н - шнурок, на котором носят крест.
     _____________
     Карьеру  Яков  Бурин  сделал  себе  сам, то  есть  если  у него и  были
радетели, то  отнюдь не из родственников. В  регенстве Анны Леопольдовны был
он  на хорошем  счету  и будущее  имел  вполне  ясное,  поскольку  грелся  у
Брауншвейгской фамилии и всей ее грибницы. И  вдруг все разом изменилось. На
трон взошла Елизавета, Брауншвейгское семейство было сослано в Ригу, затем в
Холмогоры, сразу все горизонты Бурина затянуло мглой,  надежд на будущее  не
стало никаких.
     И не потому,  что  Россия не  нуждалась  в  его службе,  ей  как всегда
необходимы были энергичные  люди (нужны-то нужны, только не всегда ценила их
по достоинству горькая моя Родина).  Беда Бурина в том, что главную ставку в
жизни он делал на немцев. Он и дружбу с ними водил и благодеяния из  их  рук
получал,   и,  что  главное,  преданно  любил  и   уважал  все  курляндское,
голштинское,  прусское, одним  словом  --, не отеческое. Тут  и  уважение  к
обра-зу жизни, и к одежде, и к чистоте, и к умеренному пьянству -- сам он не
любил и боялся пьяниц. Эта любовь к иноземщине не им придумана. На всю жизнь
поразила царя Петра немецкая  слобода. Уж как ему хотелось, чтобы и в России
улицы были чисты и шпа-лерные розы цвели в палисадах. Но если людей кнутом с
утра до вечера полосовать, подгоняя их к своему счастию, розы в палисадах не
вырастут.  И еще помнить надо, что половина нашего отечества  занята  вечной
мерзлотой, на полгода вся страна засыпана  снегом, а  за ним --  то весенняя
распутица, то осенние хляби.
     С приходом к власти Елизаветы настала мода всех немцев нена-видеть. Это
наша  российская  особенность -- шарахаться из одной  крайности в другую. То
учились у  немцев,  набирались  европейской премудрости,  и много  достойных
людей с нерусскими именами соста-вили славу России, а то вдруг  стали сажать
их  в крепость, устраивать  мнимые  казни, а потом  расселять по необозримым
просторам Сиби-ри. И каждый раз -- та государыня, которая  сейчас правит, во
всем  права, а все прочие до  нее суть ошибка, обман. Забыть,  выбелить  при
Елизавете Петровне, государыне мягкой и неглупой, все связанное с правлением
Анны Леопольдовны  старались не толь-ко из книг и календарей, но и из памяти
народной.
     Вот  здесь  и  попал Бурин  в разряд  "праздношатающихся".  Более того,
угодил  в  крепость, в  которой, однако,  не задержался  надолго,  поскольку
"заложил" со зла всех прежних благодетелей. Обретя сво-боду, он, как в омут,
бросился в новую жизнь, главными составляю-щими которой стали интриги, карты
и драки.
     Дружба с графом Антоном возникла почти случайно. Они не служили вместе.
Бурин был на семь лет старше Бестужева.  Они очень разнились и  по достатку.
Граф Антон по смерти отца стано-вился одним из самых богатых людей в России,
а  Бурин жил на офицерское жалованье, кабы  не карты,,  коня  приличного  не
купишь.  Познакомились  они  в  гостиной  у  иностранного  вельможи  и,  как
говорится, сразу сошлись. Знакомство  их  случилось еще до  же-нитьбы  графа
Антона и ознаменовалось тем, что  Бурин  привез  в стельку  пьяного графа на
убогую  свою  квартиру и  до утра приводил в  чувство. Ехать  домой Бестужев
отказался категорически: папенька назиданиями изведет. Никому  другому Бурин
не оказал бы подобной услуги, но здесь -- сын канцлера, и этим все сказано.
     Мы  забыли  сказать, что у Бурина была сестра. Проживала она на руках у
бездетной  тетки,  не очень  богатой,  но  состоятельной. Скончавшись, тетка
оставила несовершеннолетней  племяннице  впол-не  приличную  сумму  денег  и
кое-какие  драгоценности.  Брат  был  назначен  опекуном  сестры,  примерной
девицы, ни плохой, ни хоро-шей. Нельзя  сказать, чтоб он ее любил, но считал
себя,  однако,  обя-занным устроить  ее  судьбу.  Благими  намерениями,  как
известно, мостят  дорогу  в  ад.  Бурин и опомниться  не  успел, как спустил
скромное состояние сестры. Драгоценности ее тоже оказались за-ложенными. Тут
и  жених,  как  на грех,  сыскался,  а где  взять  прида-ное? Даже  выкупить
драгоценности не представлялось  возможным.  Ростовщик умер,  а шустрый  его
наследник немедленно укатил за границу.
     Драгоценный  убор, главное  богатство  сестры, можно  заказать,  но где
взять денег на уплату? Граф Антон, хоть и клялся  Бурину  в  вечной  дружбе,
ссудить нужную сумму не мог. Он сам был в долгах, как в шелках, и требовал у
Бурина самого- горячего участия в своих крайне запутанных делах.
     Будучи    в   Вене    по   случаю   рождения   эрц-герцога   Леопольда,
Бестужев-младший  занял под векселя  большую  сумму денег.  Занять было  тем
более  легко,  что  некий  Гольденберг,  то  ли  купец,  то  ли ростовщик из
именитых, предлагал  любую  сумму на весьма  выгодных условиях. Вена далеко,
обеспечением служил большой  пост отца.  Граф Антон  и думать забыл об  этих
деньгах. Появление  Гольденберга  в  Петербурге  собственной  персоной  было
воистину громом сре-ди ясного неба.
     Встретились,  поговорили...  Разговор  был  вежливым, кратким и  крайне
неприятным. Гольденберг говорил об огромном уважении, ко-торое он испытывает
к  фамилии  Бестужевых,  намекал,  что  может  повременить  с  предъявлением
векселей, если граф Антон окажет ему некоторые услуги. Словом, никаких точек
над i поставлено не было, уговорились только о второй встрече.
     Все это произошло в то самое время, когда приключилась дуэль с Беловым,
и  как  только  разгневанный  канцлер произнес: "Я  тебя,  негодяя, в ссылку
отправлю!", граф  Антон  немедленно отбыл  на  дальнюю мызу "Воробьи". Уж  в
загородном-то имении Гольденберг должника  никак не достанет! Однако достал,
разыскал и  прислал с  нарочным  записку  весьма  категоричного  содержания.
Деньги  должны  были  быть  возвращены  в  начале  мая, в  противном  случае
Гольден-берг грозил большим скандалом.
     Вот тут и  измыслил граф Антон,  что на  свидание с  оным Гольденбергом
пойдет не он сам,  а  верный друг его Яков Бурин. Так часто бывает в дружбе:
один заботится, другой принимает заботу. Первый  совершенно искренне уверен,
что его дела  значительнее, неприятности серьезнее, раны больнее, а второму,
если ума достанет, ничего не  остается, как соглашаться с этим. Ума поручику
Бурину было не занимать,  а что со временем его дела станут наиважнейшими  и
Антон Бестужев будет делать ему карьеру, - он в том не сомневался. А пока...
Почему бы не поехать на маскарад и не потолковать с Гольденбергом?
     Бурин вовсе не  собирался убивать купца,  так получилось... Уж кажется,
он-то  умел  разговаривать  с  немцами,  но  немец  немцу  рознь,  этот  был
насмешлив, едок и вспыльчив.
     -- Что?  Вы  хлопочете об отсрочке платежей? Под ваше обеспе-чение? Ах,
нет... Я сразу понял, что не под ваше. А почему граф Бестужев не явился сам,
а послал столь бестолкового поверен-ного?
     Ошибка  Гольденберга  состояла  в  том,   что  он  вытащил  из  кармана
вышеозначенные  бумаги  и, тыча в них пальцем, стал объяснять Бурину условия
денежного договора.
     Рассказывая обо всем графу Антону, Бурин особо упирал на то, что  у них
на маскараде была честная дуэль. Вот он, вексель, бери, и дело с концом.
     -- А второй?-- обеспокоился граф Антон.-- Векселей было два.
     -- Я  не  знаю, где второй,--  равнодушно  отозвался Бурин и  стрельнул
глазами-углями куда-то в угол.
     Будь Бестужев меньше пьян,  он непременно  заметил бы, что  рав-нодушие
друга показное,  что  возбужден он больше обычного, руки  дрожат, а сам  все
играет со старинным кортиком -- то в стол его воткнет, то в стену бросит.
     Граф  Антон отнял  у друга кортик, он не  любил  эти  игрушки, и сказал
уверенно:
     -- Я  знаю,  где второй  вексель -- у Белова.  Этот  каналья с друж-ком
своим первым труп обнаружил. Стерво поганое, безродное... Со света сживу!
     Он еще долго бесновался,  призывая на голову Белова всевоз-можные кары,
потом затих и сказал тускло:
     - Все. Поехали в Красный кабак.


        -19-

     На фонтанной  речке в первом проулке  от Семеновского моста  в домике с
красными ставнями и огромной,  грубо  размалеванной  вы-веской,  на  которой
лихой кавалерист целился прямо в солнце,  разме-щалась  оружейная мастерская
господина  Ринальдо.  Место было бой-кое, хозяин  был знаток  в  своем деле,
однако мастерская  не пользовалась  популярностью  среди знати.  Может быть,
виной  тому  было соседство с апартаментами Ушакова, сурового  стража Тайной
канцелярии, не исключено также, что  хозяина больше помнили под именем Ивана
Поддевкина, а никакого не Ринальдо -- трудно ска-зать. Скромный труженик был
близок к разорению, однако судьба  пожалела его,  Ушаков  преставился,  а  у
Семеновского моста  вырос  постоялый  двор  под  звучным  названием  Казачье
подворье.  Вот  тут клиент с  поломанным  холодные и  горячим оружием  потек
рекой. Дела Ринальдо пошли на лад, в дневные часы у  него было полно народу.
Со  временем  оружейник  стал  не только  чинить,  клепать  и  править, но и
подторговывать оружием.
     Как-то  вечером, хороший  выдался  вечерок, теплый  и  безветрен-ный, у
вывески с кавалеристом остановился франтоватого вида;
     господин с черным футляром под  мышкой. Прежде чем  войти, он за-чем-то
заглянул в окно, внимательно осмотрел помещение и только после этого толкнул
дверь.  В  мастерской,  кроме хозяина и чернобрового,  страстного  клиен-та,
никого  не  было.   Последний   доказывал  Ринальдо,  что  сабля  его  плохо
выправлена.  В чем  был изъян,  понять  было трудно, потому что  чернобровый
рубил  саблей  воздух  перед  самым  носом  хозяина, приговаривая  капризно:
"Видишь, как плохо ходит? Нет, ты не отворачивайся! Ты сюда смотри!" В сцене
этой было что-то жутко-ватое, казалось, что  клокочущий клиент  намеревается
отсечь хозяину его круглый шишковатый нос и не делает. этого  только потому,
что неисправная сабля не может справиться дажес такой простой задачей.
     При  появлении  нового  лица оба  отшатнулись  друг  от  друга.  Хозяин
повернулся к  вошедшему,  а горячий  господин отошел  в сторонку и  принялся
внимательно рассматривать  лубочную картинку  на стене,  изображавшую  битву
галерного русского флота со шведами.
     -- Чего изволите, сударь?
     Сударь изволил отдать в починку богато изукрашенный пистолет с выпавшим
курком и стершимся колесцовым механизмом,  который давно отказался  выбивать
искру и воспламенять порох. Ринальдо взял пистолет, не  только осмотрел его,
но и ощупал, потом в нере-шительности поцокал языком.
     -- Дешевле купить новый... Франт вроде смутился.
     -- Но новые пистолеты непомерно дороги, а моя нужда в них крайне редка,
знаете ли...  Я человек невоенный. Может быть, у вас найдется пара приличных
пистолетов за умеренную цену?
     -- У него  одна рухлядь! Не верьте ему,-- раздался голос черно-брового,
который  уже  стоял  рядом,  опираясь  на  саблю  и  заглядывая  через плечо
франта.--  Он пистолеты знаете как  собирает? От одного  ствол,  от  другого
кремневой винт, скобу ставит черт знает из чего...
     Ринальдо  добродушно рассмеялся,  видно,  он  не  относился  всерьез  к
критике чернобрового.
     --  Грех  вам,  Яков  Пахомыч.  Уж  сколько  я вам всего  перечинил,  и
пистолеты,  и шпаги, и фузеи. Этот человек знает  толк в оружии,-- обратился
Ринальдо к франту. -- У него и кистени  разных видов имеются, и  перначи,  и
буздыганы!
     -- Откуда у  вас такое богатство? Сейчас это уже экзотика. Яков Пахомыч
небрежно улыбнулся.
     -- Занесла меня  нелегкая  в Москву,  и квартировал я там у ста-рушки в
Таганной     слободе.     Старушка,     вдовица     стрельца,     казненного
Петром-батюшкой,--голос  его снизился до шепота.--Так  у этой бо-гом забытой
старушки на чердаке  хранился под соломой целый  арсенал. Купил за бесценок.
Однако все оружие требует починки...
     -- Так несите,-- с готовностью сказал Ринальдо.
     -- Как бы не так! Ты ведь  меня как липу обдерешь.  Где я  тебе столько
деньжищ возьму?
     -- Ладно, починю я вам пистолет,--обратился хозяин к фран-ту.--Орнамент
больно хорош, французская работа. Канфаренный тон, правда, вытерся, позолоты
никакой  не  осталось, но  ведь  реликт!  Однако курок я  вам поставлю самый
простой.
     -- Соглашайтесь,-- немедленно отозвался чернобровый.-- Зачем вам  курок
в виде птицы? Только отвлекает внимание и режет паль-цы.  Оружие должно быть
удобным!
     -- Вы думаете? --- Франт слушал с явным удовольствием.
     -- Ну конечно! Вся эта  гравировка, чеканка, финтифлюшки вся-кие хороши
для парада. Нацепит шпагу или палаш, гарда алмазами украшена, а  сам оружием
пользоваться  не умеет! О,  глупость люд-ская! А эта  дурацкая  привычка все
совмещать! Вообразите,  у  меня есть пистолет, между  нами, в карты выиграл,
так'  он  совмещен...  с  чем  бы вы  думали?  Ни  за  что  не  угадаете!  С
чернильницей  и  подсвечником.  Пистолет  должен  стрелять,  а  здесь   экое
малоумие:  подставка  в  виде  ноги,  курок  вмонтирован сверху, чернильница
при-собачена  сбоку  и  откидной подсвечник. Раздражает меня это соору-жение
несказанно. Держу в доме  только как  курьез. Рад бы изба-виться, проиграть,
но,-- добавил он со смехом,-- как назло стало везти в карты...
     -- А  не продадите ли вы мне сей курьез,--умоляюще  проговорил франт.--
Очень  люблю  этакие  остроумные штучки.  Пишу, знаете  ли,  много,  стреляю
мало...
     --  Продам, и с огромным удовольствием. Только  с  полной чер-нильницей
пистолет сей за поясом не носите. Порох подмокнет-- шут с ним, но ведь порты
в чернилах можно изгваздать.
     Оба  меж  тем  вышли  на  улицу  и  остановились под  вывеской,  что-бы
докончить разговор.
     -- Разрешите представиться... Лядащев Василий Федорович.
     -- Весьма рад знакомству. Поручик Яков Бурин.
     -- Так вы разрешите заглянуть к вам за пистолетом?
     -- Извольте. Сегодня я занят, а завтра...
     -- Часу в пятом вас устроит?
     Со  всей  охотой  Бурин   сообщил  Лядащеву  свое  местожительство,  и,
чрезвычайно довольные друг другом, они расстались.
     На  следующий день  прежде чем посетить  поручика Бурина Ля-дащев опять
наведался в оружейную мастерскую.  Разговор его с  Ринальдо был коротким, но
оружейник  после  него  выглядел  предельно  озабоченным  и  добрых  полчаса
шарахался от каждого клиента, слов-но ожидал от него какой-то каверзы.
     Жилище Бурина  найти было мудрено. За  сорок лет существования  столицы
этот  ее  угол успел  прожить  и  юность, полную надежд, и прекрасный зрелый
возраст, когда  надежды  осуществились  в  виде двух  деревянных  особняков,
которым  окраска  придала вид каменных, и полную дряхлость,  когда  один  из
особняков  сгорел,  а  другой  разобрали  и увезли  неведомо  куда.  Грязный
переулок  утыкался в  парк, который  опять стал осиновым лесом.  Прихотливая
тропинка не-скоро вывела Лядащева к дому. Перед крыльцом стоял полный мусора
фонтан с кривой трубкой и гипсовым крылом ангела или птицы, угадать было уже
невозможно. Высокая щелястая лестница была засыпана  толстыми, как гусеницы,
осиновыми сережками.
     Бурин снимал  угловые  комнаты  с  выходом  окон на  реку Мью.  Темное,
сыроватое,  скудно обставленное помещение,  на полу лосня-щийся  войлок,  на
стенах вышитые бисером  незамысловатые пей-зажи в рамочках,  за  иконостасом
засохшие  бессмертники.  Однако  Бурин  никак  не  стеснялся  своего убогого
жилища, и это понрави-лось Лядащеву. Вообще, хоть он и не хотел себе в  этом
сознаться, поручик был ему чем-то симпатичен.
     Приобретенное у вдовы стрельца оружие оказалось против ожи-дания  кучей
металлического  лома,  небрежно сваленного в углу. Но это  тоже  не  смущало
хозяина. "Будут  деньги, все починю и все продам",-- говорил  он небрежно  и
тянул из кучи, чтобы показать гостю что придется.
     -- Меч... Вы посмотрите какой! Выправить, отчистить--ему цены не будет.
А  это булава  -- и  никаких украшений! Здесь кистени у  ме-ня... Я не люблю
русское оружие, но знаю людей, которые его очень ценят.
     Металлическая цепь,  на которую была навешана гирька, проржа-вела и  не
гнулась,  но в деятельных руках хозяина кистень  принял свой первоначальный,
устрашающий вид, и Лядащев  подумал  с  опас-кой: "Как же я ему вопросы буду
задавать? Ведь он и прибить может..."
     Нашелся и пистолет с чернильницей, он был целый и почти в порядке, если
не считать  металлической ноги-подставки,  которая заедала при установке, не
желая вылезать из своего ложа. О  цене договорились  легко, вроде бы и  дело
сделано, пора прощаться. Вот тут Лядащев и приступил к основному разговору.
     -- Сознаюсь, Яков  Пахомыч, что пожаловал к вам не только ради  покупки
пистолета. Видите ли... Я в некотором роде доверенное лицо некоего Луиджи.
     --  Ювелирщика?-- вскричал Бурин, всю его доброжелательность  как рукой
сняло.-- Этот подлец посмел кого-то мне подсылать?
     Он быстрыми  шагами заходил  по  комнате из угла в угол и  каж-дый раз,
доходя до стены, с ненавистью ударял в нее кулаком.
     -- Это  как  же?  Ты  меня выследил,  что ли?--спросил он, перехо-дя на
"ты".
     -- Выследил.
     Видимо,  Бурин  ожидал оправданий  или  возмущения  со  стороны  гостя,
спокойное признание Лядащева его удивило.
     -- И что хочет от меня ювелирщик?
     -- Он хочет узнать, откуда у вас вексель Бестужева.
     --  Во-о-на что?-- протянул Бурин, потом сложил пальцы в кукиш и поднес
их к самому носу Лядащева.
     -- Не надо нервничать,-- произнес тот проникновенно, однако  отступил к
двери.
     --  Нет,  ты не уходи...  Ты мою дулю  до  Луиджи донеси!-- Бурин вдруг
схватил руку Лядащева и стал складывать пальцы его в ку-киш.-- Вот так прямо
по  улице  и иди, а потом в рожу ему и  ткни. И передай  заодно, что дом его
окаянный я все равно сожгу!
     Едва он произнес эти странные слова, как Лядащев звонко  рас-хохотался.
Идея идти с кукишем в кармане развеселила его до край-ности. Бурин с горящим
взглядом  и трагически  заломленными  бро-вями  показался  вдруг  совсем  не
страшен, а в чем-то даже наивен. Продолжая смеяться, Лядащев прошел к столу,
сел, удобно закинув ногу на  ногу.  Главный вопрос, пока еще не заданный: "А
не  ты ли прикончил Гольденберга?"-- не только не отпал, но  превра-тился  в
уверенность.
     -- Ты что ржешь-то?-- со злобой спросил Бурин, несколько рас-терявшись.
.
     -- Зато ты слишком серьезен! А ты, поручик, предприимчивый малый, как я
посмотрю,-- весело и  даже восторженно продолжал Лядащев.-- Одного не пойму,
почему ты так уверен в своей без-наказанности?
     -- За что меня наказывать-то?
     Бурин  нагнулся и  вытащил  из  кучи лома ржавое,  но  грозное  оружие,
известное в  обиходе  как  пернач.  Ручка,  его  была  отпо-лирована многими
прикосновениями до блеска,  металлическое ябло-ко, торчащее ребрами,  хоть и
потеряло несколько перьев, могло лишить жизни не только человека, но и быка.
Бурин неторопливо крутил своим оружием, словно кисть тренировал, и неотрывно
смот-рел гостю в переносицу.
     "Вряд   ли  он   метнет   мне   в   башку   этой  штукой,--   размышлял
Лядащев.--Сейчас ему интересно меня послушать, выведать, что я знаю. Да и не
безумец же он!"
     --  Ты  игрушку положи,-- сказал он вслух, доставая из-за пояса боевой,
тщательно заряженный еще дома  пистолет. Бурин усмехнулся и  бросил пернач в
общую кучу.
     -- Вот и хорошо. Теперь продолжим...  И чтоб полная ясность была, скажу
сразу: на маскараде у подъемной машины был третий.
     Это был  блеф, не было у Лядащева  свидетеля, но опыт давно  научил: на
допросе лучше не спрашивать, а утверждать. Коли догадка верна, то  сразу все
и разрешится.
     -- ... он за шторой стоял, и все видел.
     --  Не  было там  никакой шторы,--  быстро  сказал  Бурин  и понял, что
попался.
     --  Были  шторы,  дорогой,--со снисходительной  и  даже  сочувст-венной
интонацией протянул  Лядащев.-- И свидете