ими ощущениями.  Обдувающий лицо ветер казался как-то прохладнее
и сильнее, словно сам Найл только что вылез из горячей ванны.
     Одежда на теле,  обычно даже неосязаемая, сейчас терла до раздражения
назойливо,   словно  с  тела  удалили  верхний  слой  кожи.   Восхищение
сочеталось с дискомфортом; даже солнечный свет казался нестерпимо ярким,
так  что  прошлось невольно зажмуриться.  В  этом состоянии обостренного
бодрствования обычное сознание казалось неким сном.
     Было  ясно  одно:  аппарат  Галлстранда вызывает  особые  изменения в
мозгу.  По словам Бойда,  от помогает больным с  повреждениями головного
мозга. У Найла появился соблазн вернуться в больницу посмотреть, есть ли
еще  какая-то  информация об  этом  аппарате в  книгах по  медицине;  но
почувствовав на лбу испарину и желание лечь, Найл решил не делать этого.
     Идя по южной стороне площади к  дворцу,  он сознавал,  что с  головой
по-прежнему  творится странное.  Вот  сейчас,  допустим,  что-то  просто
ошеломляющее:  все  вокруг будто взбухает,  снова принимая затем обычный
размер. Или, скажем, издалека во мгновение ока налетает что-то огромное,
а затем с такой же скоростью отлетает назад.  А то и так:  он сам летает
на  качелях  взад  и  вперед.  Голова  кружилась,  вызывая  знакомую уже
тошноту.  Утешала лишь  мысль,  что  коль  скоро  все  это  от  аппарата
Галлстранда,  что лежит теперь в кармане,  эффект,  должен быть,  только
временный.
     Оказалось,  легче становится,  если пристально вглядываться в тротуар
под  ногами.  На  при этом возникает другой любопытный эффект.  Текстура
тротуара, казалось, становится крупнее и как-то достовернее; смотришь на
него  всего  несколько секунд,  а  уже  кажется,  что  запомнил  на  всю
оставшуюся жизнь.
     Найл мысленно напрягся,  как бы  отталкивая картину на длину руки,  и
чрезмерная достоверность исчезла,  заменившись ощущением таким, будто он
смотрит на тротуар с обратного конца подзорной трубы.
     Он  уже  приближался ко  дворцу,  когда услышал,  что сзади нагоняют.
Оглянулся: Бойд.
     - Ты забыл вот это,- паренек протягивал коробку с озерной травой.
     - Ага, спасибо.
     Бойд пристально посмотрел на него.
     - С тобой все в порядке? Вид у тебя какой-то забавный.
     - Да, я в порядке. Просто устал чего-то. Бойд посмотрел на золотистую
ленту, выбившуюся из широкого кармана туники.
     - Это у тебя, наверное, от нее, да? Я так вообще, как попробовал, так
будто от медовухи окосел.  Но оно быстро проходит.  Теперь тебе понятно,
как этот аппарат действует?
     - Думаю, да. Тебя что, опять там ждут?
     - Нет,  что  ты.  Они  сейчас собираются анализировать соскоб с  того
топора.  Это займет несколько часов.-  Бойд поднял взгляд на дворец.- Ух
ты, здесь ты живешь?
     - Да.
     - Место великолепное. И мраморные лестницы тут есть?
     - Есть. Хочешь зайти, взглянуть?
     - Выше!  -  выпалил Бойд. Словечко было для Найла внове, но он понял,
что оно означает согласие.
     Когда приблизились к двери, Бойд нервно покосился на бойцового паука,
стоящего на страже;  тот застыл как каменный, невозможно понять, сознает
ли  вообще их присутствие.  Когда дверь за ними закрылась,  Бойд спросил
вполголоса:
     - Это настоящий, или статуя?
     - Настоящий, конечно, - с некоторым удивлением ответил Найл.
     - А я думал, может, статуя. У тебя, поди, от них мурашки по коже?
     Найлу сделалось как-то  обидно за  пауков (даже сам от себя такого не
ожидал).
     - Это у них от нас мурашки должны идти. Надо учиться привыкать друг к
другу.
     Бойд, не обращая внимания на его уязвленный тон, оглядывал парадную.
     - От так да!  Вот где бы жить! Прямо как наш городской зал собраний.-
Он подлетел к камину и посмотрел снизу вверх на трубу.
     - Глядь, вот это высота! А почему дождь не попадает вниз?
     - Не знаю.
     - А тут что? - Бойд приоткрыл дверь в подвал.
     - Подвал.
     - Можно взглянуть?
     - Там внизу темно.
     - Тут  есть  светильник.  -  В  нише  возле  двери  стоял незажженный
светильник с огнивом (с падением рабства разрешили спички, но их все еще
не  хватало).  Бойд со  сноровкой,  развившейся от  долгих лет привычки,
запалил фитиль  и  прикрыл светильник стеклянным колпаком.  Затем  -  он
впереди,  Найл следом -  спустились по  лестнице в  подвал.  На  крючьях
висело  с  полдюжины копченых окороков,  на  полу  -  несколько кадок  с
соленьями, маринадами, со специями.
     - Что-то не слишком густо, - разочарованно заметил Бойд.
     - Правильно, подчистили за полгода.
     - Что  у  тебя вон  там?  -  Бойд указал на  массивные черные сосуды,
смутно виднеющиеся у дальней стены.
     - Ничего,  там пусто.  - Сказал, а в самого в душе оборвалось. Сосуд,
где  находились кулоны,  был  расколот,  на  полу лежал обломок вместе с
каменной  пробкой,  запечатывающей  горловину.  Бойд  уловил  золотистый
отблеск под светом светильника.
     - Гляди, вот в этом что-то есть. Он подался вперед.
     - Не трожь! - резко остановил его Найл.
     Бойд послушно выпрямился.  Найл взял у него светильник и опустился на
колено. Сосуд раскололся на три части, словно его шарахнули молотом. Два
куска остались стоять вертикально, третий лежал на полу.
     Сначала подумалось,  что  сосуд нечаянно расколол кто-то  из  слуг  -
может,  пыжился вынуть каменную пробку,  да сил не хватило,  и уронил ее
обратно,  а  сосуд возьми да  расколись.  Но  понял,  что  такое едва ли
возможно.  Никому невдомек,  что Найл побросал кулоны в сосуд, поэтому и
заглядывать никому не было причины.
     Найл  изучал кулоны,  держа  над  ними  светильник,  затем  осторожно
коснулся их пальцем.  Кулоны были абсолютно инертны. Протянув руку, Найл
поднял их на ладони.
     - Один такой был в больнице,  -  заметил Бонд.  -  Что это такое,  не
знаешь?
     - Их носят слуги мага. О маге слышал? Бойд кивнул.
     - Дядя Симеон говорил.
     - Значит, знаешь, что они могут быть опасны.
     Найл говорил,  а  сам пытался распутать у  кулонов цепочки;  никак не
получалось,  спутались в тугой узел.  Вместе с тем помнилось, что падали
они из  стакана в  сосуд один за  другим,  поэтому перепутаться никак не
могли.  Наконец он рванул одну из цепочек,  и  та лопнула;  только так и
удалось расцепить.
     - Зачем ты это сделал? - спросил Бойд.
     - Потому что по отдельности в каждом из них меньше силы.
     Не будь сейчас рядом посторонних глаз,  Найл бы понес кулоны в  Белую
башню. Вместо этого он скинул их в два разных сосуда,- специально выбрал
два,  стоящих друг  от  друга  как  можно дальше,-  и  тщательно заткнул
горловины каменными пробками.
     Когда поднимались по лестнице, Бойд спросил:
     - Но кто расколол сосуд?
     - Маг.
     - Он что, был здесь? - изумленно сверкнул глазами Бойд.
     - Нет.  Но  здесь кулоны,  а  это  достаточно.  Вот  потому они так и
опасны.
     Бойд наперебой расспрашивал,  но  ответы Найла звучали рассеянно.  Он
все  еще  размышлял  о   расколотом  сосуде  и   эффекте  двух  кулонов.
Получается,  что маг,  вероятно, сознавал все, что происходило во дворце
двое минувших суток.  Проклиная себя за  легкомыслие,  Найл мысленно дал
себе зарок при первой же возможности снести кулоны в Белую башню.
     В  покоях никого не было;  Джарита,  как и  многие женщины во дворце,
устраивала себе после обеда отдых на  пару часов,  Найл поставил на стол
коробку с озерной травой, рядом положил вынутую из кармана металлическую
ленту.  Неожиданно почувствовал,  что на  бедро давит какой-то  предмет.
Вспомнил:  каменная фигурка. Пресекая заведомый град вопросов со стороны
Бойда, Найл попросил:
     - Расскажи мне об аппарате Галлстранда.
     - Сходить принести хрестоматию?
     - Не надо. Просто расскажи, что помнишь.
     - Ну что ж,  ладно...  - Бойд приподнял брови. - Так или иначе, все в
нем  связано  с  нервными  протоками в  мозгу.  По  ним  проходят разные
импульсы...-  На секунду он прервался,  глубоко вздохнул, и продолжал. -
Выяснилось,  что  если у  человека поврежден какой-то  отдельный участок
мозга -  например,  упал он с дерева и ему стала отказывать левая рука -
то зачастую он может восстановиться и безо всякой помощи,  особенно если
руку постоянно упражнять.  Но это не потому,  что поврежденный участок в
мозгу  исцелился,  а  потому,  что  мозг  образовал вокруг поврежденного
участка новые протоки. И мне кажется, все это в общем-то правильно.
     - Звучит убедительно, - согласился Найл.
     - Вот  и  тот самый Галлстранд решил,  что у  людей новые эти протоки
скорее всего образуются путем проб  и  ошибок.  И  аппарат свой изобрел,
чтобы все это давалось легче.  Ведь тот сам по  себе ищет наобум новые и
новые протоки.  Это все равно что рассылать по  темному лабиринту тысячи
гонцов с факелами;  рано или поздно кто-нибудь из них обязательно отыщет
выход.
     Найл  медленно  кивнул.  До  него  мало-помалу  стал  доходить  смысл
странных ощущений,  которые одолевали его при выходе из больницы.  Новые
нервные  протоки  вполне  объясняли то  чувство свежести и  новизны,  от
которого весь мир представал обновленным.
     Вместе с  тем  все  еще непонятным оставалось другое ощущение,  будто
мозг взад и вперед раскачивается на качелях,  отчего все, что ни видишь,
то  надвигается  едва  не  вплотную,   то  опять  уносится  вдаль.  Даже
вспоминать об этом было не совсем приятно: начинала кружиться голова.
     - Ты  не можешь примерно описать свои ощущения,  когда надел ленту на
голову? - спросил он Бойда.
     - Была какая-то  необычная вспышка,  будто кто-то шарахнул по голове.
Потом замутило, а потом вдруг я почувствовал, будто все вокруг ожило...
     - Ожило?
     - Именно ожило,  и  будто за  мной  наблюдает.  В  конце концов стало
легчать, и разобрало волнение... Найл взял ленту.
     - Попробую испытать это на той девушке.
     - Можно, я тоже посмотрю?
     - Конечно.
     В  коридоре он  чуть не  столкнулся с  Доной,  несущей охапку детской
одежды. Увидев Найла, она зарделась от удовольствия.
     - Привет. Что-то ты вообще пропал.
     - Да вот,  все дела и дела.  - От улыбки Доны стало немного совестно.
Было время,  когда Найл подумывал на Доне жениться. И хотя вслух об этом
не  говорилось  ни  слова,  он  чувствовал,  что  и  она  об  этом  тоже
догадывается.  Но за важными делами он как-то постоянно прятал эту мысль
на  второй  план.  Вместе  с  тем  всякий раз  при  встрече с  ней  душа
наполнялась укромным теплом  и  светлой радостью,  Такой,  что  хотелось
подойти к девушке и обнять.
     Бойд  смотрел на  Дону с  явным любопытством.  Найл поспешно начал их
знакомить:
     - Это Бойд, племянник Симеона. А это моя двоюродная сестра Дона.
     Оба улыбнулись друг другу,  и Бойд слегка поклонился, как это принято
у мужчин в городе жуков-бомбардиров.
     Наступила нелепая пауза. Взгляд Доны упал на ленту в руках у Найла.
     - Что это?
     - Ах,  это.  -  Найл не хотел особо распространяться,  но тут влез со
своей эрудицией Бойд.
     - Это  называется  аппарат  Галлстранда,   и   мы  сейчас  хотим  его
испробовать на девушке, которую укусил паук.
     - Что еще за девушка? - было ясно, что Дона ни о чем не знает.
     - Можешь сходить с нами посмотреть,  -  сказал Найл без особой охоты,
чувствуя,  что теперь уж деваться некуда.  А самому почему-то очень,  ну
просто  край  как   не   хотелось,   чтобы  женщины  во   дворце  видели
бесчувственное тело. Но Дона уже сложила груду белья возле двери.
     - Я не против.
     Девушка лежала точно так,  как ее оставил утром Найл,  с натянутым до
подбородка одеялом.  Все  так  же  валялась  на  полу  срезанная с  тела
перепутавшаяся кисея.  Дыхание было чуть заметным,  а  лицо с  закрытыми
глазами оставалось безмятежным, как у спящего ребенка.
     - Она красивая,- заметила Дона.
     Найл почему-то  смешался от такого замечания.  Без лишних промедлений
он  чуть растянул кружок золотистой ленты и  натянул девушке на  голову,
чтобы места сшива разместились над ушами.
     Первые несколько секунд ничего не произошло.  Но вот голова у девушки
дернулась на подушке и стало ясно,  что сполох света озарил спящий мозг.
Все трое затаили дыхание; веки у девушки начали подрагивать.
     - Действует,- выдохнул Бойд.
     Тут глаза у  нее распахнулись и  вперились в Найла.  Руки под одеялом
судорожно дернулись, словно она пыталась разорвать невидимые путы. Затем
с  ошеломившей всех резкостью (ни  дать ни  взять распрямленная пружина)
девушка села.  Она не  отрываясь смотрела Найлу глаза в  глаза и  словно
вот-вот  собиралась спросить,  кто  он  такой.  И  тут  глаза  ей  будто
подменили.
     Она по-прежнему смотрела на  Найла,  но взгляд утратил осмысленность,
будто  она  внезапно ослепла.  Через  секунду она  откинулась головой на
подушку и распласталась неподвижно, как прежде, заострив лицо к потолку.
Единственно,  дыхание стало быстрее. Но через несколько секунд унялось и
оно,  и  девушка,  судя по всему,  снова впала в глубокое забытье.  Найл
потянул одеяло прикрыть ей нагую грудь;  Бойд, покраснев, стыдливо отвел
взгляд.
     Лента  успела  свалиться с  головы;  Найл  подобрал ее  с  подушки  и
приладил снова,  насадив поглубже.  На  этот  раз  было  безрезультатно.
Постояли около  пяти  минут.  Когда  стало  уже  окончательно ясно,  что
никакой реакции не будет, Найл со вздохом повернулся.
     - Передай дяде, что придется-таки делать сыворотку.
     - Одного я все же не моту понять,  - заметил Бонд. - Если она вот так
проснулась, то почему снова заснула?
     - Ну  как же,-  сказала Дона,-  ведь бывает иногда,  что люди сначала
вскакивают со сна, а потом снова засыпают.
     - М-да,- произнес Бонд. - Ты-то, Найл понимаешь, о чем я.
     Найл в самом деле понимал.  У него на глазах очнулась от паучьего яда
дюжина людей. И уж вскочив раз, они больше не падали.
     Он повернулся к Бойду.
     - Я спрошу у Дравига,  можно ли нам раздобыть сколько-нибудь паучьего
яда.
     Когда вышли из комнаты и Найл закрыл дверь. Бойд просил:
     - А можно еще сходить посмотреть вниз с крыши? А тогда уж пойду.
     - Конечно.  -  Может,  ты ему покажешь? - спросил он у Доны. - Или ты
занята?
     - Да нет, ребятишки спят. Он может остаться и к чаю, если пожелает.
     - Если,  конечно, не буду в тягость, - вежливо проронил Бойд, а сам -
во глазам видно - рад без памяти и готов остаться хоть до самого вечера.
     Найл  почувствовал  облегчение,  оставшись  один.  Он  раскинулся  на
подушках  и   закрыл  глаза.   Но   при  этом  тотчас  возникло  прежнее
головокружение,  будто мозг  раскачивался на  качелях.  Найл,  усевшись,
уместил между спиной и стенкой подушку.  Взгляд при этом упал на коробку
озерной  травы  на  столе,  и  усталость  сменилась  любопытством.  Став
коленями на  подушку,  Найл вынул из  коробки циновку и  разместил ее на
столешнице.  Циновка была холодной, скользковатой на ощупь. Вместе с тем
было что-то невыразимо блаженное в этой скользкой сырости - причем такое
четкое,  что Найл, подавшись вперед, лег на циновку лбом. Ощущение уюта,
расслабленности,  как на  мягкой подушке.  Сырая эта прохлада пробуждала
неуемную, сильную чувственность; расслабленный ум несло куда-то, навевая
образы темных лесных чащоб,  где мохнатые хвойные лапы затеняют глубокие
озера.  Прошло  некоторое  время,  и  Найл  начал  осознавать  -  что-то
происходит с телом. Сложно сказать, что именно; впечатление такое, будто
проскакивают  колкие  искорки  от  некоего  предвкушения.  Но  казалось,
контакт между кожей и циновкой из озерной травы -  лишь начало процесса,
а он сам остановился на зыбкой грани следующей стадии.
     Где-то  через полминуты Найл обнаружил кое-что еще.  Похоже,  от тела
траве не  передается тепло;  она  остается такой же  прохладной,  как  и
вначале.  Даже когда обернул циновку вокруг руки,  температура ничуть не
изменилась,  рука будто погрузилась в  холодную воду.  А  когда случайно
коснулся  пальцами  столешницы,  стало  еще  удивительней:  дерево  было
теплым.
     Смысл дошел через несколько секунд, причем Найл от волнения даже сел,
упустив из-под  спины подушку.  Циновка проводит тепло из  тела прямо на
столешницу,  сама при этом оставаясь прохладной.  Получается, Стигмастер
был не  совсем прав,  посчитав ее за чисто ритуальную принадлежность.  У
нее  какое-то  другое назначение.  И  похоже,  даже напрашивается ответ,
какое именно.
     Найл  свернул циновку и  уложил обратно в  коробку.  Затем,  неслышно
поднявшись,  крадучись вышел в коридор,  опасаясь,  как бы звук шагов не
привел в  комнату Джариту.  Осторожно открыв дверь соседней комнаты,  он
запер ее за собой на ключ.
     Вынув циновку из  коробки,  Найл повесил ее  на  спинку стула.  Затем
стянул  с  тела  девушки  одеяло  и  бросил  его  на  пол.  Было  что-то
удивительно детское и  беззащитное в  этом обнаженном теле с  маленькими
крепкими грудями и круглым тугим животом. Все так же виднелись на бедрах
бурые ошметки озерной травы.  Найл  взял  циновку и  аккуратно накрыл ею
тело.  Дыхание девушки едва ли не сразу стало глубже, а на бледных щеках
проступили  слабые  пятна  румянца.   Он  смотрел  пристально  -   может
проснется? - но та лежала все так же неподвижно.
     Найл подтянул к  кровати стул и  сел,  положив обе  руки на  циновку.
Озерная трава приятно холодила.  Однако закрыв глаза,  он  почувствовал;
что-то   не   так.   Какой-то   скрытый   сбой,   от   которого  неуютно
настораживается душа,  и  сердце стучит с  перебоями.  И тут стало ясно:
циновка-то  лежит не  той  стороной.  У  себя в  комнате он  клал ее  на
столешницу усиками  и  присосками вниз.  Перевернув и  пристроив циновку
no-новой, он опять положил на нее руки.
     Через несколько секунд в  обеих руках начало покалывать.  Покалывание
постепенно распространилось на запястья,  охватило предплечья.  Возникла
блаженная расслабленность,  какая обычно бывает,  если  опустить озябшие
руки в теплую воду.  Ушло несколько минут, чтобы понять, что происходит:
он впитывал из девушки жизненную энергию.
     Тем не менее через несколько секунд подумалось,  что действовать надо
не  совсем так.  Чтобы блаженство от  перелива энергии ощущалось сполна,
тела должны находиться в полном контакте.
     Найл освободился от туники и  скинул ее на пол,  после чего медленно,
опираясь весом в  основном на  локти,  улегся на девушку.  Ростом он был
выше сантиметров на пятнадцать и опасался, что тяжеловат для нее. Однако
ничего -  вес распределился так ровно,  что даже если б она не спала, то
наверное не ощутила бы неудобства.
     Найл вообще-то готовился к чему-то необычному,  но все же случившееся
его  удивило.  Девушка  задышала  глубже,  и  вверх  из  ее  тела  стало
подниматься  что-то   мягко  светящееся.   Походило  на  открытый  кран:
жизненная энергия  обильно сочилась,  и  через  циновку проникала в  его
тело.  Циновка каким-то непостижимым образом всасывала жизненную энергию
из тела девушки и передавала ее Найлу.  Он попробовал прижаться губами к
ее  рту,  но это только задерживало поток,  даже когда он смочил ей губы
языком.  А  девушка дышала  глубоко и  ровно,  словно  хорошо привыкла к
такому переливанию энергии.  Чувствовалось даже,  что она наслаждается и
рада избавиться от избытка жизненности, скопившегося в теле.
     Все  эти ощущения были одним из  самых необычных,  какие только Найлу
доводилось испытывать.  Отдаленно это напоминало те  незабвенные минуты,
когда он  впервые сжимал в  объятиях Мерлью -  то  же томное вожделение,
передающееся от ее тела ему. Но в сравнении с тем, что ощущалось сейчас,
даже  объятия Мерлью  как-то  блекли.  Теперешние ощущения были  гораздо
глубже и  совершеннее,  чем  секс;  или вернее,  секс можно было назвать
усеченным  вариантом их  ощущений.  Позволяя  Найлу  целовать  взасос  и
прижиматься   телом,   Мерлью   отступала   в   своей   сокровенный  мир
удовольствия,