е пожелтевший от времени и  ломкий,  привлек  его
внимание. Это была первая страница  форт-смитской  газеты  "Саус-Уэстерн
таймс рекорд" за 23 июля 1955  года.  Боб  прочел  заголовок:  "ПОХОРОНЫ
ОТВАЖНОГО ПОЛИЦЕЙСКОГО". Он увидел себя, маленького  угрюмого  мальчика,
стоявшего подле убитой горем матери  в  окружении  толпы,  состоящей  из
людей  в  форме  и  в  штатском,  собравшихся  под  раскидистым   вязом.
Центральное место на фотографии  занимал  священник.  Рядом  с  могилой,
вырытой под деревом, стоял гроб. По крайней мере, могила отца укрыта  от
палящего солнца. По правую сторону застыли в  почетном  карауле  морские
пехотинцы - суровые ребята, наголо остриженные, в  белоснежных  парадных
фуражках с низко надвинутыми на лоб козырьками,  в  парадных  кителях  с
туго застегнутыми высокими воротничками, как у пуритан. Боб взглянул  на
свое изображение, но увидел нечто пухлое и расплывчатое, будто он был не
в фокусе. А он и был не в фокусе. Тот день  почти  не  отложился  в  его
памяти, хотя сейчас, глядя на фотографию, он начал кое-что  припоминать.
Мама плакала, не переставая, а у него к тому времени уже просто  иссякли
слезы. Палило солнце, речи  не  прекращались.  Организовала  похороны  и
руководила проведением  скорбного  мероприятия  женщина  по  имени  мисс
Конни, величавая, как вдовствующая королева - Мать Мужество.  Он  помнил
ее запах, помнил,  что  она  была  красивая,  сильная,  стойкая.  Но  на
фотографии ее не оказалось.
   Боб отложил газетный снимок и стал  перебирать  оставшиеся  бумаги  -
письма от официальных лиц  и  знакомых  с  выражением  соболезнования  и
лестными отзывами об отце. Среди них он нашел послания  от  командующего
Корпусом морской пехоты США; от двух  сослуживцев,  которые  утверждали,
что могут сегодня писать только потому, что отец спас им жизнь, - одному
на Иводзиме, другому - на Тараве; напыщенные выражения признательности и
сочувствия  от  начальника  полицейского  управления  штата  Арканзас  и
губернатора Арканзаса; наконец, полуграмотное письмо от некой женщины по
имени  Люсиль  Паркер,  которая  писала  матери,  что  Эрл  Суэггер  был
замечательным белым человеком, единственным из  белых,  кто  не  остался
равнодушен к ее горю и обещал помочь найти убийц дочери Ширелл.  Что  бы
это значило?
   Столько загадок, разрозненных фактов, незаконченных дел оставил после
себя отец. Как ни странно, все они умещались в небольшой коробке  из-под
обуви, служившей единственным напоминанием о человеке, который за  сорок
пять лет своей жизни сделал много добра людям.
   Это то, что надо? Эти материалы заинтересуют  того  парня?  Возможно,
Боб  решил,  что  утром  позвонит  Рассу.  Пусть  забирает   коробку   с
документами. Может, от них будет какая-нибудь польза.
   На дне оставался еще один листок. Боб взял его и стал с  любопытством
рассматривать, не сразу сообразив, что держит  в  руках,  скорей  всего,
последнюю  страницу  заключения  патологоанатома  или  записи  судебного
слушания.  Остальные  страницы,  вернее,  обрывки  страниц,  соединенные
скрепкой в левом верхнем углу, лежали отдельно. Пробежав глазами  текст,
Боб понял,  что  это  протокол  медицинской  экспертизы,  где  бездушным
профессиональным  языком  описывались  раны,  полученные  отцом.  Матери
прислали копию заключения, и, когда до нее  дошел  смысл  написанного  -
что-то вроде "транслатеральное отверстие под левым соском, расположенное
к грудине под углом 43°, вызвало  серьезные  повреждения  тканей  левого
желудочка, приведшие к летальному исходу", - она, предположил Боб, не  в
силах видеть столь бессердечную холодную писанину, разодрала протокол  в
клочки.  Почему  сохранилась  эта  страница?  Он  не   знал.   Возможно,
раскаявшись, мать  вытащила  из  мусорного  ведра  то,  что  уцелело,  и
спрятала в коробку. Смерть отца обозначила печальный закат и  ее  жизни.
Она  ненамного  пережила  его,  сломленная  горем  и  в   конце   концов
алкоголизмом.
   Значит, это единственная полностью уцелевшая страничка.  Боб,  глянув
на  нее,  увидел  часть  перечня  вещественных  доказательств  -  то  ли
баллистической  экспертизы,  то  ли  протокола   вскрытия.   Он   хорошо
разбирался в оружии,  поэтому  стал  внимательно  вчитываться  в  список
предметов, обнаруженных полицейскими на месте происшествия.
   1. Кольт 38-го калибра с  изогнутой  рукояткой,  серийный  номер  GNY
54669; в обойме осталось четыре патрона.
   Это было оружие Джимми  -  гладкий,  блестящий  пистолет,  стреляющий
пулями со сверхвысокой пробивной  силой,  от  которых  не  спасает  даже
бронежилет, пулями, которые вызывают  болевой  шок  и  убивают  наповал.
Профессиональный выбор.
   2. Четырнадцать гильз с маркировкой кольта 38-го калибра - гильзы  от
израсходованных патронов.
   Значит, Джимми стрелял четырнадцать раз - расстрелял один  магазин  и
половину второго, прежде чем отец убил его. Да, парню нравилось  палить.
Интересно,  какая  из  четырнадцати   выпущенных   им   пуль   оказалась
смертельной? Боб покачал головой. Если бы только можно было вернуться  в
тот вечер и  изменить  направление  полета  той  пули  или  чуть  раньше
поправить прицел Эрла. Может, все сложилось бы  иначе.  Но  нет:  Джимми
сделал последний выстрел, убив Эрла в момент, когда тот выпустил в  него
смертельную пулю.
   3. "Смит-Вессон" 44-го калибра особого образца 1926-го  г.,  серийный
номер SN5687300; в обойме шесть неизрасходованных патронов.
   Должно быть, оружие Буба, предположил Боб.  Оружие,  из  которого  не
было сделано ни одного выстрела.
   4. Полицейский кольт калибра 0,357 дюйма, серийный номер SNYF50873; в
барабане три патрона и три пустые гильзы.
   Оружие его отца. Здоровенный револьвер,  который  Эрл  чистил  раз  в
неделю  и  обязательно  после  того,  как  стрелял  из  него.  Вообще-то
большинство его воспоминаний об отце связано с оружием.  Отец  учил  его
стрелять, охотиться, чистить оружие, ухаживать за  ним  и  уважать  его.
Полученных уроков Боб никогда не забывал.
   5. Шесть гильз от израсходованных патронов с  маркировкой  "ремингтон
357".
   Его отец  перезаряжал  револьвер,  быстро  перезаряжал,  под  сильным
огнем, который вел по нему из полуавтоматического оружия парень, имеющий
в запасе полно патронов. Славная работа, думал Боб, лучше не бывает.
   Непрочитанным оставался только один раздел, имеющий гнетущее название
- "Извлеченные пули", Боб знал,  что  речь  идет  о  пулях,  изъятых  из
трупов. Последняя  часть  заключения  коронера  о  физическом  механизме
смерти.
   Хватит ли у него смелости дочитать до конца? Боб вздохнул. Хватит.  В
отчете указывались три "объекта", то есть три тела,  и  под  каждым  был
приведен перечень извлеченных "предметов". Ничего удивительного для себя
он не вычитал. Узнал только, что Буб был застрелен из пистолета  Джимми.
Очевидно, тот, раззадоренный перестрелкой, палил во все, что  двигалось.
Довольно типичный случай. К сожалению, в бою  частенько  случалось  так,
что солдаты погибали от пуль своих соратников.
   Наконец он дошел до того места, где перечислялись  пули,  извлеченные
из тела отца.
   Их было три.
   Две (2) деформированные  пули  (неустановленного  калибра)  в  медной
оболочке имели вес соответственно 130,2 и 130,1 грана.
   Одна  (1)   деформированная   пуля   (неустановленного   калибра)   в
металлической оболочке весила 109,8 грана.
   Боб ошеломленно смотрел  на  листок,  не  веря  своим  глазам.  Потом
перечитал предложение еще раз, и еще. Цифра не менялась. 109,8 грана.
   - Так и думала, что найду тебя здесь, - раздался голос Джулии.
   Боб вздрогнул и обернулся.
   - Да, я здесь. Предаюсь воспоминаниям.
   - Боб, ты должен помочь этому парню. Прежде всего ты поможешь  самому
себе. Ты ведь с 1955 года сердит на весь белый свет. Это надо понять.
   - И не только понять, - ответил Боб.
 
Глава 8 
 
   Эрл мчался в сумерках на машине по шоссе №88. Миновав  Борд-Кэмп,  он
доехал до своего  почтового  ящика  и  свернул  на  проселочную  дорогу,
которая вела к его дому. Эрл взял микрофон и послал сигнал вызова.
   Новости не радовали. Следователи из департамента полиции штата еще не
прибыли на участок, где лежала Ширелл  Паркер,  и,  очевидно,  доберутся
туда не раньше утра.  Шериф  мог  выделить  на  ночь  для  охраны  места
преступления  лишь  одного  человека.  Правда,  помощник  коронера   уже
приезжал и провел предварительный осмотр тела.
   - Сколько он пробыл там? - спросил Эрл по радио.
   - Десять минут.
   - Десять минут! - заорал Эрл. - Что он мог выяснить за десять минут?
   - Да будет тебе, Эрл. Ты же знаешь, мы отправимся  к  неграм  завтра,
как только уладим с Джимми. Кто-нибудь рано или поздно проболтается. Там
народ такой. Не умеют хранить секреты.
   "А если Ширелл убил кто-нибудь из белых?" - подумал Эрл
   - Ладно. Передай, что я утром сразу туда поеду, и следите, чтобы  там
никто не шастал. Мне совсем не нравится,  что  бедной  девочке  придется
лежать одной еще одну ночь.
   - Эрл, ей теперь все равно, - сказал диспетчер шерифа.
   Суэггер дал отбой.
   Какие только мысли ни лезли в голову; он старался гнать их.
   "Не теряй хладнокровия, - твердил он себе, - У тебя еще много дел".
   Но еще больше ему хотелось спать, хотелось наконец-то закончить день,
хотелось надеяться, что завтра будет лучше, чем сегодня.
   Эрл  остановился  у  дома  в  окружении   вязов,   который   когда-то
принадлежал его отцу. Низенькое, но на удивление грациозное сооружение с
белеными стенами зеленой крышей и крыльцом. За домом  висели  веревочные
качели и протекал ручей.  В  конюшне  отдыхали  четыре  добрых  скакуна.
Вокруг простирались поля площадью в двести акров - тоже  владения  Эрла.
От крыльца к нему бежал сын.
   - Папа, папа, папа, папа!
   - Ну, как  дела  у  Дэви  Крокетта,  как  поживает  папочкин  любимый
мальчик? - радостно и нежно поприветствовал сына Эрл.  Как  всегда,  Боб
был в енотовой шапке с хвостом, который  сейчас  смешно  подпрыгивал  на
затылке в такт его бегу.  Нелепая  штуковина,  думал  Эрл,  однако  дети
просто помешались на них.
   Девятилетний Боб Ли никому не доставлял неприятностей. О  таком  сыне
можно только мечтать. Он уже помогал кое в чем и довольно сносно  владел
оружием. От отца мальчик унаследовал сноровку, и в свои  девять  лет  на
удивление ловко обращался с винтовкой. Год  назад  даже  оленя  поранил.
Чтобы добить зверя, Эрлу пришлось гнаться за ним аж до гор Скотт-Каунти.
Эрл подхватил сынишку на руки и стал высоко подбрасывать.
   - Ууууууууууууууууу! - визжал мальчик.
   - Пожалуй, надо крепче держать тебя, Боб Ли, а то, чего  доброго,  на
Луну улетишь!
   Эрл опустил сына на землю.
   - Мамы нет дома, - со смехом сообщил тот. - Миссис Фенсон заболела, и
мама пошла отнести ей поесть.
   - Угу, - отозвался Эрл. Такой уж у жены характер: за всех переживает.
- Я только перехвачу бутерброд с чаем и поеду дальше.
   - Уезжаешь, папа! - разочарованно произнес Боб.  -  Тебя  никогда  не
бывает дома вечерами.
   - Завтра буду, клянусь. Мне нужно сделать одно дельце. Вот улажу  его
и устрою себе отдых. Не дуйся, сынок. Пойдем лучше  посмотрим,  что  нам
мама оставила поесть.
   Они вошли в  дом,  и  Эрл  в  мгновение  ока  соорудил  бутерброды  с
ветчиной. Открыв две банки с шипучим напитком, он отправился ужинать  на
крыльцо. Боб последовал за отцом. Они ели молча. Эрл посмотрел на  часы:
8.30. До Уолдрона и кукурузного поля около часа езды.  Он  сунул  в  рот
последний кусок и осушил банку.
   - Проводи-ка меня до машины, Боб Ли.
   - Слушаюсь, сэр, - ответил мальчик. Он  чувствовал  себя  на  седьмом
небе, когда удавалось немного побыть с отцом.
   Они дошли до машины.  Эрл  открыл  дверцу,  собираясь  сесть.  Солнце
опускалось за горизонт. Мир окутала прозрачная сумеречная тишина. Здесь,
в восточном  районе  Полк-Каунти,  горы  Уошито,  меняя  свой  привычный
рельеф,  вздымались  над  равнинным  морем,  словно  острова,   поросшие
сосновыми лесами, в которых кишела дичь. Эрл почти не занимался сельским
хозяйством, но был рад, что у него есть участок земли, на котором  можно
охотиться. Хорошую жизнь он устроил для своей семьи, думал Эрл.
   Неожиданно его захлестнула волна  горького  сожаления  и  уныния.  Он
попытался прогнать неприятные воспоминания, сосредоточившись на  идиллии
настоящего момента.
   - Веди себя хорошо, Боб Ли, -  сказал  он,  крепко  обнимая  сына.  -
Передай маме, что я очень люблю ее. Мне нужно  уладить  только  вот  это
маленькое дело, понимаешь? Потом, возможно,  я  возьму  отпуск.  Тяжелое
выдалось лето. На рыбалку пойдем, да?
   - Да, сэр.
   - У меня сюрприз для тебя. Примерно через месяц в Литл-Рок  приезжает
"Чикаго берз". Будут играть с  командой  "Нью-Йорк  джайэнтс".  Я  видел
рекламу в газете. Матч "Классический  футбол  Юга".  Состоится  десятого
сентября на стадионе "Памяти героев войны" Закажу билеты.  Они  довольно
дорогие - по три восемьдесят. Ну и что? Только представь, ты,  я,  мама,
все втроем едем в Литл-Рок, ужинаем там, смотрим игру. Нравится такое?
   - Вечером?
   - Так точно,  сэр.  Там  включают  мощные  прожекторы,  и  становится
светло, как днем.
   - Это было бы здорово,  -  восхищенно  произнес  мальчик.  Правда,  в
голосе отца ему послышалось что-то странное. - Папа, что с тобой?
   - Ничего, все замечательно, - ответил Эрл. - Я...  -  Эрл  озадаченно
помолчал, понимая, что должен дать сыну какое-то объяснение. - Я  должен
арестовать одного плохого парня. Парня, который совершил ошибку.  Дурные
люди бывают двух типов, Боб Ли. Этот парень стал  бандитом,  потому  что
захотел им стать. Он сказал: "Буду плохим" и начал творить  зло.  Теперь
он должен понести наказание. Это один тип.
   Мальчик смотрел на отца.
   - Но ты таким никогда не станешь. Люди  в  большинстве  своем  совсем
другие. Однако порой случается так, что хороший парень, вроде тебя, тоже
превращается в дурного. Это второй тип. Такой парень  говорил:  "Я  буду
хорошим", но каким-то  образом,  сам  того  не  желая,  не  задумываясь,
обманывая себя,  преступает  черту  дозволенного  и  становится  плохим,
потому что ему так легче жить. Ему не хватает мужества, времени или  еще
чего-то, чтобы осознать свою ошибку. Может быть, он даже не подозревает,
что поступает дурно. Как бы то ни было, он творит зло. Понимаешь?
   Взгляд ребенка свидетельствовал о том, что он в растерянности.
   - Ладно, когда-нибудь поймешь. А  потом  приходится  расхлебывать  ту
кашу, которую заварил. Надо все привести в порядок. Приходится  отвечать
за свои поступки. Понимаешь?
   Мальчик понуро смотрел на отца.
   - Значит,  не  понимаешь.  Но  когда-нибудь  поймешь,  я  в  этом  не
сомневаюсь. Ты вырастешь хорошим человеком и не  совершишь  тех  ошибок,
которые наделал твой несчастный, старый отец. А теперь мне пора. Передай
маме, что я люблю ее, и что вечером увидимся, слышишь?
   - Да, папа.
   Эрл сел в машину, лихо развернулся  и  отъехал  от  дома.  В  зеркале
заднего обзора он видел фигурку сына, стоявшего в свете угасающего дня с
поднятой рукой. Эрл, высунув из окна руку, махнул в ответ и, свернув  на
главную дорогу, набрал скорость.
 
*** 
 
   - Это последнее, что я помню, - сказал Боб.
   - Взмах руки? - уточнила Джулия.
   - Да. Он высунул из окна свою большую руку  и  махнул,  знаешь,  так,
коротким быстрым движением. Потом машина свернула на дорогу и исчезла. В
следующий раз я увидел  его,  когда  он  лежал  в  гробу  с  розовым  от
заморозки  лицом  и  улыбкой,  как  у  продавщицы,  а  все  взрослые  не
переставая говорили скорбные речи
   Боб замолчал, вспоминая взмах руки. В этом жесте выразился весь отец.
Короткое мужское приветствие,  посланное  мускулистой  рукой  с  большой
широкой квадратной ладонью. Три желтые нашивки, блеснувшие  в  угасающем
свете; силуэт шляпы на голове человека, отправившегося  исполнять  нечто
под названием "долг", значение которого ему, Бобу, так никто и  не  смог
объяснить.
   - Оставь меня, пожалуйста, - попросил он.
   - Как ты себя чувствуешь, дорогой?
   - Хорошо. Я просто хочу побыть немного один.
   - Я буду внизу. Позови, если понадоблюсь.
   После ухода жены Боб заплакал. Заплакал навзрыд. Впервые  с  23  июля
1955 года.
 
Глава 9 
 
   В ту ночь Расс опять  грезил  о  Лэймаре  Пае.  Кошмар,  как  всегда,
начался с довольно миролюбивой сцены. Он сидел  в  баре  "Попайз"  и  ел
жирного цыпленка с бобами. Потом появился  Лэймар,  огромный,  как  дом,
дружелюбный, как сама жизнь. Поскольку  Расс  видел  Лэймара  только  на
фотографиях, его подсознание, не отягощенное памятью встреч, каждый  раз
изобретало новые занимательные подробности внешности бандита.  Например,
в ту ночь Лэймар предстал перед ним в клоунском костюме  с  ярко-красным
шариком на носу, под которым сверкали белые  крепкие  зубы.  Всем  своим
обликом он излучал мощь и великолепие.
   Лэймар, увидев Расса, подошел к нему и спросил:
   - Ты как, крутой парень или так себе, обычный кретин?
   Для Расса это был  жизненно  важный  вопрос.  Еще  одна  проверка  на
прочность. И он уже заранее знал, что не выдержит испытания.
   Однако храбро ответил:
   - Крутой.
   Лэймар остановил на его  лице  проницательный  взгляд  злобных  глаз,
потом, прищурившись, окинул с ног до головы и вынес заключение:
   - Черта с два, парень.
   - Нет, правда, - упирался Расс с обреченностью завзятого лжеца.  -  Я
крутой, правда. Всю жизнь был крутым.
   На   щеках   под   клоунскими    румянами    проступила    бледность,
свидетельствовавшая о вспыхнувшей ярости;  зрачки  сузились  до  размера
булавочной головки, выдавая неистовое желание пустить в  ход  кулак.  Но
Лэймар обуздал свой гнев.
   - А я говорю, что ты кретин, и черт с  тобой!  -  Слово  "кретин"  он
сжевал: получилось "кртин".
   Расс съежился от страха. Лэймар  был  рослый,  сильный,  решительный,
проницательный. Он не ведал сомнений, не  испытывал  сожаления.  Словом,
по-настоящему крутой.
   - Ладно, - наконец  смилостивился  он,  -  посмотрим,  что  ты  собой
представляешь.
   Лэймар, Бог в шутовском  наряде,  махнул  рукой,  и  "Попайз"  исчез,
словно по мановению волшебной палочки. Расс вместе с  ним  перенесся  на
газон перед отцовским домом в Лотоне (штат Оклахома).  Это  был  славный
старый домик, в котором счастливо жили Расс с братом, окруженные заботой
и любовью родителей. Из трубы вился дымок (хотя во  сне  Расса  действие
происходило в разгар лета), из чего он сделал вывод, что вся семья дома.
По воле Лэймара Расс в следующую  секунду  обрел  способность  проникать
взглядом сквозь стены и теперь отчетливо видел внутренние помещения.
   Его брат Джефф  в  своей  комнате  старательно  шнуровал  бейсбольную
перчатку. Другой  мальчишка  счел  бы  подобное  усердие  пустой  тратой
времени. Но только не Джефф. Он вкладывал в  каждое  свое  движение  всю
душу, стремясь приладить перчатку таким образом, чтобы  она  не  слишком
сдавливала руку.
   Мама  Расса  и  Джеффа,  Джен,  красивая   полноватая   женщина   лет
пятидесяти,  надрывалась  у  горячей  плиты.  Мама   всегда   что-нибудь
стряпала. Ему казалось, что она кормит весь мир. Она променяла на  кухню
свое счастье, свободу, положение в обществе,  неустанно  колдуя  то  над
одним блюдом, то над другим, не ропща, не выказывая ни разочарования, ни
гнева, ни обиды. Она всю свою жизнь посвятила  семье.  Только  так  Расс
всегда и думал о матери.
   Внизу отец, в форме полицейского, возился  с  оружием.  Сколько  Расс
помнил, отец постоянно возился с оружием. Вот и сейчас он сосредоточенно
чистил револьвер, отрешившись от внешнего мира. Рядом сидела  обнаженная
молодая женщина, наблюдавшая  за  работой  его  рук.  Она  умоляла  отца
поторопиться, говорила, что устала  ждать,  на  что  тот  отвечал:  "Вот
только смажу еще затвор и пойдем отсюда".
   Наконец Расс вновь глянул на верхний этаж и увидел себя -  серьезного
мальчика