парни.  Вероятно,  последние морские  пехотинцы,  погибшие  в Дурной  Земле.
Говорят,  что   было  мощное  следствие.  Карьеры  накрылись,  полковник  и,
наверное, даже генерал слетят.  Тебе повезло,  ганни, что ты  убрался оттуда
раньше.
     Потери. Бесконечные  потери. Ничего хорошего из этого не вышло. Никаких
хэппи-эндов. Мы  поехали туда, мы пропали, мы погибли, мы вернулись домой...
к чему?
     Я чувствую  себя старым  и  измученным. Исчерпанным.  Вышвырните  меня.
Убейте  меня.  Я не  хочу жить.  Я  хочу  умереть и оказаться вместе с моими
людьми.
     - Санитар! - Я хватаю его за руку.
     - Да?
     - Убей меня. Накачай меня морфием. Прикончи меня. Вколи все, что у тебя
есть. Прошу тебя.
     - Не могу, ганни. Ты черт знает какой герой. У тебя есть все, ради чего
стоит    жить.    Ты    получишь    Военно-морской    крест.    Ты    будешь
комманд-сержант-майором Корпуса морской пехоты.
     - Мне так плохо.
     - Ладно,  ганни, я все закончил.  Дай-ка  я вколю тебе немного "майка".
Только немного, чтобы боль прошла.
     Он всаживает в меня шприц с морфием. Я снова отключаюсь и снова прихожу
в себя уже в Сан-Диего с ногой, висящей  на растяжках, и  там  мне предстоит
пробыть весь следующий год, а еще один год целиком я проведу в гипсе.
     Но теперь морфий подействовал, и, слава богу, я снова отключаюсь.

     * * * * *

     Сначала он сквозь  закрытые  веки  увидел, что в  комнате горит свет, а
потом услышал шум. Дверь распахнулась, и в комнату вошла Салли Мемфис.
     - Так и думала, что найду тебя здесь.
     - О боже, который час?
     - Мистер, сейчас  одиннадцать  тридцать утра,  и  вы должны  находиться
рядом со своей женой и дочерью, а не сидеть здесь пьяным.
     Голова Боба раскалывалась, а во рту было страшно сухо. Он потянул носом
и уловил малоприятный запах  изо рта. Он так и оставался в той же  одежде, в
которой вчера провел весь день, и  в комнате к запаху перегара примешивалась
вонь немытого мужского тела.
     Салли  энергично  расхаживала  по  комнате,  открывая шторы  на  окнах.
Снаружи ярко сияло солнце; непогода, которая, по предположениям Боба, должна
была растянуться на три дня, продолжалась меньше суток. Небо над Айдахо было
чистым,  как  голубой  алмаз.  Боб  прищурился, надеясь,  что  головная боль
прекратится, но его надежда не оправдалась.
     - Сегодня в семь утра ей прооперировали ключицу. Ты должен быть рядом с
нею. Кстати, если я не ошибаюсь, ты  должен был встретить меня в аэропорту в
девять тридцать. Помнишь?
     Салли, только  что  закончившая юридический колледж,  была  женой  Ника
Мемфиса, одного  из немногочисленных друзей Боба,  специального агента  ФБР,
который теперь заведовал  новоорлеанским  отделением  бюро.  Ей  было  около
тридцати  пяти  лет,  и  за  прожитую жизнь  она  обрела  чисто  пуританский
характер, неумолимый  и не  скрывавший своей неумолимости. Этой  осенью  она
собиралась  начать работать помощником обвинителя в офисе одного из районных
прокуроров Нового Орлеана, но все бросила и приехала сюда, так как и ее муж,
и она сама очень любили Боба.
     - У меня была плохая ночь.
     - Надо думать.
     - Это совсем не то, что тебе кажется, - возразил он слабым голосом.
     - Мне кажется, что ты упал с  телеги, но довольно  удачно, - язвительно
заметила Салли.
     - Этой ночью мне  необходимо было проделать одну важную работу. Выпивка
понадобилась  мне,  чтобы добраться  туда, куда я никак не мог  попасть иным
способом.
     -  Ты  ужасно  упрямый  человек,  Боб  Суэггер.  Мне  очень  жаль  твою
красавицу-жену, которой приходится терпеть твою твердолобость. Эта женщина -
святая. Ты же никогда не ошибаешься, ведь правда?
     - Если  говорить честно,  то я  ошибаюсь все время. Только  бы  мне  не
ошибиться на этот раз. А теперь посмотри-ка сюда.
     Он взял со стола открытую бутылку "Джим Бим" - она была на три четверти
пуста  - и  вышел в парадную дверь. Бедро у него  немного  болело. Салли шла
следом. Он вылил остатки виски на землю.
     - Ну вот, - сказал он. - Этого  не смог бы сделать ни один алкоголик. С
этим покончено,  этого  никогда  больше не  будет,  и  я  никогда больше  не
притронусь к этому зелью.
     - Если ты  не алкоголик,  то почему так напился? Ты  знаешь, что я тебе
звонила? По телефону ты показался мне совершенно безнадежным.
     - Не-а. Извини, но этого я не помню.
     - Почему же ты все-таки напился?
     -  Я должен был  вспомнить кое-что  из  того,  что  случилось  со  мной
давным-давно.  Много лет я пил, чтобы позабыть это. Потом,  когда  я наконец
протрезвел, выяснилось, что я не могу  ничего  этого вспомнить.  Так что мне
пришлось снова выйти на охоту за своими воспоминаниями.
     -  И что  же ты нашел в своем волшебном таинственном путешествии?
     - Мне пока ничего не удалось найти.
     - Но ты найдешь? - спросила Салли.
     - Я знаю, где искать ответ, - отозвался Боб после паузы.
     - И где же он должен быть?
     - Есть только одно место.
     Салли немного помолчала и наконец сказала:
     - О, могу держать пари,  что ты напал  на богатый клад. Дело становится
все лучше и лучше.
     - Угу, - подтвердил он. - Салли,  я ни за  что не хотел бы разочаровать
тебя. Этот клад и в самом деле очень богат.
     - И где же он находится?
     -  Там, куда  его спрятал русский. Куда он зарыл его  двадцать пять лет
назад. Но он находится на том же самом месте, и, ей-богу, я его откопаю.
     - Не пойму, о чем ты говоришь.
     -  Это в моем собственном бедре. Пуля, которая меня изувечила, все  еще
сидит там. Я собираюсь извлечь ее.


Глава 33


     Было темно,  но  доктор  все еще  трудился. Боб  нашел его  в хлеву  на
задворках  фермы Дженнингса, находившейся неподалеку от шоссе, которое  вело
из Холлоуэйза.  Доктора вызвали туда  к корове,  у которой случились трудные
роды. После этого ему пришлось еще осмотреть коня по имени Руфус; он был уже
в изрядном  возрасте, но Эми,  дочка Дженнингсов, его очень любила. Впрочем,
доктор заверил ее, что Руфус  в прекрасном состоянии, вот только  резвости у
него  за  последнее  время  поубавилось.  Он уже  старик,  и  к  нему  нужно
относиться с таким  же  уважением,  как  и к пожилым людям. Как, например, к
этому старику, сказал доктор, указывая на Боба.
     - Мистер Суэггер! - удивилась Эми. - А я слышала, что  вы покинули наши
края.
     -  Совершенно верно, - согласился Боб. -  Я  просто  заехал  ненадолго,
чтобы повидаться с моим добрым другом доктором Лопесом.
     - Эми, деточка, я пришлю  витаминную добавку, которую ты должна  будешь
каждое утро подсыпать Руфусу в  овес. Готов поспорить на что угодно, что это
ему поможет.
     - Спасибо, доктор Лопес.
     - Все будет в порядке,  моя дорогая. А теперь  беги домой. Я думаю, что
мистер Суэггер хотел бы поболтать со мной наедине.
     - Пока, мистер Суэггер.
     -  До свидания, дорогая, - сказал Боб вслед девочке, бегом припустившей
к дому.
     - Я-то уже подумал, что  репортеришки навсегда  выгнали тебя отсюда,  -
заметил доктор.
     - Ну, мне тоже так казалось. Эти ублюдки до сих пор разыскивают меня.
     - И где же тебе удалось спрятаться?
     - На ранчо в Айдахо, в сорока километрах от Бойсе. Но это  временно, до
тех пор, пока все не успокоится.
     - Я знал, что ты  делал на войне  серьезные вещи, но прежде не слышал о
том, что ты был героем.
     - Героем был мой отец.  А я был всего-навсего сержантом.  Я  делал свое
дело, вот и все.
     -  Что ж, значит, ты  укрылся на большой заброшенной ферме. Хотелось бы
мне, Боб, чтобы ты вернулся в эти места. По эту сторону Тусона нет ни одного
первоклассного хозяйства.
     - Может быть, и вернусь.
     -  Но,  думаю,  ты  приехал  сюда невесть  откуда  не  для того,  чтобы
поболтать о лошадях, - предположил доктор Лопес.
     - Нет, док, конечно нет. Вообще-то я только что  прилетел. В два десять
сел  в  Бойсе  на  самолет  "Америкэн",  долетел  до  Тусона,  взял напрокат
автомобиль, и вот я здесь.
     Боб объяснил, чего он хочет. Доктор недоверчиво посмотрел на него:
     - Я  не могу просто так, ни с того, ни с сего, сделать такую вещь. Хотя
бы объясни мне причины.
     -  Я чертовски  устал  оттого,  что всякий раз, когда хочу  куда-нибудь
улететь,  включается сигнал тревоги. Мне  хочется  спокойно, без  скандалов,
садиться в самолеты.
     -  Это еще не повод. Боб, я приносил  присягу и к  тому же  имею  массу
ограничений и обязательств по закону. И позволь мне напомнить еще кое о чем.
Ты не животное.
     - Собственно говоря, я животное, - возразил Боб. - Я Homo sapiens. Но я
знаю,  что   ты  лучший   ветеринар  в  этих  краях,  что  ты  прооперировал
бесчисленное множество животных и большая часть из них до сих пор продолжает
радовать  своих  хозяев.  Я  помню,  как  ты  выхаживал  пегого мерина Билли
Хэнкока, сделал ему две операции на колене, и старичок до  сих пор бродит по
холмам.
     -  Очень  уж хороший  был конь.  Спасти  такое  животное  всегда  очень
приятно.
     - А ты ведь даже не послал ему счет.
     -  Я  послал  ему множество счетов, но так  ничего и не получил по ним.
Каждые несколько месяцев  Билли высылает мне десять или пятнадцать долларов.
Так что он выплатит мне свой долг только к следующему столетию.
     - Что ж, я тоже хороший конь.  И у меня тоже проблема с ногой, и именно
поэтому я и  притащился к  тебе.  Если  я обращусь  в Администрацию по делам
ветеранов, то  мне потребуется несколько  месяцев отсылать  и получать самые
разные  бумаги.  Если я отправлюсь в частную клинику, то  мне придется долго
отвечать на множество  вопросов, потом меня привяжут к операционному столу в
большой, ярко освещенной  комнате,  после чего заставят еще несколько недель
пролежать  в палате, не  считаясь с тем, хочу я этого или  нет. А  мне нужно
проделать все сегодня же. Этой ночью.
     - Этой ночью?!
     - Мне нужно, чтобы ты разрезал меня под  местным  наркозом, вытащил эту
пакость и снова зашил дыру.
     - Боб, речь идет об очень серьезном хирургическом вмешательстве. Любому
нормальному человеку для того, чтобы восстановиться  после него, потребуется
месяц, да и то при  интенсивном медицинском обслуживании. Ты  очень долго не
сможешь прийти в себя.
     -  Док,  в  меня не раз попадали пули.  Ты  сам это знаешь.  Я  все еще
достаточно  быстро  восстанавливаюсь.  Тут все дело  в  быстроте. Я  не могу
рассказать  тебе  все, но  мне сейчас грозит  серьезная опасность.  Я должен
кое-что  выяснить,  чтобы  было  с чем  обратиться  в  ФБР.  Мне  необходимы
доказательства. И поэтому я нуждаюсь в твоей помощи.
     - О боже.
     - Я знаю, что тебе пришлось побывать там. А это крепко связывает друг с
другом таких  парней, как мы  с тобой. Мы должны помогать  друг другу, когда
можем.
     - Никто другой  ни  за что  не  согласится,  это точно, - сказал доктор
Лопес.
     -   Ты  же   был  военным  фельдшером   и,  несомненно,  видел   больше
огнестрельных ранений и имел большую практику, чем  десяток  дипломированных
хирургов. Ты знаешь, что нужно делать.
     - Да, там мне пришлось повидать немало.
     - Поганое дело всаживать пули в человека, -  сказал Боб. - Мне  никогда
уже  не стать таким, каким  я был прежде,  а  теперь,  когда я  старею, то я
чувствую, как  мое прошлое достреливает меня тем злом, которое оно причинило
моему телу и  всему существу. А ветеранская администрация не  признает такой
боли. Она просто советует жить  дальше со всем этим и каждый год увеличивает
твою нетрудоспособность на десять процентов. Так я и живу, и все мы живем со
всяким хламом, сидящим внутри, или без рук, без ног, ну и тому подобное.
     - Да, та  война  была совершенно дурацкой затеей.  И из  нее  не  вышло
ничего хорошего.
     - Полностью с тобой согласен. Я  не приперся бы к  тебе, если бы у меня
был какой-нибудь еще выход. Мне очень нужна эта пуля.
     - Ты  дурак, если считаешь,  что я  смогу гарантировать тебе  такой  же
успех и безопасность, как современная большая клиника.
     - Тебе нужно только выковырять пулю  и наложить швы. Если ты  этого  не
сделаешь, то  мне  придется заняться  этим самому,  а  у меня выйдет гораздо
хуже.
     - Боб, я  верю, что ты  так и поступишь.  Ладно,  о тебе говорили как о
выносливом и волевом сукином сыне. Надеюсь, что говорили правду, потому  что
для того, чтобы прожить ближайшие несколько дней, тебе  потребуются вся твоя
воля и выносливость.

     * * * * *

     Боб лежал на спине,  глядя в  большое зеркало, прикрепленное к потолку.
Ему  была хорошо  видна  уродливая  рана, смотреть на  которую  было  крайне
неприятно. Поразившая его пуля летела почти  параллельно  поверхности  земли
под небольшим нисходящим углом; она  пробила кожу и  ткань средней ягодичной
мышцы,  раздробила  малый  вертлуг  и,  изменив   траекторию,  вошла   почти
вертикально  вниз  в  бедренную  кость,  раздирая  по  пути  мышцы.  Входное
отверстие  пули так и не  заросло;  четко  видное, оно находилось на  том же
месте, и  его  невозможно было  ни  с чем  спутать:  канал, дыра, уходящая в
глубину бедра, пустота, окруженная уродливыми складками разрушенной плоти.
     -  Никаких  искусственных  вставок? - спросил  доктор Лопес,  тщательно
исследуя бедро.
     -  Нет, сэр,  -  ответил Боб. - Они все  восстанавливали кусками кости,
взятыми из голени моей второй ноги и посаженными  на  винты.  Кстати, должен
тебе сказать, что в холодную погоду эти винты, бывает, немного ослабляются.
     - Был полный перелом ноги?
     - Нет, сэр, только разрыв тканей вдоль пулевого канала.
     Доктор  осмотрел  внутреннюю сторону  бедра Боба,  где длинной  мертвой
заплатой выделялся тот  ужасный путь,  который отрикошетившая пуля проделала
сквозь живую плоть. Боб взглянул и отвел глаза, почему-то  ощутив себя грубо
униженным.  Операционная доктора была  безукоризненно чистой,  хотя казалась
непривычно  большой   для   человеческого  взгляда,  поскольку   большинство
пациентов Лопеса составляли  лошади, у  которых были проблемы  с глазами или
ногами. Здесь не было никого, кроме ветеринара и его пациента.
     - Ну что ж, тебе повезло, - в  конце концов  сказал  доктор  Лопес. - Я
опасался, что она  могла застрять где-то в суставе. В  таком случае я сказал
бы,  что тебе не повезло, так как ее можно было бы  достать, лишь необратимо
покалечив тебя.
     - Я везучий, - ответил Боб.
     - Да, - продолжал доктор, - я даже чувствую ее, вот она, засела ближе к
колену. Я знаю, что случилось. Они стремились  заново собрать твое бедро при
помощи трансплантатов,  а глубокая мышечная  пулевая  рана их  нисколько  не
занимала.  Они  даже не  стали искать пулю, а  просто зашили  ее. Они хотели
сохранить тебе жизнь  и подвижность и  как-то  не подумали  о том,  что тебе
придется проходить через металлодетекторы в аэропортах.
     - Ты можешь достать ее?
     - Боб,  это будет  чертовски серьезная травма.  Мне придется сделать  в
мышце  разрез  самое меньшее  в два сантиметра, чтобы добраться до бедренной
кости. Я чувствую, где она находится. Из  тебя будет хлестать кровь, как  из
раздавленного на шоссе пса. Я, естественно, зашью  тебя, но тебе потребуется
хороший долгий  отдых. Это тебе не шутки. Это, конечно, не великая операция,
но ты должен будешь  постараться поберечь ногу, не нагружать ее хотя бы пару
недель.
     - Ты сейчас же  достанешь ее. Я посплю у тебя и утром уеду. Ты сделаешь
мне хороший обезболивающий укол, и на этом все дело будет закончено.
     - Какой же ты упрямец, - заметил доктор.
     - Моя жена говорит то же самое.
     - Ну, мы с твоей женой сможем дать фору любому, кому  хоть когда-нибудь
приходилось с  тобой встречаться. Ладно,  садись. Сейчас я тебя вымою, потом
побрею. Потом я  буду мыть руки, сделаю тебе местную анестезию, и мы сделаем
все, что нужно.

     * * * * *

     Нога у Боба совершенно  онемела,  и  он  наблюдал за  происходившим  со
странным  ощущением  полнейшей  отрешенности.  Чтобы уменьшить  кровопотерю,
доктор сдавил  верхнюю часть ноги манжетой для  измерения давления. Потом он
обернул ногу  стерильными асептическими  бинтами и теперь  прямо  через  них
сделал  скальпелем  горизонтальный  разрез  глубиной  в   два   с  половиной
сантиметра и  длиной в семь  сантиметров на нижней части  внутренней стороны
правого бедра. Боб ничего  не  чувствовал. Из разреза струей ударила  кровь,
как будто была  перерезана  артерия,  но, конечно же,  ничего  подобного  не
случилось, и после того,  как бинты впитали первую кровь, она только мелкими
каплями сочилась из уродливого разреза.
     Ему   пришлось  видеть  в  жизни   очень  много  крови,   но,  пожалуй,
единственная кровь, которая ему запомнилась, была кровь Донни. Так как  пуля
пробила  сердце  и легкие, кровь сразу  же  попала  Донни  в горло,  и он  с
последними выдохами выплевывал ее. Крови было так много, что она не успевала
выливаться  через  рот  и  хлестала из носа;  можно  было  подумать, что она
вытекает  прямо  сквозь  кожу лица. Лицо Донни  казалось  разбитым, казалось
спрятанным от всех за черно-красной треугольной  повязкой,  покрывавшей  его
лицо от середины до подбородка.
     Доктор пальцами свел края разреза, а потом раздвинул его, как будто это
был кошелек для монет; затем он взял длинный металлический зонд, вставил его
в рану и начал нажимать и шевелить им.
     - Ну что, нашел?
     - Я не... Да-да, вот она, я ее зацепил. Похоже, что она капсулировалась
соединительной тканью. Наверное, так всегда бывает с давно сидящими пулями.
     Лопес  вытащил   зонд,   покрытый  свежей  кровью,  ярко  сверкавшей  в
ослепительном свете хирургических ламп, и отложил его в сторону. Взяв другой
скальпель, он разрезал мышцы глубже; снова хлынула кровь.
     - Мне придется орошать операционное поле, - сказал доктор сквозь маску.
- Я ни черта не вижу через эту проклятую кровь.
     - А что, за  тебя это может  сделать кто-то  другой? - не  без ехидства
осведомился Боб.
     Лопес в ответ лишь  хмыкнул и пустил из  большого шприца  в рану  струю
воды, так что она забулькала.
     Это было так странно: Суэггер чувствовал прикосновение воды только  как
нажим,  нисколько  не неприятный,  ему даже было немного щекотно;  он ощущал
движения  зонда в  ране, он даже почти чувствовал, как  корнцанг вытаскивает
пулю. Ощущения точно соответствовали  происходившему: доктор тащил  какую-то
штуку, которая,  совершенно очевидно, настолько  деформировалась  и вросла в
какую-то  ткань,  что  не  могла  просто  выскочить,   как  повела  бы  себя
свежестреляная пуля. Боб чувствовал все детали  операции. Он  видел открытую
рану в своей  ноге, видел  кровь,  видел, как  обтянутые  перчатками  пальцы
доктора краснели от крови, как кровь начала брызгать на халат хирурга.
     Но он  ничего не чувствовал; все это могло происходить с кем-то другим.
Это не имело к нему никакого отношения.
     И наконец Лопес легким рывком выдернул окровавленный корнцанг из раны и
показал  Бобу трофей  -  пулю,  облепленную чем-то белым  и жирным  на  вид,
похожим  на хрящ. Доктор соскоблил  это вещество скальпелем.  Пуля оказалась
искореженной после удара  о кость, ее оболочка помутнела за время пребывания
в  теле, так  что пуля  превратилась в какую-то  фигурку наподобие гриба  со
странно надетой набекрень на ножку небольшой шляпкой. Но она не  развалилась
на  куски,  она  была целой -  маленький  уродливый  перекошенный столбик из
золотистого  металла, покрывающего свинцовый сердечник, - и даже в таком вот
изуродованном  состоянии  в  ней  угадывалась ее изначальная аэродинамически
стройная форма, сходная с  очертаниями космической ракеты.  Боб видел следы,
оставленные нарезами  винтовки в те мгновения, когда пуля, вращаясь, неслась
по дулу, чтобы отправиться в полет, закончившийся в его теле.
     - Ты можешь ее взвесить?
     - Ну конечно, я буду взвешивать ее, а потом буду полировать ее, а потом
буду