акие штучки прощаю нелегко.
     Не я один испытывал по отношению к нему подобные чувства. Краем глаза я
заметил  рыжеватое пятно. Глориана, встопорщив иглы, метнулась вперед. Игорь
взвизгнул  и запрыгал на одной ноге, держась за  лодыжку, по которой  ударил
острый  бивень. А затем,  нечленораздельно ругаясь, поспешил вскарабкаться в
кабину. Фургон исчез в ночи, увозя Игоря с полными карманами моих денег.
     Глориана, довольная собой, уже  рылась в мусорном баке у двери. Я нажал
на кнопку  под табличкой: "Колоссео. Вход  для работников  сцены".  Дверь со
скрипом отворилась, появилась усатая физиономия.
     -- Че надо?
     -- Здесь находится "Большой Бигтоп"?
     -- Ну.
     -- В таком случае,  добрый человек, отвори дверь шире. Перед  тобой  не
кто иной, как Могучий Марвелл собственной персоной!
     -- Ты опоздал.
     -- Я  никогда не  опаздываю к благодарной публике, которая очень  скоро
будет взирать, затаив  дыхание, на  Могучего  Марвелла. Дружище,  веди нас в
наши покои.
     Обладатель  усатой  физиономии  повел  нас  в  недра "Колоссео".  Мы  с
Анжелиной шли  рука об руку, Глориана семенила сбоку,  следом катился багаж.
Все предвещало мне начало новой эффектной карьеры.
     -- Вы опоздали, -- произнес другой голос.
     Я обернулся.
     -- Те же слова изрек цербер у вашего портала. А вы?..
     --  Харли-Дэвидсон.   Со  всеми  вопросами  --  ко   мне.  Он  вошел  в
артистическую уборную, и мы пожали друг другу руки. Харли-Дэвидсон был высок
и черняв,  и в  наряде  инспектора манежа выглядел щеголем. Все, начиная  от
блестящих черных сапог и заканчивая еще  сильнее блестящим черным цилиндром,
выдавало прирожденного артиста.
     -- Надеюсь, вы стоите своих афиш, -- сказал он. Я тоже на это надеялся,
потому что, придумывая афиши, полностью расстреножил фантазию.
     -- Еще бы!
     Я пытался излучать шарм и пробуждать положительные эмоции.
     -- Последний наш факир пил горькую и пропускал почти все выступления.
     -- Уверяю вас,  я с младых ногтей не прикасаюсь  к спиртному. Позвольте
представить Анжелину, мою жену.
     Он, как истинный актер, поцеловал ей руку.
     -- А это -- Глориана.
     Харли-Дэвидсон  одобрительно  посмотрел  на  свинку,   но  от   поцелуя
воздержался.
     --  Мне нравится, когда в  номерах участвуют животные.  Это стильно. Вы
знакомы с Великим Гриссини? У него есть несколько фокусов наподобие ваших.
     -- Так вы его знаете? Это мой наставник. Я ему обязан всем, что умею.
     -- Приятно  это слышать. Гриссини -- профессионал высочайшей  пробы. Ну
что  ж,  до  начала  еще  часа  два.  Располагайтесь,  отдохните.  Если  что
понадобится, не стесняйтесь, зовите коридорного.
     -- А  где тут ближайший ресторан? -- спросила Анжелина. -- Мы  давно не
ели.
     -- Увы, ни одно из окрестных  заведений  я рекомендовать  не берусь. Но
возле  вашего  телефона лежит  список  фабрик-кухонь, они доставляют  вполне
приличную еду...
     -- Харли, че ты от меня прячешься? -- прогрохотало, как вулкан. -- Есть
разговор.
     В  комнату вошел  человек примерно  моего роста, но, как минимум, вдвое
шире  в плечах  и  талии.  Он  был  наголо обрит,  с  вислыми черными усами.
Казалось чудом, что одежда  на нем не лопается от малейшего движения.  Мышцы
бегали и сплетались в узлы диаметром с древесный  ствол. Его предплечье было
толще моего  бедра.  Я видел  этого человека на фотографиях и афишах и сразу
узнал его. Ради него-то мы и преодолели бесчисленные световые годы.
     -- Подумать только! -- воскликнул я. --  Вы не  можете быть никем иным,
кроме  знаменитого  на всю галактику Пьюссанто! Поистине, встреча  с вами --
великая честь для меня. Я -- Могучий Марвелл.
     Я шагнул вперед и протянул руку. Он подал только два пальца, и это было
вовсе не чванство -- три его  пальца я бы попросту не обхватил.  Я энергично
пожал,  но  с  таким  же успехом можно  пожимать арматурные прутья.  Красные
глазки богатыря моргнули, на лбу пролегли морщины.
     -- Че, правда? Слыхал обо мне?
     -- Вам поют оды в самых дальних звездных системах.
     На его  лице промелькнула хиленькая улыбка  -- видно,  грубую  лесть он
принял за чистую монету. Но к Харли-Дэвидсону повернулся  с прежней гримасой
на физиономии.
     -- Че это ради сторожа меня не выпускают?
     --  А  того  ради, что  тебе  запрещено покидать город.  И учти, каждый
кредит на  взятки,  без  которых  не удалось  бы  спасти  тебя  из  кутузки,
вычитается из твоего жалованья.
     -- Но тута же скучища!
     -- В городе -- тоже.
     -- Все вранье! Напраслина!
     -- Ну, конечно! Да знаешь ли ты, сколько свидетелей пришлось подкупить,
чтобы держали языки за зубами? Ты и раньше выкидывал такие номера, и сколько
раз!
     -- На меня напали!
     -- Что я  слышу?! Двадцать восемь  сталеваров  напали на одного  лысого
клоуна? Трое сейчас в больнице, а  когда прибыла полиция, все до одного, без
малого три десятка, лежали в отключке.
     -- Да я же пошутил только.
     -- В последний раз предупреждаю! Еще одна подобная выходка, и ищи новый
цирк.
     Харли, видать, был не робкого десятка. Уж не знаю, смог ли бы я вот так
отчитывать   монстра  вроде   Пьюссанто.  Секунду-другую   я   даже   ожидал
кровопролития и разрушения. Пьюссанто напрягся, бицепсы вздувались, вены под
кожей  извивались,  как  змеи.  Потом  он  пробормотал  что-то  не   слишком
приличное, круто повернулся и вышел.
     -- И часто он так? -- спросил я, когда атмосфера слегка разрядилась.
     --  Увы, слишком. Как закончим сезон, он получит расчет. Хватит  с меня
возни с  этим двуглазым  циклопом.  --  Харли-Дэвидсон  мрачно посмотрел  на
Глориану. -- А ей лучше не пакостить в коридорах.
     С этими словами он вышел. Анжелина затворила двери, села и сказала:
     -- Фу-ух!
     -- Присоединяюсь.
     Она улыбнулась.
     -- Добро пожаловать в шоу-бизнес.

        ГЛАВА 6

     Судя по всему,  в старом городе намечался шумный вечерок. Это  я понял,
миновав  пост охраны  неподалеку  от нашей  уборной.  Мое внимание привлекли
шеренги экранов. На экранах  горели прожектора, освещали площадь у парадного
входа.  Там  царила  суета,  начиналось  много всякого  интересного.  Шоферы
отворяли  дверцы  машин  и  отдавали  честь   пассажирам.  Из   всевозможных
транспортных средств появлялись шикарно одетые пары. Чего там только не было
--  крылатого,  колесного,  гусеничного.  А  одна хитроумная штуковина  даже
прыгала. Все это пахло внушительными деньгами.
     Сей запах я учуял сразу. Он и удивлял, и радовал.  На Феторре мы до сих
пор  видели только  грязное подбрюшье индустриального мира: копи, плавильни,
фабрики -- и сажу, сажу, сажу. Но все это означало солидные банковские счета
для  немногих  везунчиков,  покоривших вершину  социальной  пирамиды.  Иными
словами, нашим взорам явился старый добрый  капитализм с обнаженными клыками
и когтями. Минимум -- для большинства на дне, максимум -- для меньшинства на
плаву.  Однако все раздумья  об  экономической несправедливости  испарились,
когда я вернулся в уборную и обнаружил Анжелину. Она придирчиво изучала себя
в зеркале.
     --   Зеленый  костюм!  --  вскричал   я.  --   Безупречный,   шикарный,
невероятный. О, дайте мне облобызать эту богиню шарма.
     Вполне ощутимый толчок ладонью в грудь остановил мой страстный порыв.
     --  Позже.  Я  полчаса  убила  на  макияж  и не  позволю, чтобы ты  его
размазал.
     -- А можно я его размажу потом?
     Ответом мне  было крайне  отрицательное "фи". Только теперь я  заметил,
что  тени на ее веках  необычно  густы.  Черные  брови ярче очерчены и круче
изогнуты. А на щеках рдеют румяна.
     -- А ну-ка, Джим, садись гримироваться. Не забыл, чему я тебя учила?
     -- Сажусь, сажусь.
     Я сел перед  зеркалом  и наложил слой основы.  И тут краем глаза уловил
движение. Глориана устраивалась в своей корзине.
     -- С ней не было хлопот?
     -- Что ты,  совсем напротив. Она была настоящей паинькой, пока какой-то
оболтус не попробовал к нам вломиться. Малютка отреагировала быстрее меня. В
один миг превратила его штаны в лохмотья, и он с визгом умчался по коридору.
В награду она получила сандвич с сыром и черными трюфелями и миску молока, а
теперь отдыхает. Я специально надела зеленое, потому что этот цвет прекрасно
гармонирует с рыжими иглами.
     Время  еще  было  --  нам  предстояло  выступать  под  занавес  первого
отделения. Но мы так  разволновались,  что  пошли за  кулисы смотреть  через
дырочки  в  занавесе.  Ряды и  ложи  были забиты до  отказа  -- яблоку негде
упасть.  Пришлось  посторониться  --   униформисты  тащили  тяжелые   снасти
Пьюссанто. Он открывал шоу.
     -- Марш  отсюда, -- приказал нам Харли-Дэвидсон,  когда духовой оркестр
сыграл туш. Он выскочил на сцену, навстречу восторженным аплодисментам.
     -- Дамы, господа и простые пеоны, мы рады приветствовать вас в "Большом
Бигтопе"!
     Это  вызвало  новый,  еще  более мощный  взрыв аплодисментов.  Особенно
усердствовал пролетариат  на высокой галерке, отделенной  от сливок общества
прочной  металлической  сеткой.  Инспектор  манежа дождался,  когда  утихнут
хлопки.
     -- Друзья мои, вам предстоит  насладиться лучшими цирковыми  номерами в
галактике.  Оставьте  свои  заботы,  целиком  отдайтесь   самому   чудесному
развлечению  в   освоенной  вселенной.  Сегодня  вас  поразит   таинственное
волшебство  Могучего Марвелла.  Вас заворожат многообразные жизненные  формы
Гара  Гуйля   и   его  изумительной   труппы   уродов.   С   их   чудовищной
притягательностью  сравнятся  только  красота  и  пластика  Белиссимы  и  ее
"Прыгающих балерин".
     Это  вызвало  не  только  аплодисменты,  но и  пронзительный  свист  на
галерке.
     -- А  открывает  наше сегодняшнее представление  лучший среди отважных,
стремительных  и  презирающих смерть. Позвольте  представить вам  подлинного
титана,  сильнейшего  человека  нашей  галактики  и  всех  других  галактик,
неудержимого, незабываемого, невероятного Пьюссанто!
     Инспектор  манежа  отошел в  сторону, занавес раздвинулся и явил взорам
публики  борца -- скользкого, блестящего от  масла, перегруженного мускулами
и, несомненно, источающего запах тестостерона. Со своего закулисного НП мы с
Анжелиной видели  его как на ладони --  конечно, если этот  фразеологический
оборот применим к такой громадине.
     --  Высокоуглеродистая  сталь! --  возгласил  Харли-Дэвидсон,  и  силач
постучал  прутом  толщиной  в  палец  и  длиной  метр  по стоящей  перед ним
наковальне. После чего взял его за концы и положил на коле но. Под охи и ахи
зрителей он напряг мускулы, да так, что  лопнула рубашка,  и согнул стальной
прут. Всем  это понравилось, но еще больше  им понравилось,  когда он цапнул
железяку зубами.
     И перекусил пополам!
     -- А сейчас обратите внимание, -- сказал  Харли-Дэвидсон, когда  утихли
крики, -- на веселых каменщиков.  Они  займутся своим делом,  пока Пьюссанто
будет вас развлекать.
     Партер  промолчал,  зато  с  галерки  на  цирковых  рабочих  посыпались
добродушные  ругательства и  советы.  Пока  Пьюссанто  вершил свои  подвиги,
каменщики быстро замесили раствор и принялись возводить стену. Когда верхний
ряд кирпичей лег вровень с их  головами, снова раздался туш, и к рампе вышел
инспектор манежа.
     -- Настоящие кирпичи! Настоящий строительный раствор! Вы своими глазами
видели, как  возводилась  эта стена. Она крепка, вернее,  будет крепка через
некоторое время. Мы  не можем ждать, когда  раствор  затвердеет сам по себе.
Видите, к нам выезжает машина? Это специальная техника, она применяется лишь
в чрезвычайных обстоятельствах. Она укрепит эту стену у вас на глазах.
     Вырвалась  струя  пламени, публика закричала  и  заахала.  Облаченный в
защитный костюм оператор гонял огонь  вверх и вниз по стене. Когда он сделал
свое дело, вышли два тяжеловеса с кувалдами  и под грохот  кузнечных молотов
из  оркестровой ямы взмахнули своими орудиями. На стену посыпались удары, но
она осталась невредима.
     Рабочие  покинули  сцену  вместе  с  машиной  и  своими  инструментами,
Харли-Дэвидсон поклонился и тоже отошел. Свет померк, лучи юпитеров освещали
только  громадный силуэт Пьюссанто. Силач  побрел к  стене. В мертвой тишине
постучал по  ней  пальцем и  улыбнулся. Все утонуло во  тьме, кроме стены  и
богатыря.
     Он  прошелся  по  сцене,  повернулся  спиной  к зрителям  и  постоял  в
эффектной  позе.  Возбужденно рокотали малые барабаны,  их дробь поднималась
волнующим крещендо и вдруг оборвалась, вмиг уступив место гробовой тишине.
     Пьюссанто опустил голову, раскинул руки и ринулся на стену, сгибаясь на
бегу. И со всего маху врезался бритой макушкой в кирпичи.
     Стена  содрогнулась,  пошла  трещинами  и   рассыпалась.  Под  безумное
ликование зрителей Пьюссанто смахнул с черепа кирпичную крошку и поклонился.
Публика влюбилась в  него  без памяти,  трижды  вызывала на бис и,  когда он
задержался за кулисами, долго шумела и  рукоплескала. Мы с Анжелиной поняли:
сейчас что-то будет. И оказались правы. Это был экспромт.
     --  Пьюссанто вас слышит и понимает ваши чувства, --  объявил инспектор
манежа.  -- А потому, идя навстречу вашим пожеланиям, он исполнит  небольшой
оригинальный номер.
     Силач, вместо того чтобы вернуться на авансцену, сошел по ступенькам  в
партер. Пожал  несколько рук, вернее,  позволил пожать  его пальцы, довольно
улыбался, когда его целовали красивые дамы. Потом возвратился в первый ряд и
поклонился.  И,  кланяясь, схватил  два привинченных к  полу  кресла.  Одним
могучим рывком выкорчевал их и вскинул над головой.
     Зрители  хохотали,  глядя, как бледные от страха мужчина  и  женщина  в
поднятых  силачом  креслах  судорожно  вцепились в  подлокотники и  пытаются
улыбаться. Под  звуки  труб  раздвинулся занавес,  и Пьюссанто,  держа своих
пленников над головой, взобрался на сцену. Повернулся и поклонился зрителям.
И принялся подбрасывать кресла с людьми, как гири!
     Вопя от ужаса, пленники совершали сальто и  снова, подхваченные ловкими
и могучими руками,  летели вверх. Пятикратно продемонстрировав чудесную силу
и  координацию движений, Пьюссанто целыми и невредимыми опустил свои  жертвы
на  сцену. Девушка поцеловала  его,  зрители пришли в неистовство.  Стоявший
рядом со мной  Харли-Дэвидсон закричал,  но в оглушительном реве  только мне
удалось расслышать его:
     -- Пьюссанто! Ты заплатишь за эти кресла! Вычту из жалованья!
     Униформисты вернули кресла  в зал, а силач  поклонился  последний раз и
ушел за кулисы.
     Крики   смолкли,   и  туш   сменился   унылым  похоронным  маршем.  Его
сопровождали пронзительные замогильные крики и маниакальный хохот.
     Потускнели, а затем и вовсе погасли прожектора, а леденящие кровь вопли
звучали  все громче.  Появилось  одинокое  пятнышко  синеватого света, в нем
стоял  красивый  мужчина  в  смокинге.  Он  поклонился  зрителям  и голосом,
исполненным угрозы, проговорил:
     -- А  вот и мы! "Межзвездное шоу  уродов  Гара  Гуйля!" Прошу  любить и
жаловать!
     Он  отошел в  сторону,  и  место  под  прожектором  занял  четверорукий
зеленокожий артист  в килте  из шотландки и со  спорраном, низко поклонился,
достал из  споррана маленький белый череп с крохотными  рожками  и подбросил
вверх.  Затем  появился другой череп. Вскоре  множество черепов замелькало в
синеватом луче  над ловким четвероруким жонглером.  Выглядело это классно, и
публика получила огромное удовольствие. Особенно когда уродец один за другим
отправил  черепа  в  зрительный  зал.  Из-за  них  дрались   и,  завладев  и
рассмотрев, поедали. Черепа оказались конфетами.
     --  Приветствую  вас, дорогие друзья,  приветствую!  Нынче вечером  я с
вами. Я  подарю  вам  трепет ужаса, дрожь отвращения и судороги экстаза!  По
всей  галактике  собирал я  доселе  сокрытые  от  глаз почтеннейшей  публики
капризы  природы, и  вот  они  перед  вами.  Любуйтесь или  содрогайтесь  от
омерзения,  как  пожелаете.  В   моей  коллекции  недоношенные   недоумки  и
помешанные помеси -- возможно, вы о них  слышали, возможно, они вам снились.
Но если это были сны, дамы  и господа, то сны кошмарные! Ужасающие наездники
ночи! И человек-улитка!
     Занавес  стремительно раздвинулся, и резкий свет юпитера залил существо
на сцене. В зале  -- возгласы, крики. По вполне понятной причине. Уродец был
скрючен, изогнут в три погибели, наполовину скрывался  в  шипастой раковине.
Напуганный  шумом,  он еще  глубже  забрался в  свое  укрытие  и пустился  в
бегство. Вернее,  медленно пополз  по сцене, оставляя за собой полосу слизи.
Он двигался в мою сторону, и я, глядя в дико выпученные глаза, попятился.
     "Это не человек! Это робот из  псевдоплоти!" --  твердил я себе. Однако
мне невыразимо полегчало,  когда он повернулся и пополз в  обратную сторону.
Несомненно, создатель этой твари обладал самым извращенным воображением.
     Затем  публика  весело  приветствовала   птицедевушку  с  недоразвитыми
крыльями вместо рук и ороговелым клювом. Особенное оживление вызвал ее полет
-- она вспорхнула  на несколько футов. Были и другие уродцы. Публике все это
нравилось, а  мне сии восторги немало поведали о нравах обитателей  Феторра.
Показалось, что  отвратительное зрелище несколько  затягивается, и  все же я
надеялся в глубине души, что оно никогда не кончится. Поскольку это с каждой
минутой приближало меня к сценическому дебюту. Удастся ли завоевать симпатии
зрителей?  Теперь-то  я  знал,  что  им  по  вкусу,  но, увы, слишком поздно
украшать свои номера кровью и слизью. Я мог предложить только фокусы простые
и чистые.
     Следующие  выступления миновали мое  сознание. Я возился  со  снастями,
гармошкой  перебрасывал  карты  из  руки в  руку. Подошла Анжелина, ведя  на
золотой  цепи Глориану, и, склонив голову набок, подозрительно посмотрела на
меня.
     -- Как самочувствие? У тебя ужасный цвет лица.
     --  Мандраж перед премьерой. Неужели ты не понимаешь, что мы  впервые в
жизни выступаем на сцене? Что бы там ни утверждали наши лживые афишки.
     -- Джим  диГриз, на  тебя это  не похоже.  Ты  глядел в  огромные жерла
пушек, в лица мелких злобных генералов, в морды  гигантских хищных зверей, в
мрачные физиономии  таможенников.  И  никогда  не  колебался.  Хорош потеть!
Соберись, хлебни. -- Она достала фляжку лечебного бренди. -- И вспомни девиз
шоу-бизнеса.
     -- Очутишься на сцене -- уймется дрожь в коленях! --  хором воскликнули
мы, и я сделал добрый глоток.
     И вот мы готовы выйти на авансцену  и слушаем, как разливается соловьем
доверчивый конферансье.
     -- ...Нырнул с тысячеметровой башни в крошечную ванну с водой и остался
жив!  В наручниках, опутанный  цепями и  запертый  в  стальной  сейф, он был
сброшен в  океан, несколько часов боролся  за свою жизнь и нашел-таки путь к
спасению!
     Боже, неужели я спятил, когда садился писать всю эту рекламную  ахинею?
Гореть мне веки вечные на адской жаровне!
     --   ...Без  лишних  слов  представляю  вам   магистра  магии,  корифея
колдовства, властелина волшбы -- Могучего Марвелла!
     Действуй спокойно, Джим, и ты успокоишься, твердил я себе. Не дергайся.
     Я  вышел на  середину  сцены,  поклонился и едва не  потерял  дар речи.
Потому что прямо передо мной, в первом ряду, у прохода сидел мой сын Боливар
и хлопал, как очумелый. А ведь он должен находиться во многих световых годах
от Феторра!
     К счастью, говорить мне и  не  требовалось. Я повернулся и дал Анжелине
знак  выходить.  Что  она и  сделала  с  непередаваемой  грацией  под  шквал
аплодисментов. Оставалось лишь гадать: либо аборигены обожают свинобразов на
золотых цепях, либо они в таком же восторге, как и я, от Анжелины.
     Не возьмусь  описать свои  действия в те минуты -- со мной приключилось
что-то  вроде трупного окоченения. Слава Богу, я ничего  не уронил. В нужные
моменты  публика  ахала  или смеялась. Ан