и Найл был лишь механизмом, дающим желанную ласку. Эта же
девушка давала ее бескорыстно,  доставляя удовольствие лишь потому,  что
он мужчина и нуждается в ее жизненной энергии; и она давала ласку так же
щедро и естественно, как корова молоко.
     В  Найле  поток утолял какую-то  потаенную,  сугубо мужскую жажду,  о
наличии  которой  он  всего  несколько секунд  назад  и  не  подозревал.
Ощущение  было  подобно  прохладному напитку  для  першащей,  пересохшей
глотки;   волны  удовольствия  расходились  по  отдаленным  уголкам  его
существа,  словно  нервы  у  Найла  -  телеграфные провода,  уходящие  в
отдаленные районы какой-нибудь неведомой страны.
     Вспомнилось вдруг одно из  самых памятных впечатлений детства:  день,
когда  на  пустыню у  подножия плато неожиданно пал  проливной дождь.  С
запада тогда подул стойкий прохладный ветер, пригнавший громады туч, и с
неба  пошла  вдруг  хлестать вода,  словно какой бог  опрокинул огромное
ведро или -  еще вероятнее - водопад. Когда скопившаяся вода побежала по
высохшему руслу  ручья,  земля  вдруг зашевелилась и  наружу из  слякоти
стали  выталкиваться крупные  лягушки-валы.  С  треском начали  лопаться
какие-то  пустые  горошины,  и  через  полчаса  земля  оказалась покрыта
пестрым ковром из цветов -  белых,  красных;  желтых,  синих, оранжевых,
розовато-лиловых.
     Большие лужи кишели головастиками и  водорослями,  а кваканье лягушек
перекрывало глухой  шум  дождя.  Это  было,  пожалуй,  самое  памятное и
радостное событие его детства.  И теперь, поглощая энергию девушки, Найл
чувствовал, как его собственное существо превращается в цветок, внезапно
высвечивая равным светом до этой поры и неведомые области сознания.
     Минут через пять тело будто отяжелело от избытка удовольствия; кидать
ни взять голодный,  проглотивший обильный обед. Когда Найл поднялся, его
обнаженное тело  лучилось,  будто  над  кожей искрились тысячи крохотных
точечек света.  Он рухнул на стул -  старомодный, с изогнутыми ручками и
подушкой на сиденьи -  и  с глубоким вздохом расслабился.  Сердце словно
замедлилось до половины своей обычной скорости.
     По  крайней мере  теперь  он  понимал,  отчего убийцы взяли  с  собой
девушку.  Она  была для  них  источником энергии,  обновителем жизненной
силы.  Находясь с  ней в телесном контакте,  он,  можно сказать,  ощущал
присутствие тех  мужчин,  что  ему  предшествовали.  Найл не  чувствовал
ревности.  Давать энергию было  предназначением этой девушки,  она  рада
была отдавать ее любому мужчине, который мог бы ее принять.
     В  эту  секунду осенило и  то,  почему Вайг  вел  себя так  странно в
присутствии девушки.  Он  наверняка как-то подспудно чувствовал,  что та
способна  восстановить  его  убывающую  энергию.   От  этой  мысли  душа
наполнилась радостной надеждой.  Сама  лучащаяся жизненность убеждала  в
том,  что девушка способна исцелить недуг Вайга.  От  брата же требуется
единственное -  впитывать из  ее  тела  энергию  до  тех  пор,  пока  не
восстановятся собственные жизненные силы.
     От этой мысли Найл так взволновался, что вскочив, сделал шаг к двери,
прежде чем  вспомнил,  что  гол.  И  накинув уже  было тунику,  вспомнил
нарекание старца  насчет  торопливости,  за  которую именно он  сегодня,
кстати,  уже поплатился.  Эта мысль охладила Найла,  он бросил тунику на
пол и снова сел.
     Еще раз пристально посмотрев на спящую девушку,  он испытал жалость и
благодарность. Она несла в себе тайну жизни; вместе с тем мужчины, держа
девушку для своих нужд,  превратили ее в своего рода дойную корову. Лежа
неподвижно с закрытыми глазами, она походила на покойницу: пятна румянца
истаяли со щек, дыхание едва заметное.
     Проникновение в  мозг равносильно было вхождению в  первородный мрак,
не  было  даже  разрозненных сполохов-снов.  Прощупывая чуть  раньше  ум
девушки  в   больнице,   он   воспринимал  ее   спящее  сознание  эдакой
подрагивающей зарницей на горизонте. Сейчас у нее в уме не было ничего -
бескрайняя тьма.
     Внезапно Найлом  овладело неудержимое желание  выразить девушке  свою
благодарность,  возвратив  хоть  немного  своей  избыточной жизненности,
которую впитал с  ее помощью и  которая в  свою очередь еще выше подняла
его жизненный тонус.  Циновка из  озерной травы наполовину соскользнула,
от чего вид у  девушки стал какой-то доподлинно несчастный и  покинутый,
будто ее швырнули сюда с проезжающей мимо повозки.
     Найл,  наклонившись,  поправил циновку, после чего перевернул и опять
накрыл ею  тело.  Затем он  снова улегся на  девушку,  предусмотрительно
оперевшись на локти. Вместе с тем теперешняя поза казалась до странности
неудобной. Он слез с девушки и лег возле нее на постель. Затем, обняв ее
одной рукой за талию, а другой прихватив за ягодицу, поднял ее и взвалил
на  себя.  Она была на удивление легка,  но из-за полной расслабленности
никак не  держалась в  таком положении;  пришлось сначала,  потянувшись,
выпрямить ей  ноги,  затем  приспособить между ней  и  собой циновку,  и
придерживать девушку за  обе  ягодицы.  Голова у  нее  была  повернута в
сторону, так что щека приходилась Найду напротив рта.
     Найл дал себе расслабиться до  полной восприимчивости,  пока сознание
не уподобилось пустому сосуду.  Теперь ясно было,  отчего первый контакт
вызвал чувство какой-то скрытой рассогласованности. Он ожидал от девушки
прилива энергии,  а это шло вразрез с полярностью подстилки. Более того,
он лежал сверху,  и  циновка проводила энергию снизу вверх,  против силы
тяготения.
     Теперь  единственно,  что  надо  было,  это  использовать циновку для
скапливания определенной энергии,  что  сейчас пульсировала внутри него;
он добился этого,  представив, что энергия скапливается в районе груди и
бедер.  В  определенной точке он вообразил,  как эта энергия впитывается
прохладной  и  скользкой  озерной  травой,   и  почувствовал,  что  дело
двинулось.  Через секунду он  губами почувствовал,  что  щека у  девушки
стала теплее.
     Казалось   очевидным,   что   откачка   энергии   -   процесс   прямо
противоположный впитыванию.  Между  тем  в  обоих наблюдалось любопытное
сходство.  Начать с  того,  независимые сущности Найла и девушки слились
воедино,  словно две дождевые капли. Подобное слияние напоминало по сути
половой акт  самозабвенно отдающихся друг  другу  любовников.  Рассуждая
примитивно,  они сделались мужем и женой. Давать энергию было невыразимо
приятно  -   настолько,   что   после  недолгого  перерыва  Найл  ощутил
потребность проделать это еще раз.  Он скопил очередной заряд в  груди и
бедрах,  и единым сокращением мышц освободился от него,  оросив энергией
циновку.  Делая это,  он  смутно сознавал,  что  повторяет некий глубоко
универсальный процесс, существующий испокон веков.
     Делая то  же  самое в  третий раз,  Найл  почувствовал,  что  девушка
начинает   откликаться.   Удовольствие  от   впитывания  жизненной  силы
постепенно приводило ее  в  чувство.  В  темноте ее сознания,  казалось,
нарождался рассвет.
     Спустя  секунду девушка чутко  замерла;  Найл  тоже  затаил  дыхание,
пытаясь унять стук сердца.  Девушка пошевелилась как  во  сне и  двинула
головой, от чего ее губы переместились к губам Найла. Найл почувствовал,
как ресницы у нее затрепетали, а рот приоткрылся.
     Через секунду он пронзительно вскрикнул от боли:  дикарка впилась ему
зубами  в  нижнюю  губу.  Поскольку в  этот  момент Найл  был  полностью
сосредоточен на уме девушки,  его шок отразился вспышкой у  нее в мозгу.
Она не отцепилась и  тогда,  когда Найл дернулся и  та слетела с него на
кровать.  Казалось, все: прокусила губу насквозь. Он пихнул дикарку так,
что  та  юзом пролетела по  кровати и  шлепнулась на  пол.  Найл сполз с
кровати,  не исключая того, что дикарка накинется снова. Но та лежала на
полу неподвижно, вниз лицом, подогнув под себя одну ногу.
     Первой реакцией была ярость. Боль была жгучая, а по щекам, смешиваясь
с  капающей на  грудь кровью,  струились слезы.  Найл схватил лежащую на
полу тунику девушки и  притиснул к  нижней губе.  Когда кровь в основном
впиталась,  он  осторожно потыкал  рану  кончиком  пальца,  одновременно
попробовав с другой стороны языком.  К счастью,  язык и кончик пальца не
сомкнулись. Но губа уже успела распухнуть, как от хорошей зуботычины.
     Найл грубо перевернул девчонку ногой. Когда та опрокинулась на спину,
обнаружилось,  что глаза у  нее широко открыты.  Приоткрыт и  рот,  а по
подбородку сбегает  струйка  крови,  перемешанная со  слюной.  Землистый
оттенок кожи напомнил о трупе,  который Найл видел поутру в больнице,  и
сердце внезапно сжалось от страха. Если она мертва, то утеряно последнее
связующее звено с магом. Он упал возле нее на колени, но сердце у самого
колотилось так  яростно,  что  невозможно было  вызвать расслабленность,
необходимую для  прощупывания ума.  Тогда  он  схватил запястье девушки,
пытаясь  замерить ей  пульс.  Не  сумев  этого  сделать,  Найл  вдруг  с
уверенностью подумал,  что девушка умерла,  и  душа наполнилась холодным
отчаянием.  Нагнув голову, он приложил ухо к ее левой груди. Когда через
несколько секунд  дыхание слегка  успокоилось,  он  смог  уловить слабый
пульс. Облегчение было такое, что Найл прикрыл глаза и испустил глубокий
вздох.
     Осторожно пропустив обе  руки  под  тело  девушки,  он  поднял ее  на
кровать.  Из уголка рта у нее сочилась тонкая струйка крови. Найл хотя и
знал,  что  кровь его  собственная,  но  тем не  менее почувствовал себя
неуютно и  отер кровь носовым платком,  после чего закрыл незрячие глаза
девушки.
     Теперь,  когда тревога улеглась,  он мог прощупать ей ум.  Абсолютная
пустота,  как  и  ожидалось,  безо  всякого  намека  на  сознание.  Найл
сосредоточенно  нахмурясь  смотрел  на   нее.   Прежде   всего   на   ум
напрашивалось,  что девушка,  очнувшись,  почуяла в  нем чужака и  у нее
сработал защитный рефлекс.  Но  в  таком случае она бы  и  сейчас была в
сознании, или по крайней мере оно бы в ней теплилось.
     А  не может ли она по-прежнему быть марионеткой мага?  От такой мысли
по коже прошел холодок.  Но подумав,  Найл отказался от такой мысли.  До
сих  пор  все  указывало на  то,  что маг связывается со  своими слугами
посредством  кулонов.  А  те  сейчас  благополучно изолированы магнитным
полем каменных сосудов, что в подвале.
     Но одинаково трудно верилось и тому,  что девушка, едва придя в себя,
накинулась на Найла и тут же снова впала в глубокое забытье.  Не отрывая
платка от распухшей губы,  он вглядывался в  неподвижное лицо.  Понятно,
что идти на  дальнейший риск было бы абсурдно;  кулоны надо прихватить в
Белую  башню.  Прикрыв девушку одеялом,  Найл  уложил  циновку обратно в
коробку и вышел из комнаты, заперев за собой дверь.
     Из кухни доносились голоса и  звон кастрюль,  но на лестнице никто не
попался,  и  слава Богу:  не хватало еще объяснять,  что у него с губой.
Возле  лестницы,  ведущей в  подвал,  он  приостановился зажечь масляный
светильник, и осторожно сошел в темную прохладу.
     Черные  каменные сосуды  стояли  точно  так,  как  Найл  их  оставил.
Поставив светильник на пол,  вынул затычку из горловины ближайшего -  та
притерлась  плотно,   пришлось  вначале   слегка   покрутить  туда-сюда.
Осторожно сунул  руку  внутрь,  но  когда  пальцы коснулись кулона,  тот
оказался совершенно инертен. Это был тот самый, у которого Найл впопыхах
оборвал цепочку,  когда распутывал.  Кулон он  скинул в  карман туники и
передвинул светильник ко второму сосуду.
     Из  этого затычка вышла легко.  Потянувшись туда  рукой,  он  нашарил
цепочку -  тоже инертна.  А  когда вынимал руку,  тыльная сторона ладони
случайно задела за небольшой острый выступ в горловине сосуда. Найл взял
с  пола светильник,  поднял.  У  того от верхушки через бок шла трещина,
миллиметра четыре шириной.  Первой мыслью было,  что он  сделал ее  сам,
когда вставлял в  горловину тяжелую затычку.  Хотя не могла же горловина
треснуть из-за того лишь,  что он сунул затычку в горловину. Найл поднес
светильник к другой стороне сосуда,  и оглядев приметил еще одну трещину
     - с  волос -  до самого низа.  Когда же,  взявшись за горловину изнутри,
попытался растащить две  половины в  стороны,  это  не  удалось.  Вторая
трещина была,  видно,  только поверхностной,  что  озадачивало и  слегка
тревожило.
     Конечно,  может статься,  трещина имелась в сосуде изначально, просто
раньше была не по глазам.  Но в  такое что-то не очень верилось.  Второй
кулон он разместил в кармане как можно дальше от первого,  но и при всем
при этом не мог отделаться от нехорошего предчувствия.
     Но  мрачные мысли  рассеялись,  стоило выйти наружу под  неяркий свет
надвигающегося вечера. Синева неба углубилась, северный ветер, казалось,
нес запах осени.  Возвращались по  домам с  работы мужчины;  прошла мимо
беременная женщина,  неся сумки с  покупками.  Этот час  дня  Найл любил
больше всего; время отдыха после работы, когда мир словно светится уютом
укромного счастья.  День  выдался долгим  и  в  некотором смысле  полным
тревожных потрясений,  но теперь, оглядываясь назад, Найду казалось, что
удача сопутствовала ему.
     На площади было довольно людно, поэтому он решил не подходить к Белой
башне с  юга,  со  стороны обиталища Смертоносца-Повелителя:  непременно
заметят, и тогда от любопытных не отделаешься. Вместо этого он прошел по
площади в  сторону моста,  ведущего в  квартал рабов.  На  этой  стороне
тротуар переходил в пустырь.  Здесь всегда было безлюдно,  поэтому можно
было идти непринужденно,  зная,  что сама башня скрывает от пешеходов на
той стороне площади.
     Но  не  пройдя  по  траве  и  полпути,   Найл  стал  ощущать  смутное
беспокойство - примерно то же самое, какое сегодня ощутил, приближаясь к
башне с  каменной фигуркой в  кармане.  Теперь оно  было  даже  сильнее.
Вместо подрагивающего,  влекущего чувства, сопровождающего приближение к
башне -  все равно что у искателя подземной воды по лозе - было гнетущее
чувство отталкивания,  словно идешь под  сильным встречным ветром.  Найл
понимал,  что попытки втереться в  силовое поле башни бессмысленны,  она
предупреждала его держаться на расстоянии.  Поэтому, вынув оба кулона из
кармана,  он  положил  их  на  голубоватый мрамор,  окружающий основание
башни.
     К  удивлению,  гнетущее отталкивание сохранилось,  хотя уже не  такое
сильное,  как секунду назад.  Найл остановился,  недоумевая, как же быть
дальше.   Вскоре  неуверенность  сменилась  облегчением:   из   сплошной
молочно-белой стены выявился старец, как какой-нибудь ныряльщик из воды.
Найл дожидался разъяснений. Старец же без всяких слов поднял правую руку
и уставил на лежащие в паре метров золоченые цепочки.
     - Это как раз те самые кулоны, что...
     Закончить Найл не  успел:  из указательного пальца у  старца вырвался
упругий жгут  огнистого света и  полоснул по  одному из  кулонов.  Кулон
полыхнул ярким отблеском, переплавился в шарик, шипящий и пузырящийся на
мраморе.   Когда,   накалившись  докрасна,   засветился  и  сам  мрамор,
золотистый шарик, уменьшаясь в размерах, принялся таять, словно капелька
воды на  горячей плите.  Удивленно следя за происходящим,  Найл заметил,
что нет на  прежнем месте второго кулона;  оказывается,  он переместился
ближе к  краю платформы.  На  секунду подумалось,  что  это  из-за  силы
энергетического жгута,  исторгнутого старцем,  но  тут он  с  удивлением
увидел,  что  цепочка  движется сама  собой,  суетливо сокращаясь словно
гусеница  в  попытке  улизнуть.  Не  успела:  огнистый жгут  накрыл  ее,
превратив в лужицу жидкого металла, по инерции все еще скользящей к краю
платформы: через несколько секунд и это был уже просто золотистый шарик.
Шарик становился все  меньше и  меньше,  пока наконец не  исчез совсем с
чуть  светящегося,  пышущего сухим жаром мрамора (чувствовалось за  пять
метров).
     - Зачем все это? - поинтересовался Найл.
     - Слышал когда-нибудь о минах-ловушках?
     - Какая-то каверза? - спросил Найл с сомнением.
     - В данном случае не просто каверза.  Пронеси ты их в башню,  была бы
большая беда.
     - Но я на днях проносил уже один.
     - Я его тогда же и уничтожил.
     - Зачем тогда дал пронести?
     - Потому что тогда я еще не знал о том, что знаю теперь.
     - И о чем же ты узнал?
     - Что эти устройства, похоже, наделены какой-то живой силой.
     - Как ты это выяснил?
     - Устройство,  что  ты  тогда  принес,  смогло нейтрализовать силовую
изоляцию, в которую я его заключил.
     - Что-нибудь произошло?
     - Защитная  сигнализация зафиксировала постороннее  вмешательство,  и
указала его  характер:  электромагнитное излучение,  свойственное живому
существу. Я сразу же уничтожил нарушителя.
     - Она как-то разглядела природу нарушителя?
     - Нет, просто указала на живое существо.
     - Это был маг, - произнес Найл. Старец пожал плечами.
     - Даже если и так, теперь уже ничего не поделаешь.
     - Ты считаешь,  он успел что-нибудь разузнать?  -  с тревогой спросил
Найл.
     - К  сожалению,  здесь  остается  только  гадать.  Нарушитель не  был
замечен, пока не попытался проникнуть в мозговые центры Стигмастера.
     - О богиня!
     - Эти же  два устройства были еще более опасны.  Их  сила,  сведенная
воедино, многократно увеличивается.
     - Я знаю,  -  Найл вспомнил про надтреснутый сосуд.  -  Потому я их и
разделил.
     - Но  у  тебя не  хватило терпения,  и  ты  не  распутал как  следует
цепочки, оставив одну в другой. Найл стыдливо покраснел.
     - Я же не думал, что цепочки тоже что-то собой представляют.
     - Думал, но раздумал. На самом же деле цепочки - часть устройства.
     - Извини.
     - А я не виню. Теперь, понимая опасность, мы будем осторожнее.
     - Но ты усвоил принцип действия того устройства?
     - Нет.  Я сказал, что понимаю опасность. Но поскольку я сориентирован
на чисто рациональное мышление, то неспособен понять принципов магии.
     От таких слов у Найла слегка закололо в темени.
     - Но ты уверен, что это магия?
     - Способность заставлять живые  силы  проявляться в  мертвой  материи
именуется магией.
     - Неужели мы ничего не можем предпринять?
     - На  данный момент мне не  хватает информации для правильной оценки.
Ты должен постараться узнать больше.
     - Но как? - проронил Найл в задумчивости.
     Старец  качнул  головой.   Найл  ждал  ответа,  но  видя,  что  пауза
затянулась,   понял,   что   говорить  старец  не   собирается.   Глухую
безысходность сменило подобное шоку осознание: старец молчит, потому что
ему  просто нечего сказать.  Только теперь Найл понял со  всей глубиной,
что старец -  лишь машина,  и раздражаться из-за него так же бесполезно,
как злиться на часы, у которых перестали двигаться стрелки.
     Найл   молча   повернулся   и   двинулся   в   направлении  обиталища
Смертоносца-Повелителя.  До  него  впервые  дошло,  что  по  сути-то  он
один-одинешенек.
     По обе стороны черных дверей стояли два бойцовых паука.  Узнав Найла,
они припали к земле.  Видя,  что он желает войти,  один из пауков послал
телепатический сигнал стражнику внутри,  и двери распахнулись. Стоящий в
передней приземистый крепкий смертоносен,  имел явное сходство со  своим
недавним  начальником  Скорбо  (телохранители  Смертоносца-Повелителя  в
основном родом из одной и  той же отдаленной провинции).  Излишне кривые
ноги позволили ему ловко раскорячиться в  поклоне,  придав вместе с  тем
позе некоторую скабрезность.
     - Советник Дравиг здесь?
     - Нет, господин. Он ушел домой. Желаете, чтобы я за ним послал?
     - Спасибо,  не надо, - Найл говорил нарочито медленно, понимая, что у
стражника не  особенно много сноровки в  общении с  людьми.  -  Я  желаю
поговорить с Асмаком.
     Паук непонимающе выпятился. Имя, похоже, не говорило ему ничего.
     - Он  у  вас  н