азалось, эти люди
ссорились.  Что  там  было  точно, определить было трудно, но в
общем  это  выглядело так, как будто большой чернокожий избивал
маленькую белую женщину.
      -  О-о,  - протянул Пайн, - я уверен, что тут совершается
преступление. Посмотри.
      - Вот дерьмо, - сказал Тиммонс. Он засунул руку под мышку
и   вытащил  из  кобуры  знаменитую  беретту.  Двигаясь  вперед
развязной полицейской походкой, он заорал:
      -  Руки  вверх!  Полиция! Ну ты, черная скотина, прекрати
немедленно!
      Пайн  смотрел,  как  глупо  спешит  вперед  Тиммонс, и не
испытывал ни сожаления, ни печали, потому что в душе он питал к
этому  человеку только глубокое омерзение. Парочка распалась, и
теперь	они уже поодиночке смотрели на человека, который спешил
к ним с пистолетом в руке.
      -  Черт  тебя  побери!  Я  же  сказал, прекрати, - заорал
Тиммонс.
      Он  выстрелил  в	воздух	и  еще	решительней  направился
вперед,  немного  удивленный тем, что чернокожий не убежал, как
это  обычно  бывало.  Заметив,	что у негра неизвестно откуда в
руке   вдруг   тоже   появился	пистолет,  Тиммонс  на	секунду
остановился.
      -  Ну-ка	пре... - начал было Тиммонс, но в это мгновение
первая	пуля  попала  ему  в  горло,  а  через секунду вторая -
точно  под  левый глаз. Это были пули 25-го калибра, выпущенные
из какого-то полуигрушечного пистолета, из которого нельзя было
вести прицельный огонь более чем на десять футов. Но между ними
было семь.
      Тиммонс  умер, схватившись за маленькую ранку на лице, из
которой,  как  из  прорвавшейся канализационной трубы, хлестала
кровь.
      Задержавшись  только  на	секунду - чтобы перемигнуться с
Пайном,  -  чернокожий	сразу  же  скрылся. Все прошло точно по
плану. Это был Морган Стэйт, по крайней мере так его называли в
группе.  Он был правой рукой Пайна, прекрасно стрелял и имел за
плечами   немалый   опыт   хладнокровных   убийств  в  подобных
ситуациях.  В  таких делах он был незаменимым человеком. Сейчас
его  здесь уже не было. Туристка, к которой он приставал, как и
было  предусмотрено заранее, стала кричать и плакать, как бы от
побоев	и  вида  крови, хотя на ней не было ни единой царапины.
По  плану  она	должна	была  изображать невинную жертву и быть
свидетельницей	 всего	 произошедшего.  Главное  -  чтобы  был
свидетель.
      Завизжали  сирены, и уже через несколько минут в переулок
влетела первая полицейская машина. Пайн незаметно растворился в
темноте.

      Она  скупила  все  журналы,  все газеты и вообще все, что
только	можно  было  найти из прессы в Ахо, не привлекая к себе
внимания.
      Через  десять  минут  чтения  Боб  наткнулся на заметку о
смерти	Майка.	"Странно,  что	такого рода информация попала в
официальные сообщения", - подумал он.
      Боб   медленно  отложил  журнал  в  сторону  и  задумчиво
уставился  в  окно. До самого горизонта лежала освещенная ярким
светом	пустыня,  над  ней  висело  раскаленное  небо,	которое
приковывало взгляд своей бесконечностью.
      Он  так и просидел большую часть утра, размышляя над тем,
кто  же  мог  убить  Майка.  Он  пришел  к  выводу, что это мог
сделать только один человек. Естественно, для того, чтобы взять
его  винтовку из трейлера, им надо было убить Майка. Майк ни за
что не пустил бы их внутрь. Что бы ни случилось, он бы стоял до
последнего,  а если бы они попытались его отравить, то могли бы
остаться нежелательные следы или какие-нибудь другие улики.
      Он прочитал предложение еще раз:
      "Вполне  очевидно,  что,	зная  о  том,  что он не сможет
вернуться   после   своего  "подвига"  домой  и  позаботиться о
собаке,  Суэггер  выстрелил  животному	в голову патроном 12-го
калибра, а затем похоронил его в небольшой могиле".
      "Ладно, - подумал он, - жалеть будем потом, а сейчас надо
действовать".
      Но  боль	утраты	не  отпускала его. Он чувствовал, что в
глубине  души  у  него	еще теплится какая-то глупая надежда на
то,  что  когда-нибудь	он  вернется  домой  и	старый	Майк, с
радостным  визгом  бросившись  ему  навстречу,	вскинет на него
свои  грязные передние лапы и, счастливый от того, что вернулся
его  хозяин,  будет преданно заглядывать ему в глаза и лизать в
щеки.
      "Ладно,  -  снова подумал он, - ты убил моего пса. Теперь
пришла твоя очередь платить по счету".
      Он  не  спеша  прочитал  все статьи, которые только могла
найти  Джули.  Он  прочитал  их не торопясь, с начала до конца,
несколько  раз.  Лицо его не выражало никаких эмоций. Он закрыл
глаза  и  увидел  себя	голым.	Его препарировали, разобрали по
косточкам  и  вывернули  наизнанку. Для них он был не более чем
игрушкой.  Каждый  считал  своим  долгом высказать свою теорию,
идею,  замечание  или  просто мнение по поводу его поступка. Он
понял, что ничего личного у него больше нет. У него забрали его
собственное   "я",   и	 теперь   это  "я"  навсегда  перестало
существовать.
      Они  были  правы,  но... как они ужасно заблуждались! Они
все  пытались  разглядеть  его	настоящее  лицо,  а видели лишь
отражение в кривом зеркале.
      "Полученный   Суэггером	крест	"За   службу   в   ВМС"
свидетельствует  о  его  агрессивности	и  безрассудном желании
убивать.  И  одно  только это могло служить предостережением' о
возможности трагических событий, произошедших первого марта", -
писал "Тайм".
      Это  была вторая высшая награда в стране. Тогда, в долине
Ан-Лок,  он  спас сотни жизней, а теперь они выставляют его как
преступника.
      "Жестокость   вообще   была   присуща   всему   семейству
Суэггеров.  Отец  Боба,  Орл  Суэггер,	однажды утром уничтожил
три  пулеметных  расчета. Это было во время его службы на "Айво
Джима".   Затем   он   вернулся  к  такому  же	образу	жизни в
подразделениях	 по   обеспечению   законности,  где  постоянно
участвовал   в	жестоких  столкновениях,  кульминацией	которых
стала  кровавая перестрелка, в которой он убил двух человек, но
и  сам	тоже  был  смертельно  ранен  на  67-й магистрали возле
Форт-Смита".
      Они  не  обошли  стороной  даже  его отца, который честно
выполнял  свой	долг  перед  страной  и штатом, превратив его в
какого-то  помешанного	на  убийствах  маньяка.  О  том, что за
Джимми	и  Боба  Пайя  его  отец  в тот трагический вечер отдал
собственную  жизнь  и тем самым спас жизни многих других людей,
не говорилось ни слова.
      Еще  одна  статья  была  посвящена  его  тяжбе с журналом
"Месенери",  который поместил на своей обложке его фотографию с
надписью  о  том, что он самый опасный человек в Америке. В ней
рассказывалось, как хитрая старая лиса Сэм Винсент выудил из их
карманов   тридцать   тысяч  долларов,	тем  самым  громогласно
предупредив  все остальные имеющие отношение к оружию издания о
том,  чтобы  они  воздержались	от  подобных поступков. В конце
статьи	"Тайм"	сухо  ставил  точку:  "Весьма  сомнительно, что
сегодня Суэггер выиграл бы свое дело".
      Прочитав	все это, он покачал головой, думая, какими все-
таки  извращенными  могут  быть  люди.	Какие они непостоянные.
Откуда	они  такие  взялись?  Что их сделало такими? Откуда они
узнали	все  эти  подробности? Откуда они вообще все это взяли?
Неужели  есть  такая школа, которая всему этому учит? Кто, черт
побери,  дал  им  право  склонять вдоль и поперек чужую жизнь и
обсасывать  все  ее  подробности так, как им хочется? Ничего не
упустили,  везде засунули свой нос. Сфотографировали все внутри
его  трейлера.	Пролистали все его книги, удивленно заметив при
этом,  что  среди  пороха, гильз и патронов, среди классических
изданий  по стрельбе и устройству винтовок обнаружились Сассун,
Оуэн  и  Грейвс.  Но и здесь они оговорились: в сборниках якобы
была поэзия, посвященная только военной тематике. На фотографии
был  изображен	его  стеллаж  для винтовок, где каждая винтовка
стояла	на  своем  месте,  почищенная  и  смазанная.  Репортеры
выразили  недоумение  и разочарование по поводу того, что среди
них   они   не	обнаружили,  как  они  их  назвали,  "штурмовых
винтовок". В диаграмме была представлена дальность стрельбы его
основной винтовки. В мельчайших подробностях были разобраны две
его   победы   по  стрельбе  в	соревнованиях,	проводившихся в
Арканзасе.   Ниже  он  увидел  схематическое  изображение  того
выстрела,  который, как считалось, он сделал в Новом Орлеане из
дома номер 415 по улице Святой Анны возле парка Луи Армстронга.
Оно  было  разбито  на участки и проанализировано. В мельчайших
подробностях	 давались     физические    и	 баллистические
характеристики	 полета   пули,   ее  траектория  была	разбита
пунктирными  линиями  на  квадратики  до того крестика, который
обозначал столкновение пули с целью. Все выглядело убедительно,
но  все это было чушью. Он еще раз просмотрел кадры кинопленки,
на  которых  были  запечатлены	поэтапно восхождение на подиум,
падение   и  неподвижное  тело	того  человека,  которого,  как
считалось,  он	убил,  хотя  в	действительности  он  никогда в
своей  жизни даже не слышал об этом архиепископе. Целостность и
завершенность	картины   поразили   его.  Все	было  прекрасно
продумано  и  великолепно исполнено, но хуже всего было то, что
они сумели его разгадать.
      Не  те  паршивые репортеры, которые ни черта во всем этом
не  понимали,  а другие - люди из ЦРУ. И уже не имело значения,
кто  они  и  что  из  себя представляют. Они знали его изнутри.
Причем	иногда	даже  казалось, что они либо прожили его жизнь,
либо думали его головой.
      - Ты выглядишь ужасно измученным, - сказала Джули.
      -  Эти люди узнали обо мне слишком много, - признался он.
-  Меня  порой	просто	пугает,  сколько  они знают. Они сумели
понять, как я думаю...
      Он  снова  мысленно  вернулся  к	тому моменту, когда эти
подонки  пришли  к  нему и он не смог им отказать. Этот русский
снайпер  Соларатов, как он теперь понимал, скорее всего, вообще
не  существовал.  Да,  прекрасно  сработано.  Они знали все его
чувства и мысли и без труда подцепили на крючок.
      Потом из "Ньюсуик" он узнал, что тот человек, которому он
свалился  на голову на улице Святой Анны, был Ником Мемфисом из
ФБР!
      В этом имени Бобу почудилось что-то очень знакомое, с чем
он  совсем  недавно сталкивался. Мемфис... Мемфис... где он мог
слышать  это  имя  раньше?  Оно  не давало ему покоя, мучая его
воображение  и	память,  пока  он  наконец  не	вспомнил все до
мельчайших   подробностей:  Мемфис  была  фамилия  того  парня,
который в Талсе промахнулся, стреляя в грабителя банка, и попал
в  спину девушке. Боб должен был повторить его выстрел, он даже
прослушал пленку с записью того, что тогда произошло в Талсе, и
узнал, почему Мемфис допустил такую грубую ошибку. Боб вспомнил
свой  точный  выстрел  и  то, как эти парни изображали восторг,
дурача его своими штучками из липового "Экьютека".
      Интересно,  был  ли  Мемфис задействован в этой операции?
Боб   вновь   увидел  ошеломленное,  изумленное  выражение  его
широкого  лица,  круглые  глаза,  еще не успевшие испугаться от
неожиданности,	 то,   как  легко  выскользнул	из  кобуры  10-
миллиметровый  "смит",	когда он бросил его на землю, и как сам
он  тогда  с  пистолетом в руке в нерешительности какую-то долю
секунды  замешкался над поверженным фэбээровцем. Если бы он был
из  тех,  кого теперь Боб просто называл одним словом "они", то
тогда,	по  предположениям  Боба, Ник Мемфис был бы готов к его
появлению  и  ждал бы его совсем в другом месте. Кроме того, он
ни  за	что  не  оставил  бы  свою  машину незапертой, да еще с
ключами в замке зажигания. Здесь же была его фотография на фоне
здания	местного  управления  ФБР в Новом Орлеане. Под ней была
подпись, которая гласила: "Агент Мемфис, потеряв работу, спешит
к   машине".   Да,  это  был  именно  он,  явно  расстроенный и
взволнованный,	на  этот раз с каким-то стыдливым выражением на
лице.
      "Да,  ты	вляпался  по  уши,  ничего  не	скажешь,  а они
постараются  окунуть  тебя  в  это дерьмо с головой, после чего
спокойно  умоют  руки.	Ты  влип, пожалуй, не меньше, чем я", -
подумал Боб.
      Он  стал	читать	дальше,  стараясь  найти ответы на свои
вопросы. Но повсюду были только вопросы.

			     Глава 20

      "Ну вот я и в Арканзасе!" - подумал Ник.
      Он  сидел  во  временно образованном участке в Мене, штат
Арканзас,  который  размещался	в  отеле "Холидэй", и разгребал
целое  море бумаг, связанных с перемещением из Нового Орлеана в
графство  Полк	оперативной  группы.  При  этом  он  не слишком
расстраивался по поводу недавней смерти Леона Тиммонса, убитого
грабителем в Новом Орлеане в темном переулке два дня назад. Ему
было  стыдно,  что  смерть Тиммонса была ему в какой-то степени
даже  приятна, и он хотел, чтобы броские заголовки типа "ГЕРОИ-
ПОЛИЦЕИСКИЙ   СРАЖЕН   ПУЛЕЙ  НЕИЗВЕСТНОГО  БАНДИТА"  побыстрее
закончились,  потому  что его собственная некомпетентность была
составной частью всех этих историй.
      - Слушай, Ник, может, это ты укокошил бедолагу Тиммонса в
Новом  Орлеане?  -  как  всегда, с иронией спросил Хэп Фенкл. -
Знаешь, накрасил лицо черной ваксой, взял маленький, незаметный
пистолетик и - пиф-паф?
      Все  рассмеялись,  потому  что  никто не сожалел о смерти
Тиммонса, причинившего Бюро столько неприятностей.
      Ник грустно улыбнулся и ничего не ответил; он чувствовал,
что  необратимо  уже  превратился  в  общего  козла отпущения и
стал постоянным объектом для шуточек. Вдалеке за окном в мягких
лучах  послеполуденного  солнца  убегали  к  границам  Оклахомы
нахмурившиеся	зеленые  горы  Уошито.	Он  вернулся  к  своему
документу,  который  был свидетельским показанием, доставленным
из   полицейского   управления	 штата	 Нью-Мексико.  Какой-то
мототехник   сообщал,	что   видел   Боба  Снайпера  за  рулем
"мерседеса" 86-го года выпуска. Сам Боб, по словам техника, был
громадных  размеров и со страшным лицом. Это был общий для всех
докладов  элемент: все почему-то считали, что Боб был настолько
наглым	 и  самоуверенным,  что  мог  позволить  себе  спокойно
разъезжать  по	дорогам при дневном свете. Эти люди смешивали в
одну  кучу  свое  собственное  представление о Бобе и те факты,
которые  они  черпали  из  прессы.  В  результате же получались
иногда совершенно нелепые вещи.
      На всю комнату зазвонил телефон, и кто-то поднял трубку.
      - Эй, Ник, это тебя. Ник подошел к телефону:
      - Ник Мемфис слушает.
      - Ник, это Уолли Дивер.
      Ник  почувствовал,  что  сердце  в  груди  забилось  чуть
быстрее:
      - Привет, Уолли, как твои дела? Ты получил фотографии?
      -  Да-а... - протянул Уолли, и Нику не понравилась какая-
то новая интонация, появившаяся в его голосе.
      -  Это  что,  не	он?  -	быстро	спросил Ник. - Я имею в
виду...  не тот человек, с которым ты разговаривал в Картахене?
Разве	это   не   Эдуарде   Ланцман  из  Национальной	полиции
Сальвадора?
      -  Черт,	Ник.  Тут такая дьявольски неприятная вещь. Мне
жаль,  что  я  не  могу  это хоть как-то объяснить... Я не могу
рассказать  тебе...  но...  я  нe  знаю...  Я виделся с Эдуарде
только один раз на этой встрече, которая длилась всего день или
два.  Многие  знакомились  на  обеде,  уже  достаточно выпив...
поэтому  я  не	могу  сказать,	что  знаю его хорошо. Мы просто
обменялись  визитками,	ну,  ты  знаешь, полицейские всегда так
делают. Ну, а эти фотографии...
      - Что?
      -  Ник,  смерть... она никого не щадит. Может быть, это и
он,  а	может,	и  нет.  Все  может  быть.  Вероятность  всегда
сохраняется...	Может  быть,  да... Но... может, нет. А фото на
паспорте?
      - Там он не совсем похож на себя.
      - А что с побочными уликами?
      -  Ничего.  Он  нигде  не числится, нигде не проходит, по
крайней  мере  в тех источниках, до которых мы можем добраться.
Ты  же	знаешь,  что  у  меня  нет  денег,  чтобы съездить туда
разобраться.  Сальвадорцы  сообщают,  что  вообще его не знают.
Плюс еще все запросы делаются через наши официальные каналы, то
есть  через  госдепартамент,  в котором слишком много лентяев и
лжецов.
      -  Да,  именно  поэтому  я  оттуда и свалил. Ник. Слишком
много	лжецов.   Послушай,  Ник,  честно  говоря,  эта  старая
дохлятина  не  проходит  ни  по каким каналам. По совести... я,
видимо... не смогу встать перед большим жюри и...
      - Хорошо, я понял.
      - Ну и прекрасно.
      - Но скажи мне только одну вещь: могло случиться так, что
это  был  именно  он?  Ну  хоть  как-то  это  мог  быть он? Без
всяких, только для меня.
      - Да, Ник, да. Мог быть.
      - Спасибо, Уолли.
      -  Но только знаешь. Ник, я не советую тебе раздувать это
дело.
      - Конечно, - ответил Ник, - не буду. Но он понял, что уже
не сможет отказаться от своей затеи.

      Она сидела рядом и накладывала ему новые бинты.
      - Вы, наверное, незаурядный человек, сержант Суэггер. Мне
иногда	кажется,  что на земле нет такого оружия, которое бы не
испробовали  на  вашей	шкуре. Вряд ли кто еще смог бы пережить
все это.
      - Да, меня немножко пощекотали, мэм.
      -  Я  насчитала...  э-э,	четыре	пулевых  ранения.  Это,
наверное,  старые  раны. А вот эти две раны - новые. Сколько же
на  вас  всего таких отметок? Пять? Шесть? Семь? Вы напоминаете
мне кусок швейцарского сыра, сержант.
      -  Я  был  ранен	всего  три раза. Дважды - в первый свой
приезд	во  Вьетнам,  ни  разу	- во второй, и третье ранение я
получил  во  время  своего  третьего, последнего, пребывания во
Вьетнаме.  Оно	было  самым  тяжелым.  Пуля  попала  в	бедро и
превратила его в щепки. Мне склеили его каким-то чудом. Даже не
знаю, как им это удалось. Я уже думал, что всю оставшуюся жизнь
буду  прикован	к  инвалидной коляске. А вот эта старая дырка -
это не от пули.
      - А от чего?
      - Вы даже не поверите: это от карниза для занавесок.
      -  О,  это  уже новое оружие. Его применила, мне кажется,
ваша жена. Клянусь, вы дали ей для этого достаточно поводов.
      Он рассмеялся:
      - Моя тетя. Сестра моей матери. Добрая женщина. Я помогал
ей как-то по хозяйству на ферме. Это было в 1954 году. Мне было
тогда восемь лет. Тетя вешала занавески в комнате. Внезапно она
потеряла  равновесие и, падая, воткнула карниз прямо мне в бок.
Больно	почти  не  было. Крови было много, а вот боли совсем не
чувствовалось.
      - Да, я это уже поняла.
      -  Это произошло как раз перед смертью моего отца. Где-то
за  год.  Помню,  это  был  для  нас  очень  счастливый  год...
Позвольте мне вас спросить, как вы думаете, сколько еще времени
я  проваляюсь,	прежде	чем  смогу встать на ноги? Чем дольше я
здесь нахожусь, тем больше навлекаю на вас неприятностей.
      -  Думаю,  недели две-три. Не беспокойтесь. Соседи уже не
раз  видели  живущих  здесь  мужчин.  Я  многим нравлюсь в этом
квартале, но живу как-то все равно сама по себе.
      Он   грустно  кивнул  головой.  Эта  фраза  ему  явно  не
понравилась,  но он изо всех сил старался показать, что все это
его совсем не касается.
      - Ну и как долго вы вот так были?..
      - В смысле? - поинтересовался Боб.
      -   Вы   что,   не   понимаете,	о   чем  я  говорю?  Не
прикидывайтесь!  Я  имею  в виду женщин. Когда вы последний раз
были с женщиной? Женским полом!
      - А-а, это! Не помню.
      - Месяц? Год? Десять лет?
      -  Ну,  не  десять  лет.	Может  быть,  чуть больше года.
Правда, я не уверен.
      - И вы так легко могли без этого обходиться?
      -  У  меня  были	другие	дела,  которым	я уделял больше
внимания, чем этому.
      - Я вам не верю.
      Он на минуту задумался, оценивая ее слова.
      -  Я  не	нарываюсь  на комплименты, но говорят же: "Будь
проще, проще..."
      - Энн Ландерс?
      -  Нет,  -  ответил  он,	-  это	сказал	старик Тороу из
Вальдена.  Он  тоже,  как  и  я,  жил и бродил по этому свету в
одиночестве. Вот так. Я тоже хотел жить проще. Никаких желаний,
никаких  беспокойств,  никакого  сексуального голодания. Только
ви