икому  не  поверял  своих планов,  а  в  Познань он  ехал, чтобы
встретиться в монастыре ионнитов с верными людьми. Отрезвило Сакромозо слово
"шифровка", произнесенное по-немецки,  а потом по-русски. Мой Бог, как он не
заметил, что негодяи сползли с немецкого  языка на русский? Понять бы, о чем
они толкуют?  Второй  голос тоже казался знакомым, только  никак нельзя было
вспомнить,  где он его  слышал. В памяти  всплыло что-то  уютное,  домашнее,
пылающий камин, кофе, почему-то фигурка шахматного коня, зависшая в руке над
клетчатым  полем.  Однако  о  какой шифровке они  толкуют?  А...  "Некоторый
искренний друг  ниспровергает  твое хотение..." Поиграйте,  господа,  с этой
шифровкой,  повертите ее в руках...  Много же вы выжмете из этих цифр ценной
информации!.. Он тихо  рассмеялся.  Хотя радоваться  тут нечему, мерзавец  и
неуч этот магистр Жак. Где оно, обещанное "щастие"?
     Он  поднял  голову,  мнимый кучер уже  рылся  в  его  саквояже.  Как  и
следовало предположить,  его  интересовало не столько золото, сколько тайная
бумага, которая лежала на самом  дне.  Кучер с жадностью схватил  послание к
Фридриху из Лондона и углубился в чтение.
     --  Хорошая  новость, Сашка! Англичане  отказываются воевать с нами  на
море. Во всяком случае в эту кампанию.
     -- Ненавижу...-- Сакромозо показалось даже, что он проскрежетал зубами,
разжигая в себе злость, но  тут же понял, что настоящей злобы не было, а был
только  истерический  озноб,  вызывающий  желание  хохотать  в  голос- Ну не
глупейшая ли ситуация -- быть  схваченным  собственным кучером, а в качестве
ценнейших  сведений  подсунуть противнику  магическое  гадание  сумасшедшего
магистра  и   наглый  ответ  англичан,  который  наверняка  уже  известен  в
Петербурге. "Я испровергну все ваши желания, господа!  -- он уже хохотал, не
скрываясь,-- к вашему маленькому, поганому щастию!"
     -- В карету его. Пора ехать.
     Сакромозо  подняли, как  куль, уложили  на  прежнее  место. Ноги  тоже,
идиоты, связали. Второй, тот, что с пистолетом, сел  напротив, и  рыцарь мог
его, наконец, рассмотреть. Батюшки, да это Белов!
     -- Откуда вы тут взялись, друг  мой?-- стараясь выглядеть спокойным и в
меру удивленным, воскликнул Сакромозо.
     -- С  неба  упал,-- буркнул  Александр.--  Если будете орать,  засуну в
пасть  кляп. Понял?-- пистолет его  был  направлен прямо  в. живот рыцаря.--
Если встретим прусский разъезд,  я дам вам  ваши документы,  предъявите  их.
Скажете еще, что везете пленного русского офицера, но заблудились.
     -- Как же я покажу документы, если у меня руки связаны?
     Нервы Сакромозо сдали,  и в  животе его странно и неприлично забурчало,
правильно говорят,  что внезапный испуг приводит  к расстройству желудка. Но
он же не испугался! Он все время себя контролировал. Видимо, недостаточно...
     -- Руки я вам успею развязать,-- сказал Белов и умолк, напряженно глядя
в лицо Сакромозо.
     Лес кончился,  пошли поля, опоганенные войной.  Земля  эта  была как бы
ничейной, крестьяне ушли из сожженных деревень; армиям, как прусской,  так и
русской, здесь было нечем поживиться, мародеры подчистили все до дна.
     Сакромозо устал делать вид,  что спит, руки за спиной  стали чугунными,
потом совсем онемели, предательски стала ныть печень.
     Каждая рытвина на дороге отзывалась острой болью в затылке.
     --  Вы  не  могли  бы  связать  мне  руки  как-нибудь  иначе?  Спереди,
например?-- вежливо спросил Сакромозо.
     Белов  не  обратил  внимания   на  его  слова.  Так  же  учтиво  рыцарь
поинтересовался, почему ему  вероломно схватили, зачем связали? Белов молчал
и  только  на  вопрос: куда  же  его везут  с  такой  поспешностью,  ответит
неожиданно злобно:
     --  В Сибирь. Самое вам, поганцу, там место! Будете дружить с туземцами
и медведями.
     Бурчание  в  животе  неожиданно смолкло, но Сакромозо почувствовал, что
похолодел весь, слова о Сибири звучали вполне правдоподобно.
     --  Почему вы  меня  так  ненавидите? Когда-то  мы  отлично ладили! Что
изменилось? Воюют два государства, не  поделили сферы влияния. Это бывает...
Но зачем  примешивать  личные  взаимоотношения  к военному спору  нескольких
стран?
     Белов  меж  тем переложил пистолет в  левую руку,  сжал  коленями  ноги
Сакромозо  и перерезал ножом  веревки. Рыцарь  блаженно  потянулся, быстрыми
суетливыми движениями потер, словно ополоснул, кисти  рук. Белов усмехнулся,
великая княгиня Екатерина очень точно описала  этот жест. Руки его  были тут
же опутаны веревкой почти до локтя, но с лица Сакромозо не исчезло довольное
выражение, если руки лежат на коленях, жить можно!
     --  Вы  циник, Сакромозо,--  сказал, наконец,  Белов,-- но  в одном  вы
правы. У меня есть к вам, так сказать, личная и вполне законная ненависть. Я
познакомился с вами очень давно, хоть вы ничего не знали об этом. И  не видя
вас, поклялся отомстить. Это было десять лет назад, в России.
     -- Так мы познакомились в Петербурге?
     -- Вот именно. Познакомились... По вашей вине в темницу попал невинный.
Я  друг  и доверенное лицо князя Оленева! -- голос Александра зазвенел.--  И
теперь готов расплатиться с вами сполна.
     --  Вот глупость какая! --  бросил  граф небрежно.-- Я и думать об этом
забыл. Это же не я упрятал вашего князя  в крепость.  Насколько  я помню, он
сам  явился к великой княгине на свидание, а потом, чтобы не запятнать честь
дамы,  решил  поселиться  в  крепости навечно. Это  его  право,--  Сакромозо
вальяжно откинулся на спинку сиденья.-- А что по-вашему должен был делать я?
Явиться в русскую крепость и сказать,  что вместо меня сидит другой человек?
Мол, выпустите  его,  я  займу  его  место.  Так,  что ли?--  он  откровенно
издевался над этой старой историей, и над Оленевым, и над собеседником.
     Белов даже передернулся от ненависти.
     -- Вообще-то порядочные, честные люди так и поступают,-- пистолет ходил
ходуном в его руке.
     --  Ну, не вам говорить о порядочности! -- Сакромозо очень не нравилось
мелькание пистолета  перед глазами,  но  он уже  не  мог остановиться,--  Вы
захватили меня обманом, ограбили и связали, как разбойника!
     Он  не  успел  кончить  свою   оскорбительную  речь,  Александр  бешено
заколотил в передок кареты,  и как только  она остановилась, открыл  дверцу,
выбросил Сакромозо наружу и сам бросился  вслед за ним. В  мгновение веревки
на ногах и на руках пленника были разрезаны, эфес шпаги уткнулся в его вялую
ладнь.
     -- Защищайтесь, сударь! -- Белов уже стоял в позиции.
     Лядащев кубарем слетел с козел.
     -- Сашка, прекрати немедленно!
     Но шпаги  уже  скрестились. Несмотря  на  грузность, Сакромозо фехтовал
очень недурно,  видно,  в  молодости  у него был неплохой учитель, во всяком
случае, первый выпад Александра он отбил не без изящества.
     --  Я  не  успел сказать  вам, что все люди братья! -- со  смехом изрек
Сакромозо.--  Это  главная заповедь  масонов.-- Он  уже входил в азарт, даже
ноздри слегка затрепетали в  предчувствии возможного освобождения. Сейчас он
прикончит этого нервного дурака, а потом рассчитается с мнимым кучером!
     -- Я тебе покажу брата! -- Белов сделал новый выпад.
     Недавняя  контузия сделала  свое  черное  дело,  он  не ощущал  в ногах
прежней легкости, да  и кисть, сжимающая  эфес, утратила  былую подвижность.
"Главное, не злиться! -- приказал он себе,-- В бою надобно быть веселым!"
     -- Сашка, одумайся! -- кричал Лядащев,  прыгая вокруг дерущихся.-- Если
он,  тебя  пырнет,  я  его  один  не  довезу!  У  тебя после  контузии  ноги
заплетаются!
     -- Я его сам пырну!
     -- Ты что, сдурел? Он мне живой  нужен! Развели тут спектакль. Прекрати
немедленно!
     Наконец Лядащев тоже  вооружился шпагой и  стал фехтовать попеременно с
Беловым и Сакромозо- Втроем честной дуэли не сотворишь, бой ушел в песок.
     Вторая  перебранка возникла вечером  у костра, на котором Лядащев ловко
готовил горячую похлебку.
     -- Если ночью не  наткнемся на какой-нибудь дурной  отряд пруссаков, то
утром  будем  у своих,-- приговаривал он, кроша в котелок лук.-- Ночью самое
милое дело ехать, если, конечно, в канаву не угодишь. Ночи, правда, лунные.
     Сакромозо  с удивлением рассматривал  своего бывшего  кучера. Перед ним
был совсем другой человек. И дело не в том, что после выкинутого подкладного
живота  у него  постройнела  фигура и  изменилась походка. Его  лицо,  речь,
взгляд  --  все поменяло  выражение. Перед  рыцарем  предстал  образованный,
деловой, собранный  и явно неглупый человек, пребывающий в  ровном,  веселом
настроении. Каким-то нутром Сакромозо  почувствовал, что  ум этого  человека
наделен  особой  извилиной,  помогающей  понять  истинную  ценность вещей  и
подняться  над случайным, то  есть над  романтизмом,  патриотизмом и  прочей
шелухой.  Этот человек явно был практичен, и не особо веря в успех, но  ведь
чем черт не шутит, рыцарь решил проверить свои теоретические измышления:
     -- Кучер, как вас зовут?
     -- Положим, Василий Федорович.
     -- Послушайте, Василий Федорович,-- рыцарь несколько заплетался языком,
в этих русских именах только варвар язык не сломает.-- А что, если мы с вами
поступим, как умные люди. Что,  если мы поделим золото, то, что в моем саке,
и разбежимся в разные стороны.
     Лядащев осклабился.
     --  Предпочитаю  быть неумным,  то есть дураком. Зачем мне отдавать вам
половину, если я могу взять все?
     Александр  не  вслушивался в их  разговор, он думал  о  том, как  будет
завтра искать свой  полк и объяснять побег из плена. Первые  сутки  он будет
ходить в героях и пить вино, а потом засадят  его писать длиннейший  отчет о
состоянии наших пленных в  Кистрине, он должен  будет перечислить все имена,
раны. Отчет этот вещь  пустейшая.  В Кистрине он обещал своим,  что сразу по
прибытии в  армию поднимет  вопрос  об обмене пленных.  Знать бы  только,  с
какого конца приступить к этому  делу. Последняя фраза Лядащева клином вошла
в сознание и произвела там полный переполох.
     --  О чем это  он  толкует? -- подозрительно спросил  он,  указывая  на
Сакромозо.
     -- Доблестный рыцарь предлагает нам в качестве выкупа наши же деньги,--
усмехнулся Лядащев.
     -- Я не знал, что вы просто дикари и грабители,-- огрызнулся Сакромозо.
     --  Видишь,  как   у  господина  все  хорошо  получается,--   продолжал
Лядащев.-- Если б мы согласились отпустить его за половину монет, то были бы
цивилизованные и честные люди, а если конфисковали прусское золото для нашей
казны, то мы уже дикари и грабители. Не логично, маркиз!
     --  О  какой  логике ты, кучер, толкуешь? Обманом  наняться  ко  мне на
службу,  обманом похитить  меня.  Этот сумасшедший,--  он кивнул  в  сторону
Александра,-- вешает на меня ответственность за своего узколобого друга! Ха!
     -- Заткнись!-- Белов коротко дал Сакромозо по шее.
     -- Легко бить безоружного...
     Лучше бы Сакромозо  этого не говорил! С  молниеносной  быстротой он был
развязан, поставлен на ноги, в руке его  опять очутилась  шпага. На этот раз
кучер  их  не разнимал, он  даже головы  не  повернул в их  сторону,  только
помешивал  свое варево. Раз, два, три,  выпад  --  укол! Сакромозо и сам  не
понял,  как  был ранен. Видно, азарт вытек  из  него, как  вино  из  старого
бурдюка.   Рана  была  несерьезной,  только  крови  было  много,  рукав  его
наполнился этой  липкой, неприятной жидкостью.  Александр сам стащил с  него
камзол, сам перевязал рану.  Сакромозо, стиснув зубы, перенес  всю  операцию
без стона, об одном он молил Бога- не упасть в обморок, это так унизительно!
Сакромозо не  оставляла уверенность,  что  Белов мог без труда проткнуть ему
сердце, но сознательно выбрал предплечье.
     Он  нужен им  живым. А это  значит, допросы, очные ставки, может  быть,
пытки.
     От  еды Сакромозо отказался.  На него навалилась смертельная усталость.
Конечно, он потерял много  крови,  поэтому дух его ослаб.. Он уже верил, что
два эти негодяя довезут его до русской  армии.  Он  проиграл. Звезды  против
него.
     Утренняя встреча с русским дозорным отрядом прошла мирно. Лядащев сразу
назвал  столько важных  имен,  что офицер немедленно доставил  их  вместе  с
Беловым  к  начальнику  лагеря --  генерал-майору  Зобину. Около  кареты был
поставлен крепкий караул.
     --  Зобин, говоришь? Ну не насмешка  ли  это судьбы,-- ругался Белов по
дороге  к генеральской палатке.--  Бежать к своим, чтобы угодить  к  чужому!
Этот Зобин меня ненавидит.
     -- А чего бы ему тебя ненавидеть? -- спросил Лядащев.
     -- Он  меня в Нарве на губу посадил,  когда я  приехал  к  фельдмаршалу
Апраксину с бумагой из Петербурга.
     -- За дело посадил?
     -- Если считать делом его дурной характер, то да.
     -- Да он и думать о тебе забыл. Не забивай голову глупостями!
     Зобин принял их  радушно.  Генерал был  совершенно  искренне  обрадован
избавлению Белова из плена и ни намеком не дал понять, что помнит о давешней
встрече в Нарве. Лядащева он  поздравил с захватом важного прусского агента.
Дальнейший разговор был деловит и четок.
     -- Завтра  утром  я  должен ехать в Петербург,-- сказал  Лядащев.-- Мне
нужна карета и охрана.
     -- Предоставим.
     -- Я должен также послать депешу --в Кенигсберг в секретный отдел.
     -- Отошлем.
     --   Депешу  нельзя   доверить  обычной  почте.  Ее  должны  везти  два
проверенных офицера. Все должно содержаться в тайне.
     -- Обеспечим.
     .Александр решил было, что все его неприятности  уже позади, но генерал
Зобин остался верен себе, припася бомбу напоследок.
     -- Я должен вернуться в полк,-- сказал Белов, и тут генерал, не утратив
своего благодушия, заметил озабоченно:
     --  Боюсь, полковник,  что  у  вас  нет  такой возможности.  Вас  давно
разыскивают по  всей  армии. Вы  должны  срочно  ехать  в  Петербург,  чтобы
выступить свидетелем по делу экс-фельдмаршала графа Апраксина.
     --  Вот  и отлично,--бодро воскликнул  Лядащев,  хлопнув  Александра по
плечу.-- Поедем вместе!
     --  Василий Федорович, сознайтесь, вы знали об этом? -- спросил  Белов,
когда они вышли от генерала.
     -- Клянусь, нет!
     --  Я вам  не  верю.  Теперь вы  повезете  под конвоем  двоих,  меня  и
Сакромозо.
     -- Ты несешь вздор, Белов!
     -- Если быть логичным, как говаривал недавно некий  прусский банкир, он
же  маркиз, он же шпион, вы уже от самого Кистрина везли двоих, только я  не
знал об этом.
     --  Белов,  какая же  ты  балда!  Я действительно  не  знал,  что  тебя
затребует Петербург.  Но если бы и знал, это никак не  повлияло  бы на общую
картину.  Одному мне с Сакромозо было  никак не справиться, а на тебя всегда
можно положиться.  Ты верный человек, Белов! И хитрый...  придумать в  армии
прятаться от следствия  не  каждым мозгам под  силу.  Только вот что  я тебе
скажу. Твой вызов в Петербург- чистая формальность. Дело Апраксина давно уже
никого не  интересует. Но,  видно, кто-то брякнул твою фамилию сдуру,  она и
всплыла
     -- Да ни от кого я не прятался. Я воевал!
     --  А бумаги пустоты  не терпят,-- продолжал Лядащев,  словно не  слыша
последних слов.-- Бумаги надо  оформить должным образом. Не грусти. Приедешь
в столицу,  с женой  повидаешься,  в баню сходишь, как  человек, выспишься в
своей кровати...
     --  Эх, сидеть бы мне  лучше в  тихой Кистринской  крепости.  И зачем я
только с вами связался.
     -- А как же,-- весело подмигнул Лядащев.--.Знаешь пословицу? С собаками
ляжешь, с блохами встанешь! Пошли завтракать.

     КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.


         * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДЕЛА ПЕТЕРБУРГСКИЕ * 


        В поисках Анны Фросс

     Мы потеряли барона Дица в самом начале нашего повествования по дороге в
Россию. Для  того,  чтобы вплести в пестрый  сюжет и эту  серую  нитку,  нам
надобно отловить его по приезде, то есть вернуться назад.
     Барон Диц  был первый раз в Петербурге. Город его потряс. Конечно, вояж
его  предварили рассказом, но увидеть  глазами страну варваров совсем другое
дело. Никаких  тебе медведей, калмыков  и кокошников,  никакой  мрачности  и
сырого тумана. Северная столица была залита солнцем, нежно-голубые небеса ее
отражались  в  каналах, дворцы  были разноцветны  и стройны.  Венеция, право
слово, северная Венеция! Но у южного собрата не было стольких садов, не было
такой  величественной  и  мускулистой  реки,  которая  спокойно,  по-царски,
порусски несла свои воды к морю.
     Ощущение от Петербурга неожиданно смутило барона, как бы  обесценив его
уверенность  в  полном  успехе  труднейшей, поставленной перед ним в Берлине
задачи. Но... время покажет, а пока надо было приступить к ближайшим делам.
     У оставленных Блюмом агентов -- их было трое, по незначительности своей
они не стоят отдельного разговора, он  узнал  настроения горожан,  пестрого,
разноязыкового племени, выяснил, что  сплетничают  о русском дворе.  Столица
жила,  словно  никакой  войны  не было:  театры, гулянья,  маскарады, вид  у
простолюдинов  был вполне  довольный, корабли с разными  флагами по-прежнему
везли свой товар.  Да и  что говорить, война с Фридрихом для  этой  огромной
страны,  что  слону  дробина. Россия  может до бесконечности поставлять  все
новые и новые войска, она неиссякаема.
     Имя Анны Фросс в разговоре с первым агентом  названо не было, да он его
и не знал,  но человек из Тайной  канцелярии подтвердил  слова  Сакромозо --
никаких  экстравагантных  арестов в этом заведении ни  весной,  ни  летом не
случилось.  Последней, кто  попал в  камеру, была некто Владиславова, бывшая
юнгер-фрау великой княгини Екатерины. Допросы юнгер-фрау не дали интересного
материала, дело  заглохло. Арест  Владиславовой  нужен был для  того,  чтобы
удалить ее  от молодого  двора  и самой Екатерины. Все  дни  бедная  женщина
проводила в слезах и молитвах, о ней словно забыли.
     В  оговоренный час и день, а именно во вторую пятницу месяца, барон Диц
поехал к протестанскому собору. Он решил для первого раза только посмотреть,
явится ли девица Фросс, и понаблюдать за ней издали. Если он обнаружит явную
слежку, а барон был уверен, что при наличии наблюдения непременно обнаружит,
тогда надо бить тревогу. Но почему-то  он был уверен, что никакой  слежки за
девицей не будет, предчувствия его редко подводили.
     В шесть часов карета извозчика доставила барона к собору. На службу  он
решил не  идти, из оконца  кареты великолепно  была  видна вся площадь перед
входом в собор.  Анну Фросс  барон никогда не видел, но  Блюм очень подробно
описал и наружность девицы, и обязательную одежду ее: юбку  небесного цвета,
синюю епанечку тафтяную и алую наколку на голове.  В  руках Анна должна была
держать кружевной, красного цвета зонт.
     Народу  в собор входило  много, и после получаса ожидания барон  решил,
что пропустил девицу.  Пришлось  идти  внутрь  храма,  склонить голову  пред
алтарем,   послушать   проповедь.   Голос  пастора   звучал   глухо,  стыло,
торжественно,  а  слова были теплые- о  необходимом сочувствии  к ближнему и
любви Господней к пастве своей.
     Нет... ни одна  девица, ни дама  не имела на плечах чего-либо синего, а
чепцы и наколки были пристойных бежевых и белых тонов.
     Анна так и  не пришла, что  не  столько  взволновало, сколько  обозлило
барона. Ненадежна  она,  вот что,  строптива, необязательна,  а  может быть,
просто глупа? Забыла, какой наряд нужно надевать, или ей надоело  обряжаться
каждую пятницу в одни  и те же цвета,  женщины непредсказуемы. Блюм говорил,
что  многие находят ее красоткой. Барон мысленно  перебрал  девиц,  которые,
склонив головы, прилежно шептали  молитвы или стреляли глазками по сторонам,
наскучив общаться с Богом. Ни  одна из девиц не заслуживала внимания. Так...
невесты,  ходовой товар... Немки  в этом  влажном  климате  выцветают, брови
белесые, кожа нездорова.
     Что ж, дождемся следующей пятницы, решил Диц. А пока  будет знаком