чение, что с  самой  посадки Баррин  и  не  надеялся
увидеть подобное:

     МОТАЕМ ОТСЮДА

     Невероятная  взятка,  уплаченная Анжелиной  городским  властям,  стоила
того.  Строительные эскизы хоть и страдали пробелами, но  оказали неоценимую
услугу. На второй  день я остановился  рядом  с намеченной нами комнатой, на
третий -- сунул авторучку в замочную скважину. После часового пребывания под
мышкой  ее пластик размяк, как пластилин,  но при соприкосновении с холодным
металлом застыл, став зеркальной копией внутренностей замка.
     Нас  ежедневно выпускали на часовую прогулку  в тюремный парк.  Я нашел
уединенную скамейку вдали от мест, где можно установить "жучки", и сидел там
с открытой книгой, в  полудреме свесив голову на  грудь. Чтобы понять, чем я
занят на самом деле, надо подойти вплотную.
     В  то  утро я содрал часть  пластикового  покрытия  своего потрепанного
бумажника и хорошенько разжевал  полученную пленку. На вкус она была  ничуть
не  хуже,  чем  здешняя кормежка.  Пропитавшись слюной, пленка  размякла  до
состояния отлично лепящейся тестообразной массы и  в  таком  виде нырнула  в
темные глубины моего кармана, где я прижал ее к слепку замка, чтобы получить
дубликат ключа, способного открыть нужную дверь. Удовлетворившись полученным
результатом, я подставил  пластик  под  жаркие лучи солнца -- содержащийся в
нем катализатор на свету начал действовать, и пластик моментально затвердел.
     По  логике  вещей  следовало  подождать подходящего момента, прежде чем
пытаться открыть дверь --  но требовался пробный  прогон,  чтобы устранить с
дороги  все  потенциальные  препятствия  и пребывать в  уверенности,  что  в
запланированный момент все пройдет без сучка без задоринки.
     Баррин  помогал мне с упоением. Мы свернули часы, и в тот момент, когда
я  дошел до  двери,  он  споткнулся  и упал на  стол в самый разгар какой-то
карточной  игры.  Раздался грохот,  злобные  вопли, а я  тем  временем сунул
доморощенный ключ в замочную скважину, повернул его и нажал на дверь.
     Ничего  не произошло.  Я  глубоко вздохнул,  задержал дыхание, а  потом
пустил в ход весь опыт медвежатника, приобретенный за долгую жизнь.
     Замок слегка заскрежетал--и уступил.
     Мгновенно  нырнув  в комнату, я запер за собой дверь  и прижался к ней,
ожидая услышать топот шагов и встревоженные крики.
     Ни  того  ни  другого.  Теперь  можно   оглядеться.  Комната  оказалась
небольшой кладовкой  и  была  до потолка  завалена стопами бумаги  и грудами
столь  дорогих  сердцу бюрократа  бланков  и  формуляров.  Крохотное  оконце
пропускало  достаточно света, чтобы  ориентироваться.  Я мысленно  зарисовал
план, потом переставил  одну коробку, преграждавшую путь. Все,  хватит. Пора
убираться, иначе День Д, Час Ч и Минута М, когда  я нарвусь на неприятности,
окажутся  в роковой  близости. В коридоре ни звука. Теперь быстро  за дверь,
запереть  замок  --  и  бросок по коридору  обратно в зал, в  эпицентр вялой
потасовки.  Жаль,  что мы испортили  игру.  Впрочем, нет,  жалеть не  стоит.
Баррин стрельнул в мою сторону глазами, а я то ли заговорщицки подмигнул, то
ли просто глаз мой дернулся от нервного тика.
     Мы с Анжелиной сошлись  на том,  что при  первой встрече контакт должен
быть  предельно кратким.  Выбор момента  вообще  играл  главную  роль.  Ради
конспирации встреча должна  состояться  в сумерках,  но не настолько поздно,
чтобы  нас отправили  баиньки.  В назначенный вечер после обеда я  вышел  из
столовой  первым  и  быстро  заковылял к  сортиру.  Мимо  двери  и вверх  по
лестнице. Пришел  впритык,  в запасе оставалось буквально  несколько секунд.
Открыть и закрыть дверь, несколько шагов по проходу, часы уже наготове.
     Быстро  перехватить ремешок в  обе руки -- для удобства. Прижать  его к
оконному запору.  Пластик, покрывающий  ремешок,  тут же сполз, обнажив куда
более твердую пластисталь мини-пилы. Пила громко взвизгнула, раздался резкий
щелчок. Сунув часы в карман, я дотянулся до окна и приоткрыл его.
     Снаружи уже  ждала Анжелина, вся  в черном, вплоть до черных перчаток и
черного  грима  на лице.  Она сунула мне  в руки  сверток, но вопреки нашему
уговору не удержалась и тихо прошипела: "Самое  время!" --  пока я  закрывал
окно.
     Я  тут  же  смылся, спрятав  сверток  в  складках робы, а укладываясь в
постель, сунул его под подушку, предварительно вытащив детектор.
     Вскоре после  того, как в тюрьме  вырубили свет, я  начал  ворочаться с
боку на бок с громкими стонами:
     -- Никак не уснуть. Бессонница и артрит меня в гроб вгонят. О-ох!
     Я  поворочался  еще  чуток, а потом встал и начал слоняться по  камере,
почесывая  ногу.  А  заодно почесывая  регуляторы  детектора  с потрясающими
результатами:  всего лишь одна телекамера над дверью  -- что дарило  мне два
слепых  сектора вне  обзора. Теперь стоило  хорошенько выспаться, потому что
наутро предстояла масса работы.
     Баррина  Баха  я отправился искать  уже перед самым полуднем, обнаружил
его на солнечной террасе и присел рядом. Он  вопросительно  приподнял брови,
но я не проронил ни слова, пока не поработал с детектором.
     --  Великолепно,  --  наконец  кивнул я,  --  только не  говори слишком
громко. Контакт состоялся.
     -- Значит, у тебя все есть? Он аж трепетал от волнения.
     -- Все. Большая  часть упрятана так, что ее  не  найдут.  Выйдем в парк
ровно через двадцать минут.
     -- Зачем?
     -- Затем, что у меня во рту лазерный оптический телефон. -- Я приоткрыл
губы и продемонстрировал объектив. -- Звук  передается через кости черепа на
уши.
     -- Какой звук? -- Баррин был явно заинтригован.
     -- Звук сладкого голоска моей милой Анжелины, которая держит путь во-он
к тому правительственному  зданию, что виднеется  за оградой. Такой разговор
перехватить невозможно. Пошли.
     Я откинулся на спинку шезлонга, а в нужный момент  улыбнулся в  сторону
далекого  здания.  Особой точности  не  требовалось,  поскольку  у  Анжелины
двухметровый объектив.
     -- Доброе утро, любимая.
     -- Джим, я жалею, что мы затеяли  эту безумную авантюру, -- забренчал в
моем черепе ее голос.
     -- Да только теперь она уже мчит на всех парах.
     -- Знаю. Но  мне не нравится карабкаться по стенам даже в молекусвязных
перчатках и ботинках.
     -- Но ты же справилась с этим, любимая. Ты очень сильная и опытная...
     -- Если ты осмелишься добавить "для женщины твоих лет", я с тебя живого
шкуру спущу, когда выберешься!
     -- У меня и в мыслях  этого  не было! Слушай, а потянем мы двоих вместо
одного? Я встретил  тут  старого знакомого, который,  честно говоря, однажды
спас  мне жизнь. В  ледяной пещере. Как-нибудь расскажу  на досуге. Ну,  так
как?
     Она  мгновение поколебалась, и я представил себе, как она очаровательно
нахмурилась: моя Анжелина слова не проронит, пока не примет решение.
     -- Да, конечно. Надо только поменять транспорт.
     --  Хорошо.  Раз  уж  будешь  менять  транспорт,  позаботься,  чтобы он
оказался достаточно вместительным.
     -- На четверых?
     -- В  общем,  нет. Мне в  голову пришла  цифра,  ну, несколько ближе  к
шестидесяти пяти...
     -- Сбой связи. Повтори последние слова. Прозвучало "шестьдесят пять".
     --  Вот именно! В  самую  точку!  Правильно! -- Я изо всех сил старался
придать  голосу радостные  нотки  и  убрать  заискивающие,  но мою  жену  не
проведешь.
     -- И не пытайся, диГриз, знаю я тебя. Шестьдесят пять -- да это, должно
быть, все зэки до единого!
     --  Именно  так,  любимая. Ровно  столько. Я  бы  предложил в  качестве
варианта  туристский автобус.  Однажды я  это проделал, и все  прошло как по
маслу. Найди автобус, а завтра в это же  время обсудим детали.  Надо идти, а
то кто-то приближается.
     С этими словами я отключился.  На  самом деле никто нас не  засек, но я
хотел выждать  сутки, чтобы поостыл праведный гнев  моей благоверной,  а  уж
потом толковать о деталях.
     --  Что  случилось?  --  поинтересовался  Баррин. -- Я слышал,  как  ты
бормотал себе под нос, и все.
     -- Все работает  как  часы,  лучше некуда.  Моя дражайшая супруга полна
искреннего энтузиазма, особенно по поводу последних доработок.
     -- Каких?..
     -- О подробностях после, пора на ленч. Воду не пей.
     -- Почему это?
     --  Я  утром  ее  проанализировал. Буквально напичкана успокоительными,
селитрой и  отупляющими средствами. Потому-то заключенные  заговариваются  и
еле таскают ноги. По-моему,  почти все находятся  в  куда  лучшей форме, чем
выглядят.
     На  следующий день  гнев Анжелины действительно  остыл, даже  чересчур.
Хотя лазерный телефон иска жал ее голос, превращал его  в жужжание, я уловил
г нем  ледяные  нотки  настолько  отчетливо, что невольно  вспомнил ту самую
пещеру.
     -- Автобус есть. Куплен легально. Что еще?
     -- Лично тебе -- форма водителя, чтобы оправдать пребывание за рулем. А
еще -- ну, несколько мелочей...
     --  Каких,  например? --  Температура  жидкого  азота. Пока я  диктовал
список, голос остыл до абсолютного нуля.
     -- Это  самый  безумный план, придуманный  куриными мозгами, какой  мне
только приходилось слышать. Мне  придется из  кожи вон  лезть,  чтобы он  не
провалился, а ты выбрался бы  в целости и сохранности -- я хочу пришить тебя
собственноручно.
     -- Любимая, ты шутишь!
     -- А вот узнаешь! -- И она отключилась.
     Может, идея и в самом деле не такая и блестящая -- но раз  уж я  ступил
на эту дорожку, то должен пройти ее  до конца. Впервые в жизни  я чувствовал
не  волнение, а подавленность  -- может,  перепил воды.  И тут я вспомнил  о
лекарстве, которое положил в сверток как раз на такой случай.
     Пристроившись   вне   поля   зрения   "жучка"   над   дверью,  я  вынул
вентиляционную решетку и извлек  пластиковую бутылку с этикеткой "ОСТОРОЖНО!
ОСОБОВЗРЫВЧАТАЯ ЖИДКОСТЬ".  В каком-то  смысле так оно  и было:  сто  десять
градусов плюс  двадцать лет  выдержки  в бочке.  Хорошее  расположение  духа
вернулось тотчас же.
     Мы  с  Анжелиной  регулярно общались  при помощи  лазера  на протяжении
последующих шести дней. Весьма краткие беседы проходили в официальном ключе,
как ни старался я говорить  по-дружески или  выдать  какую-нибудь шутку. Все
тщетно. Моя  милая была не в духе. И не без повода, со вздохом констатировал
я. Оставалось лишь смириться с этим.
     На седьмой  день  наша беседа вообще была односторонней: она произнесла
одно-единственное  слово  и  прервала  связь.  Кончиком   языка  я  отключил
передатчик и повернулся к Баррину; теперь он выглядел куда живее -- перестал
пить воду в столовой.
     -- Срок назначен.
     -- И когда?
     -- Скажу после обеда.
     Он открыл  было рот, но  тут  же его захлопнул,  осознав мудрость моего
решения. Чем меньше народу знает, тем меньше шансов проговориться. Сохранить
тайну в тайне под силу лишь одиночке.
     В тот  же  вечер,  когда  бряцанье ложек по  металлу  судков  сменилось
хлюпаньем серого желеобразного  десерта, я отнес свой поднос на мойку, вышел
и закрыл за  собой дверь. Кое-кто из  хлебавших  десерт с вялым интересом  в
мутном взоре наблюдал, как я накрыл "жучок" на стене крохотной металлической
коробочкой.
     --  Попрошу  вашего  внимания,  -- сказал  я, громко постучав ложкой по
столу, подождал, пока гул голосов стихнет, а потом указал на боковую дверь.
     --  Сейчас  мы  все  выйдем  через  эту дверь. Джентльмен,  который  ее
откроет, Баррин Бах, будет вашим провожатым. Все следуют за ним. -- Пришлось
повысить  голос,  чтобы перекрыть  бормотание присутствующих.  -- Сейчас  же
заткнитесь и  не задавайте никаких вопросов.  Обо всем узнаете после. Сейчас
могу сказать  только  одно:  властям  наверняка  не  понравится то,  что  мы
сделаем.
     Все  одобрительно  закивали,  поскольку каждый  оказался  здесь  именно
потому, что попирал закон и обводил власти вокруг пальца. Это обстоятельство
да еще транквилизаторы  в питьевой  воде заставили их невозмутимо  выполнять
дальнейшие мои приказания.
     Я  остановился   у  двери,  улыбаясь  и  время  от  времени  похлопывая
проходящих по плечу, изо всех сил стараясь не выдать своего беспокойства.
     Каждая истекшая  минута грозила  тем,  что массовое  бегство обнаружат.
Повара  и двое  охранников мирно спали в  кладовой;  "жучок" выдавал  запись
счастливого  чавканья,  а  две другие двери были  на  запоре -- в  этом-то и
заключалось самое слабое звено плана. Обычно во время еды в  столовую  никто
не заходил, но бывали и исключения. На  счастье я скрестил пальцы за спиной,
от всей души надеясь, что нынешний день не станет этим самым исключением.
     Наконец  последняя  согбенная  спина скрылась в коридоре, я вздохнул  с
облегчением,  вышел  следом  и  запер  за  собой  дверь.  Следуя  за  своими
шаркающими коллегами  вниз  по  лестницам в подсобный коридор,  я запирал за
собой каждую дверь.  То  же  самое  я  проделал, миновав  подвал  и войдя  в
котельную. Огнеупорная дверь  была массивнее прочих, и  засов вошел в пазы с
приятным лязгом.
     Я обернулся и оглядел коллег, удовлетворенно потирая ладони.
     -- Что происходит? -- спросил кто-то.
     -- Мы покидаем  эти пенаты, -- сообщил  я, поглядев  на  часы, -- ровно
через семь минут!
     Легко представить, какой поднялся переполох. Я прислушался к голосам, а
потом криком призвал всех заткнуться.
     -- Нет, я вовсе не сошел с ума! И  вовсе я не так стар,  как выгляжу. Я
позволил себя арестовать и  водворить  сюда  по  одной-единственной причине:
чтобы  взломать  эту  цитадель.  Теперь  позвольте  пройти  --  вот  именно,
расступитесь, спасибо -- к той стене. Может,  вам известно, а может,  и нет,
но  тюрьма  выстроена на  склоне  холма. Это  означает, что  хотя  здание  и
утоплено в землю и скалы, мы сейчас находимся на одном  уровне  с проходящей
рядом дорогой. Будьте добры, отойдите  в дальний  угол. Да, вот  именно. Как
видите,  я  размещаю  на  стене  направленный  заряд макротермита. Стоит его
зажечь, как он не только загорится, но и прожжет себе дорогу наружу.
     Зэки в  напряженном молчании следили, как я  леплю аляповатое кольцо из
тестообразной массы, поливаю его изолирующим составом и вгоняю запал.
     --  Сбейтесь  в  компактную  группу,  отойдите  как  можно  дальше,  --
распорядился  я, глядя  на часы.  Когда до  выхода осталось  пять секунд,  я
стукнул по бойку и поторопился присоединиться к остальным.
     Наступил  самый  драматический момент представления.  Запал вспыхнул, и
стену прочертило огненное кольцо. Оно потрескивало, сыпало искрами и дымило.
Помещение  заполнилось густым дымом,  многие  закашлялись, пока  вентиляторы
трудолюбиво не отсосали дым. Потом я размотал брандспойт с висевшей на стене
катушки, открутил  вентиль и  окатил стену  холодной  водой.  Взвились клубы
пара, вызвав вопли ужаса и еще более натужный кашель.
     Когда  треск и шипение  утихли, я завернул вентиль и устремился вперед.
Хорошенько примерившись, ударил ногой в центр выжженного на стене  круга, и,
к моей великой радости, тот с грохотом обрушился наружу.
     -- Погасить свет! -- приказал я, и Баррин щелкнул выключателем.
     Снаружи  землю заливал  свет уличных фонарей,  открывая взору скатанный
рулоном ковер. Рулон начал вращаться, и его снабженный гибким приводом конец
вполз в отверстие. Как я и заказывал, ковер был красным.
     -- Уходим по одному! Не разговаривать и не касаться ни  земли, ни стен.
Оставаться на ковре, он теплоизолирующий. Баррин -- сюда!
     -- Джим, сработало, действительно сработало!
     -- Твоя вера прямо за душу берет. Перед уходом проверь, все ли вышли.
     -- Будет сделано!
     Я  влился в колонну бредущих на подгибающихся  ногах старцев, торопливо
миновал ковер и  рванулся к жене,  одетой в аккуратно подогнанную по  фигуре
форму водителя.
     -- Любимая!..
     -- Заткнись, -- отрезала она. -- Вон автобус. Сажай их внутрь.
     И  действительно,  неподалеку стоял автобус с включенным  двигателем  и
освещенным салоном. Большой транспарант на борту гласил:

     УВЛЕКАТЕЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПЕНСИОНЕРОВ

     -- Сюда, -- велел я, направил  ближайшего  беглеца в нужную сторону,  и
подвел его к дверям.  -- Идите в  конец, найдите свободное сиденье. Наденьте
лежащую там одежду и парик. Вперед!
     Я повторял это вновь и вновь до подхода Баррина. Он сменил меня, пока я
сгонял  к  автобусу отставших.  Анжелина  тоже  вошла  и  молча  уселась  на
водительское место.
     -- Все погрузились! -- сообщил я как можно радостнее.
     -- Двери  закрываются, отправляемся! Я уже проделала это однажды, много
лет назад, только тогда были велосипеды.
     Я обернулся и одобрительно оглядел седые  парики и платья -- оказалось,
в автобусе расположилась толпа пожилых дам.
     -- Отлично сработано! -- крикнул я. -- Преотличнейше!
     И  действительно,  все шло  отлично. Если не  брать  в расчет  ледяного
молчания моей женушки, все  шло прямо-таки идеально. Мы весело катили сквозь
ночь  и  были  уже  далеко  за  пределами  города,  когда  впереди  замаячил
полицейский  пост. Я  влез в платье, нахлобучил парик  и  начал дирижировать
сборищем леди, распевающих: "Мы на лодочке катались..."
     Не успел  автобус  затормозить, как  нам велели  ехать дальше. Пока  мы
набирали скорость, раздалось множество писклявых воплей радости; на прощание
дамы помахали полицейским кружевными платочками.
     Время подбиралось  к полуночи,  когда  фары  автобуса  осветили  щит  с
надписью: ПРИЮТ БЛАГОРОДНЫХ ДАМ "ПОГОДИ НЕМНОЖКО". Я выскочил, открыл ворота
и закрыл их за автобусом.
     -- Заходите в дом, леди, -- пригласил  я. -- Чай с пирогами ждет вас --
а заодно и бар.
     Последние  слова  были  встречены хриплым  ревом удовольствия,  и  дамы
устремились внутрь, по пути теряя платья и парики. Анжелина посигналила мне,
и я поспешил к ней.
     -- И что я ему скажу?
     -- По-моему, ты на меня сердилась?
     --Это давно прошло. Всего лишь... Он  стоял поодаль и  смотрел,  как мы
разговариваем, а потом медленно подошел.
     -- Я должен поблагодарить вас обоих -- за все, что вы для нас сделали.
     -- Так уж получилось, Пепе, -- ответил я. -- Правду сказать, мы затеяли
это дело, чтобы вытащить тебя. А идея большой операции... возникла несколько
позже.
     -- Значит, ты не забыла меня, Анжелина? Я узнал тебя сразу же.
     Он ласково улыбнулся, и глаза его увлажнились.
     -- Идея принадлежала мне, -- поспешил вставить я, пока события не вышли
из-под контроля. -- Я. узнал о тебе в  новостях  и почувствовал, что  обязан
что-то предпринять --  хотя бы во имя прошлого. Ведь это я арестовал тебя за
кражу крейсера.
     -- А  я сбила тебя  с  пути, -- твердым голосом сказала Анжелина. -- Мы
чувствовали, что на нас лежит определенная ответственность.
     --  Особенно если учесть то обстоятельство, что мы много лет состоим  в
счастливом браке и нажили двух  чудесных  сыновей. Если  бы вы не грабили на
пару, я бы  нипочем не встретил свет моих очей, -- добавил я, давая  понять,
каковы правила игры. Пепе Неро кивнул и утер кулаком слезу.
     -- Пожалуй, я могу сказать лишь... спасибо. Значит, в конце  концов все
становится  на  свои места. Анжелина, по-моему, я был создан  для преступной
жизни, ты всего лишь подтолкнула меня. А теперь я намерен на славу выпить.
     -- Грандиозная идея, -- согласился я.
     -- У меня  тост! -- крикнул Баррин. -- Джим и Анжелина, наши спасители!
Спасибо за жизнь!
     Все  подняли   стаканы   и  чашки,   и  одновременно   из  глоток  всех
присутствующих  к потолку взмыл  хриплый рев одобрения.  Я обнял Анжелину за
талию -- и на этот раз настала моя очередь уронить слезу.



   Гарри Гаррисон.
   Стальная крыса отправляется в ад


     Harry Harrison. The Stainless Steel Rat Goes to Hell.
     (c) 1996 by Harry Harrison
     Перевод 1997 Г.Л.Корчагин
     Scan&OCR 1999 А.Белоногов



ГЛАВА 1

     Я