огано было,  когда в
компании бывалых моря-ков он терял бдительность и сильно затягивался. Кашель
наваливал-ся, как  обвал, слезящиеся глаза готовы были выпрыгнуть из  орбит.
Бывалые  моряки били  его по спине и  деликатно замечали, что табак сырой  и
трубка не обкурена.
     Алеша  затягивался  слегка,  гладил  щетину,  которая  не  желала  быть
бородой, и мечтал, глядя на стоящие на рейде корабли. Скампавея разгружается
у  пристани, панки  и гальоты снуют с  доставкой провианта... Заприметя иной
корабль, он думал, что, будь его воля,  перетянул бы весь такелаж -- ишь как
разболтался"  глядя  на другой, увещевал  себя мыслью,  что  ни  за  что  не
согласился  бы  на  нем плавать  -- военная галера,  гребцы,  прикованные  к
веслам.
     За  этими  мечтаниями  и  нашел  его  Адриан  с   письмом  в  руке.  По
взволнованному  виду  денщика  понятно  было,  что тот  уже  запус-тил  свой
любопытный нос в секретное послание (вот вам воочию неудобства просвещения!)
и мнение свое имеет.
     -- Кто передал? Откуда?-- спросил потрясенный  Алеша, пробе-гая глазами
бумагу.
     -- Сегодня  же  и  отплываем. Бриг "Святая Катерина".  Вы, как изволите
видеть, мичманом.  Я уж и сундук на борт отволок,  и с  хо-зяином за  постой
расплатился.
     Кто же порадел о нем в столице? Печать, подпись, все по форме,  но упор
сделан на то, чтобы мичман Корсак очень поспешал в Пе-тербург в распоряжение
Адмиралтейской коллегии.


        -2-

     В  час,  который  наши романтические  предки  называли юностью  дня,  к
Береговой набережной,  что близ Адмиралтейства, пристал легкий ялик. Из него
выпрыгнул  на берег мичман Корсак, вслед за ним матросы вытащили его сундук.
Этот  небольшой  на  вид кованый  сундучок  пришлось нести вдвоем на  палке,
поскольку главным его содержимым были книги и приборы.
     Получив в  Регервике назначение на корабль, Алеша был почему-то уверен,
что петербургское начальство известит  об этом семью,  поэтому не удосужился
послать с сухопутной, более скорой, почтой самое маленькое письмецо.
     Никем  не  встреченный Алеша  прошел в  дом,  увидел  в сенях ман-тилью
Софьи, брошенную  на лавку, и  у него перехватило дыхание. Случайно вошедшая
служанка,  увидев  матросов  и  хозяина,  закрыла  лицо  фартуком,  надсадно
крикнула:  "Алексей Иванович пожалова-ли!"-- и исчезла. Крик отозвался эхом,
и  сразу  по дому прошла  вол-на движения,  словно на  сонном корабле боцман
протрубил в свой рожок "свистать всех наверх".
     Первой появилась  Софья, окинула  мужа мгновенным  взглядом  и  тут  же
припала к нему,  спрятала лицо на  груди.  Но, видимо, испуг  от  внезапного
появления  мужа был  сильнее  радости,  потому  что  уже  через  секунду она
тормошила его:
     -- Что случилось? Почему приехал? Почему не предупредил?
     -- Все хорошо, очень хорошо,-- приговаривал Алеша,  нежно рас-сматривая
ее лицо.
     Он  готов был  бесконечно изучать  эти  прямые, чуть насупленные брови,
прозрачные глаза  в  опушке коротких,  густых  ресниц, кро-хотную родинку на
виске, но маменька оторвала его  от этого заня-тия, а рядом  уже  Николенька
пытался отцепить у отца шпагу и смея-лась Лиза на руках у кормилицы.
     Самое простенькое  событие этого дня было  исполнено высшего  смысла: и
баня, где Алеша и Адриан  парились не менее  трех ча-сов,  и суета на кухне,
где каждое  блюдо пробовали все имеющиеся в доме  женщины, добавляя с важным
видом "соли маловато" или "еще петрушки положить", и торжественное застолье,
за которым мало ели и повторяли ненасытно: "Ну, рассказывай..."
     А  что рассказывать-то?  Главное, что  на  свете есть такое  прекрасное
понятие,  как отпуск, зачем-то торопили в Адмиралтей-стве,  а  теперь  Алеша
может  голову дать  на отсечение --  три дня, а может,  и  неделю,  он будет
принадлежать только семье. Николень-ка весь вечер цепко держал отца за рукав
шлафрока, видно, ребен-ку очень надоело женское общество.
     Однако ночью, когда Алеша  смог наконец остаться с Софьей на-едине, она
вместо того, чтобы предаться радости и любви, вдруг расплакалась. "Слезы мои
грех, я знаю, в такой день...--  твердила она сквозь рыдания.-- Но не могу я
больше  одна!"  Дети вырастут  и  без нее, у них замечательные няньки.  Вера
Константиновна заменит им мать, а жену Алеше никто не заменит; и посмотри на
себя, какой  неухоженный, руки в цыпках, похудел  невообразимо, кожа на носу
шелушится и весь провонял табаком. Плача,  Софья исступленно трясла головой,
волосы рассыпались  по  плечам  и  заце-пились  за  деревянную  завитушку  в
изголовье кровати. Она принялась выдирать эту прядь с болезненной гримасой.
     -- Но на корабль не пускают женщин, солнышко!
     -- А пассажиров? Будешь платить за меня капитану.
     --  На военный корабль, ты  знаешь, берут пассажиров только  в  крайнем
случае.
     -- Мой случай крайний! И на корабль за тобой пойду, и в Кронштадт, если
они опять туда тебя упрячут.
     Пока  они  препирались  в  открытое  окно  налетело  множество  вся-кой
мелюзги, мотыльки и  мошки порхали вокруг свечи,  а по темным углам ровно  и
уныло   гудели   комары.   Нечисть   эту   разгоняли  долго,  Софья   успела
развеселиться, и даже неминуемая сцена раскаяния -- я вздорная, я порчу тебе
жизнь,  не слушай меня!-- на  этот раз не  состоялась. Все  слова растаяли в
нежности.
     Истинной  подоплекой рыданий Софьи были не только  забота о муже,  но и
страх, вызванный исчезновением  Никиты. Однако  не толь-ко ночью, но и утром
об этом  не  было сказано ни слова. Софья знала, что как только Алеша узнает
об аресте друга, замечательное понятие "отпуск" будет немедленно принесено в
жертву не менее значитель-ному --"дружба".
     Однако  сразу после  завтрака Алеша взял  перо и бумагу, чтобы написать
записки друзьям  и  немедленно послать  с ними  рассыльного. Софье ничего не
оставалось,  как  рассказать мужу все.  При  первых ее  словах Алеша  только
удивленно  поднял бровь: ясно было, что он не постигает важности события. Но
по мере  того,  как  он  узнавал  о маскараде,  о посещении  Никитой великой
княгини в царском дворце и Сашей Лестока, возбуждение все  более  охватывало
его. Софье стоило большого труда уговорить мужа  тут же не мчаться на поиски
Саши.
     -- Я  уже отослала  записку к Саше. Ты  уйдешь,  а он  придет.--  Софья
хитрила, но  ей очень не хотелось, чтобы важный разговор с Сашей произошел в
ее отсутствие.
     После двух часов ожидания Алеша не выдержал, сбежал и, не найдя Сашу ни
на  службе,  ни  дома, бросился на  Малую Введенскую  к Гавриле. По  первому
впечатлению от встречи с камердинером Алеша решил, что тот повредился в уме.
После  первых  слов  привет-ствия  Гаврила фамильярно взял Алешу  за  руку и
повлек его в свою лабораторию. Там он запер дверь и стал вываливать  на стол
драго-ценные камни.  Оказывается, все  дни и ночи  он проводит, расклады-вая
оные  камни в сложные криптограммы, и получает от них один и тот же знак  --
барин жив, но нуждается в помощи.
     -- Верчу  камни и так и эдак, в мистическом узле всегда аквама-рин, что
означает море. А раз море, то вам его, Алексей Иванович, и спасать.
     - Мне это и без всяких аквамаринов ясно,--проворчал Алеша.
     -- И еще!-- Гаврила поднял худой палец.-- Помочь барину мо-жет  большой
сапфир. А как? Я думал, думал и придумал. Вернее всего предложить сей камень
должностному лицу в качестве взятки.
     -- Некому предлагать-то!
     -- Когда появится кому -- скажите. Я дело говорю. Камни не лгут.
     Провожать  Алешу он  не пошел. Спрятал  камни, встал  на  колени  перед
иконой и зашептал молитву, склонив голову.
     Алеша шел домой в крайне  подавленном настроении. К Фонтан-ной речке он
подошел в тот  момент, когда для пропуска  высокой, груженной дровами  баржи
развели мост. Алеша буквально пританцо-вывал  от  нетерпения: наверняка Саша
уже пришел и теперь  слушает рассказы  Софьи  о  его  жизни  в Регервике. На
набережной успела  собраться  небольшая толпа, всем позарез нужно было на ту
сторо-ну.  Кто-то  окликнул  Алешу негромко. Он  не  сразу узнал  в  нарядно
одетом,  слегка  надменном  господине  старого  Сашиного  знакомого  Василия
Федоровича  Лядащева,  но  тот сам помог  вспомнить,  пред-ставился,  слегка
приподняв треуголку.
     -- Очень рад вас видеть,  Василий Федорович! Искренне  благо-дарен, что
вы  принимаете  участие  в отыскании  друга моего  Ни-киты Оленева.--  Алеша
уважительно  тряс руку Лядащева.-- Не мо-жете ли обнадежить нас какой-нибудь
новостью?
     -- Так Оленев еще не  отыскался?--удивился  Лядащев.--И не дал  о  себе
знать?
     Алеша сокрушенно покачал головой. Уж если Тайная канцелярия пасует,  то
судьба Никиты может быть ужасной.
     -- Сегодня  я жду к  себе  Белова.  Надеюсь, он имеет какие-либо  новые
сведения.
     Лязгнули  подъемные  устройства, мост сошелся. Лядащев  и Алеша  вместе
вступили на доски, дальше их пути расходились.
     -- Умоляю, если  вы  что-либо узнаете...-- Алеша сказал это ско-рее  из
вежливости,  чем  в  расчете на помощь  Лядащева,  но  тот  отозвался вполне
дружески.
     -- Непременно. Мне симпатичен этот молодой человек. К сожа-лению,  дела
увели меня в сторону от этой истории. Нижайший поклон Софье Георгиевне.
     "Ишь  как все  имена  в  памяти держит,--подумал  Алеша с  неожи-данной
неприязнью,-- зря Сашка якшается с Тайной канцелярией".
     Друг пришел  только  вечером. Радостно саданув Алешу по  плечу, Саша на
негнущихся  ногах прошествовал  в гостиную, рухнул в кре-сло и тут же  начал
жаловаться:
     -- Ненавижу службу! И ведь мне мало надо, я не привередлив! Хоть толику
здравого  смысла в том, чем  я занят.  И еще  чтоб  было на чем сидеть. Пять
часов торчком -- это ли не мука!
     Они смотрели друг на друга и  улыбались. Автору очень  хотелось пропеть
здесь гимн дружбе, но боязнь показаться высокопарной сковывает ее уста.
     --  Ну,  рассказывай.--  Алеша   первым  произнес  эту,  уже  набив-шую
оскомину, фразу.
     В этот момент в сенях жиденько тренькнул колокольчик.
     --  Кого  еще  принесла  нелегкая!-- проворчала  Софья, направля-ясь  к
двери.
     Вернулась  она  несколько   смущенная,  почти  церемонная,  потому  что
нелегкая принесла Лядащева.  Он  вошел  в гостиную словно  в хорошо знакомый
дом,  где  ему заведомо  будут рады, вежливо  кивнул  друзьям и  обернулся к
Софье,  ожидая  приглашения  сесть.  Та  по-спешно   указала  на  стул.  Все
напряженно молчали.  Что  бы Василию Федоровичу задержаться часа на  два или
хотя бы  на  час,  когда главное было  бы обговорено.  Лядащев  почувствовал
напряжение и начал разговор сам.
     -- Вообразите, какую дивную вещицу мне удалось приобрести,--  сказал он
и с невозмутимым  видом  достал из кармана небольшую,  похожую на  табакерку
коробочку.-- И где бы вы думали? В Торжке.-- Он протянул коробочку Алеше.
     Тот  вежливо  покивал  головой,  выражая  живейшую  радость  по  поводу
удачного приобретения, повертел коробочку в руках, совер-шенно  не зная, что
с ней делать.
     --  И  вы  не  поняли!--Лядащев  счастливо  рассмеялся.--Это  же  часы.
Вообразите, карманные, солнечные часы. Им цены нет.--  Он надавил рычажок, и
коробочка открылась, как книга.
     Алеша с восторгом уставился на прибор. На  левой поверхности  он увидел
инструкцию, выгравированную готическим шрифтом, а на другой крохотный компас
и круг с делениями. В  центре  круга плос-ко лежал металлический  стерженек.
Лядащев поднял его, и на круге обозначилась неверная тень от свечи.
     -- Кому нужны часы, которыми можно пользоваться только днем?--проворчал
Саша, подозрительно глядя на Лядащева.
     -- Но ведь как красиво! Как  компактно и умно!--Алеша так и этак вертел
вещицу.--Ты ничего не понимаешь!
     Улыбаясь, Лядащев закрыл коробочку и повернулся к Саше.
     -- А теперь рассказывай. И постарайся подробнее. Я не пред-ставлял, что
дело с Оленевым столь серьезно.
     "Он  дурачит нас, как мальчишек",-- подумал Саша, однако был достаточно
подробен  в  рассказе, умолчал только о планах Лестока с кораблем  и вывозом
некоего инкогнито. Уж если судьба навяжет  им сомнительного протеже Лестока,
то ради спасения Никиты он не остановится ни перед чем,  однако  об  этом не
нужно знать Тайной канцелярии.
     -- Где записка, которую нашел Гаврила?
     Саша порылся в карманах и подал письмо.
     Вначале Лядащев  осмотрел бумагу со всех  сторон, потом положил на стол
и, нахмурившись, принялся всматриваться в  строки, слов-но не  только слова,
но и буквы несли в себе дополнительный, за-шифрованный смысл. Выражение лица
его было не просто заинтере-сованным, но и удивленным до крайности.
     Оч-чень  любопытное письмецо,--  сказал он  наконец  и весь  дальнейший
разговор  повел, обращаясь  исключительно к Саше:-- Значит так...  Некто,  а
именно Оленев, направляется к тебе с визитом,но  в  дороге  меняет  решение.
Предположительно,  он  арестован  после свидания  с великой  княгиней. Здесь
ставим римскую цифру I.
     --   Не  предположительно,   а   точно,--воскликнул  Саша.--Лесток   не
сомневается, что он в тюрьме, только не знает, в какой именно.
     -- Превосходно,-- менторским тоном продолжал Лядащев, и Але-ша дернулся
из-за подобной оценки событий: что за дьявольский язык у этих сыщиков.
     -- После ареста Оленева великую княгиню и  великого князя от-правляют в
ссылку. Ты следишь за моими мыслями? Все истово закивали головами.
     -- Здесь ставим римскую  цифру II.  Кучер уверяет, что,  направ-ляясь к
тебе, Оленев не  выходил  из  кареты. Следовательно, он обнаружил  записку в
дороге.  Вечером накануне ее бросили в карету,  а  он не заметил. Видите,  и
каблук отпечатался.
     Алеша наклонился вперед--правда, каблук.
     -- Это  было на следующий день после  маскарада,-- продолжал Лядащев.--
Помните, Софья Георгиевна, ваш рассказ про двойни-ков?
     -- Но мы же еще в прошлый раз говорили,  что это простая случайность,--
вмешался Саша.
     -- Ах,  милые, поживите  с мое  на белом  свете,--  протянул Ляда-щев с
дурашливой интонацией.-- Все случайности потом как-то да сыгрываются, потому
что их  подсовывает сама судьба. Прочитай-ка еще раз записку,-- он  протянул
письмо Саше,
     -- Да я ее наизусть помню. Никиту зовут во дворец.
     -- А где сказано, что именно Никиту?
     --  Как  где?--  воскликнул Саша  и  замер,  весь подчинившись  но-вой,
неожиданной мысли. Ведь  в самом деле, здесь ни намеком не указывалось, кому
предназначена  записка.  Более  того,  тон  ее  был таков,  словно  звали на
свидание если не близкого, то хорошо знако-мого  человека. А пароль мог быть
точным знаком, от кого именно письмо.
     Софья встала и,  заглядывая  через  Сашино плечо, попыталась произнести
вслух незнакомые немецкие слова.
     -- Вы хотите сказать, что Никита занял чье-то место? Что его заманили в
ловушку? Он, доверчивая  душа, решил, что его  зовут на любовное свидание, а
Екатерина ждала совсем не его?
     --  Боюсь,  что Екатерина  никого не ждала  в  этот вечер,-- за-думчиво
сказал  Лядащев.--Дело  в том,  что  я  знаю  человека, кото-рый  писал  эту
записку. Его зовут Дементий Палыч и служит он в Тайной канцелярии. Это будет
у нас цифра III.
     Сцену, которая  последовала за этим,  в  литературе  принято  назы-вать
немой.  Обескураженный   Алеша  весь   как-то  разом  обмяк,  Софья   быстро
перекрестилась, а  Саша  ударил себя по  лбу  --  вспомнил! Никто не решался
произнести ни слова.
     -- Вы  можете отдать  мне эту  записку?--  нарочито  спокойным  голосом
спросил Лядащев, он был доволен произведенным  эффек-том.  "Есть еще порох в
пороховницах!"--мысленно  похвалил он  себя и  тут  же  мысленно  обругал за
тщеславие.
     --  Убью его к черту!-- крикнул Саша.-- Вызову  на дуэль и  убью.  Этот
Дементий в числе прочих с меня когда-то допрос снимал.
     --  Вот  уж  не стоит,-- усмехнулся  Лядащев.-- Дементий  Палыч  весьма
достойный человек и отличный работник. А к Лестоку больше не ходи. Не верю я
в его благие намерения.
     В  дверь  тихонько постучали,  все  повернули  лица  и замерли. Тяжелая
портьера нерешительно отодвинулась, и общему взору пред-стала очаровательная
девица в платье без фижм и с  несколько рас-трепанной прической, словно  она
долго бегала по саду.
     -- Я не вовремя?
     Вопрос был  задан с чуть  приметным итальянским  акцентом, без которого
юная особа могла замечательно обходиться, но которым  иногда окрашивала свою
речь, зная, как ей это идет.  При этом  весь ее вид говорил, что она глубоко
уверена  в своевременности  своего  визита,  а вопрос задан чисто формально,
вместо "добрый вечер".
     Мужчины это поняли, засуетились, предлагая  ей кресло, а Софья  сказала
строго:
     Это Маша Луиджи,  моя  задушевная  подруга.  Именно  с  ее  по-мощью  я
встретилась с великой княгиней. И прошу учесть, она знает про Никиту все. Ты
очень вовремя, друг мой.


        -3-

     Лядащев решил, что для трудного разговора с Дементием Палычем служебные
палаты никак не годятся, а потому вечером сле-дующего дня направился  к нему
на  Васильевский остров. Прежде чем уйти он старательно переписал полученную
от Саши записку и ко-пию спрятал в бюро.
     Путь  предстоял  долгий,  погода вполне  благоприятствовала  про-гулке.
Дементий  Палыч  жил в собственном  доме --опрятной, одно-этажной  мазанке с
подворьем и  палисадом, в  котором росли моло-дые тополя  и кусты ухоженных,
еще не зацветших пионов.
     Хозяин  был дома. Стуча  толстой  тростью  с набалдашником  из слоновой
кости,  он  вышел  навстречу  Лядащеву,  не выказав  ни малейшего удивления,
поклонился и указал рукой на тесную комна-тенку, служащую ему кабинетом.
     Дементий  Палыч был молодой  еще  человек с  бескровным,  благо-родного
рисунка  лицом  и  каштановыми,  вьющимися  на  висках  воло-сами. Во  время
разговора он смотрел обычно искоса, и его большой, нацеленный на собеседника
глаз вызывал  ассоциации с породистой лошадью, что  было вовсе неуместно при
его   хромоте.  У  Лядащева  с  Дементием  Палычем  были  особые  отношения.
Перенесенная  в  дет-стве  болезнь  костей  наградила  последнего не  только
хромотой, но еще насупленностью  на  весь мир и  крайней  подозрительностью.
Дементия Палыча никак нельзя было назвать приятным человеком, и в свое время
Лядащеву  стоило немалых сил доказать,  что  в  деле сыска куда важнее иметь
трудолюбивую, привычную к мысли  голову, чем  здоровые ноги.  И хотя Лядащев
никогда не был начальником Дементия Палыча, отношения у них сложились такие,
словно пер-вый был учитель, а второй усердный ученик.
     -- Открой окошко, душно,--сказал Лядащев, усаживаясь.
     -- Дождь пошел...
     -- Как у тебя тополя-то пахнут!
     -- Сам сажал -- особый, бальзамный сорт.
     Лядащев  вздохнул,  кряхтя  полез в  карман  за запиской.  Почему-то  в
присутствии Дементия Палыча его  всегда  тянуло  играть в эта-кий умудренный
жизнью, преклонный возраст.
     -- Ты писал?
     Дементий  Палыч искоса глянул на записку, буркнул:  "Свечи  запалю"-- и
отправился за жаровней с углями. Ясно было,  что он  признал бумагу: Василий
Федорович  зря в гости не придет. Со свечами он возился  долго, потом поднес
записку к свету, прочитал внимательно, словно чужой труд.
     -- Как она к вам попала?-- спросил он наконец.
     -- Скажу! С превеликим  удовольствием скажу, но сначала  ты мне ответь.
Кому эта записка предназначена? Дементий Палыч нахмурился.
     --  Сие  есть  тайна,  и  тайна не моя.  Не  мне  вас  учить,  Васи-лий
Федорович, что за разглашение я могу быть уволен со службы, которой дорожу.
     -- Кабы ты  своей службой не дорожил, я и говорить бы с  тобой не стал.
Я-то понимаю,  что  если  ты  это  письмо  не  только  сочинил, но и  набело
переписал, не доверяя писцу, то дело это весьма сек-ретное.
     -- Вот  именно.  И не мне  вас  учить,  что праздное  любопытство здесь
неуместно,
     -- Эк ты излагаешь!