-  с  широкой улыбкой
объяснил сержант.
     - Великолепно! - воскликнул Донни. - А я примерно так же.
     - Уписаться  можно! Ну скажи, какого  черта  ты так  настаивал  на этой
прогулке?
     - Немножко загордился, подумал, что от меня может быть толк.
     - С  такими мыслями ты можешь в любой, причем самый неподходящий момент
сыграть  в  ящик. Ладно, давай поищем какое-нибудь  бревно или  что-нибудь в
этом роде.
     Они  побрели  по  скользкому  берегу   реки   и  вскоре  наткнулись  на
разбомбленную  деревню.  Боевые   вертолеты   и  "фантомы"  сработали  здесь
по-настоящему хорошо: в сотворенном  несколько дней назад аду не мог  выжить
никто. Не уцелело ни одного  строения,  лишь  валялись  обгорелые  сломанные
бревна   да   кучи   головешек;   почва  повсюду   почернела   от   размытой
непрекращающимся  дождем  золы. Земля была  изрыта множеством воронок, среди
которых бросались в глаза пятна  выжженной  травы  и  кустов  - здесь  горел
напалм,  убивающий всех  и вся, на  что попадал.  Валялся  на  боку пробитый
пулеметной  пулей  кухонный  котел;   отверстие  развернуло  наружу  длинные
металлические  лепестки. Несмотря  на дождь, в  воздухе явственно  ощущалось
зловоние гари.  Не было видно  ни одного трупа, но сразу же за границей зоны
смерти виднелись несколько свеженасыпанных  могил, перед которыми, по обычаю
буддистов,  были  врыты  в   землю  дешевые  черные  кувшины  с  благовонным
тростником - подношение недавно умершим.  Два кувшина были маленькими, очень
маленькими.
     - Надеюсь,  что это были плохие парни,  - сказал Донни,  глядя на новое
кладбище.
     - Если бы мы вели эту поганую войну как следует, - отозвался Суэггер, -
то мы точно знали бы, что они плохие, потому что где-нибудь здесь, на земле,
совсем рядом, были бы  и наши люди. Но  в этом случае ничего  нельзя сказать
точно. И вообще при наших порядках, когда любое подозрительное место огнем и
свинцом  сравнивают  с  землей.  Никто  не  должен умирать  из-за того,  что
оказался в неподходящее время  в неподходящем месте,  а у какого-то чересчур
усердного пилота остался боезапас и он не  хочет возвращаться на авианосец с
таким грузом.
     Донни внимательно  посмотрел  на него.  За  пять  месяцев,  которые они
провели,  почти не  расставаясь,  Боб  никогда  еще не заговаривал  о  своем
отношении к способам ведения этой войны, о  том, чего она стоит, кто  на ней
гибнет  и почему все это происходит.  Он  все внимание  уделял  практическим
тонкостям своего  ремесла и  обучению  напарника искусству выживания:  каким
образом что делать, где укрываться, как идти по следу,  во что стрелять, как
убивать, как выполнять свою работу и возвращаться назад живым.
     - Поэтому совершенно ясно, что этого  никто никогда не узнает, - заявил
Боб. - Если, конечно, ты не расскажешь им, когда выберешься из этой  поганой
дыры. Так ведь, Свинина? Ведь у тебя новое хобби - свидетель. Точно?
     И снова эти слова  показались ему  очень знакомыми. Где  же он все  это
слышал? Что это означало? Словно он уже слышал ту  же самую  мелодию, только
исполненную на другом инструменте.
     - Я расскажу.
     - Я-то слишком глуп для  того, чтобы  разговаривать с  начальством. Оно
никогда не  станет слушать такого  простака, как я. Оно будет слушать  тебя,
мой мальчик, потому что  ты здоровый, как слон, и  специально вернулся  сюда
для того, чтобы говорить о таких вещах. До тебя дошло?
     - Дошло.
     - Вот и прекрасно. А теперь давай поищем доски и построим Ноев ковчег.
     Они порылись  в развалинах  и  вскоре  набрали семь  приличных обломков
бревен.  Боб,  в  лучших  бойскаутских  традициях, ловко  связал  их  черным
канатом, который, естественно, оказался в его рюкзаке. На плот он сложил обе
винтовки, вещмешки и амуницию, все гранаты, планшет с картами, фляги, рацию,
ракеты с ракетницей и пистолеты.
     - Ну вот. Ты на самом деле не умеешь плавать?
     - Могу немного держаться на воде.
     - Отлично.  Я  могу ровно столько же.  Поступаем так:  ты изо всех  сил
цепляешься за эту штуку и начинаешь махать ногами. Я держусь за другой конец
и делаю то же самое. Держи лицо над водой и греби, невзирая ни на что. И  ни
в коем случае не выпускай плот. Тебя подхватит течением, и станешь ты просто
еще одним  дохлым щенком, и никто  о тебе не вспомнит до тех пор,  пока твою
фамилию не нацарапают на каком-нибудь  монументе, чтобы  на нее могли гадить
голуби. А что, прекрасное будущее, скажешь нет?
     - И впрямь заманчиво.
     - Ладно, пора браться за дело, Свинина. Поздравляю тебя, ты становишься
подводником.
     Вода оказалась очень холодной, а с течением не справился бы и сам Зевс.
В первое мгновение Донни перепугался начал барахтаться  и чуть не перевернул
хрупкий  плот, и только усилия Боба с другой стороны  помогли ему удержаться
на  плаву.  Плот  косо  отплыл   от  берега,  стремительная  яростная   река
моментально подхватила его, и Донни, отчаянно  цеплявшийся обеими руками  за
веревки, которыми  Боб наскоро  связал  бревна,  чувствовал, как  его  несет
непреодолимая сила.  На  мгновение он оцепенел от холода. Его ноги бессильно
болтались, лишенные какой-либо опоры. Несмотря на полученный  приказ, он все
же окунулся с головой, вода попала ему в  горло, он закашлялся и задергался,
как тюлень.
     Вокруг него  не было  ничего, кроме воды, вода была сверху и снизу, она
бурлила вокруг подбородка и норовила вновь захлестнуть в рот, и макушка, лоб
и глаза тоже были в воде, потому что она с яростной скоростью низвергалась с
серого неба.
     -  Греби,  черт  бы тебя  побрал!  - услышал  он  вопль Боба и принялся
работать ногами, изображая нечто отдаленно напоминающее брасс. Плот, похоже,
совершенно не желал продвигаться вперед.
     Очень скоро Донни решил, что все кончено. Туман плотной  завесой закрыл
землю, и ему  показалось,  что он плывет через океан, ну, по  меньшей  мере,
через  Ла-Манш,  и что он  уже  успел  забыть,  как  и  когда  началось  это
путешествие, и  совершенно не  мог  представить  себе его  завершения.  Вода
манила  его своей  черной молчаливой  глубиной, он ощущал, как она втягивает
его  в  себя,  пытается  пробиться в  горло и  в легкие,  и эта вода  воняла
напалмом, порохом, авиационным  топливом, буйволиным  навозом,  крестьянами,
которые днем с  улыбкой продавали тебе кокаин, а ночью  с  такой  же улыбкой
перерезали   горло,   мертвыми   детьми  в   канавах,  пылающими  деревнями,
артиллерийскими  налетами по  своим,  всей  этой  проклятущей  непреодолимой
инерцией,  которую война набрала в  своем восьмилетнем разгоне, и кто он был
такой, чтобы бороться со всем этим - всего лишь простой солдат,  ланс-капрал
и бывший капрал с подозрительным прошлым, а все это казалось таким огромным,
прямо-таки колоссальным, как сама история.
     - Не  сдавайся,  черт тебя возьми!  -  донесся крик Суэггера  с другого
конца плота, и в следующее мгновение Донни понял, кто такой Боб.
     Боб был братом Трига.
     Каким-то образом Боб и Триг представляли собой чуть ли не одного и того
же  человека. Несмотря  на несхожее  прошлое,  они  были  самыми  настоящими
аристократами, запрограммированными своими генами делать то, что было не под
силу другим, вести себя геройски в тех делах, которым они посвятили жизнь, и
навсегда остаться в людской памяти. Они  были  словно Один и Зевс.  Они были
опасно  несхожи  с  другими,  они  творили  дела,  они обладали  невероятной
живучестью и жизненной  энергией. Война должна была убить их. Именно поэтому
они оба приказали ему  стать свидетелем всего того, что он сейчас видел. Это
было его работой - выжить и пропеть сагу о жизни двух безумных братьев, Боба
и Трига, которых использовала, пожрала, убила война.
     Триг был мертв. Триг взорвал себя в Висконсинском университете вместе с
каким-то  бедолагой-аспирантом, ассистентом  кафедры, которому, к несчастью,
взбрело в голову поработать  той ночью подольше. Когда тело Трига нашли, оно
было изуродовано и обожжено взрывом.
     Это на краткий миг сделало его знаменитым; газеты запестрели  огромными
заголовками:  "ВЫПУСКНИК ГАРВАРДА ПОГИБАЕТ В  РЕЗУЛЬТАТЕ  ВЗРЫВА",  "ОТПРЫСК
СЕМЕЙСТВА КАРТЕРОВ КОНЧАЕТ  С  СОБОЙ  ПРИ ПОМОЩИ БОМБЫ",  "ЛЮБИТЕЛЬ ПРИРОДЫ,
ЖИВОПИСЕЦ-ОРНИТОЛОГ ПРИНИМАЕТ МУЧЕНИЧЕСКУЮ КОНЧИНУ РАДИ ДЕЛА МИРА".
     Война  убила  Трига,  и Триг  знал, что это  произойдет.  Вот  что Триг
пытался сказать ему в тот последний вечер; теперь Донни это понял. Он должен
вернуться,  чтобы  рассказать историю  Трига и  его  безумного  брата  Боба,
которые  были сожраны, каждый  на свой собственный  лад, войной. Неужели она
все-таки когда-нибудь закончится?
     Кто-то схватил Донни за  плечо. Он сглотнул грязную воду, поднял голову
и увидел Суэггера, который буквально выдернул его из воды на берег, где он и
свалился, вытянувшись во весь рост. Его тошнило от изнеможения.
     -  Ну а  теперь гляди  в  оба, - спокойно сказал Боб. - Самолет идет на
посадку, не курить, застегнуть привязные ремни.

     * * * * *

     Покинув  размокшие берега реки, под проливным дождем они в конце концов
добрались  до горы.  Эти  горы  были  совсем невысокими. Когда Донни  жил  в
пустыне,  ему  приходилось видеть горы куда больше и  выше, на  некоторые он
даже поднимался. Суэггер сказал, что он тоже вырос в горной стране, но Донни
никогда не слышал о горах на юге, в Оклахоме,  Арканзасе или  еще каких-либо
таинственных провинциальных местах, где, по слухам, родился снайпер.
     Вершину горы  покрывал густой лес, зато подножье ее  представляло собой
голую  ровную  скалу, открытую для  обозрения с  расстояния в  несколько сот
метров. Выбирайте яд себе по вкусу.
     - О боже, - прошептал Донни, глядя на крутой склон.
     Время  дня  не  имело сейчас никакого  значения. Вроде бы были вечерние
сумерки, но с тем же успехом это мог бы быть и рассвет. Донни задрал голову,
и струи дождя хлынули ему в лицо.
     - Я хочу за ближайшие два часа добраться до середины, - сказал Боб.
     - Сомневаюсь, что смогу это сделать, - задыхаясь, прохрипел Донни.
     - Я тоже  сомневаюсь, - заверил его Боб, -  И что хуже всего, если этот
проклятый батальон,  то бишь главные силы, и впрямь находится где-то здесь и
направляется к лагерю, они наверняка выставили патрули, чтобы мальчики вроде
нас не могли неожиданно вцепиться им в волосы.
     - Я не могу, - пробормотал Донни.
     - Я тоже не могу, - повторил Суэггер. - Но это должно быть сделано, а я
что-то не вижу здесь  еще двоих  парней. Может быть, ты видишь? Как только я
их  замечу, можешь  мне  поверить, я тут же отправлю их туда вместо нас, так
точно, сэ-эр.
     - Чтоб я сдох, - проворчал Донни.
     - Ладно,  давай поговорим  о нашей  веселой  жизни. Мы смогли добраться
сюда  только потому, что  вышли во время самого  сильного  муссонного ливня.
Идти  обратно нам  придется, когда  дождь кончится и  "Виктор К." вылезет из
укрытий. Он захочет найти нас. Он наверняка захочет убить нас. Мы приперлись
в  его  проклятый  огород  без  приглашения,  и  он,  конечно,  будет  очень
недоволен. Поэтому  нам обязательно  нужно  пробраться  в лагерь Специальных
сил, или же мы,  вне  всякого сомнения, подохнем где-то в этих местах. Вот и
все, что я могу доложить о том дерьме, в котором мы застряли, так что нечего
больше трепать языком!
     Боб улыбнулся, не от радости  или предвкушения счастья, а  скорее всего
просто потому, что слишком устал для чего-то другого.
     -  Вот  бы у нас  была хоть  таблетка  декседрина, - сказал он. - Впрочем, все равно, не верю я во всю
эту гадость. Когда  возвращался из  моего второго поиска, ко мне прицепилась
обезьяна размером  с хорошую гориллу. Пришлось чертовски  повозиться,  чтобы
все-таки убить эту косматую гадину. Знаешь, это было совсем не смешно.
     Этот человек не просто был во Вьетнаме, он  сам  в некотором смысле был
Вьетнамом.  Ему  приходилось  делать  все: стрелять  из  укрытия,  совершать
набеги,  захватывать высоты,  проводить  рекогносцировки,  работать головой,
служить  советником  в  подразделениях  южновьетнамской  армии,  допрашивать
пленных,  анализировать  сведения,  участвовать в тысяче  перестрелок, убить
никто  не  знает  сколько  народу,  лежать  в  госпиталях,  разговаривать  с
генералами.  Он  был  олицетворением   всего  своего  проклятого  поколения,
собранного в шкуру  одного человека. Это  оказалось новым открытием,  хотя в
нем  не  было  ничего  удивительного:  он  был  помешан  на  скорости.  Этот
человек-символ мог принимать героин, мог болеть триппером, мог быть с ног до
головы  покрыт татуировками, мог убивать пленных. Он был Тригом,  по крайней
мере  в том смысле,  что делал все для того, чтобы выиграть войну, точно так
же как  Триг  в своей параллельной вселенной делал  все для того,  чтобы  ее
прекратить:  яростный,  неустанный  крестовый  поход  во  славу  устаревшего
понятия о том, что один человек может что-то значить.
     - Ты напоминаешь мне одного парня, - сказал Донни.
     -  Ну  да,  кого-нибудь  из тех  пустобрехов,  что  болтают  по  радио.
Наверное, Лама  или второго  - как его?  - Абнера.  Они оба из моего родного
города.
     - Нет. Можешь мне не верить, но это пацифист.
     - А-а, один  из этих комми. С длинными волосами и похож на Иисуса. Могу
голову прозакладывать, что его дерьмо не воняло.  А вот  мое воняет, и очень
даже славно, понятно, Свинина?
     - Нет.  Он был вроде тебя, тоже герой. Он был куда значительнее, чем мы
все остальные. Он был легендой.
     - А  разве, чтобы  стать легендой, не  следует  умереть? Это, по-моему,
обязательная часть работы.
     - Он мертв.
     - Сумел слишком далеко высунуть нос, демонстрируя против войны? Ну, это
и впрямь говорит об  интеллекте куда выше среднего.  И я, значит,  показался
тебе похожим на него? Сынок, у тебя, наверное, злокачественная лихорадка.
     -  Он просто  не должен был уходить. В нем совершенно не чувствовалось,
что он уйдет.
     -  Зато  во мне  это еще как чувствуется. Еще одна  операция, и я  уйду
отсюда на всю оставшуюся жизнь. Ну а теперь давай пошевеливаться.
     - И куда же?
     - Если будем выискивать дорогу, то потеряем  много  времени и наверняка
на кого-нибудь наткнемся. Так что лезем напрямик.
     - Христос!
     - Для начала поедим. Самое время для пикника. Это будет последняя пища,
которую  ты  увидишь  до  тех  пор,  пока  не выберешься  отсюда или тебя не
прикончат. Тогда уж на небесах тебе точно дадут отличный бифштекс. Вываливай
рационы, фляги, 782-й комплект. Достань лопатку. Собери  ее. С ее помощью мы
проложим себе путь, соображаешь?
     - Не очень.
     - Ну конечно, соображаешь. Делай, как я, и все станет ясно.
     Он  быстро и  ловко  освободился  от  большей  части своего снаряжения,
оставив  при  себе только оружие. Выудил из брошенного наземь пакета один из
рационов,  вскрыл  банку  и  принялся  прямо открывалкой  выгребать  из  нее
порошковую яичницу и ветчину и жадно, чавкая, поедать их.
     - Давай, время жрать. Съешь что-нибудь.
     Донни последовал его  примеру  и  в  несколько  секунд  опустошил банку
холодной, но все равно аппетитно пахнувшей свинины.
     - Когда доешь, дашь мне рацию. У меня не так много поклажи.
     - Я могу взять твою винтовку.
     -  Черта лысого ты можешь взять. К моей винтовке  не прикасается никто,
кроме меня.
     Ну конечно. Главный закон. Он вспомнил, как Суэггер разыскал его, когда
он, скучая, торчал на наблюдательном пункте в передовой караульной цепи. Шла
третья неделя его пребывания в Додж-сити.
     - Это ты Фенн?
     - Э-э... да. Э-э, сержант?..
     - Суэггер. Моя фамилия Суэггер. Я снайпер.
     У Донни на мгновение перехватило дыхание. В темноте он еле-еле различал
силуэт  человека,  говорившего  с сильным  южным  акцентом. Боб Гвоздильщик,
человек, оцененный  в  пятнадцать  тысяч пиастров  и  имеющий на своем счету
более тридцати убитых. Донни почувствовал,  что вокруг образовалась пустота:
все остальные то  ли из уважения к  Бобу Гвоздильщику, то ли из страха перед
ним поспешили раствориться в пространстве. Хотя он  не  мог разглядеть глаза
снайпера, но ощущал, что они в это время внимательно изучали его лицо.
     - Я  только  что засунул моего корректировщика в медицинскую летучку, и
он с дыркой в ноге отправился обратно в нормальный  мир, - сказал снайпер, -
так  что я ищу ему  замену. Ты стрелок дай бог каждому, у тебя самые высокие
показатели  во всем  Додж-сити,  зрение у тебя сто на сто,  ты уже имел одну
ходку сюда, заслужил медаль, так что тебе приходилось стрелять в  людей и ты
не должен  легко впадать  в панику. Впрочем, все  это  дерьмо. Ты послужил в
"Восемь-один", там ты не мог не выполнять церемониальные обязанности, а  это
значит, что у  тебя есть терпение для скрупулезной работы и готовность  быть
незаметной частью большой команды. Все это мне нужно. А тебя это интересует?
     - Меня? Я...
     - Какие есть  выгоды. Я буду снабжать тебя  бифштексами,  и бурбона  ты
сможешь пить столько, сколько в тебя войдет. Когда мы находимся на  базе, то
живем,  как короли.  Со мной  ты  можешь  забыть о такой  дряни, как  ночной
караул,  рейдовые  патрули,  передовое наблюдение,  засады  и тому подобное.
Можешь  отдыхать и  развлекаться как заблагорассудится. Теперь минусы. Минус
первый. Ты  не прикасаешься к  моей  винтовке.  Никто не прикасается к  моей
винтовке. Минус второй. Ты не употребляешь наркотиков. Как  только  я поймаю
тебя  под  кайфом,  ты тут же  отправишься  домой  под  конвоем и  проведешь
следующие  два  года в  Портсмуте.  И минус третий.  Ты никого не  называешь
желтожопым, азиатской рожей,  узкопленочным или, скажем, грязным недомерком.
Они самые  лучшие солдаты во всем мире. Они  побеждают нас и в  конце концов
победят.  Мы убиваем  их, но, клянусь  Богом, мы убиваем их с уважением. Вот
единственные  три  правила,  но  их нельзя  нарушить  и  даже  на  мгновение
усомниться в них. Или же, если  хочешь, можешь сидеть здесь, в  этом вонючем
окопе и дожидаться, пока кто-нибудь не кинет мину-другую  тебе на голову.  И
еще,  чутье мне подсказывает,  что в  каждом поганом наряде,  каждом поганом
патруле,  каждой поганой работе  по разгребанию погани  ты  всегда окажешься
первым  номером  в  списке тех, кого при  любой возможности  следует ставить
раком. Надеюсь,  что  тебе  нравится вонь  горящего  дерьма, потому что  нам
придется немало его понюхать.
     - Там, в мире,  у  меня были  кое-какие проблемы,  -  осторожно  сказал
Донни. - Мне серьезно влетело за отказ от "сотрудничества".
     - Я  видел это в твоем личном  деле. Что-то вроде невыполнения приказа,
так  ведь?  Тебя еще  и звания  лишили.  Эй, сынок, может  быть, ты  еще  не
заметил, что  здесь  не  мир,  а 'Нам? Да для меня все это плевка  не стоит,
усек? Ты выполняешь работу,  я даю тебе сто процентов и требую с тебя на сто
процентов.  Ты  можешь погибнуть, тебе придется тяжело вкалывать, но  у тебя
будет хорошее развлечение. Убивать людей  - это  прекрасное  развлечение. Ну
что? Ты со мной или как?
     - Думаю, что я с тобой.
     Не прошло и  тридцати  минут,  как  Донни  был освобожден от  наряда  и
переселился в  кубрик  разведчиков-снайперов к стафф-сержанту Суэггеру,  НКС
(низший  командный состав)  или,  как его иногда называли, НКБ (не прошедший
комиссию бог), единственному человеку во всем мире, чье слово имело для него
значение.
     До сих пор он ни разу не нарушил ни одного  из трех правил. Он проверял
на  весах  каждый  из  патронов  М-118,  которыми пользовался Суэггер, чтобы
застраховаться от  миллионной  доли  вероятности того, что  в Солт-Лейк-Сити
пропустили брак; он чистил 0, 45-дюймовый и 0,  380-дюймовый пистолеты Боба,
его  легкий автомат  и свои собственные  винтовку М-14 и  кольт; он сушил  и
начищал походные  ботинки; он стирал белье и одежду; он проверял и укладывал
снаряжение  перед  каждым  заданием;  он  полировал  линзы   телескоп