 х 39
миллиметров то и дело прорезали очереди АК.
     Через некоторое время пальба стихла.
     - Паршиво, - сказал Тэни. - Такое впечатление, будто они его прижучили.
     Снайпер выстрелил снова.
     -  Давайте-ка  включим  PRC-77  и попробуем  что-нибудь  узнать  из  их
переговоров, - сказал Пуллер. - Они должны вопить об этом, как сумасшедшие.
     Пуллер, его  заместитель, сержант Блэс,  а  с ними  И Док, предводитель
южновьетнамцев, спустились в блиндаж.
     -  Камерон,  -  окликнул  Пуллер  своего штабного  сержанта,  -  как ты
думаешь, в PRC-77 осталось еще хоть немного сока?
     - Да, сэр.
     -  Давай-ка  быстренько   пробежимся  по  эфиру.  Постарайся  подцепить
вражеские частоты. Они совсем рядом, так что у тебя не должно быть проблем.
     -  Есть, сэр. Только, сэр, если появятся  самолеты  и нам нужно будет с
ними разговаривать...
     -  Самолеты  сегодня не  появятся, Камерон. Сегодня точно.  Зато, может
быть, появится кто-то другой.
     Камерон присоединил к  PRC-77 антенну,  высунувшись  из двери,  быстрым
движением закинул ее на земляную крышу, щелкнул выключателем и начал крутить
настроечные диски.
     -  Они  обычно  работают  на двенадцати сотнях, -  сказал он, торопливо
пробираясь  через  эфир,  но   пока  что  не  поймал  ничего,  кроме  треска
статических  разрядов  да осточертевшей  военно-морской радиостанции, громко
восторгавшейся тем, как флотская команда расколошматила в баскетбол Академию
военно-воздушных сил и...
     - Вот оно!
     - Да, - согласился Пуллер, наклоняясь поближе. - А ты не мог бы сделать
немного погромче?
     - Это они, сэр, ведь правда? - спросил Тэни.
     - О да, да-а,  да-а, - сказал  предводитель И Док.  Он был одет в форму
майора  южновьетнамской армии с одним отличием - красным племенным шарфом на
шее. -  Етта о'ни, о'ни! - Это был веселый  маленький человек с почерневшими
зубами и неистощимым стремлением к войне, не боявшийся буквально ничего.
     -  Док, вы  разбираете, что они говорят? - спросил  Пуллер.  Он неплохо
понимал  по-вьетнамски,  но все-таки  недостаточно. Он  улавливал  отдельные
слова:  "атака",  "мертвый",  "остановка",  но  никак  не  мог проследить за
спряжениями  и временами глаголов; они, казалось, описывали мир, который  он
не м