рошо придумать и толково
объяснить- за что канцлер арестован, а дальше... смертная казнь исключается,
государыня не допустит, значит, ссылка...
     Главным  был  вопрос  --  дойдет  ли до  пытки?  Здесь  все  решало  не
следствие, а  настроение государыни. Последнее время она  сильно  невзлюбила
канцлера  и  словно мстила теперь за  то, что вынуждена  была семнадцать лет
терпеть его советы, умничанье, крайне несимпатичную ей физиономию, надменную
манеру поведения, насмешливость ни к месту... да что  говорить! Но одно дело
сносить все это  во  славу  государства,  в  честь  державе, и совсем другое
терпеть, когда безумный старик всю политику в России расстроил.
     На  допросах  лютовал  один  Трубецкой.  Яковлев  жался,  Бутурлин  был
сдержан, даже любезен. Он только что женил сына, был обласкан государыней, а
счастливый человек добр. Когда он присутствовал на допросах, то они походили
на дружескую беседу или спор за чашей пунша. Шувалов Александр- тот юлил. На
руках у него было документов  больше, чем  у  всей комиссии в папках, но  он
никак  не  мог сообразить,  следует  ли их  обнародовать  или погодить? Если
следует-  то  когда? Все эти обвинительные документы тянули  на дно вместе с
Бестужевым великую княгиню. А как можно  ее высочество  туда спихивать, если
Ее Величество  опять три дня из покоев своих не  выходили. Говорят, колики у
них желудочные, боли в ногах и повышенная  потливость. Понятно, что от этого
не помирают, но ведь все под Богом ходим. Какая это ужасная вещь -- выбор! И
Шувалов мрачнел, супился и молчал.


        Русская комедия

     После  того  как  Екатерина  сожгла  свой архив,  она  продолжала  жить
затворницей.  Для  всех  она  была  больна,  но  никто  и  не  посягал на ее
одиночество. Ничто не может во дворце оборонить лучше, чем опала государыни.
     Екатерина  видела вокруг  только  врагов. Арест  Бестужева был страшным
ударом. Теперь, если Елизавета получит подтверждение ее вины, а возможностей
у императрицы было достаточно, Екатерину ждали  в  лучшем случае  высылка за
границу,  а в  худшем...  Худших  вариантов было  много: монастырь,  Сибирь,
крепость   и  даже   смерть.   Екатерина  всегда   помнила   фразу:   Россия
непредсказуема! Знай она теперешние  мысли  старшего Шувалова,  ей  было  бы
гораздо легче. Но твердой надежды на  успех не мог дать никто. Шувалов и сам
еще не знал, как поступит.
     Проблеском  надежды  явилась радостная весть,  принесенная Шкуриным. Он
сообщил,  что  знаком  с  сержантом  гвардейцев  по имени Колышкин,  который
охраняет Бернарди, и сержант этот честнейший и надежнейший человек. Посылать
записку к Бернарди через незнакомого человека  было верхом безрассудства, но
у Екатерины не было  выхода. Ей бы самой увидеть этого Колышкина, в глаза бы
ему посмотреть.
     Только  через неделю  ей  представилась такая  возможность.  В связи  с
откровенной  опалой  великой княгини по  всему  пути к ее покоям  от заднего
крыльца до самой двери ведено было  поменять караул. В пятницу вечером  этот
самый Колышкин, не без наущения Шкурина, явился во  дворец к одному из своих
однополчан, дежурившему на лестнице.
     Как только Шкурин известил  об этом Екатерину, она тут же поспешила как
бы  прогуляться  по коридору, чтобы  рассеять головную боль. Увидев  великую
княгиню, Колышкин  склонился  чуть  ли  не до земли, а  распрямившись, так и
залился румянцем.  Екатерина уже знала, на подкуп не пойдет -- честен, но от
подарка  вряд  ли  откажется. В  качестве  подарка  она  принесла  кольцо  с
изумрудом. В  чистых,  голубых  глазах  Колышкина навернулись  слезы  то  ли
негодования, то ли умиления. Подарок он  принял, а в обмен принес сообщение,
что письмо Бернарди благополучно передал, бумажку сию по прочтению сжег, а в
ответ от ювелирщика принес одно только слово: "понял".
     А  понять Бернарди следовало: то, что курьером служил Бестужеву и самой
Екатерине  -- не отрицать, а  вот что  по фрейлинским сундукам  шарил --  не
объявлять ни под каким видом, если не хочешь под розыск угодить. На прощание
Колышкин заявил, что через неделю будет переведен в караул к Бестужеву, если
начальство не передумает.
     Это было  уже счастье, и как водится, за  хорошим известием последовало
еще  одно,  не  менее  драгоценное. Анна  принесла  письмо от  Понятовского.
Екатерина ничего  не знала о любимом, кроме того, что ему грозит  высылка из
России.
     -- Где же ты нашла графа? -- вопрошала Екатерина, ликуя.
     -- Это не  я их сиятельство нашла. Это они меня  нашли. Я просто гуляла
по набережной, и вдруг... подошли, письмо вложили в руку и удалились.
     -- А на словах граф ничего не велел передать?
     -- Нет. Они  сказали  только: "Иди  и  не  оглядывайся".  Может, за  их
сиятельством следят?
     На радостях Екатерина и Анне подарила колечко с агатом  -- скромное, но
очень  хорошей работы.  Его  делал  десять лет  назад  придворный  ювелирщик
Луиджи, давно уехавший в свою Венецию.
     --  Ах,  ваше высочество!  -- Анна упала на  колени  и поцеловала подол
платья Екатерины.
     -- Встань, глупая девочка! -- Екатерина была растрогана.
     -- Все оттого,  ваше высочество, что я очень красивые уборы люблю. Кабы
не  эта любовь, может  быть, я и  в  Россию бы  не попала, -- она  испуганно
смолкла, поняв, что сболтнула  лишнее,  и при первой же возможности вышла из
комнаты.
     "Свет глаз моих,  греза жизни! -- писал Понятовский. --  Любовь моя. На
коленях молю,  позволь  мне увидеть тебя.  Стражи,  стоящие  на пути к твоим
покоям, отказываются пропустить -- они все новые, незнакомые. Позволь упрек:
я  бьюсь в дверь, но рука твоя  не тянется  мне навстречу. Прав был Монтень,
говоря: "Любовь -- неистовое влечение к тому, что убегает от нас".
     Избалованный благосклонностью  судьбы, я думал, что любовь  к  тебе это
только безбрежное счастье. Как я ошибался!  Теперь я знаю, любовь- это мука,
это  спартанская  лисица.,  выедающая  сердце.  "Разлука   ослабляет  легкое
увлечение,  но  усиливает  большую страсть,  подобно тому, как  ветер  гасит
свечу, но раздувает пожар" (Ларошфуко). О, сжалься! С. П."
     Екатерина покрыла поцелуями записку, потом  рассмеялась. Он совсем  еще
мальчик -- две цитаты  в таком коротком письме! И до слез умилили инициалы в
конце, будто школяр писал письмо своей возлюбленной.
     Через полчаса Екатерина вызвала Анну.
     -- Снесешь ответ. Как найти дом графа, тебе Шкурин объяснит.
     В  короткой записке Екатерина извещала возлюбленного,  что приложит все
силы,  чтобы попасть  сегодня  вечером  в  театр.  По  Руси  гуляла  широкая
масленица,  и в ее честь давали русскую комедию. Появиться в театре было тем
более необходимо,  что  при  дворе  уже  распустили  слух:  великой  княгине
запрещено появляться на  балах  и в  театре  в связи  с тем, что ее  вот-вот
отошлют в Германию. Екатерина поняла, что несколько "перелишила" с болезнью.
В ее положении "болеть" можно было не более трех дней.
     Теперь  надо было поговорить с мужем. Даже такая безделица, как выход в
театр, не могла состояться без его разрешения.
     Екатерина  направилась  в покои Петра Федоровича, но, выйдя в  переднюю
залу,  где обычно пребывали  днем ее фрейлины,  обнаружила  мужа  в углу  за
круглым столом. Он играл в  карты с одной из самых некрасивых ее  фрейлин --
Елизаветой Романовной Воронцовой, племянницей теперешнего канцлера.
     Она была отдана ко  двору ее высочества  в  одиннадцать лет.  Служба не
пошла на пользу этой вечно испуганной,  некрасивой и  неопытной девочке. Как
была  необразованна,  таковой и осталась,  а еще  стала  груба,  пронырлива,
лжива, угодлива. Кроме того, переболела оспой, которая оставила на ее  сером
лице не оспины, а шрамы. Екатерина  вначале не замечала фрейлины Воронцовой,
потом невзлюбила ее. При дворе нельзя утаивать как  любовь, так и неприязнь,
и  когда Елизавете  Романовне предоставился  случай отомстить  Екатерине  за
пристрастность, фрейлина  этим с  удовольствием воспользовалась. Случай  при
дворе  -- это  фавор.  Теперь всяк  знал, что девятнадцатилетняя,  с тяжелым
взглядом  и  подбородком,  плохо сложенная  фрейлина Воронцова  -- фаворитка
великого князя.
     Любовники сидели над  картами,  шептались, и  им было  хорошо.  Видимо,
великий  князь все  время  выигрывал,  потому  что  настроение  у  него было
преотличное. Злые  языки поговаривали, что дядя регулярно снабжал племянницу
деньгами  на  случай обязательного  проигрыша. Когда Екатерина  увидела  два
склоненных  друг к другу  лица,  она поняла,  что  говорить сейчас с великим
князем --только дело портить. Здесь нужен был посредник.
     Она остановилась на обер-гофмаршале  своего  двора. Александр  Иванович
явился по  вызову  тотчас же,  выразив  готовность исполнить  любую  просьбу
Екатерины.  Однако после первой же  фразы  выяснилось,  что понятие  "любую"
никак не может вписаться в желание Екатерины ехать в русскую комедию.
     --  Ваше высочество,  --  заявил он с поклоном,  --  известно,  что  их
высочество не жалует русскую комедию. Как бы не было неудовольствия...
     -- Я и не настаиваю, чтобы мой  муж ехал в  комедию. Главное, чтобы для
меня и моих фрейлин были заказаны кареты.
     И Екатерина, и  Шувалов знали, что главная причина неудовольствия Петра
Федоровича и будет состоять в том, что с Екатериной в театр, в числе прочих,
должна  будет  ехать фрейлина Елизавета Романовна, а великий князь  уже, как
говорится, нагрел стул, он хотел провести вечер со своей фавориткой.
     Была  еще   одна   причина,  заставляющая  Шувалова  не   торопиться  с
исполнением просьбы Екатерины, -- он знал, почему она так стремится в театр.
Великой княгине давно следовало обратить внимание на странную медлительность
Анны Фросс. Пошлешь ее с запиской, всех дел -- на полчаса, а она отсутствует
полдня и зачастую даже не придумывает причину столь долгого отсутствия.
     Анна носила Шувалову  далеко  не все записки, написанные  рукой великой
княгини.  Девица  давно  сделала  выбор,  почитая  главной  своей  госпожой,
конечно,  Екатерину. Но  боясь  разоблачения,  а также любовь к  украшениям,
которыми снабжал ее старый волокита, обязывала ее время от времени  снабжать
Тайную канцелярию новой корреспонденцией.
     -- Вне всякого  сомнения, ваше высочество,  я донесу  до  Их Величества
ваше пожелание, -- Шувалов стал пятиться к двери, -- но что из этого выйдет?
Вы понимаете? -- приговаривал он, а сам мысленно повторял: "Нет, голуба моя,
нет, лакомка... Понятовского ты сегодня не получишь!"
     Великий князь явился через десять минут. Он был в бешенстве.
     -- Я знаю,  зачем вы все это выдумали! Чтобы  нарочно бесить меня!  Вам
это  доставляет  особое удовольствие! Вы знаете,  что я  не  переношу  этого
Сумарокова,  я  ни слова  в  этих  пьесах  не  понимаю-  все плохо,  плоско,
немузыкально! И вот... извольте видеть...
     Екатерина  стояла  перед  мужем  посередине комнаты, скрестив опущенные
руки-  очень спокойная,  сдержанная.  Один ее  невозмутимый вид  должен  был
доконать великого князя, а она еще позволила себе возражать.
     -- Я ведь не составляю вам общество, посему думала, что  вам совершенно
безразлично, буду ли я одна в своей комнате или в своей ложе на спектакле. А
что касаемо русских пьес, напрасно вы их не любите. Их любит государыня.
     --  О,  мадам,  подлиза...  Значит, вы  надумали  увидеть  мою  дорогую
тетушку.  Зачем?  --  он вдруг  затопал ногами.  -- Я запрещаю подавать  вам
карету!
     -- Что вы кричите, как орел?! Неужели это меня остановит? --  Екатерина
передернула плечами, Петр не переносил  этого  брезгливого жеста. -- Я пойду
пешком.
     -- С вас станет!
     -- Не понимаю, ваше высочество, --  почти кротко спросила Екатерина, --
что вам за удовольствие в том, чтобы заставить меня умирать от скуки здесь в
обществе собаки и попугая? Это все мое общество.
     Петр  набрал  воздуха,  чтобы выдать очередную ругань,  но вдруг словно
поперхнулся, молча погрозил жене пальцем и вышел.
     Через час, в  любимом платье  из бело-желтой парчи с золотой диадемой в
волосах, Екатерина послала к Шувалову спросить, готовы ли кареты.
     Александр  Иванович  явился  немедленно,   увидев  роскошно  прибранную
великую  княгиню,  несколько  оробел,  посему  голос  его  звучал не слишком
уверенно.
     -- Простите,  ваше  высочество,  по  желанию  Их Высочества я  вынужден
ответить отказом..  -- Ах, так?  --  в  голове мелькнул  вопрос,  что лучше-
веселая надменность или обиженное благородство? Екатерина выбрала второе. --
Я пойду пешком! Александр Иванович, я не раба в этом доме! И передайте, если
моим дамам и кавалерам запретят следовать за мной, то я пойду одна. И донесу
об  этом возмутительном  случае государыне. Я напишу  ей  письмо.  Этого мне
никто не может запретить.
     Шувалов вдруг оживился:
     -- А что вы ей напишете... то есть Их Величеству?
     -- О, мне есть что сказать императрице,  -- Екатерина сделала вид,  что
не заметила оплошности Шувалова. -- Я напишу, как со  мной  здесь обходятся.
Напишу,  что вы,  для  того,  чтобы  доставить  великому  князю удовольствие
общаться с  моими фрейлинами, поощряете его в намерении  не  пустить  меня в
театр.
     Екатерина говорила быстро и запальчиво о том, что жизнь ее  ужасна, что
муж ее ненавидит, что она попросит государыню отослать ее из России.
     Сама того не  ведая, она в первый раз сформулировала главную свою мысль
в линию поведения, которая впоследствии помогла ей выиграть все дело.
     Екатерина тут же села за стол и умакнула перо в чернильницу.
     --  Я посмотрю, как  вы  не посмеете передать мое письмо государыне, --
бросила она в лицо озадаченному Шувалову.
     Александр Иванович  тихо вышел.  Перо  легко  бежало  по  бумаге.  Руку
Екатерины вело само провидение. Она писала по-русски. В  первых строках  она
поблагодарила  Елизавету  за  милости  и благодеяния,  "коими  осыпана  была
подательница  сего с  самого первого дня прибытия в Россию". Далее Екатерина
писала, что, судя по  всему, она не оправдала  возложенное на нее доверие, и
посему жизнь ее ужасна. Она вынуждена претерпевать  ненависть великого князя
и немилость государыни, а посему просит отослать ее к  родным в Германию тем
способом, который найдут подходящим. "Живя  с  ними в одном  доме, я не вижу
детей моих, -- писала Екатерина, -- поэтому становится безразличным, быть ли
с ними  в  одном месте  или  во многих  верстах от них. Но  я знаю, что Ваше
Величество в  щедрости  и  милости своей окружат их  заботами, во  много раз
превышающими те, которые мои слабые способности позволили  бы оказывать моим
детям".
     "Колода старая, ты у меня  разжалобишься", -- подумала Екатерина, меняя
перо.
     Далее она написала, что  остаток дней проведет в уповании на милостивую
заботу  о  них (детях)  государыни,  молясь  Богу  за  их  высочество  Петра
Федоровича  и за  всех,  кто сделал ей  добро и зло.  "Здоровье мое доведено
таким горем до такого состояния, что  я должна спасти хотя бы свою жизнь.  А
для этого  припадаю к ногам Вашим -- позвольте мне уехать на воды!"  И опять
слова восторга и благодарности. Словно в слоенном пироге: крем, тесто, крем,
так и в этом письме  зашифрованный упрек чередовался с воплем счастья, потом
опять обида, опять восторг.
     Екатерина поставила точку в тот миг, когда в комнате появился  Шувалов,
словно в замочную скважину подсматривал.
     -- Кареты поданы, ваше высочество! -- тон был примирительный, вежливый,
при желании в нем можно было уловить нотки раскаяния.
     Помаргивая глазом, он принял письмо к Елизавете.
     -- Напоминаю, мои  дамы и  кавалеры  вольны сами решать -- едут  они со
мной в театр или нет.
     Направившись  к двери, Екатерина, словно нечаянно, толкнула Шувалова  в
бок  фижмами  китового  уса и проследовала в переднюю. Великий  князь и юная
Воронцова  по-прежнему  сидели  за  круглым  одноногим  столом с  картами --
Екатерина  шла  к противоположной  двери  не  напрямую, а по дуге. Ей  очень
хотелось пройти с  независимым  видом мимо  мужа. Великий  князь  угадал  ее
маневр и вдруг  встал,  за  ним  поднялась его  фаворитка.  В ответ  на этот
церемонный жест  Екатерина сделала глубокий реверанс и проследовала к двери.
Каждая клеточка ее организма смеялась.
     Она опоздала  в комедию. Первое,  что увидела Екатерина,  усаживаясь  в
кресло в своей  ложе, был русый, тщательно причесанный затылок Понятовского.
Он сидел  в  партере, в пяти  шагах от нее. Предчувствуя  ее  появление,  он
повернул  голову.  Флюиды, как  считали  в XVIII веке  (а раз считали, так и
было), не только жидкость, объясняющая  явления магнетизма и  электричества,
это  еще  токи,  излучаемые  людьми.  Теплые  лучи,  идущие  из  серых  глаз
еговозлюбленного, прошли насквозь через сердце, и грудь заныла томлением, по
спине пробежали мурашки, и дыхание перехватило. Государыни в театре не было.
Но Екатерина забыла и думать об этом.


        Поборник справедливости

     В  кабинет  Бестужева  бочком вошел  небольшого роста  человек  в форме
гвардейского  сержанта,  лицо  его  имело  совершенно неслужебное  выражение
благодушия, он  словно ждал, сейчас подследственный  задаст ему какой-нибудь
вопрос, и он с удовольствием ответит. Так и случилось.
     -- Ты что, голубчик, мой новый караульный?
     --  Так точно, ваша светлость.  Переведен к  вам  с  отрядом.  Колышкин
Mиколай Иванович.
     -- Сейчас я не светлость. Сейчас я арестант, -- усмехнулся Бестужев.
     -- Никак нет, для меня вы светлость, поскольку пострадали безвинно.
     Бестужев   с   удивлением   посмотрел   на   сержанта.   Что   это   он
разоткровенничался? На  шпиона, которого Шувалов задумал  втереть в доверие,
явно  не похож. Бестужев плохо  представлял,  как должен выглядеть  человек,
которого позднее  стали  называть подсадным, но чувствовал -- как-то не так,
во всяком случае без этой голубоглазой улыбки.
     -- Я  переведен сюда сегодня утром и буду у  вас с моим отрядом неделю,
-- продолжал Колышкин,  вдруг переходя на  свойский шепот,  хотя таиться ему
было совершенно не от кого.
     -- Почему именно неделю?
     -- Потому что нас больше чем на неделю не определяют. Начальство боится
сговора в  интересах  подследственного. Когда человека  долго  охраняешь, то
привыкаешь к нему, -- добавил он доверительно и спросил: -- Дозвольте сесть?
     Смотрящий поверх очков Бестужев величественно кивнул.
     -- Это про какой же ты сговор говоришь? Про подкуп, что ли?
     -- Именно, ваша светлость.
     -- А ты, значит, неподкупный, -- скривил губы Алексей Петрович.
     -- Как же меня можно подкупить, если я и так за справедливость? Правда,
подарки   дают.  Я  не   отказываюсь.   Так  на   так  получается.  Я  когда
Бернардиювелирщика охранял на прошлой неделе...
     -- Как, он тоже арестован? -- воскликнул Бестужев.
     -- Так точно, ваша  светлость. Пребывает в крепости невдалеке от Тайной
канцелярии. На допросах еще не был.  Поскольку я за  справедливость, то  две
записки ему уже отнес и ответ передал на словах.
     Алексей  Петрович  вдруг  страшно  разнервничался,  вскочил  с   места,
пробежал вдоль библиотеки, на ходу машинально закрывая книжные шкафы.
     -- И чего же Бернарди передал на словах?
     --  "Одно слово: "понял" в обоих  случаях. Сколько же  у вас книг, ваше
сиятельство! Я ведь тоже читать обожал, но сейчас недосуг. -- Он взял книгу,
раскрыл ее наугад и прочел с выражением: -- "Если же под именем судьбы такое
понимаем сопряжение обстоятельств, которые хотя необходимо случаются, однако
по действию причин некоторые же оных часть управляются благоразумием  людей,
и все вообще зависит от верховной благоустрояющей причины..."
     -- Да будет вам, -- перебил его Бестужев, пытаясь забрать книгу. -- Кто
тебе записки передавал?
     Колышкин,  заложив  страницу пальцем, цепко держал книгу.  Ответил  он,
однако, с удовольс