ночь,   и  я  почему-то  решил,  что  рабочий  день  вот-вот
закончится. Мысль  была приятная,  но,  увы, не  слишком  верная --  на моей
дробилке-черпалке вспыхнули  прожектора, осветили скалы и падающие снежинки.
Сколько  это продолжалось, я  судить не берусь.  Но не ошибусь,  если скажу:
очень  долго.  Наконец  громкоговоритель  выпустил  птичью  трель  и  моторы
умолкли. Я увидел, как оператор ближайшей девяносто первой устало спускается
по скобам,  и  столь же  устало последовал  его примеру.  На  земле поджидал
другой тепло одетый человек; как  только я слез,  он вскарабкался  в кабину.
Мне он ничего не сказал, да и у меня к нему вопросов не возникло. Я зашаркал
вслед  за  другими в большое, теплое, светлое помещение, битком  наполненное
людьми; могучий запах  пота господствовал  там  над разнообразной коллекцией
барачных ароматов.
     Мой  новый дом. Ничуть не лучше любого военного  или  трудового лагеря,
где мне  случилось  побывать. На меня давил толстый слой безысходности, и  я
ничего не мог  с этим поделать.  У  моих  обреченных товарищей  по несчастью
давно угасла последняя искорка воли. И надежды.
     Только один  раз они проявили интерес  -- когда я  нашел пустую  койку,
свалил на  нее  тяжелую  зимнюю одежду  и  уселся  за  длинный  стол. Пока я
разглядывал  отвратительную  пищу  на доставшемся  мне  обшарпанном подносе,
чья-то здоровенная лапища больно стиснула мое плечо.
     -- Я  съем твое  kreno, -- сообщил  здоровенный наглый тип, приросший к
руке с другого конца. Другая  лапища, похожая на  первую как две капли воды,
протянулась к моему подносу за дымящимся фиолетовым куском.
     Я  отпустил  поднос, дождался, когда  нахал  покрепче стиснет  kreno, и
вывернул  ему  кисть.  Впервые  сделал  что-то  хорошее  с  того  утра,  как
отправился в рай. Кстати, когда это было? Неделю назад? Или вечность?
     Поскольку противник мне достался очень рослый, недюжинной  силы и, судя
по всему,  с крайне дурным  характером, я решил зря не рисковать. Как только
громадная  башка  пошла  вниз,  я  треснул ребром  ладони  по переносице. Он
завизжал от невыносимой боли,  но я  позаботился об  анестезии, ткнув  ему в
горло  натренированными   пальцами.  Он  растянулся  на  полу  и  больше  не
шевелился. Я подобрал  поднос и вынул kreno из обессилевших пальцев. А затем
обвел взглядом остальных едоков.
     --  Кто еще  хочет попробовать мое kreno?  Те немногие, кто потрудились
оторваться от еды, сразу опустили глаза. Лежащий у моих ног человек засопел.
Ему аккомпанировали дружным, сосредоточенным чавканьем и хрупаньем.
     -- Ребята,  честное  слово, я рад с  вами  познакомиться,  --  сказал я
макушкам. Сел  и  отужинал с аппетитом.  А заодно  поразмыслил о том,  где я
очутился и что здесь делаю. И какие еще сюрпризы готовит мне будущее.


ГЛАВА 18

     В   монотонном  и  неинтересном  труде  прошло  бесчисленное  множество
мучительных   дней,  а  о  ночах  я  уже  не  говорю.  Пища  была  столь  же
разнообразна,  как  и  работа,  и вдобавок  мерзка на  вкус,  но  худо-бедно
поддерживала  огонь   в   телесной  топке.  Вскоре   я   узнал   имя  своего
приятеля-креноцапа. Его звали Лэсч, и в бараке он  считался  первым задирой.
Но  меня он  сторонился,  хоть  и злобно  сверкал  фонарями,  которые я  ему
понаставил.  Впрочем, он довольно быстро успокоился и  нашел себе другие, не
такие драчливые жертвы.
     Мы  работали  в две  смены,  пока  одна  отсыпалась,  другая  управляла
машинами.  Выходных  не полагалось.  Рабочий день начинался с рассветом -- в
бараке появлялся Бубо и биохлыстом сгонял лежебок с нар. Пока мы выходили из
барака, другая смена входила, едва  волоча  ноги  от  усталости. Действовала
система неостывающих матрасов -- один слезает с койки, другой на нее падает.
Никто  никогда  не менял  и  не  стирал  грубые  одеяла,  потому  в спальном
помещении стояла ужасающая вонь.
     Так  начинался  день... а  заканчивался он,  когда  гасли  огни.  Между
работой  и  сном,  сном  и  работой  мы ели  кошмарную  дрянь,  состряпанную
кухонными  робомужиками. Разговоров  я почти не слышал,  скорее всего по той
причине, что  говорить  было  совершенно не о  чем. Только однажды  мне  для
разнообразия дали поработать на самосвале, но это  оказалось еще нуднее, чем
на дробилке-черпалке.  Я вывозил камень  с карьера,  сваливал  и возвращался
порожняком. Впрочем, во мне шевельнулось любопытство, когда я ехал в  первый
рейс --  трясся  в колее  за другими нагруженными машинами. Однако не  нашел
ничего  интересного  в  громадной  металлической  воронке,  врытой в  землю.
Оставалось  лишь гадать, куда девается ссыпаемый туда камень и  зачем вообще
он нужен. Может, под землей склад или транспортер?  Вряд ли. На этой планете
я  очутился благодаря машине Слэйки, значит, вполне логично  допустить,  что
добытый  камень точно таким же образом переправляется  в другую вселенную. Я
размышлял  об этом, но вскоре перестал под спудом однообразия  и  усталости.
Должно быть, именно однообразие и усталость усыпили  мою  бдительность. Пока
"фонари"  Лэсча меняли  цвет с черного на зеленый, я о нем начисто забыл. Но
он не забыл обо мне.
     За ужином, доедая остывшее kreno, я вдруг заметил странное выражение на
лице человека, сидевшего напротив меня. У него отвисла челюсть и расширились
зрачки. Рефлексы  заставили меня отпрыгнуть, а везение спасло от  трещины  в
черепе. Камень  обрушился  на плечо,  парализовал  руку  и  свалил  меня  со
скамейки.
     Взревев от боли, я откатился в сторону, вскочил на ноги и прислонился к
стене, чтобы не  свалиться в  обморок. Левую кисть я сжал в кулак, но правая
рука висела плетью.  Я двигался влево, прижимаясь  к стене, пока передо мной
не образовалось  свободное  пространство. Лэсч  преследовал  меня, угрожающе
подняв камень.
     -- Теперь ты покойник, -- сообщил он. У меня не было желания вступать с
ним в дискуссию. Я смотрел в противные, налитые кровью глазки и  ждал, когда
он нападет. Он напал -- и полетел ничком. Человек, сидевший напротив меня за
столом, подставил ногу, а остальное доделал  я. Взметнул колено к физиономии
Лэсча.  Он заорал  и выронил  камень,  я  подхватил  его  здоровой  рукой  и
приготовился обрушить на череп.
     -- Если ты его убьешь или изувечишь  и он не сможет работать, Бубо тебя
прикончит.
     Я выронил  камень и довольствовался тем, что дал подлецу хорошего пинка
по ребрам и врезал кулаком по нервному узлу. Это его на время успокоило.
     --  Спасибо,  -- сказал я.  -- За мной  должок. Мой спаситель был  тощ,
жилист и  черняв.  Не только волосы,  но  и  лицо,  и  руки  были черными от
толстого слоя тавота. Я помассировал ушибленное правое плечо. Зудит. Хороший
признак.
     -- Меня зовут Беркк.
     -- Джим.
     -- С дуговой сваркой знаком?
     -- Эксперт.
     -- Так я и думал. Я к тебе  с первого дня  присматриваюсь, ты умеешь за
себя постоять. Пошли, навестим Бубо.
     Наш суровый  страж  занимал  отдельную  комнату. Для такого  места  она
выглядела  поистине  роскошной, в  ней  даже была  электроплитка.  Когда  мы
входили,  Бубо как раз помешивал варево  ядовито-оранжевого цвета в  помятой
кастрюльке.  Но пахло оно недурно  и,  судя по всему, выгодно  отличалось от
гадости, которой нас кормили.
     -- Че надыть?  --  ощерился он.  Видимо, его  раздражала  необходимость
говорить членораздельно.
     -- Мне нужен помощник,  чтобы завтра поднять девяносто первую. Ту,  что
со скалы сверзилась.
     -- 3'щем?
     -- Затем, что я так говорю, вот зачем. В одиночку не справиться, а Джим
варить умеет.
     Бубо   оставил   стряпню  в   покое.  Взгляд  выпуклых   красных   глаз
подозрительно ощупал Беркка, затем меня.  На это ушла уйма  времени. По всей
видимости, мышление было столь же  чуждо его натуре,  как и речь. Наконец он
хрюкнул и снова заработал ложкой.
     Беркк направился к двери, я вышел следом за ним и спросил:
     -- Тебя не затруднит перевести?
     -- Поработаешь со мной в ремонтной мастерской.
     -- И все это -- в одном "хрю"?
     -- Точно. Если бы он сказал "нет", мы бы ушли ни с чем.
     -- Ну что ж, спасибо.
     -- Не за что. Работа тяжелая, грязная. Пошли.
     Он почесал нос черным пальцем, а затем на секунду прижал его к губам.
     Помалкивать? Это мы запросто. Что-то тут явно крылось, и впервые с того
дня, как я оказался на каторге, во мне шелохнулась надежда.
     От  логова  Бубо  коридор  вел  к  большой запертой  двери. Беркк сел и
прислонился к стене  спиной, я понял, что у него нет  ключа.  Я расположился
рядом,  и  мы  ждали в молчании,  пока не вышел  Бубо.  Дожевывая  последний
хрящеватый кусок своей стряпни, он отворил дверь и запер ее за нами.
     --  Ну что, начнем? -- предложил  Беркк. -- Надеюсь, ты  не преувеличил
насчет сварки?
     -- Я владею всеми слесарными инструментами, ремонтирую печатные схемы и
вообще все на свете. Если у тебя сварочный аппарат неисправен, я починю.
     -- Ладно, посмотрим.
     У девяносто  первой была вмята  боковая панель и вдобавок сломана  ось.
Работенка и впрямь выдалась трудная, я бы не отказался от нескольких роботов
в помощь.
     -- Сейчас  можно  говорить, -- произнес Беркк, лупя кувалдой по панели.
--  Я  за  тобой  наблюдал.  По-моему,  ты  не  такой  тупица,  как все  эти
мускулистые увальни.
     -- По-моему, ты тоже. Он криво улыбнулся.
     -- Ты не поверишь, но  я доброволец. А все остальные... Кого  подпоили,
кого  оглушили или еще  что-нибудь в этом роде.  Очухались они уже  тут. А я
клюнул на объявление в сети, требовался опытный механик. Зарплату предлагали
невероятную, условия  -- прямо-таки санаторные. Ну я и отправился в контору,
потолковал с профессором Слэйки, шлепнулся в обморок и очнулся здесь.
     -- "Здесь" -- это где?
     -- Понятия не имею. А ты знаешь?
     -- Кое-что. Я знаком со Слэйки  и  знаю, что  попасть  сюда можно через
рай. Только не надо на меня так глядеть, я сейчас  объясню. Меня швырнули  в
яму, и я оказался в другой. Я имею в виду,  в другой вселенной. Должно быть,
и с тобой случилось что-то подобное.
     Пока  мы  чинили  машину,  я  рассказал  ему  о деятельности профессора
Слэйки. Конечно, поначалу ему все это  казалось несусветной чушью, но ничего
другого не оставалось, как поверить. Ремонтируя, мы решили передохнуть, и он
достал банку с жидкостью самого что ни на есть зловещего вида.
     -- Меня  на кухню пускают роботов чинить, ну я  и стибрил сырых  kreno.
Поэкспериментировал  с  кожицей  разных  овощей,  получил приличные  дрожжи.
Подверг   kreno   брожению.   Короче  говоря,  спирта  достаточно,  но  пить
невозможно. Правда, я эту бурду прогонял через пластмассовую спираль...
     --  Змеевик! Нагревание, испарение,  охлаждение,  конденсация -- и  вот
перед нами напиток богов. -- Я обрадованно взболтнул самогон.
     -- Я тебя предупредил. Со спиртом все в порядке, но вкус...
     --  Позволь  мне  самому оценить, -- торопливо перебил я. Поднял банку,
наклонил и жадно глотнул. -- По-моему...  -- просипел я вмиг севшим голосом.
-- По-моему, это самая дрянная дрянь на свете, а  уж дряни я  на  своем веку
перепробовал...
     -- Спасибо. Дай-ка и мне глотнуть, если ты не против. Потом банка снова
вернулась в мои руки, но к  этому времени ее содержимое  не  стало  вкуснее.
Зато уже подействовал этиловый спирт. Быть может, по большому счету мои муки
не были напрасны.
     -- Ладно, кое-что и  я могу добавить. Был тут  у нас  как-то говорливый
парень, он сказал,  что  ремонтировал валы  на камнедробилке.  Там из  камня
делают порошок. Может, этот камень из нашего карьера?
     -- А для чего, он не сказал?
     --  Нет.  Исчез на другой  день. Слишком много болтал. А  потому  нам с
тобой надо быть поосторожнее. Не знаю, кто его подслушал...
     -- Зато я знаю. Слэйки в  одном  из своих воплощений. Здесь он добывает
породу и  куда-то  ее транспортирует. Потом дробит  и  отправляет  порошок к
женщинам, и те в нем что-то ищут.
     -- Что?
     --  Этого я не знаю.  Но одно могу сказать с  уверенностью:  это  очень
дорогостоящее занятие. Требует уйму денег и рабочего времени.
     -- Пожалуй, ты прав. И  разгадки  мы здесь не найдем. Послушай, Джим, я
хочу отсюда выбраться, и мне нужен помощник.
     В моих ушах  это  звучало музыкой.  Я  схватил  его  за  руку, а другой
ладонью похлопал по спине.
     -- У тебя есть план?
     -- Всего-навсего идея. Мне не верится, что  отсюда можно удрать тем  же
путем, каким мы сюда попали, через ту комнату с решетчатой дверью.
     Я кивнул.
     --  Наверняка  это  дверь  между  вселенными, и швейцаром  при ней  сам
Слэйки. Но что еще  остается? Я тут  осмотрелся и не  знаю, как выбраться из
карьера.  Даже если  выберемся,  куда денемся? Может, эта  планета  -- голая
пустыня на краю вселенной?
     -- Совершенно  с  тобой согласен. Значит, остается только один путь. Ты
уже догадался?
     --  Конечно. Порода ссыпается в воронку. Мы отправимся вместе  с ней, и
нас раздавит насмерть. Так?
     -- Не  так. Я очень долго над  этим думал и подготовил все необходимое.
Но мне нужен помощник.
     -- Я твой помощник, -- сказал я. Правда, уже не так решительно.
     -- Ну, тогда  за работу. --  Он с трудом  поднялся  на ноги. -- Сначала
надо закончить ремонт.
     Работа нас протрезвила, и в тот день мы больше не разговаривали. На зов
электрического  звонка  явился  Бубо,  отворил  ворота   в  карьер,  которые
отпирались только  снаружи. Пока  я  дрожал  и  притоптывал, Беркк вывел  из
мастерской  девяносто первую и  оставил ее за воротами.  Бубо  снова клацнул
замком и отпер дверь в барак. Он безжалостно  обыскал нас, прежде чем пустил
в тепло.
     Техника в карьере  успела  изрядно  поизноситься, и  работы у  нас было
вдоволь.  Но  мы  не  спешили  --  меня  не  тянуло  возвращаться  в  кабину
дробилки-черпалки или  на  открытое  всем  ветрам  сиденье  самосвала. Беркк
больше не заговаривал о  побеге, а я не спрашивал  -- решил,  что он сам обо
всем расскажет, когда придет время. Мы  вкалывали и спали, спали и вкалывали
-- так проходила жизнь. И скрашивали  ее  только кратковременные застолья  с
отвратительными яствами.
     Пока мы  не управились с  ремонтом,  Беркк  ни словом  не  обмолвился о
побеге.  На  следующий день  мне предстояло  сменить  сварочный  аппарат  на
баранку  самосвала.  Мы  лежали  бок о  бок под днищем  машины,  один держал
панель, другой стучал по ней кувалдой.
     -- Бубо  говорит, у него  на карьере людей не хватает, -- сказал Беркк.
-- Он хочет, чтобы ты  вернулся. Я  его  пытался  уломать, но он  больше  не
уламывается. Ты готов бежать?
     Я не спросил куда. Я спросил когда.
     -- Сейчас. -- Он повернул ко мне голову, и я понял, что ему не по себе.
-- Тебе приходилось убивать?
     -- А что, это важно?
     -- Еще бы.  Придется  обезоружить  Бубо, а то и убить. Я не ахти  какой
боец...
     -- Зато я  -- "ахти". Я о нем позабочусь. И будем надеяться, не убью. А
что потом?
     -- А  потом  погрузим  в самосвал вот эти штуки и смоемся отсюда. -- Он
откинул брезент, и в тусклом свете лампы  я увидел две продолговатые клетки,
сваренные из  металлических прутьев толщиной в палец. Формой и размерами они
очень напоминали гробы. Беркк торопливо спрятал их под брезентом.
     -- Неужели это единственный способ? -- спросил я.
     -- А ты можешь предложить другой?
     -- Но это же самоубийство.
     --  Все равно  тут  подохнем,  если  не сбежим. Я  набрал полные легкие
воздуха, медленно его выпустил и сказал:
     --  Хорошо, попробуем. И  чем  скорее,  тем лучше.  Потому  что мне  не
хочется раздумывать и подсчитывать наши шансы. Надеюсь, мы  выберемся отсюда
целыми и невредимыми, а не в виде порошка.


ГЛАВА 19

     Больше в мастерской не  оставалось поврежденных самосвалов.  Мы  тянули
ремонт до последнего, насколько хватило смелости. Знали: когда он вернется в
карьер, вместе с ним туда вернусь и  я. Пока  этого не случилось, необходимо
бежать. Вместе. Одиночке эта задача не по силам.
     Мы  давно подготовились к побегу. Удерживала  только  боязнь  оказаться
перемолотыми вместе с камнями. Я поводил напильником  по выступающей  шляпке
болта, отступил  на шаг, чтобы  полюбоваться  на свою работу, а затем бросил
инструмент на землю.
     -- Начинаем. Сейчас же.
     Беркк  постоял в  нерешительности  несколько мгновений, а  затем  хмуро
кивнул. Я порылся в куче металлолома и ветоши и достал самодельную  дубинку.
Просунул руку в темляк  и затолкал дубинку под рукав. Беркк смотрел на меня,
я поднял большой палец и улыбнулся, как я надеялся, ободряюще.
     Он  повернулся  и  нажал на  кнопку  звонка. Однако наш надсмотрщик  не
спешил  на вызов, должно быть,  ему подвернулась  срочная грязная работенка.
Уходили минуты, я  видел, как  на лбу Беркка выступают  капли пота,  хотя  в
мастерской царила полярная стужа.
     -- Нажми-ка еще разок, -- сказал я. -- Может, не услышал.
     Беркк нажал.
     -- Еще.
     За моей спиной со скрежетом отворилась дверь, и я  едва  успел спрятать
дубинку в рукаве.
     -- Ну че ты звонишь? Че звонишь-то?
     -- Закончили. -- Беркк с лязганьем поднял тяжелый борт самосвала.
     -- Ну дык выводь.
     Бубо вставил  ключ в замочную скважину.  Ворвался  ледяной  ветер. Бубо
повернулся ко мне и сверкнул глазами.
     -- А ты пыдь отседа. Работать. Он не сводил с меня глаз. Стоял спиной к
машине и похлопывал биохлыстом по штанине.
     -- Конечно. Как скажешь, так и будет. -- Хотелось  орать на  него, но я
лишь улыбнулся с неискренним подобострастием.
     Все шло не так, как мы задумывали. Он должен был смотреть на  Беркка, а
я  -- вырубить его, не  дав  пустить  в ход  биохлыст.  За его  спиной Беркк
забирался на  сиденье самосвала. Машина загудела,  задрожала.  А Бубо упорно
таращился на меня. Потом шагнул вперед и скомандовал:
     --  Пыдь отседа!  Кому  грю? И занес над головой  биохлыст. У самосвала
надсадно взвыл, закашлялся и стих двигатель.
     -- Э, да тут вон что творится! -- испуганно крикнул Беркк из кабины.
     Уходили  секунды, а мы оставались в прежних позах.  Биохлыст  угрожающе
покачивался, надсмотрщик свирепо таращился на меня. Беркк  сидел за баранкой
и не  знал,  что  предпринять.  К  счастью, мозги Бубо  не могли  удерживать
одновременно две  мысли. Когда в них наконец пробился смысл Беркковых  слов,
Бубо задрал голову.
     -- Ну че такое?
     --   А  вот  че.  --   С   меня   вдруг  спало  оцепенение.  Я   сделал
один-единственный  шаг вперед. Дубинка скользнула в ладонь, я размахнулся...
и Бубо упал как подкошенный. Я снова занес дубинку, но он не двигался.  Даже
не  шелохнулся,  когда  я  вырвал  из  его  руки  биохлыст.  --  Начали!  --
скомандовал я, сдергивая брезент с клеток.
     Беркк схватил  первую и, кряхтя, перевалил через борт самосвала. Загодя
приготовленными кусками  проволоки я  связал бесчувственного  стража,  затем
притянул его  руки к ногам.  Когда  очухается,  сможет освободиться,  но  не
сразу. А нас к тому времени уже и след простынет.  Я засунул кляп  и оттащил
Бубо в угол, а Беркк погрузил вторую клетку. Я накинул на связанного брезент
и выпрямился. Беркк уже распахнул ворота в карьер. Пока я  забирался в кузов
самосвала, он, придерживал одну из створок.
     -- Есть там кто-нибудь? -- крикнул я, когда он уселся за баранку.
     --  Грузовиков не  видать. Ни одного. -- Он снова завел двигатель, и  я
увидел, что у него дрожат руки. Мотор выл,  но самосвал не трогался с места,
и я понял, что мой товарищ потерял голову от страха. Но и это я предвидел.
     -- А ну-ка успокойся. Замри. Глубокий вдох. Вот так, а  теперь поехали.
И помни: как только выедем, надо будет затворить ворота.
     Мы выехали  за ворота и остановились.  Беркк заглушил  мотор и поставил
машину на ручной тормоз. Мы медленно спустились на землю и затворили ворота.
     --  Готово, -- сказал он,  и мы полезли  обра