осторожности, и тут
тварь угрожающе быстро рванулась навстречу людям,  хлопоча бесчисленными
ножками.
     Что-то звонко тенькнуло в  воздухе возле плеча Найла,  и  в отверстый
зев насекомого вонзилась стрела.  Сороконожка вякнула,  поперхнувшись от
боли  -  получилось похоже на  кваканье лягушки-вола.  Еще  одна  стрела
отскочила,   чиркнув   по   бурой   роговой   пластине   спины,   тускло
поблескивающей на солнце.  Сороконожка грузно вздыбилась; сонм крохотных
ножек  шевельнулся,  словно  сердитые руки  Лучники  не  замедлили разом
пальнуть в  мягкое подбрюшье.  Одна  стрела ударила с  такой силой,  что
скрылась по  самое оперение;  было слышно,  как сухо скребнула изнутри о
спинную пластину.  Удивительно,  но  тварь  по-прежнему несло  вперед на
суетливо хлопочущих задних ножках.  Тут самый рослый из матросов скакнул
вперед и  со всей силой саданул копьем между разведенных челюстей.  Мозг
Найла  уловил  вспышку инстинктивного отклика:  внезапное сознание,  что
неминуема гибель. Насекомое неожиданно остановилось, затем повернулось и
кинулось вспять с  удивительным проворством,  метя  свой  след розоватой
кровью и каплями зеленоватой жидкости.
     Люди  смотрели,  как  насекомое  пробирается через  придорожные камни
(выступающие  стрелы  затрудняют  ход).   Найлу  почему-то   вспомнилось
неизвестное существо, пытавшееся залезть к нему в укрытие, когда он спал
в  углублении  под  камнем,  загородившись кустом  терновника.  Интуиция
подсказывала,  что тварь,  видно, подыскивала себе место, чтобы спокойно
умереть.
     Всеми владело радостное возбуждение;  забыли и  про гнетущую жару,  и
про то,  что ноги сводит от  усталости.  Матроса,  выстрелившего первым,
наперебой поздравляли; сыпались подробности о том, как выжидали момента,
чтобы попасть наверняка, и под каким углом вонзилась в подбрюшье стрела.
Кувшинами черпали ледяную воду  из  резервуара;  жадно глотали,  остаток
выливая себе на  голову и  грудь.  Затем,  разместившись на узкой полосе
тени, что отбрасывала скала, стали закусывать хлебом с сыром и луком
     - Я  вот  думаю,  -  задумчиво  сказал  Симеон,  -  отчего  вдруг  ей
вздумалось нападать, когда было видно, что мы превосходим числом?
     Найл пожал плечами.
     - Может, она считает это место своей территорией?
     - Не бывает такого,  чтобы колодец или источник принадлежал какому-то
одному животному.  Ими  пользуются все,  -  он  оглядел низкую кустистую
поросль и кактусы пустынного пейзажа. - Я подозреваю, ей уже приходилось
сталкиваться с людьми, и она усвоила, что их можно легко отпугнуть.
     - Это здесь-то, в таком гиблом месте?
     - А почему бы и нет? Ты и сам жил в пустыне.
     Действительно.  Найл  созерцал волны  зноя,  переливчато млеющие  над
песком,  и удивленно размышлял, не скрывают ли эти камни и окустья входы
в подземные каверны.  И кто знает,  сколько еще людей хоронится тайком в
подземных  пещерах  -  а  то  и  подземных городах  -  в  глухих  местах
бескрайней земли.  Он  решил,  что когда-нибудь отыщет этих прижизненных
изгнанников и  сообщит им,  что они вновь могут жить на вольном воздухе,
как  свободные люди.  Через  час,  отдохнув и  освежившись,  отряд снова
тронулся в путь. Уже за поддень песок уступил место черным вулканическим
камням-гладышам  и  ребристым выступам базальта.  Дорога  теперь  вилась
среди  кустов терновника и  тамариска.  На  западе,  где-то  за  страной
муравьев,  смутно виднелись вулканы. Часа через четыре, когда солнце уже
садилось,  под  ногами опять пошел песок.  Найл узнавал окрестность;  до
родных мест уже совсем не далеко. Люди утомились, но когда Найл сообщил,
что  до  цели рукой подать,  они  опять пошли живее,  с  радостью думая,
наверно, что завтра повернут обратно к дому. Ох уж эти обитатели города,
монотонность пустыни нагоняет на них глубокую тоску.
     На  восточном  небосклоне  проплавились  первые  звезды,  когда  Найл
заприметил знакомые персты кактусов-цереусов.  Вайг  так  разволновался,
что  сорвался  бежать.   Через  десять  минут  он  махал  отряду  из-под
кактуса-юфорбии, что возле самой пещеры.
     - Видно, она все-таки заделана.
     Когда  подоспели  остальные,   Вайг  уже   орудовал  плоским  камнем,
вскапывая скопившийся над входом песок.  Надуло его столько, что лаз, по
сути,  занесло - видно, не так давно прошла песчаная буря. Теперь копать
взялись  носильщики,  вооружась небольшими совками;  остальных разослали
собирать хворост  (Найл  посоветовал держаться парами  на  случай,  если
вдруг потревожат жука-скакуна или  скорпиона.-  редко кто из  обитателей
пустыни отважится напасть,  если  людей  двое).  Когда  в  ночной воздух
взметнулись первые языки  огня,  совок скорготнул по  чему-то  твердому;
оказалось,  как  раз  тот  большой плоский камень,  что закрывает вход в
пещеру.  Найл сразу разобрал,  что  закрывающие вход камни целы все  как
один.  Братья,  руками взрыхляя землю, стали расшатывать и выкорчевывать
камни.  Найл приготовился, что сейчас пахнет смрадом. Но вот сдвинули на
сторону последний камень,  закрывающий лаз, а встретил их знакомый запах
жуков-скакунов,  смешанный  с  характерным запахом  человеческого жилья.
Найл взял у  Манефона факел и  стал на ощупь спускаться в  темноту.  Все
здесь было так же,  как он оставил,  уходя. Все так же лежала на отцовой
постели накрытая куском материи фигура.  Когда Найл, собравшись с духом,
стянул полотно, взор упал на пустые глазницы черепа. В жаре пещеры плоть
на  костях Улфа  продержалась недолго.  Остался только скелет,  покрытый
истлевшими обрывками одежды.
     Наклоня,  в  пещеру спустили гроб.  Найл с Вайгом подняли всю постель
целиком,  с  травяной  подстилкой вместе,  и  аккуратно переложили ее  в
обитую шелком домовину.  Найл действовал без эмоций, следя только, чтобы
скелет не  распался на  части.  Но когда факел высветил зубы со знакомой
чуть  заметной щербинкой,  придававшей улыбке  отца  озорное  выражение,
Найла внезапно оглушило чувство потери.  Он сел возле гроба, закрыл лицо
руками и  заплакал,  как не плакал с самого детства.  Брат не утешал,  у
него самого щеки были мокры от слез.  Но вот,  утерев глаза, младший сын
сложил руки отца скрестно и  испытал облегчение и отраду,  словно сейчас
только поговорил с духом умершего.
     Гроб через лаз  вызволили наружу:  Найлу хотелось,  чтобы отец провел
ночь под  звездами,  прежде чем  крышка захлопнется над ним навсегда.  С
собой  из  пещеры  он  захватил полотно,  которым  прикрыл мертвое тело,
снаружи оставив лишь череп -  казалось кощунственным оставлять на ночном
ветру голые кости.
     Перед тем как отправиться в пустыню,  Найл лелеял мысль, что проведет
напоследок ночь в  родной пещере,  где спать будет у  себя на подстилке.
Однако сидя в  одеяле возле костра (ночь была уже холодна,  и ветер ожил
на северо-западе) ,  он понял, что заснуть под землей не сможет: слишком
привык уже к тому,  чтобы лицо обдает ветер. Они с Вайгом сидели порознь
от  остальных,  время от времени притрагиваясь к  еде и  питью.  Обоим с
трудом верилось,  что  они  снова в  пустыне и  что  за  три  эти месяца
произошло так много - подумать только, каких-нибудь три месяца назад это
место  служило им  домом!  Под  протяжное пение матросов,  на  свой  лад
выказывающих почтение человеку,  чьи кости белеют под восходящей луной -
братья  закрыли  глаза;  память  о  прошлом отрадно слилась с  грезами о
будущем. Придвинувшись поближе к огню, они плотнее закутались в одеяла и
заснули без  сновидений.  Вскоре  умолкли,  а  затем  уснули и  матросы,
намаявшись за долгий дневной переход.
     Пробудился Найл от  потрескивания костра.  Кто-то бросил в  угасающие
угли костра куст креозота.  Это  был  Симеон,  сидящий сейчас,  скрестив
ноги,  вокруг плеч - плащ, с меховой опушиной. Где-то в темени по камням
пробиралось крупное существо.  По грузным движениям Найл понял,  что это
крупный скорпион,  самец - вон как тянут книзу непомерно большие клешни.
Возможно,  насекомое наблюдало за  ними,  не решаясь напасть;  а  теперь
уползает восвояси в темноту.
     Перевернувшись на  спину,  Найл стал смотреть на  звезды.  Стигмастер
научил его  распознавать основные звезды и  созвездия:  Полярную звезду,
Большую и  Малую Медведицу,  Гончих Псов  и  Льва.  Полярная звезда была
теперь  неподалеку  от  северного  горизонта,   прямо  над  ней  Большая
Медведица;  значит, до рассвета еще около двух часов. Прочертив мысленно
прямую через средние звезды Медведицы,  он отыскал Вегу, тоже неподалеку
от горизонта.  В ясном воздухе пустыни она переливалась,  словно голубой
алмаз. Сто пятьдесят миллионов лет назад чудовищный взрыв выбросил споры
растений-властителей в  сторону  Солнечной  системы.  Как  там  те,  что
остались произрастать на  АЛ-3?  Достигли ли апогея своей эволюции?  Или
исчезли, уступив место другим видам?
     На  южном горизонте различались Скорпион и  Весы,  прямо под  ними  -
Центавр.  Подумалось о людях, живущих в далеком том созвездии. По словам
Стигмастера,  климат на  Новой Земле во  многом схож со  здешним.  То же
можно сказать и о пропорции в атмосфере кислорода и азота.  Жители Новой
Земли  создали на  других планетах того  созвездия поселения,  и,  даже,
выстроили город - искусственный - на ее лишенном атмосфере спутнике, под
куполом.
     Однако Стиг  ни  разу еще  не  заводил разговора об  истории тамошних
поселенцев,  а Найл не удосуживался расспросить, Между тем сейчас, когда
он лежал уставясь в  небо,  им вдруг овладело любопытство,  и сами собой
стали возникать десятки вопросов.  Существуют ли на Новой Земле какие-то
другие  разумные  формы  жизни?  Уживаются ли  без  конфликта мужчины  и
женщины?  Не  изменился ли как-то из-за внешней среды их облик?  Есть ли
там у них какие-нибудь враги?  Есть ли деревья,  растения,  такие как на
Земле?  А  моря,  реки?  Но  главное,  удалось ли им разобраться с  теми
извечными проблемами людской  натуры,  из-за  которых  вся  человеческая
история  -  нескончаемая,  безотрадная цепь  жестокости и  безмозглости?
Перелет с Земли и трудности основания цивилизации - растрясли ли они умы
от спячки, и не впали ли переселенцы в умственную летаргию снова?
     Ведь она  -  теперь уже нет сомнения -  и  является главной бедой для
людей.  Сталкиваясь лицом к лицу с опасностью и лишениями, они стойко их
преодолевают.  Но едва одержав победу,  моментально лишаются того,  чего
достигли:  впадают в  лень и  изнывают от скуки.  Люди словно не в силах
поддержать в себе стремление к чему-то осмысленному.
     Если люди Новой Земли решили эту  проблему,  это  и  не  люди уже,  а
поистине Боги...
     Симеон подбросил в костер хвороста. Найл резким движением сел.
     - Хочешь горяченького?- предложил Симеон.
     Найл кивнул.  Он перебрался к  костру и прилег там,  запахнув одеяло:
ветер разыгрался цепкий,  колючий. Симеон ложкой положил в кипяток смесь
сушеных трав. Восточный край неба уже засветлел.
     - Так ты и не ложился?
     - Ложился,  только  разбудило  меня  что-то  непонятное,  с  красными
глазами, - Симеон указал в сторону цереусов.
     - Наверное, белый скорпион. Под камнем живет. Он однажды чуть не съел
Мару, когда та была совсем малышкой.
     Симеон неприязненно поморщился.
     - Нет, по мне уж лучше цивилизация.
     Они  сидели,  грея  руки о  горячие кружки и  вдыхая ароматный парок.
Ветер,  поддувая,  раззадоривал розоватые угли,  невольно  притягивающие
взор.  Некоторое время  каждый был  занят  своими мыслями.  Затем Симеон
спросил:
     - Тебя  никогда  не  занимало,  почему  Смертоносец-Повелитель всегда
делал вид, что он мужского, а не женского пола?
     - Смертоносец-Повелитель...     Звучит    как-то     грознее,     чем
Смертоносица-Повелительница. Симеон фыркнул.
     - По мне, одно другого не лучше.
     - Мне кажется,  как-то уже сложилось в головах,  что мужчины способны
на  большее  зло,   чем  женщины.   И  впечатление  такое,   будто  люди
восторгаются теми, кто держит их в кулаке.
     - Печальный вывод, - заметил Симеон.
     - Мне  это  открылось в  Белой башне.  Знаешь,  что  меня  поразило в
истории человечества?  Оказывается,  великие вожди  в  большинстве своем
были кровожадными маньяками.  Им и имена-то давали:  Иван Грозный, Абдул
Проклятый,  что  считалось чуть ли  не  их  достоинством.  Чем  они были
кровавее,  тем  усердней  перед  ними  лебезили.  Представляешь,  какова
человеческая глупость?
     Симеон покосился на Найла с легкой усмешкой.
     - Тогда лучше ли им было оставаться под властью пауков?
     - Нет.  Как бы ни были люди глупы, им все равно нужна свобода. Только
свобода поможет изжить глупость.  Они учатся через испытания и ошибки. И
ошибок не надо ни бояться,  ни запрещать.  Надо, чтобы люди думали своей
головой и  находили выход из положения.  Думаешь,  им в самом деле лучше
быть  паучьими  рабами?  -  Симеон  временами специально напрашивался на
спор.
     - Нет.  Но ты же сам сказал,  что устал смотреть,  как люди при твоем
появлении бьются лбом о мостовую.
     - Да,  и  это  страннейшая человеческая черта.  Люди  больше всего на
свете ратуют за  свободу,  но  стоит ей  забрезжить,  как сразу пытаются
всучить ее какому-нибудь вождю.  Всегда ищут кого-то, кому бить поклоны,
     - Найл за прошедшие недели не раз над этим задумывался.- Это потому, что
каждый человек хочет жить какой-то целью. А поскольку видимого ориентира
нет,  то  свою свободу он стремится отдать кому-то,  кто обещает к  этой
цели привести.  Но и  без свободы человеку ничуть не легче.  Получается,
ему надо искать цель внутри себя.
     - И как ты собираешься этому научить?
     - Не знаю. Рано или поздно я отыщу способ.
     - А  мне показалось,  кому-то не по душе быть правителем?  -  заметил
Симеон с добродушной лукавинкой.
     - Не по душе.  Это трудная работа.  Но кому-то надо ее делать. Кто-то
должен показать людям, как обустроить жизнь, и отстроить заново город, и
детям  дать  образование.  Пауки  пытались изжить из  людей  разум.  Моя
задача,  думаю,  в том,  чтобы вживить его снова. Справлюсь с этим - и в
правителе не будет надобности.
     Симеон твердо покачал головой.
     - Правитель нужен  всегда.  Потому  что  правитель для  людей  -  это
оправдание для них собственной пассивности.  А ведь и высокообразованные
бывают пассивны. Я не циник.
     Но чем больше ты для них делаешь, тем сильнее они тобой восхищаются и
пекутся,  чтоб тебе жизнь была медом.  Им  нравится стучать лбом об пол.
Почему, считаешь, они хотят поместить твоего отца в мавзолей? Чтобы было
на кого молиться, кого почитать.
     Найл  вздрогнул от  такого замечания.  Обернувшись,  он  посмотрел на
гроб.  Ручки  литого  золота ярко  блестели в  первых лучах  восходящего
солнца.  Пустые же глазницы черепа смотрелись безмолвными омутами мрака.
Внезапно Найл рассмеялся и встал.
     - Да, конечно, ты прав. Было глупо с моей стороны не замечать этого.
     Симеон поглядел озадаченно:
     - Не замечать чего?
     Найл нагнулся и растормошил крайнего из сопровождающих.  Это был один
из тех, что несли гроб.
     - Поднимай  остальных.  Скажи,  чтобы  пошли  и  насобирали  побольше
хвороста.
     Симеон догадался, что у Найла на уме.
     - Ты считаешь, это разумно?
     - Я  в  этом уверен.  Кроме того,  ему бы не спалось спокойно посреди
города.
     - А что скажет мать?
     - Она поймет.
     Вайг, разбуженный поднявшейся топотней, сел и протер глаза.
     - Что мечемся? Пора трогаться?
     - Пока нет. Вставай, надо помочь.
     - Ты что задумал?
     - Ему место здесь,  в этой пустыне,  -  сказал Найл.  - Ты бы в самом
деле хотел, чтобы наш отец лежал в мраморном склепе?
     Какое-то  время Вайг  задумчиво смотрел на  брата.  Наконец,  покачал
головой.
     - Нет. Честно говоря, я всегда был против такой затеи.
     Он  поднялся на  ноги.  Братья  вместе  подняли  гроб  и  опустили на
середину костра. Прогоревшие кусты креозота сразу смялись, и гроб просел
на  жаркие угли.  Его  окутал сонм  красных искр.  Эмаль начала вскипать
пузырьками,  затем занялась огнем.  Найл дослал в  пламя заодно и крышку
гроба. Когда люди возвратились с кустами креозота и сушняком, Найл велел
побросать все это в костер.  Через десять минут жар поднялся такой,  что
все невольно подались в сторону. К этому времени гроба уже не было видно
среди трескучих извивов пламени.
     Глядя,  как  обращаются в  дым и  пепел останки отца,  Найл безмолвно
ликовал.  Печаль  и  огорчение остались в  прошлом -  извечная цель,  не
дающая человеку рваться вперед. Яркие языки пламени заставляли мечтать о
будущем.
     Когда огонь превратился в груду пламенеющих углей,  Найл повернулся к
Манефону:
     - Прикажи людям собирать поклажу. Пора подаваться к дому.