ы
дежурного  освещения,  а  сквозь  стенки  фюзеляжа  доносился  звенящий  гул
моторов,  без  устали перемалывавших винтами ледяной  воздух. Все это  очень
напоминало Вторую мировую войну, какой-то мелодраматический  эпизод из серии
"нам сегодня прыгать с небес".
     "Я снова  в  деле, - думал Боб.  - Вот он я,  лицом к лицу  против  еще
одного подонка с ружьем. Знакомое дело".
     Но в  эту  ночь он  вовсе  не чувствовал себя счастливым. Он чувствовал
себя испуганным, напряженным, трясущимся, и ему  удавалось скрывать это лишь
потому, что бедняга Бонсон трясся намного сильнее.
     Боб посмотрел  в  хвост  самолета,  где  могучие гидравлические  рычаги
держали огромную рампу.  Через несколько минут ей предстоит разинуть  пасть,
превратиться в помост,  а  ему дадут сигнал,  он  выйдет и окажется в полной
власти  силы  притяжения.  Он  будет  падать около двух  минут.  Может быть,
парашют  сработает,  а  может  быть,  и  нет. Он не узнает  этого,  пока  не
произойдет того или другого.
     Он  постарался отогнать  эти чувства. Стоит начать  дергаться,  как  ты
возбуждаешься, начинаешь действовать небрежно  и оказываешься покойником. Не
смей думать  обо  всем  этом  дерьме. Ты просто делаешь  то, что  необходимо
сделать,  делаешь спокойно, профессионально, так, чтобы и задание выполнить,
и в живых остаться.  Не думай  о  том, другом человеке. Тебе нужно выполнить
задание. Это единственное, что имеет смысл.
     Суэггер старался не думать  ни  о Джулии, ни о человеке, который пришел
через время и пространство, чтобы убить ее ради каких-то тайн, которыми она,
возможно, обладала сама об  этом не зная.  Он  старался  не  думать  о своем
старинном враге и обо всем том, чего  лишил его этот человек. Он старался не
думать  о  высоких  материях, о геополитике, о  противостоящих  политических
системах, подобием  которых являлись  он  сам и  его  противник. Он старался
выкинуть все это из головы.
     - Сержант!
     Боб    повернулся.    К   нему   обращался    молодой   член   экипажа,
сержант-бортмеханик, которому на вид было не более пятнадцати лет.
     - Да?
     - Вы надели парашют вверх ногами.
     - О господи, - пробормотал Боб.
     - Похоже, вы все-таки не обучались на курсах парашютистов, точно?
     - Видел пару раз в кино, как парни прыгают с парашютами. А разве  этого
недостаточно?
     Мальчишка широко улыбнулся:
     - Не совсем. Вставайте, я помогу вам.
     Юному сержанту потребовалось всего  несколько  секунд  для того,  чтобы
правильно надеть  парашют на Боба. И это оказалось  очень кстати. Теперь  он
чувствовал себя намного лучше, теперь все было правильно, все было хорошо.
     - Вы знаете, что вам потребуется еще  и кислород? На такой высоте нечем
дышать.
     - Да, мне говорили.
     Юноша  принес  ему шлем из комплекта высотного  костюма для летчиков, с
пластмассовым  защитным  щитком,  кислородной  маской  и  маленьким  зеленым
баллоном.  Баллон тоже закреплялся на поясе и соединялся трубкой  со шлемом,
снабженным  плотно облегавшей череп защитной подкладкой из толстого упругого
синтетического материала.
     - Я похож на какого-то чертова астронавта, - сказал Суэггер.

     * * * * *

     Все было сделано как раз вовремя.
     Бонсон вернулся.
     В  хвосте  загудели электромоторы,  и  рампа "геркулеса"  со  скрежетом
начала опускаться. В провале стало видно темное небо.
     Бонсон  пристегнулся  к  страховочному  лееру,  чтобы  его не  высосало
наружу. Сержант-механик  напоследок еще  раз осмотрел  снаряжение  Боба, дал
разрешение   на   прыжок   и   пожелал   удачи.  После   того   как  фюзеляж
разгерметизировался,  из самолета сразу же улетучился  весь воздух,  так что
все,  кто  находился  на  борту,  тоже  надели  кислородные  маски.  Суэггер
почувствовал,  как  из  липкой  резиновой  маски, закрывавшей  его  рот  под
прозрачным  пластмассовым  щитком, в  горло  хлынул поток  воздуха. Он  имел
ощутимый резиновый вкус.
     В  сопровождении  Бонсона  Боб прошел  вдоль фюзеляжа к хвосту, который
теперь  зиял широко раззявленной пастью.  Усилившийся  ветер завывал и резко
дергал людей; температура ощутимо  понизилась. Боб чувствовал  на себе лямки
парашюта,  тяжесть  мешка  со  снаряжением,  привязанного  к  голени,  тепло
парашютного шлема. А  за стенами самолета он видел  ничто и  чувствовал, что
его вновь охватывает волнение.
     - Все хорошо? - спросил Бонсон по радио.
     Боб кивнул. Он был уже слишком стар для этого. Его ощутимо  прижимала к
полу тяжесть винтовки, оптики, ботинок, шлема, парашюта и прочей навьюченной
на него пакости. Все-таки ее было слишком много.
     - Вы все запомнили? Просто переступите через край рампы и падайте вниз.
Вы будете падать, падать, падать, а потом эта штука автоматически откроется.
Вы  можете  управлять  левыми и правыми стропами.  Впрочем, зачем я вам  это
говорю? Вам же не раз приходилось это делать.
     Боб опять молча кивнул, а Бонсон нервно шагнул вперед и снова заговорил
в свой микрофон:
     - Никаких проблем не будет.  Вы доберетесь до дома и  спасете женщин; с
вами  все будет в порядке. А мы  захватим Соларатова,  и никаких  проблем. -
Волнуясь, Бонсон часто повторял  одни  и те же слова. - Мы все  подготовили.
Как только погода чуть-чуть улучшится, выступит другая  команда;  у нас  все
под контролем.
     Боб опять кивнул.
     - Ладно, они говорят, что осталось тридцать секунд.
     - Пора идти.
     Боб медленно двинулся к зияющему провалу в хвосте самолета. Там не было
ничего, лишь чернота в проеме рампы.
     - Так, приготовьтесь, - сказал Бонсон.
     Боб приостановился,  почувствовав, как  черный воздух начал выдергивать
его из самолета. Ему стало страшно.
     - Пошел! - выкрикнул Бонсон, и Боб шагнул через край рампы в никуда.

     * * * * *

     Ники  проснулась рано, еще до  рассвета. Эта  привычка, от которой  она
никак не  могла избавиться,  появилась отчасти под влиянием  ее  собственной
бьющей через край энергии, но  в первую очередь из-за того, что ей давно уже
приходилось просыпаться в это время, чтобы кормить лошадей.
     Сегодня не нужно было спешить к  лошадям, но зато  снаружи ее дожидался
целый новый снежный мир, который необходимо было исследовать.
     Девочка накинула поверх пижамы  купальный халат, сунула ноги в мокасины
и спустилась вниз. Огонь еле тлел, но она  кинула в камин журнал, поворошила
кочергой, взметнув яркие искры, и он сразу ожил. Тогда она подошла к двери и
распахнула ее. Снаружи ворвался холодный ветер; там все еще шел снег, но уже
не так сильно.  Ники оставила  дверь открытой, поплотнее запахнула  халат  и
выбралась на крыльцо.
     Мир был завален  снегом. Все естественные  очертания были смягченными и
смазанными.  Снег  лежал повсюду:  на  изгородях,  свисая  с  них  забавными
шапками,  на  странных  холмах,  которые  недавно  были  кустарниками;  снег
громоздился на крыше сарая и на поленнице дров. Ники еще никогда  в жизни не
видела так много снега.
     У детей,  которые когда-то жили здесь,  были санки, она  своими глазами
видела  их  в сарае. И  она  знала, куда  отправится.  Слева от дома, совсем
недалеко,  была горка,  не очень крутая, но на  ней  вполне  можно было  как
следует разогнаться.
     Ники  посмотрела через темноту на  восток,  где находились невидимые за
летящим снегом горы. Она чувствовала, что надвигается какая-то перемена. Она
не могла ждать рассвета. Ждать было выше ее сил!

     * * * * *

     Соларатов наблюдал  за ребенком через  очки ночного  видения: маленькая
фигурка стояла на зеленом поле на  дне  аквариума, в  который превращала мир
электроника,  усиливающая  малейшие проблески света. Взбудораженная  снежным
искушением, девочка рано проснулась и теперь стояла на крыльце перед дверью,
маленькая зеленая капля.  В следующее мгновение  она сбежала  по ступенькам,
сгребла  обеими  руками   пригоршню   снега,  слепила  небольшой,  отчетливо
различимый круглый снежок и кинула его перед собой.
     Ожидание наконец закончилось. Соларатов  отложил НВ-очки и взял бинокль
"лейка". Он  навел  на девочку точку дальномера и нажал  на кнопку,  посылая
невидимый лазерный импульс, который мгновенно долетел до ребенка и вернулся,
чтобы сообщить точные данные. На дисплее, появившемся справа от изображения,
возникло число 557.
     Пятьсот  пятьдесят семь метров. Снайпер задумался на  секунду, вычисляя
поправку  на  боковой  снос  и снижение, а затем  поднял винтовку и навел на
девочку нужную миллиметровую отметку на  нижнем  отрезке вертикальной шкалы.
При  этом  ему  казалось,  будто он  совершает  нечто  непристойное,  но что
поделать, ему необходимо  было прочувствовать  ощущения, которые испытываешь
на этой огневой позиции.
     Точка  почти  полностью закрыла  ее  смелую маленькую  грудку.  Мускулы
снайпера,  хотя и  задеревеневшие, оставались  мощными,  и он зажал винтовку
между   мостом   из   собственных   костей  и   землей  и   с   уверенностью
профессионального  стрелка  держал  точку  на   выбранной  мишени.  Никакого
шевеления или дрожи, никаких страхов или сомнений,  которые могли бы предать
в решающий  момент.  Его  палец прикоснулся к  спусковому крючку.  Стоит ему
захотеть, палец  плавно согнется,  развив усилие в два килограмма, и девочка
навсегда расстанется с этим миром.
     Он отложил  винтовку, довольный, что у него осталось вполне  достаточно
энергии.
     Теперь ясно, что завершение работы - только вопрос времени.

     * * * * *

     В первое же мгновение Суэггер понял: дело плохо.
     Вместо того  чтобы сгруппироваться и падать вниз, как пушечное ядро, он
молотил  руками и ногами, испытывая при этом панический страх. Ему никогда в
жизни  не  приходилось прыгать с парашютом,  и  невозможность контролировать
происходящее  совершенно  ошеломила  его.  И дело тут было не  в том, что он
струсил;  просто,  когда  он  растерялся  от  незнакомого  ощущения   полной
беспомощности,  власть захватили  его самые глубинные  рефлексы. Ветер лупил
его, словно  кулаками, трепещущее тело летело вместе с этим яростным ветром,
и Боб пытался подтянуть  колени к груди и схватиться руками за щиколотки, но
никак  не  мог  совладать  с  силой  воздуха,  проносившегося  мимо него  со
скоростью сотен и сотен километров в час.
     Он заорал, но звука не было, потому что он кричал  в кислородную маску.
И все равно это был крик, безумный  вопль, вырвавшийся из его легких, словно
он был  какой-то  безмозглой  тварью, жалким  животным. Он слышал,  как  его
неузнаваемый голос отдался в шлеме.
     Никогда  прежде, ни  в одном  из сотен или тысяч боевых эпизодов Боб не
кричал. Он никогда не кричал на Пэррис-айленд или в любом из тех мест, где у
него было только два варианта - убить или умереть. Он никогда не кричал в те
ночи  перед  вылазками, когда представлял  себе то, что может  случиться  на
следующий день, и никогда  не кричал после возвращения из боя,  вспоминая те
ужасы, которые  видел, или те,  что сотворил сам, или те, что каким-то чудом
миновали его. Он никогда не кричал от печали или от гнева.
     Сейчас он орал.
     Этот крик был выражением чистой, беспримесной ярости,  бурлившей в  его
душе и вырывавшейся наружу, чтобы пропасть в колоссальном напоре воздуха.
     Он  проваливался  в   темноту,  потерянный  и  бессильный  и,  главное,
уязвимый.
     "Не  дай мне  умереть",  -  думал  он.  Весь  смысл  его  задания,  все
стремление совершить правосудие, даже чувство  отцовства - все  это  куда-то
кануло. Он падал, нечленораздельно крича и предавая все, о чем прежде думал,
во что верил, его  руки цеплялись за воздух, ноги брыкали воздух, а ощущение
невесомости делало все эти конвульсивные движения еще более бесполезными.
     "Не  дай  мне  умереть,  - думал, чувствуя слезы, катящиеся по лицу под
плексигласовым щитком шлема, и хватая ртом кислород из маски. - Прошу  тебя,
не..."
     Парашют дернулся и  раскрылся. Боб ощутил,  как что-то у него  на спине
странно изменилось, а  в  следующую долю  секунды он  наткнулся на  какую-то
стену,  но  это  был  всего  лишь  рывок  воздуха,  заполнившего  парашют  и
вырвавшего его из  пасти смерти. Он ничего не видел в темноте, но  знал, что
земля уже  очень  близка,  а затем, намного  раньше,  чем  это  должно  было
случиться,  он ударился о  твердь, и  из глаз у  него посыпались искры,  а в
голове все смешалось, когда его тело рухнуло на землю. Боб с трудом поднялся
на ноги и попытался отстегнуть парашют, который мог снова наполниться ветром
и потащить  его за собой.  Но не  успел:  парашют  надулся и  поволок его по
земле;  плексигласовый щиток  раскололся, и  Боб почувствовал,  как  по лицу
что-то резануло и потекла кровь. Одна рука онемела. Когда его волокло, мешок
со  снаряжением цеплялся  за камни и от этого нога как  будто вытянулась  на
лишних  пять  сантиметров.  Боб  вцепился  пальцами  в  сбрую,  внезапно она
расстегнулась,  и уже в  следующее мгновение  парашют, словно обрадовавшись,
вытряхнул его из своих объятий, как ненужное бремя, бросил его в снегу и сам
по себе отправился в развеселое путешествие.
     О господи, подумал Боб, отчаянно моргая и ощущая боль  во всем теле. Он
осмотрелся вокруг, но не увидел ничего мало-мальски знакомого. Сбросив шлем,
он почувствовал на  мгновение ледяной порыв ветра, вытащил из кармана  белую
маскировочную  шапку, надел  ее на  голову и развернул  снегозащитную маску.
Затем  отвязал от ноги  мешок  со  снаряжением, раскрыл его и поспешно надел
меховую  куртку и  гетры. Тепло сразу немного успокоило его. Потом он выудил
очки ночного видения, нащупал выключатель и посмотрел вокруг.
     О боже!
     Все  было не то и не так, как должно было быть. Он находился на склоне,
а не на  ровном плато,  и впереди  не было никакого ранчо и  никакого  дома,
потому что, насколько он мог видеть, никакого "впереди" вообще не было.
     Был только уходящий вниз длинный и пустой склон.
     Он оказался намного выше, чем нужно.
     Он попал в горы и понятия не имел, где находится.


Глава 47


     Джулия  видела сон.  В этом сне она, Боб и Донни были на пикнике где-то
возле  горного озера,  окруженного  прекрасной  зеленью. Все  казалось очень
реальным, но в то же  время было ясно, что это сон. Все были  так счастливы,
намного  счастливее,  чем когда-либо в своих  настоящих  жизнях. Боб и Донни
пили пиво  и  смеялись. Там был и  ее отец, и Эрл, отец Боба, которого убили
много лет назад, еще в  1955 году,  и она жарила гамбургеры на гриле,  а все
мужчины пили  пиво,  смеялись, перекидывались  мячом и  наперебой развлекали
Ники.
     Но возможно, это был не сон. Возможно, это лишь началось как сон, нечто
такое,  что  возникло  в ее подсознании,  но теперь она знала,  что способна
управлять этим  видением и  каким-то  образом попытаться сохранить его, пока
она пребывала  в серой  полосе, отделявшей сон от бодрствования. Питер  тоже
был там.  Серьезный, скромный, преданный  Питер Фаррис, который так  сильно,
так страстно был влюблен в нее. Он казался странным, потому что Боб и Донни,
оба с коротко  подстриженными волосами, были бравыми морскими пехотинцами, а
Питер выглядел  как  настоящий  хиппи в  своей  вручную окрашенной  лиловыми
пятнами  футболке,  с  лентой  на  спутанных  длинных  волосах  и  маленькой
печальной  бородкой,  как  у  Иисуса.  Питер  очень  переживал,  потому  что
чувствовал себя таким слабым рядом с двумя куда более сильными  мужчинами, и
эти  переживания,  как  ни странно, делали его страсть еще  сильнее. Как  он
любил ее! Донни  закрывал на  это глаза, потому что не в его  характере было
оскорблять чьи-то чувства. Боб, мистер Деревенщина с Юга и Лучший из Мужчин,
просто смотрел на  всех,  удивляясь их  молодой  глупости,  а его и ее  отцы
сидели рядом и от всей души над чем-то смеялись, хотя трудно предположить, о
чем  могли  разговаривать полицейский и кардиохирург, один из которых умер в
1955 году, а другой - в 1983-м.
     И там был еще кто-то.
     Он держался сам по себе, изящный молодой человек, тоже удивленный такой
концентрацией  мужественности  здесь,  на  берегах  Гитчи-Гюми или  где  там  все происходило, и  Джулии  понадобилось  некоторое
время, прежде чем она поняла, что это Триг.
     Она  видела его  два, нет, три раза. Она видела  Трига в ту ночь, когда
Питер  вытащил ее  на вечеринку в Джорджтаун,  устроенную,  как оказалось, в
доме  Трига,  в забавном  маленьком  домике,  сплошь  увешанном картинами  с
изображением птиц.  В следующий раз она видела его, когда он привез Донни  в
красном "триумфе" в парк Западный Потомак, чтобы отыскать ее перед последней
большой первомайской демонстрацией. А в третий  раз Джулия увидела его через
три ночи на ферме в Джермантауне, где он на пару с тем ирландцем укладывал в
грузовик мешки с удобрением.
     Триг, еще  один  из мальчиков, ставших жертвами вьетнамской  войны. Все
они были связаны какой-то  ужасной  цепью, навсегда переменились,  оказались
навсегда изуродованы. Никто так и не вернулся с этой войны. Донни был убит в
самый последний день  своей службы. Питер не то разбился, не то был избит до
смерти, и его  нашли спустя несколько  месяцев с переломанным позвоночником.
Трига  разорвало  в  мелкие  клочья  в  Мэдисоне,  штат  Висконсин.  И  Боб,
единственный выживший, но, возможно, наиболее изувеченный из всех, с черными
псами, терзающими  его сознание, с его потерянными годами и его ненавистью к
самому себе,  с его потребностью  снова и  снова оказываться под пулями, как
будто  он стремится  таким  путем заработать право  на смерть,  которой  так
жаждет, и наконец-то присоединиться к своим друзьям. Смерть или ПСВОСР: чего
раньше дождется Боб Ли Суэггер?
     - Мама! - послышался негромкий голос ее дочери.
     - О, моя дорогая,  -  ответила она, но это было уже не во сне, это было
здесь, в темной теплой спальне.
     Джулия  заморгала  и вышла из видения. Нет, это был не сон.  Это не мог
быть сон. Слишком уж реально для сна.
     - Мамочка, я хочу пойти покататься на санках.
     - Боже мой, детка...
     - Мама, ну пожалуйста!
     Джулия повернулась и посмотрела на часы. Было около семи.  Снаружи было
темно, и самые первые отблески восхода пока лишь угадывались.
     -  Девочка  моя, -  сказала она, - еще так рано. Снег будет лежать  еще
долго-долго.
     Все ее  тело болело, и в тех  местах,  где был  наложен гипс, ощущалось
страшное  неудобство.  Джулия  не  принимала  болеутоляющего  со  вчерашнего
вечера,  с того  момента,  когда на  середине "Поющих  под дождем"  ее  дочь
заснула, положив голову матери на колени.
     - Ну пожалуйста, мама. А то я пойду разбужу тетю Салли.
     - Не смей будить  тетю  Салли. Благослови ее бог,  она  заслужила того,
чтобы хоть  немного отдохнуть  от  Суэггеров  и  всех их  проблем.  Я сейчас
встану, маленькая. Только дай мне минутку-другую, ладно?
     - Хорошо, мамочка. Я пойду одеваться.
     Ники выбежала из комнаты.
     "Как рано, - подумала Джулия. - Просто ужасно рано".

     * * * * *

     Боб  попытался использовать приемник спутниковой навигационной системы,
но  ничего не  вышло.  Правда, его все-таки удалось  включить,  но на экране
жидкокристаллического   дисплея  были  видны  лишь  хаотически  разбросанные
красные пятна. Очевидно, прибор слишком сильно ударился  о землю при падении
и вышел из строя. Боб включил рацию и услышал в наушниках:
     -  "Боб-один", "Боб-один",  где вы, мы потеряли  контакт;  черт возьми,
Суэггер, где вы?
     Он заговорил в ответ:
     - "Боб-контроль", это "Боб-один", вы меня слышите?
     - "Боб-один",  "Боб-один",  мы  потеряли  контакт. "Боб-один",  где  вы
находитесь?
     -  Вы  меня  слышите,  "Боб-контроль",  вы  меня  слышите?  Я  передаю,
кто-нибудь меня слышит?
     - "Боб-один", "Боб-один", пожалуйста,  ответьте  контролю.  Мы потеряли
контакт.
     Дерьмо!
     Он содрал с себя рацию вместе с наушниками и лар