олода. Теперь  же,  когда  с
ними жили оса и муравьи, которые стали основными охотниками  и  добытчиками,
люди не испытывали недостатка в еде.
   Часть дня они по-прежнему охотились - скорее, в силу привычки,  при  этом
не так уж было важно, попадется что-нибудь сегодня или  нет.  Улф  сделал  в
стене пещеры глубокую нишу  под  хранилище,  выложив  ее  камнями.  В  таком
прохладном месте плоды не портились целыми неделями. А если и портились,  их
все равно не выбрасывали.
   Джомар вспомнил давно забытую вещь.  Если  испорченный  плод  замочить  в
воде, настой, забродив, приобретает особый кисловатый  вкус,  а  выстоявшись
несколько недель, превращается в напиток, одновременно и утоляющий жажду,  и
создающий в голове приятную, игривую легкость.
   Когда сгущался сумрак, мужчины усаживались теперь посредине жилища в круг
и,  потягивая  напиток,  непринужденно  беседовали.  Уютно  трепетал  огонек
светильника, отбрасывая на стену непривычно большие тени.
   У  мужчин  развязывались  языки,  они  начинали  живо  вспоминать  всякие
увлекательные  истории.  Прежде  такие  беседы  были   редкостью:   охотники
возвращались измотанные и такие голодные, что  не  тратили  остатка  сил  на
разговоры.
   Теперь же тягот  поубавилось,  голод  не  донимал,  поэтому  собеседники,
случалось, засиживались до тех пор, пока не прогорало масло в светильнике.
   Муравьи,  чувствуя  душевный  настрой   хозяев,   подходили   поближе   и
укладывались у них в ногах, занимая почти все свободное  место  на  полу,  а
оса-пепсис подремывала высоко на стене, в отороченном мехом гнезде.
   Вот тогда-то Найл впервые услышал  рассказы  об  Иваре  Сильном,  который
укрепил город Корш и отражал любые попытки  смертоносцев  прогнать  людей  в
пустыню; о Скапте Хитром, что пошел  на  смертоносцев  войной  и  спалил  их
главный оплот; о прожившем вдвое больше других людей Бакене Мудром,  который
обучал серых пауков-пустынников выведывать замыслы смертоносцев.  Постепенно
Найл начал уяснять, отчего смертоносцы так ненавидят и боятся людей  и  идут
на все, чтобы истребить их.
   Оказывается, между людьми и пауками шла долгая и жестокая борьба, и пауки
одержали в ней верх лишь потому, что научились понимать человеческие мысли.
   По легенде, рассказанной Джомаром, перелом произошел, когда принц  Галлат
влюбился в красивую  девушку  по  имени  Туроол.  У  самой  Туроол  уже  был
избранник, не особо знатный юноша Басат.
   Галлат же с ума сходил от ревности, образ Туроол день и ночь стоял у него
перед глазами, и он задумал похитить девушку из лагеря Басата. У Туроол  был
верный пес Ойкел. Совершенно случайно сложилось так, что пес охотился  возле
лагеря на крыс и вдруг учуял чужака.
   Лагерь поднялся по тревоге, Галлата с позором выдворили. Принц  пришел  в
неописуемую  ярость  и,  поклявшись   отомстить,   направился   в   городище
смертоносцев.
   Там он добровольно сдался страже и потребовал, чтобы его провели к самому
Повелителю, жуткому стоглазому тарантулу по  имени  Хеб.  Склонившись  перед
чудовищем, Галлат заявил, что в знак искреннего  расположения  готов  выдать
своего союзника, короля Рогора.  Так  из-за  подлой  измены  городок  Рогора
оказался в лапах у смертоносцев, сожравших на своем кровавом пиршестве около
двух тысяч человек.
   Вслед за этим Галлат пообещал научить Хеба  читать  людские  мысли,  если
только тот уничтожит Басата и захватит в плен  Туроол.  Хеб  согласился,  но
вначале  потребовал,  чтобы  Галлат  выполнил  свое  обещание.   Целый   год
вероломный принц раскрывал ему таинства человеческой  души.  Как  выяснилось
впоследствии, до Великой Измены паукам недоступны были  эти  тонкости:  души
людей гораздо сложнее и утонченнее, чем у пауков.
   Хеб оказался смышленым учеником. Говорят, он велел согнать  людейузников,
и те часами стояли перед Повелителем, пока тот "вглядывался" в их умы  -  до
тех пор, пока не вырисовывались и мельчайшие подробности их жизней.
   Затем  он  велел  каждому  рассказывать  о  себе,  пока  не  восполнялись
упущенные  мелочи  и  не  наступала  полная  ясность.  Потом   Хеб   пожирал
несчастных, считая, что по-настоящему сможет познать их  лишь  тогда,  когда
впитает в себя их плоть.
   Изведав все тайны человеческого разума, Хеб сдержал свое слово.
   И вот однажды ночью тысячи пауков опустились на лагерь Басата.  Нападение
было таким внезапным, что уцелели лишь немногие. Басата и Туроол  подвели  к
Галлату, и тот, велев сопернику встать на колени, собственноручно  снес  ему
голову. Эта бессмысленная жестокость сгубила  то  главное,  ради  чего  все,
собственно, затевалось: обезумевшая от  горя  Туроол  кинулась  с  ножом  на
ближайшего стражника. Через секунду она была уже мертва: смертоносец  всадил
в нее ядовитые клыки.
   И была еще одна великая тайна, постичь  которую  Хебу  оказалось  не  под
силу: тайна Белой башни.
   Эта башня была воздвигнута людьми давно прошедшей эпохи и стояла в центре
городища смертоносцев (сам город принадлежал когда-то людям). Она  не  имела
ни дверей, ни окон и сделана была из гладкого материала  -  судя  по  всему,
непроницаемого. Жукам-бомбардирам однажды приказали проделать в башне брешь,
однако, сколько те ни старались, ничего не вышло.
   Тогда Хеб пообещал даровать Галлату власть над  всеми  людьми,  если  тот
поможет ему овладеть тайной Белой башни.
   Галлат, отличавшийся непомерным,  болезненным  властолюбием,  соблазнился
предложением.
   Многих старых и мудрых людей замучил он, пытаясь выведать секрет. Наконец
одна пожилая женщина, жена старейшины, вызвалась помочь мучителям,  если  те
освободят ее мужа. Она раскрыла, что башня устроена по принципу, который был
заведен у людей древности - "ментальный замок".
   В определенный момент человек отдает мысленный  приказ  охранной  системе
стен, и те поддаются так легко, будто сделаны из дыма.
   Роль "отмычки" должен  играть  особый  жезл,  которым  человеку  надлежит
коснуться стены.
   Жезл этот старейшина держал при себе как символ власти. Галлат,  отняв  у
старика жезл, назавтра же устремился к башне (по преданию, потайную дверь  в
ней указывает первый луч солнца). Но, стоило злодею приблизиться к ней,  как
какая-то неведомая сила вдруг швырнула его наземь.
   Поднявшись, он повторил попытку, но опять был повержен. Тогда он  простер
руки к башне и что есть силы крикнул: "Я приказываю тебе -  откройся!"  -  и
потянулся жезлом к стене.
   Но едва он ее коснулся, как полыхнула яркая  вспышка  и  там,  где  стоял
принц, осталась лишь куча пепла. Хеб, узнав  о  случившемся,  предал  смерти
всех своих узников, не помиловав и старейшину с женой. А тайна  Белой  башни
так и осталась нераскрытой.
   На мальчика легенда произвела такое сильное впечатление, что  ему  начали
сниться кошмары. Однажды ему привиделось, будто бы он, Найл, заслышав  возле
жилища  шум,  вышел  наружу  и  увидел  гигантского   тарантула   ростом   с
кактус-цереус, с двумя рядами блестящих желтых глаз и челюстями,  способными
раскромсать дерево.
   Однако едва он проснулся, как страх исчез. Будучи  совсем  еще  ребенком,
Найл приходил в ужас при мысли о смертоносцах.
   Теперь же, узнав, что пауки на самом деле не  такие  уж  неодолимые  (вон
какие победы одерживал над ними Ивар  Сильный  и  Скапта  Хитрый),  он  стал
относиться к паукам  по-иному.  Воистину,  чем  меньше  знаешь,  тем  больше
боишься.
   Он, например, не без злорадства думал  о  том,  что  Повелителю  пришлось
брать уроки  у  Галлата,  иначе  бы  он  нипочем  не  научился  проникать  в
человеческие умы.
   Вот Найла, например, никто этому  не  учил,  а  он  может  понимать  даже
муравьев. Бывали моменты, когда он сознавал и чувствовал, что  происходит  у
них в головах - как будто сам становился насекомым.
   Так что, если паукам было трудно понять людей, это  могло  означать  лишь
одно: у них совершенно иной образ мышления.
   И  от  такой  мысли  смятение  и  радостный  трепет  рождались  в   душе.
Смертоносцы, скажем, покорили человечество оттого, что познали людские  умы.
Получается, что и человек, познав сущность паучьего разума, сможет  одержать
когда-нибудь над ними верх!
   На  следующее  утро  он   отправился   в   пустыню,   намереваясь   найти
подтверждения своим мыслям.
   В полумиле от пещеры росло несколько раскидистых фисташковых  деревьев  -
место обитания серых пауков-пустынников.
   Прибыв на место вскоре после рассвета,  Найл  увидел,  что  нижние  ветви
сплошь увешаны тонюсенькими паутинкам. Чуть выше висела белая сумка, в какие
пауки обычно откладывали яйца, откуда недавно вылупилось потомство.
   Более крупная сеть матери-паучихи едва виднелась среди верхних ветвей.
   Мальчик разместился в тени невысокой жесткой поросли и сразу увидел,  что
паучиха уже заметила его и теперь  внимательно  за  ним  наблюдает,  выжидая
когда двуногий подойдет ближе, чтобы можно было свалиться ему на спину.
   Устроившись поудобнее, Найл пытался расслабиться, "остудить" рассудок, но
ничего не получалось: мешала неотступная мысль, что за ним следят.
   Мимо с жужжанием промчалась большая  зеленая  муха,  удирая  от  ктыря  -
крупного желтого насекомого, чем-то похожего на осу. Ктырь  атаковал  добычу
слету, пикируя, словно сокол, но с первого раза, видимо, просчитался.
   Муха со страху взвилась вверх, пытаясь увернуться  от  хлипких  паутинок,
сотканных новорожденными паучками, и угодила прямехонько  в  сеть  взрослого
насекомого. Ктырь, уже не в силах вильнуть в сторону, тоже стремглав  влетел
в липкие шелковистые тенета. Спустя  секунду  паучиха  уже  спешила  вниз  -
поскорее опутать великолепную добычу шелком, чтобы не вырвалась.  И  тут  до
нее дошло, что помимо безвредной мухи в паутину угодил еще и опасный  ктырь,
яд которого мог вызвать мгновенный паралич.
   Она замерла, покачиваясь на волокнах в такт  барахтанью  двух  насекомых,
которые силились вырваться на свободу.
   Зеленой  мухе  это  почти  удалось,  но,  когда  пять  из  шести  ее  лап
высвободились из липких волокон, она опрометчиво дернулась в  сторону,  и  у
нее увязло крыло.
   Зачарованно наблюдавший за происходящим,  Найл  наконец  ощутил  глубокий
покой, которого не мог достичь еще несколько минут назад, сосредоточился - в
мозгу ожила  трепетная  светящаяся  точка,  и  он  неожиданно  четко  уловил
вибрации слепого ужаса, исходящие от мухи, и сердитое недоумение ктыря.
   Ктырь оказался созданием куда более стойким, чем муха, и его не  покидала
отчаянная  решимость  заставить  обидчика  дорого   заплатить   за   гнусное
посягательство на его жизнь.
   Чуя, что паучиха смотрит на него, выжидая, он как бы твердил: "Ну, давай,
иди сюда, живо схлопочешь дырку в брюхе!". И паучиха, привычная к тому,  что
перед ней немеют со страха, растерялась.
   Найл чувствовал эту  неуверенность,  но,  когда  попытался  проникнуть  в
паучий мозг, ничего вышло. Создавалось впечатление, будто там вообще  ничего
нет. Попробовал снова, на этот раз так настойчиво, что,  не  будь  сейчас  у
паучихи занятия поважнее, она непременно бы обратила внимание на мальчика.
   Заметив, что неподалеку за противоборством наблюдает  еще  одна  паучиха,
Найл попытался проникнуть в ее мозг, взглянуть на мир ее  глазами.  И  опять
ощутил лишь пустоту.
   Через долю  секунды  его  внимание  отвлекли  яростные  толчки  ктыря,  и
понадобилось несколько минут, чтобы мальчик смог снова сосредоточиться.  Его
неуклюжая  попытка  нащупать  сознание  насекомого  дала   паучихе   понять:
происходит что-то неладное.
   Найл чувствовал, как она рыщет вокруг взглядом, пытаясь  определить,  что
так ее беспокоит.  Разглядеть  Найла  она  не  могла  -  мешал  куст,  и  ее
настороженность переросла в беспокойство.
   И тут до Найла впервые дошло, почему ему так сложно выявить  мыслительные
вибрации паучихи. Оказывается, ум этого существа пассивен, словно растение.
   Зеленая муха и ктырь по сравнению с пауком кажутся  сгустком  суматошной,
напористой  энергии.  И  именно  благодаря  этой  пассивности  паук   хорошо
чувствует добычу - ведь она-то активна!
   Найлу все сразу же стало ясно. Паук всю свою жизнь  проводит  в  паутине,
подкарауливая пролетающих мимо насекомых.
   Вибрации паутины для него - своеобразный  язык,  каждый  оттенок  подобен
слову. Единственно, что нужно - это ждать, изучая  оттенки  вибраций:  живые
пульсации  дерева,  смутное  шевеление  копошащихся   где-то   в   корневище
насекомых, волнение ветра в листве, странную пульсирующую  дрожь  солнечного
света,  подобную  скрытому  гулу,  наполняющему  воздух.   О   его,   Найла,
присутствии паучиха догадалась еще задолго до того,  как  он  приблизился  к
деревьям: вибрации людей можно сравнить с громким жужжанием пчелы.
   Одновременно мальчик понял и то, как паукам-смертоносцам удается помыкать
прочими существами: одним лишь умственным усилием-импульсом.
   Обыкновенный взгляд - это уже направленный импульс воли.
   Найл помнил несколько случаев, когда  он,  считая,  что  находится  один,
вместе с тем испытывал смутное  чувство,  будто  за  ним  кто-то  исподтишка
наблюдает, и, обернувшись, обнаруживал: так оно и есть. Серая паучиха оттого
и забеспокоилась, что волевой импульс Найла, когда он пытался  проникнуть  в
ее сознание, коснулся ее, словно рука.
   Пассивность восприятия - вот что  самое  главное  в  сознании  паука.  Он
единственное существо, чья жизнь проходит в  выжидании,  когда  добыча  сама
угодит в расставленные сети. Все прочие ищут себе еду активно.
   А пауки постепенно выработали способность посылать  направленный  импульс
волевого усилия, чтобы заманивать свою жертву.
   Тогда  почему,  спрашивается,  серые   пауки-пустынники   безопасны   для
человека? Ответ подвернулся сам собой.
   Потому что они не сознают, что поймать добычу им помогает усилие воли.
   Вынуждая муху изменить направление и угодить в ловушку, они  думают,  что
это случайность. Смертоносцы завладели миром тогда, когда до них дошло,  что
силу воли можно использовать как оружие.
   И тут же, как будто нарочно, чтобы мальчик оценил свою  догадливость,  он
смог воочию убедиться, что значит сила воли, пускай бессознательной.
   Возвратясь в угол сети, паучиха поползла по другой ее  стороне,  так  что
ктырь уже не мешал ей  приблизиться  к  зеленой  мухе.  Чуя  скорую  гибель,
бедняга забилась с такой отчаянной силой, что чуть  было  не  высвободилась,
но, увы, приклеилась другим крылом.
   А паучиха подбиралась все ближе, пожирая добычу глазами.
   И тут  муха  окончательно  сдалась.  Хищница  проворно  набросила  ей  на
туловище шелковистую нить, за ней другую.
   Вскоре муха уже превратилась в плотно спеленутый кокон.
   Тут и ктырь, даром что все еще хорохорился, начал уже понимать, что скоро
придет конец и ему. Он, конечно, еще мог  постоять  за  себя:  извернувшись,
нанести удар практически под любым углом. Один укол -  и  паучиха  бессильно
повисла бы посреди собственной паутины.
   Тем не менее, когда она, справившись  с  мухой,  решительно  двинулась  к
ктырю. тот уже не сопротивлялся и, лишь раз отчаянно рванувшись  напоследок,
бессильно поник и дал запеленать себя.
   Найл смог на краткий миг мысленно коснуться сознания жертвы  и  изумился,
насколько она стала равнодушной. Выйдя из контакта, он словно пробудился  от
кошмарного сна.
   Возвращался мальчик в глубокой задумчивости, потрясенный  и  зачарованный
пережитым.
   Ему впервые открылись потаенные возможности волевого воздействия.
   Теперь он явственно чувствовал, что мир вокруг полон  страхов  и  скрытых
опасностей, его мозг постоянно находился начеку,  чутко  реагируя  на  любые
импульсы враждебности. Проходя шагах в двадцати от логова желтого скорпиона,
он ощутил на себе взгляд насекомого. Тварь притомилась после ночной охоты  и
не очень хотела вылезать наружу.
   Уловив эту нерешительность, Найл намеренно усугубил ее, послав  встречный
сигнал о том, что он вооружен и  опасен.  Скорпион  рассудил,  что  в  конце
концов ни к чему тратить силы, да еще и рисковать, и остался в логове.
   Вернувшись в уютную прохладу жилища, паренек бросился на травяную постель
в полном изнеможении.
   Хотя утомилось, собственно, не тело, а ум, истощенный попыткой  применить
непривычную пока силу.
   Найлу как раз исполнилось пятнадцать лет, когда Сайрис  родила  еще  одну
девочку. Ребенок появился на свет раньше срока, и первые две недели было  не
ясно, выживет он или нет.
   Назвали девочку Марой, что значит "темненькая": на  крохотном  сморщенном
личике проглядывали забавные коричневые пятнышки.
   Жизнь ей, несомненно, спасла  сладкая  муравьиная  кашица.  Едва  ребенок
оказался вне опасности, у него  запоздало  прорезался  плач,  пронзительный,
прерывистый младенческий крик, раздражающий всех, кроме матери. Если девочка
не была голодна, ее донимали попеременно то резь в животике,  то  что-нибудь
еще.
   Первые шесть месяцев своей  жизни  малышка  плакала  по  несколько  часов
каждую ночь. Ингельд, никогда не любившая детей, страшно злилась и  донимала
Торга и Хролфа просьбами подыскать другое жилище.
   Довольно скоро они нашли вместительное логово примерно в миле от  пещеры,
неподалеку от красных скал, и  прогнали  оттуда  прежних  его  обитателей  -
навозных жуков. Однако на  новом  месте  Ингельд  провела  лишь  одну  ночь,
решила,  что  там  ей  неуютно,  и  -  к  великому  неудовольствию  Найла  -
возвратилась на следующий же день.
   Когда Маре минуло полгода, она стала  вести  себя  заметно  тише,  однако
тогда же выяснилось, что она очень беспокойный, нервный ребенок.
   От любого резкого движения девочка испуганно  вздрагивала  и  принималась
плакать, а от внезапного шума просто заходилась в крике. Муравьев же  она  и
вовсе панически боялась.
   Как-то поутру Найл случайно услышал, что Ингельд и Торг, думая, что они в
пещере одни, разговаривали о Маре, о том, что будет, когда девочка подрастет
и узнает о смертоносцах.
   - Из-за нее мы все погибнем! - воскликнула Ингельд, и голос ее задрожал.
   Найл почувствовал, как гнев сжал ему горло: он терпеть не мог эту женщину
и презирал ее. Однако, как это ни прискорбно, но Ингельд была права.
   Страх Мары мог выдать всех. Но что делать? Не убивать же ее!
   Выход подсказал Джомар: сок ортиса.  Когда  Джомар  был  еще  мальчишкой,
десяток храбрецов рискнули отправиться в Великую  Дельту  и  возвратились  с
флягами, полными этого сока.
   Ортис - растение плотоядное и  добычу  заманивает  изумительным  запахом,
таким нежным и опьяняющим, что люди от него забываются сном. Когда на цветок
ортиса  садится  насекомое,  растение  выделяет  лишь  одну  каплю   чистой,
прозрачной жидкости.
   Насекомое жадно припадает к ней и  вскоре  перестает  шевелиться.  Словно
нежные пальцы, усики  растения  аккуратно  переправляют  добычу  в  большой,
похожий на колокол цветок, лепестки смыкаются, и от  жертвы  не  остается  и
следа.
   Как удалось избежать той же  участи  охотникам?  Они  нарочно  выискивали
растения помельче, которым  не  под  силу  совладать  с  человеком.  Охотник
касался цветка пальцем, а проступающий сок сцеживал в маленькую чашечку.
   Если  запах  растения  его  одолевал,  остальные  кидались  на  помощь  и
оттаскивали одурманенного  в  сторону.  Главная  беда  таилась  в  том,  что
некоторым начинал так нравиться этот запах, что люди не хотели отрываться от
цветка, добровольно поддавались дурману и  пробуждались  потом  со  странной
блаженной улыбкой.
   Один из охотников тогда забылся, уткнувшись лицом в небольшое растеньице,
и   тотчас   же   к   рукам,    ногам    и    голове    потянулась    дюжина
колокольчиковкровопийц.
   Когда остальные сообща оттаскивали товарища, усики упорно  цеплялись,  не
отпуская добычу. Пришлось отсекать их кремневыми  ножами,  а  за  это  время
облака медвяного аромата свалили  еще  двоих.  Когда  жадные  зевы  растений
удалось наконец отодрать от лиц и от  рук,  в