нтовки. Теперь я понимаю, что это было полным сумасшествием с
моей стороны.
      -  Итак,	вы уединились и стали Генри Тороу, но уже не из
Вальдена, а из Арканзаса? - спросила Джули.
      -  Когда	у меня в руках была винтовка, я чувствовал себя
прекрасно.  Я  всегда  любил  винтовки.  Поэтому  я  решил жить
таким  образом,  чтобы	винтовки составляли основу моей жизни и
были единственным, в чем бы я нуждался. И я должен сказать, что
в общем жил неплохо.
      -  И вы были счастливы в своем трейлере там, в горах, без
людей и общения?
      -  Тогда	я  этого не понимал. Теперь, видимо, я понимаю.
Меня  вырастили,  воспитали,  а  потом приучили к тому, чтобы я
не думал о том, как я себя чувствую.
      Шел третий день с тех пор, как он пришел в себя. На землю
опускались     сумерки,     и	 солнце    заполняло	комнату
золотистооранжевыми  переливами мягкого света. Он был настолько
нежный	и  плавный,  что  все  предметы,  на  которые он падал,
приобретали   какой-то	 необыкновенный,   даже  можно	сказать
волшебный,  оттенок.  В  лучах этого ровного света ее серьезное
лицо  казалось	еще  более  красивым. Ему нравилось то, что она
своим поведением как бы невзначай, мягко и в то же время лукаво
заставляла  его  почувствовать,  каким	беззащитным  он  сейчас
выглядел.  Казалось, ей нравилось выступать по отношению к нему
ангелом-хранителем,  и	ее  глаза настолько сильно излучали это
чувство,  что  он  не  мог  долго  выдерживать ее пристального,
настойчивого  взгляда и, вместо того чтобы смотреть ей в глаза,
смотрел в раскрытое окно, туда, где на самом краю земли острые,
как зубы старого злого медведя, горы упирались своими вершинами
в  голубое небо. Он вспомнил, как смотрел на ее фотографию там,
в джунглях Вьетнама. Донни всегда носил ее с собой.
      -  Почему такие люди, как вы, всегда стремятся остаться в
одиночестве?  -  спросила  она.  - Почему вы хотите быть такими
независимыми  и  сами  выдумываете ситуации, в которых могли бы
один  на  один пойти против всех, чтобы еще раз доказать, какие
вы умные, сильные и храбрые?
      Боб ничего не ответил.
      -  Неужели  вы  не  понимаете, что этим вы ужасно мучаете
нас,   -   продолжала  она,  -	нас,  женщин?  Потому  что  все
остальные  нормальные  мужчины	безумно  хотят быть похожими на
вас. Они узнают о вас из всевозможных кинофильмов и боевиков, а
потом  начинают  вести	себя так же, как и вы, проникаясь вашей
манерой  поведения  и  вашими  привычками;  все  это напоминает
хемингуэевский	стоицизм.  Они	пытаются создать себя по вашему
образу	и  подобию,  но у них просто кишка тонка, им не хватает
вашего	упорства,  вашей  силы воли и вашего характера. Поэтому
они  просто  ерепенятся, когда видят вас, и делают вид, что они
такие  же,  как  и  вы, а мы, женщины, из-за этого постоянно их
теряем.   Знаете   ли	вы,   что  Донни  всю  свою  жизнь  был
просто-напросто трусишкой? Он был очень пугливый. Он был совсем
не герой, но он верил в вас.
      -  Не  важно,  что он был пугливый. Он делал свою работу.
Вот  и	все. Это делало его настоящим мужчиной. И он всегда был
настоящим мужчиной.
      - Я бы предпочла иметь рядом более слабовольного мужчину,
но который был бы жив и мог бы со мной спать в постели, который
был бы отцом тех детей, которых у меня никогда не было и теперь
уже,  вероятно,  никогда  не  будет.  То,  что он был настоящим
мужчиной,  ничего  хорошего мне не принесло. Это точно такая же
степень  сумасшествия,	как  и	та,  которая  заставляет бедных
индейских  юношей  кастрировать  друг  друга  в их национальный
праздник.  Ну  и  какую  радость,  спрашивается,  они  от этого
получают в своей дальнейшей жизни?
      -  Это невозможно объяснить, - сказал Боб. - Да, мэм, это
может  быть  просто  глупостью	и,  возможно, не имеет никакого
смысла.  Но,  во-первых,  меня	учили не причинять боль никому,
кроме  тех,  кто  причиняет  боль  мне	и моим близким, - я так
воспитан.  И  во-вторых, я просто выполняю свой долг так, как я
его  понимаю.  Если  я	придерживаюсь этих двух принципов, то у
меня, как правило, не бывает никаких проблем.
      Наступило   такое   глубокое  молчание,  что  можно  было
подумать, что это последняя секунда жизни перед взрывом атомной
бомбы, которая окончательно уничтожит жизнь на всей планете. Но
вместо	взрыва	атомной  бомбы	за  железными  стенами трейлера
раздался крик ребенка.
      На  ее  лице застыло какое-то непонятное ему выражение, в
глазах	появилось  совсем незнакомое, новое выражение, которого
он никогда раньше не видел. Это была боль.
      -  И  знаете,  весь  парадокс в том, что никого из нас не
интересует  такой  тип	мужчины,  я имею в виду тот тип мужчин,
которым хотите быть вы. Нам нужен тот, кто никогда не уйдет, не
оставит нас в одиночестве и утром, когда мы проснемся и откроем
глаза,	будет  рядом.  Который будет стричь траву на газончике,
приносить  домой  зарплату...  Да,  именно  такой  мужчина... Я
понимаю,  как смешно все это сейчас звучит... - призналась она,
и  вместе  с  этой  фразой  неожиданно прорвалась наружу вся ее
боль.  -  Вы  приходите...  и  я  помогаю  вам,  выхаживаю вас,
забочусь  о  вас,  прячу  вашу	машину и собираю на свою голову
массу  неприятностей,  из  которых  никогда  уже,  наверное, не
выберусь,  у меня теперь никогда не будет нормальной жизни... а
вам  все  равно.  Вам,	видите	ли, надо идти. И быть настоящим
мужчиной.
      Спустя  некоторое  время	Боб сказал: - Я бы ни за что не
пришел	сюда, если бы меня не вынудили обстоятельства. Но еще я
пришел	 сюда	потому,  что  хотел  прийти.  Давным-давно,  во
Вьетнаме, когда Донни показывал мне фотографию своей юной жены,
случались  моменты,  когда  я начинал ненавидеть его за то, что
его  ждала  такая  красивая  женщина.  Какая-то часть моей души
страстно  желала,  чтобы  вы принадлежали не ему, а мне. Но все
это  прошло, когда я увидел, какой он отличный парень, и понял,
что  он заслуживает в этом мире самого-самого лучшего. Теперь я
вижу, что у него это было.
      Она  прикоснулась к нему. Уже долгие годы ни одна женщина
-не    касалась   его	так,   чтобы   в   этом   прикосновении
чувствовалось  ее  желание. Скорее всего, так, как она, его еще
не касалась вообще ни одна женщина. О, сколько лет прошло!
      - Чего вы от меня хотите, сержант? - спросила она.
      -  Не знаю, - ответил он. - Возвращаться в прошлое всегда
так  больно  и	трудно...  Хотя,  должен  признаться, я все эти
долгие годы думал о той прекрасной женщине, которая ждала Донни
Фенна.
      - Поэтому вы мне и писали все это время?
      -  Думаю,  да. А вы просто брали и отсылали письма назад,
даже не распечатав.
      - Я знала, что если я их открою, то погибну.
      - А сейчас вы не погибли?
      -  Нет, по крайней мере, я думаю, что нет. Я знаю, на что
я  иду. Остановиться я уже не в силах. Этот путь, скорее всего,
приведет  меня	к  катастрофе,	но  у меня нет никакого желания
что-нибудь изменить.
      Он  прижал  ее  к себе. Поцелуй принес небывалое ощущение
блаженства.  Он  почувствовал,	что куда-то летит, все дальше и
дальше, растворяясь в тепле, истоме и целительном счастье. Бобу
казалось,  что это волшебное состояние будет длиться всегда, до
тех  пор,  пока  он  не  умрет.  Он был буквально сокрушен этим
гигантским   потоком   наслаждения.   В   ней	все  доставляло
наслаждение. Она сама была сплошным наслаждением. Он никогда не
мог   себе   представить,   что   женщина   может   быть  такой
великолепной. В завершение всего, как гигантский взрыв, который
невозможно  скрыть  и  невозможно  остановить, наступил оргазм.
Он  вывернул  Боба  наизнанку  и закончился серией опустошающих
спазмов.  Он летел по направлению к твердой земле, падая сквозь
этажи, задерживаясь на каждом из них на долю секунды и падая на
следующий,  а  потом еще на следующий, и так бесконечно. Он все
летел  и  летел,  удивляясь  тому,  как  далеко он оторвался от
самого себя.
      - О Боже! - произнес он.
      - О Боже мой! - сказала она.
      Шли  дни.  Днем она дежурила в больнице, и в это время он
оставался  в  трейлере	один,  читая  то, что она приносила ему
каждый	раз  после  посещения семи книжных магазинов и газетных
киосков  в  Тусоне.  Он  просил  ее  покупать  все, и она так и
делала. Он читал. Сначала события двухнедельной давности, потом
-  трех-,  четырех-... Он прочитал о покушении на Кеннеди и обо
всех  других  знаменитых покушениях на президентов. При этом он
делал  какие-то  заметки  и  записи,  стараясь проанализировать
прочитанное и выделить из всей этой массы информации главное.
      Когда  он  узнал, что герой-полицейский из Нового Орлеана
Леон  Тиммонс  был  убит  в одной из этих глупых, бессмысленных
стычек	в  густонаселенных городах, причем, как сообщалось, был
убит  грабителем  и  насильником  в  тот  момент, когда пытался
предотвратить  совершение  преступления,  это  абсолютно его не
удивило.  Он  просто  глубоко  вздохнул. Тиммонс был обречен и,
естественно,  должен  был умереть. Эти люди постепенно заметали
следы,	не  оставляя официальным представителям власти никакого
шанса  даже заподозрить их в чем-то, не говоря уже о том, чтобы
узнать о существовании их организации.
      Это  были  профессионалы.  Теперь  Бобу  уже незачем было
ехать  в  Новый  Орлеан  -  там  ему  нечего делать. Но куда?..
Этого он еще не звал.
      Однажды  вечером	"Эн-би-си" показала специальный выпуск,
посвященный  событиям  в Новом Орлеане. Он записал всю передачу
на  ее видеомагнитофон, делая при этом кое-какие пометки. Потом
он  просматривал  кассету  снова  и  снова:  все эти диаграммы,
интервью  и предположения. Но особенное внимание он уделил тому
ужасному  моменту,  когда  пуля  со  страшным  визгом  вылетела
неизвестно  откуда  и, казалось, сбила президента с ног, хотя в
действительности  его  просто  увлекла	за  собой  сила падения
другого  человека, архиепископа Роберто Лопеза, который упал на
президента,  когда пуля разорвалась у него в голове, разбрызгав
мозги и кровь в разные стороны.
      Боб  подумал,  что это был превосходный выстрел. До этого
проклятого  купола  собора  более  "ысячи двухсот ярдов, каким
бы   хорошим   ни   был   прицел,  фигура  все	равно  выглядит
расплывчато,  угол  выстрела  необычайно  сложен.  Учесть  надо
было  слишком  много обстоятельств, и тот, кто стрелял, учел их
все.
      "Вот  это  да,  -  подумал Боб, - классная работа!" Такой
выстрел  могли	бы сделать всего пять или шесть человек в мире,
причем	любой  из них рисковал бы достаточно сильно. Боб понял,
что  этот стрелок был одним из них. К тому же он был именно тем
ключиком, которым Боб смог бы открыть потайную дверцу.
      Весь  этот  план,  тщательно  продуманное оболванивание и
обольщение  Боба,  манипуляции,  увертки,  отговорки  - все это
имело  смысл лишь при наличии абсолютной уверенности в том, что
этот стрелок сможет сделать точный выстрел.
      "Отличный  выстрел",  -  подумал	Боб.  Он  думал  о  том
человеке,   который   сидел  тогда  под  куполом  собора  перед
прикрытыми  ставнями  и  спокойно ждал своей минуты. "Смог бы я
сделать такой же выстрел?" - подумал он.
      В этом он не был уверен, потому что такое мастерство было
как  раз  на  самой  грани его собственных возможностей. Кто бы
это ни был, он все равно был великим стрелком.
      Бобу  припомнились те отличные патроны 308-го калибра так
называемой   фирмы   "Экьютек",   которые  они	показали  ему в
Мэриленде,  когда  так	долго  и упорно водили за нос. Это были
очень	дорогие  патроны,  выполненные	с  большой  точностью и
знанием  дела.	Все, что касается "Экьютека", естественно, было
ложью,	но  патроны  были  настоящие.  Тот, кто их делал, знал,
как надо собирать гильзу, порох, пулю и капсюль в целый патрон,
чтобы  он  соответствовал  мировому стандарту и обладал высокой
точностью   при  стрельбе  на  большие	расстояния.  Это  знали
немногие:  производство  таких	патронов  требовало  невероятно
тонкой	обработки и терпения; нужны были специальные станки для
выполнения некоторых высокоточных операций; затворы должны были
ходить	внутри	винтовок  как часы, а стволы так отполированы и
выверены, что скорей напоминали бы бриллианты, чем оружие. Тот,
кто  делал  такие  патроны,  входил  в	элиту стрелков мирового
класса.  То  есть  не больше двадцати человек в мире знали, как
это делать.
      Теперь   винтовка.  Где  можно  взять  такую  винтовку, у
которой  бы  при  стрельбе  на тысячу двести ярдов 200-грановой
пулей  30-го  калибра  отклонение составило бы не более четырех
дюймов?  То  есть  можно  говорить  о вертикальном отклонении в
333  минуты на каждые полмили. Он знал только одного оружейного
мастера,  который  мог	бы сделать винтовку, способную на такие
чудеса;  но  для  кого?  Потом	он  вспомнил ту 70-ю модель, из
которой  стрелял  в  последний	день  на стрельбище .Экьютека",
когда  ему  пришлось повторить приблизительно такой же выстрел,
каким  был  убит  Донни.  Это  была  винтовка с таким жестким и
твердым  прикладом,  что  создавалось  впечатление,  будто  тот
сделан	из пластика, а не из дерева; затвор ходил так гладко, а
спуск  курка  был  настолько плавным, что, казалось, достаточно
было неосторожного выдоха, чтобы винтовка выстрелила сама.
      Он  вспомнил  ее	номер  - 100 000. Это была именно такая
винтовка.  Из всех 70-х моделей винчестеров было всего лишь две
или  три...  или, максимум, четыре винтовки на миллион, которые
были бы сделаны на таком высоком уровне качества.
      Кто мог владеть такой винтовкой? Потом он вдруг вспомнил,
что  кто-то  там,  на  стрельбище,  сказал ему, что хозяин этой
винтовки  выиграл  с ней чемпионат страны по стрельбе на тысячу
ярдов.
      Чем  больше  он  думал над этой проблемой, тем больше его
волновал    один   неразрешимый   вопрос,   который   постоянно
ускользал   от	 него	и  никак  не  поддавался  разгадке.  Он
единственный не вписывался в построенную схему. Это была пуля.
      Если  они  собирались  убрать только архиепископа, то они
должны	 были  знать,  что  полиция  найдет  пулю.  Пуля  имеет
отпечатки  ствола,  из	которого  она  была  выстрелена.  И эти
отпечатки     являются	  такой    же	 неотъемлемой	 частью
характеристики пули и ствола, как отпечатки пальцев у человека.
Предугадать  то,  что  пуля  попадет  в гвоздь и расплющится до
неузнаваемости, они не могли. Это был один шанс из тысячи.
      Почему  их это не волновало? Ведь это могло свести на нет
всю  операцию  и  провалить  их  план.	Если  бы пуля оказалась
несоответствующей   стволу  винтовки  Боба,  то  все  тщательно
возведенное  здание  подделки рушилось. Как-то же они все- таки
умудрились найти способ справиться с этой проблемой, и он с ней
справился.
      "Пуля", - подумал Боб.
      Тайна  этой  загадочной  пули волновала его так же, как в
свое  время  взволновало  всех знаменитое покушение на Кеннеди,
когда  пуля  размером 6,5 мм прошла через тело одного человека,
потом  через  грудь другого, пробив ему при этом еще и кисть, и
после всего этого на ней все равно нашли не подлежащие сомнению
отпечатки ствола винтовки Ли Харви Освальда.
      Что-то общее было в обоих этих случаях...
      "У них были пули, - подумал он. - У них были пули от моей
винтовки".
      Он  сам отдал им шестьдесят четыре пули, которые выпустил
из  своей  винтовки  во время стрельбы по мишеням на стрельбище
"Экьютека" в Мэриленде.
      Он откинулся на спину.
      - Боб...
      - Тс-с-с...
      - Боб, что э...
      Он взял ее за руку, чтобы успокоиться.
      Постепенно все прошло.
      - Черт побери.
      - Что?
      - Я же сам...
      И  тут  ему  в  голову  пришла невероятная мысль. Да, это
вполне	могло  быть.  Он  еще  ни  разу не слышал, чтобы кто-то
прибегал  к  этому  способу, потому что, наверное, ни у кого не
было  в  этом  надобности,  но...  это	вполне	могло быть. Уже
выстреленную  пулю  308-го  калибра  просто выкапывают из песка
целой  и  невредимой,  со  следами  отпечатков ствола и в то же
время  с теми же самыми баллистическими характеристиками, как и
у  новой  пули.  Пулю  308-го  калибра	можно заново вставить в
гильзу	магнума  "Эйч  энд Эйч" 300-го калибра, которая немного
больше	 по  размерам  и  имеет  больший  объем  для  пороха, а
следовательно,	и  большую  дальность  полета  пули. Но на этой
чертовой  пуле как-то надо было сохранить следы другого ствола.
Это  сбивало  Боба с толку до тех пор, пока он не вспомнил один
старый	способ	под  названием	"бумажный  лоскуток", благодаря
которому  можно сохранить отпечатки ствола. Пуля заворачивается
во влажную бумагу перед тем, как ее вставить в гильзу, при этом
бумага играет роль защитного покрытия. Проблема остается лишь в
том, чтобы найти винтовку с чуть большим стволом, где-то 318-го
калибра. Но и это было не сложно, на винтовке можно было просто
заменить  "родной"  ствол  на  нужный и заново выстрелить пулей
Боба.	 "Бумажный    лоскуток"    не	меняет	 баллистических
характеристик,	 а  когда  происходит  выстрел,  бумага  просто
сгорает  в  атмосфере. Таким образом пуля Боба, выстреленная из
другой винтовки, сделала свое ужасное дело.
      "О,  ты действительно гений, - подумал о нем Боб, - но...
если  ты  такой  умный,  то  почему именно я должен был рыскать
как  пес  и  вынюхивать все это для тебя? Меня привезли туда не
просто	 как  подставку;  я  действительно  все  это  продумал,
осмотрел  все  города и спланировал операцию. Но почему? Почему
ты  не	мог  этого  сделать?  Почему ты не мог объехать все эти
города сам и увидеть то же самое, что увидел я?"
      В  один  из  дней,  приведя  в  порядок отросшую за время
болезни  бороду  и  надев  солнцезащитные  очки,  Боб  поехал в
Тусон, чтобы зайти в старый оружейный магазинчик в мексиканском
районе города. Даже не посмотрев на висевшие на стене винтовки,
он  сразу  же прошел в глубь магазина, к полке, на которой, как
обычно	во  всех  оружейных  магазинах,  лежала  большая стопка
старых	журналов,  посвященных оружию: "Ганс энд аммо", "Шутинг
тайме"	 и  "Америкэн  райфлмен".  Все	эти  журналы  были  ему
практически не нужны, потому что в них были в основном картинки
и  фотографии  новых  винтовок.  Но  здесь был еще один журнал,
который   мог  быть  ему  действительно  полезен,  -  "Экьюрэси
шутинг", в котором были данные о соревнованиях, об особенностях
стендовой   стрельбы   и   о  скучных  и  занудливых  оружейных
мастерах,  умеющих  собирать  такие  винтовки, из которых можно
было  хоть  целый  день  посылать  пулю за пулей в одну и ту же
точку. Он сам выписывал этот журнал с конца семидесятых, но эти
были еще более раннего выпуска, где-то середины шестидесятых..
      Стендовая  стрельба  была  своего рода лабораторией НИОКР
для  всех стрелков. Если вы действительно серьезно относились к
этому делу, то никак не могли обойтись без стрельбы по мишеням.
Потому что все в конце концов упиралось именно в это - точность
стрельбы.  И  если  он	и  опробовал  свои патроны в каких-либо
соревнованиях,	то,  скорее  всего,  это  были	соревнования по
стендовой стрельбе. Из журнала он узнал, что свое существование
"Экьюрзси  шутинг"  начал  в качестве информационного бюллетеня
всеамериканского   клуба   стендовой   стрельбы,   который  был
образован  в  начале  пятидесятых  на  севере  штата  Нью-Йорк,
являясь   как  бы  продолжением  дела  Уоррена	Пэйджа,  Харвея
Доналдсона  и  П.0.  Аклея,  начатого ими в двадцатых-тридцатых
годах.	Эти  люди  занимались тем, что создавали единые таблицы
стрельбы,  потратив  ради  этого долгие месяцы на изнурительные
подсчеты   и   анализы	стрелковых  соревнований  прошлых  лет,
извлекая  на  свет давно забытые имена великих стрелков и такие
вышедшие  из  употребления  калибры, как 222,5 и 7Х61 "Шарп энд
харт".
      Он  скупил  все журналы и в тот же вечер засел за чтение.
Когда  он  наконец-то  дочитал последний журнал, то уже знал об
ин