и не годятся.
   Внутренне расслабившись, Найл попробовал выведать  что-нибудь  о  стоящем
перед ним непонятном устройстве - надеялся вызвать какие-нибудь  образы  или
хотя бы ощущения.
   Картина, к его удивлению, получилась ужасно размытая и  невнятная,  можно
сказать, вообще никакая. С таким же успехом можно  было  гадать  о  значении
непонятных знаков над дверным проемом крепости.  Походило,  что  неизвестный
творец сверкающего чудища совершенно не похож на  людей,  которых  знал  он,
Найл. Тем не менее было в  этом  чудище  что-то  такое,  что  говорило:  его
создали люди. Но зачем? Не для того ли, чтоб на спине своей и складных лапах
оно перевозило людей через пустыню?
   Сразу за выпученными глазами  в  округлом  боку  располагалась,  судя  по
всему, дверь.
   Найл  почуял  это  сразу,  будто  память  какая-то,   древняя-предревняя,
незаметно ожила в сознании (дверей он отродясь не  видел).  Юноша  осторожно
притронулся к ней - вопреки ожиданию металл под лучами солнца  нагрелся,  но
не сильно. Снаружи неброско  выделялась  изогнутая  металлическая  ручка,  и
Найл, ухватившись, принялся крутить ее во  все  стороны,  а  затем,  потеряв
терпение, поддал ее ребром ладони.
   Он  смутно  догадывался,  что  именно  благодаря  этому   выступу   можно
проникнуть в чрево причудливого насекомого, и в конце концов,  распалившись,
хлопнул со всей силой - и тут под пальцами что-то подалось (от неожиданности
он даже вздрогнул), часть бока плавно отъехала в сторону.
   Юноша  тотчас  отскочил:  ему  показалось,  что  дверь   двигает   кто-то
невидимый. Однако внутри никого  вроде  и  не  было.  Осторожно  заглянув  в
открывшийся проем, Найл потихоньку забрался внутрь.
   Только там он обнаружил, что "глаза"  у  насекомого  сделаны  из  чего-то
прозрачного - вроде оплавленного  огнем  белого  песка,  который  пропускает
свет. Здесь было тесно, места хватало лишь на небольшие - кстати,  обтянутые
кожей - сиденья.
   Юноша вертел головой,  с  изумлением  разглядывая  совершенно  незнакомые
предметы, но, как ни силился, никак не мог догадаться, зачем все это нужно.
   Понятное дело, где ж он мог увидеть (а тем  более  с  чем-то  сравнивать)
усеянный тумблерами и кнопками пульт управления и рулевую колонку?
   Увиденное и словами-то было трудно описать. Найла объял ужас. Перед  ним,
вне всякого сомнения, какая-то святыня, не иначе.
   Парень осторожно опустился на теплое от  солнца  сиденье  и,  заведя  над
пультом  руку,  затаив  дыхание,   коснулся   растопыренной   пятерней   его
стекловидного с пупырышками покрытия. Ничего не произошло: чудище оставалось
таким же смирным и даже не попыталось наказать его за любопытство.
   А вот повыше пупырчатого покрытия была соблазнительно откинута крышка,  и
в углублении виднелись необычные  предметы,  которые  Найл  один  за  другим
дотошно рассмотрел и ощупал. Когда юноша невзначай надавил на масленку,  ему
в лицо тоненькой струйкой брызнуло машинное масло,  и  от  неожиданности  он
даже подпрыгнул.
   Попробовал жидкость на язык - пакость, отер лицо рукой. Набор отверток  и
гаечных ключей вызвал у Найла недоумение:  зачем  все  это?  Никогда  еще  в
голове у юноши не возникало столько вопросов, на которые никто не  мог  дать
ответ. Полная неясность.
   В неописуемый  восторг  Найла  привела  короткая,  длиной  в  полруки,  и
сантиметр в обхвате металлическая трубка вроде железа. Вот так вес!  Тяжелее
заматерелого гранита.
   Юноша не колеблясь решил, что эта вещь должна принадлежать ему и  что  он
не уступит ни ее ни брату, ни отцу, ни самому Каззаку - пусть и  не  просят.
Он  несколько  раз  шлепнул  замечательной  штуковиной   по   ладони   и   с
удовлетворением отметил, что такой можно одним  ударом  пристукнуть  муравья
или оглушить жука, каким бы крепким ни был у того панцирь. С  таким  оружием
можно потягаться и с тварями, обитающими в каменистых воронках.
   Он   вгляделся   в   предмет   пристальнее.   Концы   трубки   опоясывали
концентрические ободки, а на  одном  имелся  еще  и  кружок,  который  можно
вдавливать, с тонкой насечкой, диаметром около сантиметра.
   Найл зачем-то решил попробовать трубку на зуб, сунул ее в рот и прикусил.
   Вот те раз! Трубка сама собой  начала  удлиняться,  выдвигаясь  изо  рта,
словно живая.
   Конец ее случайно чиркнул по пульту управления.
   Внезапно что-то  загудело,  а  сиденье  начало  слегка  вибрировать.  Как
ош-паренный, Найл выскочил наружу. Сидя на земле, он оторопело таращился  на
неожиданно ожившее, помаргивающее глазками чудовище.
   На шум примчался отец. Найл спохватился: внутри осталось новое оружие.
   Что делать? Однако колебался он совсем недолго:  уж  больно  хороша  была
металлическая вещица.
   Сделав глубокий вдох, юноша быстро нырнул в чрево неведомого  существа  и
почти мгновенно выскочил обратно, сжимая в кулаке раздвижную трубку-жезл,  в
которой длины теперь было около трех метров.
   - Это еще что такое? -" растерянно пробормотал Улф.
   - Сам не знаю.
   На пульте управления мелькнул зеленый огонек, и гудение смолкло.
   Отец с сыном обошли  вокруг  диковинного  устройства,  тщетно  попытались
сдвинуть его с места, пролезли под ним и в конце концов решили оставить  его
в покое.
   Улфу захотелось взглянуть на трубку, и  Найл  неохотно  уступил.  Отец  с
хмурой сосредоточенностью ощупал вещь, со свистом рубанул  ею  воздух  И,  к
облегчению юноши, протянул обратно.
   Принимая трубку от отца, Найл взялся за нижний конец, что пошире.  В  тот
же миг раздался звонкий щелчок, и жезл быстро  сократился,  вновь  приобретя
форму цилиндра.
   Еще раз внимательно осмотрев предмет, Найл догадался, что секрет здесь  в
кружке с насечкой, с торца. Стоило  его  утопить,  как  цилиндр  вырастал  в
длинный заостренный прут.
   Благоговейно и вместе с тем с нескрываемым интересом  оглядывая  предмет,
Найл кончиками пальцев ощутил исходящее от него тоненькое покалывание, будто
внутри сидело множество крохотных иголочек.
   Минут пять он только и делал, что сдвигал-раздвигал трубку, пока  наконец
не расстался с надеждой понять, для чего она нужна. Кстати, возникающее  при
удлинении трубки покалывание почему-то казалось смутно знакомым.
   Время шло, уже давно перевалило за полдень,  пора  было  и  собираться  в
дорогу.  Возвратясь  к  стенам  крепости,  они  по  куче  нанесенного  песка
взобрались наверх, Улф спрыгнул во внутренний двор и  стал  оттуда  подавать
сыну поклажу. Когда Найл  нагибался  за  вторым  кузовом,  первый  -  видно,
поставленный неровно - накренился и начал сползать по склону.
   Догонять его Найл не стал: у  кузова  сверху  застежка,  так  что  ничего
наружу не вывалится. Пособляя отцу взобраться назад на стену, Найл  случайно
глянул на уехавшую поклажу, и ему вдруг показалось, что  внизу,  у  подножия
откоса, что-то, вроде, шевелится.
   Насторожившись, юноша пригляделся внимательнее, а затем медленно двинулся
вниз по откосу, не отрывая взгляда от кузова. И опять  ему  почудилось,  что
кузов чуть шевельнулся. Осторожно потянувшись вперед, Найл взялся  за  лямку
и, приподнимая  поклажу,  заметил,  как  песок  внизу  осыпается  тоненькими
струйками...
   О ужас! Совершенно  неожиданно  наружу  выпросталась  мохнатая  членистая
лапа, за ней другая. Уже через пару секунд перед Найлом  возник  здоровенный
паук, хлопотливо карабкающийся из песка наружу.
   Среагировал парень мгновенно, не задумываясь. Взмахнув увесистой трубкой,
он что было сил ударил по омерзительной морде. Паук засипел от боли, а юноша
отскочил, ощутив всем своим существом, как  ядовитым  жалом  ожег  его  удар
чужой воли.
   Он прекрасно понимал: стоит сейчас насекомому вылезти  из  песка,  и  оно
мигом сгребет его в охапку, распластает, навалясь мохнатой тушей, пригвоздит
передними лапами к земле и вонзит  клыки.  Найл  снова  вскинул  оружие  над
головой и начал осыпать врага частыми, исступленными  ударами  -  по  пасти,
глазам, незащищенному панцирем мыску на  затылке.  Ответными  ударами  своей
воли  тварь  словно  хлестала  Найла  по  рукам,  пытаясь   защититься,   но
смертельный ужас только придавал юноше сил. И тут зловещий гнет как-то разом
исчез.
   Отец  стоял  на  откосе,  онемев  от  собственной  беспомощности,  и  как
завороженный наблюдал за происходящим. Увидев, что все кончено, он  скатился
вниз, к Найлу.
   Туловище паука вылезло из песка наполовину, и можно было  различить,  что
он, безусловно, крупнее тех серых, с  которыми  им  довелось  столкнуться  в
крепости на  плато.  Этот  размером  был  примерно  с  тарантула-затворника,
которого убила осапепсис, а судя по клыкам с канавками  для  яда,  наверняка
приходился ему дальним сородичем.  Но  мохнатое  туловище  тарантула  обычно
бывает бурого цвета, иногда с желтыми подпалинами, а этот черный как  смоль.
И глаза не в два ряда, а в один, причем расположены странно, ободком  вокруг
головы.
   Отец и сын, озаренные внезапной страшной догадкой, переглянулись. Это  не
какая-то безмозглая тварь, хоронящаяся в  залах  заброшенной  крепости.  Они
убили паука-смертоносца!
   Тут Найл вспомнил о двух паучьих шарах, проплывших в вышине до того  еще,
как  изменится  ветер.  Орудуя  складным  жезлом  как  багром,  он   выволок
неподвижную черную тушу из песка - под ней лежало шелковое полотнище шара.
   Улф затравленно обернулся через плечо:
   - Второй, наверное, где-то поблизости. Пойдем-ка отсюда, пока не поздно.
   - А как с этим быть? Если второй вдруг его отыщет, все раскроется.
   Юноша мгновенно вспомнил рассказ деда о мучениях тех двадцати несчастных,
что прикончили смертоносца. Медленная, жестокая, жуткая  пытка  длилась  без
перерыва много дней. Найла передернуло.
   - Конечно. Надо его зарыть.
   За считанные минуты они забросали паука песком, а чтобы его не  разметало
ветром, еще и положили сверху несколько плоских камней.
   Когда уходили, Найл оглянулся: уже с десяти  метров  ничего  нельзя  было
заметить. Как только они дошли  до  берега  озера,  паренек  омыл  трубку  в
соленой воде, счистив с нее пучком травы следы крови и какой-то липкой белой
пакости. Потом сложил ее и сунул на дно кузова.
   Отец с сыном спешили туда, где вздымались на горизонте горы. На душе было
сумрачно от тяжелого предчувствия. Словно  чей-то  недобрый  взор  неотрывно
смотрел в спину, провожая путников через пустыню.
   Каззак знал, что советовать. На дальней стороне гор осадки оживили унылую
пустыню, превратив ее в подобие оазиса.
   Местность чем-то походила на  ту,  где  располагался  их  дом.  Пусть  на
переход пришлось пожертвовать еще один день, зато идти было куда легче,  чем
по плато. Улф бывал в этих местах лет десять  назад,  но  ничего  не  видел,
кроме голого камня.
   А теперь вот благодаря некоему  капризу  природы  участок  превратился  в
отрадную с виду местность. Разумеется, опасностей  здесь  прибавилось  -  от
жуковскакунов до скорпионов и других хищников, как правило, ночных.  Поэтому
путники несмотря на жару шли в дневное время, а на ночлег пристраивались где
придется.
   Истекали третьи сутки пути.
   Проснувшись утром в укрытии, сооруженном из камней и  кустов  терновника,
Найл учуял странный запах. Как  от  шкуры  гусеницы,  когда  ее  выкладывают
сушиться на солнце. Ветер дул с северо-запада. Откуда запах?
   В ответ на вопрос сына Улф лишь пожал плечами:
   - Не знаю. Это запах ДельтыПахло преющей растительностью, да еще  немного
- тошнотворно сладко - тлением.
   От Найла не укрылось,  что,  пока  ветер  не  изменил  направления,  отец
выглядел встревоженным и чуточку растерянным.
   На следующее утро с Улфом  случилась  история,  которая  могла  бы  плохо
кончиться. Расположившись  на  привал  в  тени  дерева  -  переждать  жаркие
послеполуденные часы, - оба заметили движение в кустах, примерно в полусотне
шагов, Там стоял куцехвостый зверек, который, встав на задние лапы,  силился
дотянуться до веточки с лакомыми ягодами.
   Так как люди не двигались, животное их не замечало. Улф, подхватив копье,
осторожно отошел в сторону, чтобы не попасть в поле зрения зверька, а  затем
стал незаметно подбираться к нему за кустами  креозота.  Найл,  стараясь  не
шуметь, достал свою трубку и утопил кнопку. Внезапно  Улф  резко  вскрикнул.
Животное, испуганно встрепенувшись, мгновенно исчезло.
   Улф стоял на одном колене. Правая ступня  и  голень  угодили,  похоже,  в
какую-то дыру. Паренек сначала подумал, что отец просто споткнулся и  угодил
в обыкновенную трещину на сухой земле, но вскоре увидел, что отец  вызволяет
ногу с  заметным  усилием.  Следом  за  ступней  наружу  показалось  темное,
поросшее густым волосом создание, напоминающее гусеницу.
   Найл не мешкая бросился на помощь и всадил острый  конец  трубки-жезла  в
извивающееся туловище. Но тварь и  не  думала  отцепляться.  Резко  и  мощно
сократившись, она чуть не втянула ногу Улфа обратно в дыру.
   В  конце  концов  отцу  удалось-таки  высвободиться  -  правда,  уже  без
сандалии, а по щиколотке сочилась кровь. Найл же лупил гусеницу до тех  пор,
пока она не затихла.
   - Что это такое?
   Улф сел, старательно осматривая стопу:
   - Личинка львиного жука. В норах прячутся, как тарантулы-затворники.
   С час ушло на то, чтобы обработать раны - несколько  глубоких  продольных
царапин, след не то зубов, не  то  челюстей.  У  отца  была  с  собой  мазь,
сделанная из чертова корня. Разодрав на полоски кусок ткани, он смочил их  и
перевязал ступню и голень.
   Жаль было переводить на это добротную материю - подарок Сайрис от Стефны,
- но куда деваться! Улф переобулся в сандалии, подаренные  Хамной,  и  снова
тронулся в путь, но уже хромая все заметнее и заметнее.
   К вечеру добрели уже и до знакомых мест, милях в двадцати от пещеры.
   Спали опять на голой земле, наспех соорудив укрытие из камней и кустов. А
к утру ступня Улфа безобразно распухла и начала синеть. Найл взял  отцовский
кузов, взвалил себе на свободное плечо и зашагал,  согнувшись  под  тяжестью
ноши, а Улф ковылял сзади, опираясь на древесный сук как на костыль.
   Оба сознавали, что надо во что бы то ни стало добраться  до  темноты:  на
следующее утро, не исключено, яд расползется настолько, что  Улф  не  сможет
идти. Так что мучились, но шли, и протопали  под  палящим  зноем  не  меньше
десятка  миль.  Затем  устроили  короткий  привал  в  тени  большого  камня,
перекусили, и Улф ненадолго вздремнул.
   Нога у него к этому времени так раздулась, что на нее уже невозможно было
опереться. Если бы  не  костыль,  он  бы  и  шагу  ступить  не  смог.  Часто
приходилось останавливаться и отдыхать, по несколько раз на одну милю.
   Когда солнце начало понемногу клониться к горизонту, у  Улфа  прорезалось
второе дыхание и он пошел равномерными тяжелыми  шагами,  не  соглашаясь  на
остановки.
   Наконец справа показались красные столбы, за которыми  угадывалась  вдали
кактусовая поросль.
   К этому времени отец и сын уже так  выбились  из  сил,  что  представляли
собой легкую  добычу  для  скорпиона  или  жука-скакуна,  не  говоря  уже  о
тарантулезатворнике. Найл опирался на складную трубку-жезл как на  посох,  и
еле переставлял ноги, пошатываясь  под  тяжестью  двух  кузовов,  мотавшихся
туда-сюда за спиной.
   И вдруг глядь (надо же, и откуда?) - навстречу  через  песок  уже  спешат
Вайг и Сайрис, а сзади усердно  топочет  ножонками  Руна.  У  Найла  забрали
кузова, и ему стало удивительно легко, дунь сейчас ветер -  понесет,  помчит
его вперед.  Сайрис,  бережно  обняв  мужа  за  пояс,  помогла  ему  одолеть
последние полсотни метров до жилища. Уступая дорогу при входе, юноша  бросил
взор туда, где, отделенное простором пустыни, синело на горизонте  плато,  и
невольно изумился. Как-то даже и не верилось, что его могло занести в  такую
даль. А Мерлью? Была ли она на самом деле?
   Пещера ярко осветилась масляными светильниками - в честь события запалили
все шесть. Однако радость встречи все же была омрачена недомоганием дедушки.
   У старого Джомара не хватало сил даже на то, чтобы подняться с постели  и
обнять Найла и Улфа. Было ясно, что старику  недолго  осталось.  За  те  две
недели, что не виделись,  Джомар  совсем  одряхлел:  щеки  ввалились,  глаза
запали и постоянно слезились.
   Сайрис сказала, что он только что оправился после лихорадки. Но вовсе  не
болезнь подкосила дела, просто он безумно  устал  от  жизни.  Все  вроде  бы
повидал, все испытал, так что и жить больше незачем - умаялся, неинтересно.
   Не стало Торга с Хролфом, ушла Ингельд, ноги едва держат... Джомару стало
все равно, ощущает он в себе теплоту жизни или нет.
   Он, казалось, с интересом прислушивался к  рассказу  о  подземном  городе
Каззака, но когда спросил: "А там все так же водятся крысы среди развалин?"
   - стало ясно, что рассудок уже изменяет старику.
   Сонное это равнодушие было Найлу вполне  понятно.  После  дворца  Каззака
жизнь в пещере казалась невероятно скучной. Хотя в  Дире  он  прожил  совсем
недолго, юноша понял, как хочется ему быть среди множества людей, болтать со
сверстниками, делиться с ними мыслями и переживаниями.
   Вспоминая теперь об этом, он представлял ту жизнь в розовом свете. Все  в
том городе казалось удивительным, прекрасным. Он завидовал Ингельд:  удалось
же остаться, да еще навсегда!
   Нередко с теплым чувством вспоминал Дону, и грусть охватывала при  мысли,
что ведь он с ней даже не попрощался: когда уходили, девочка спала.
   Только мысли о Мерлью заставляли его болезненно морщиться.
   Без Торга, Хролфа  и  Ингельд  пещера,  казалась  удивительно  пустой.  А
теперь, когда было  видно,  что  дни  Джомара  сочтены,  в  груди  возникало
горькое, безотрадное чувство утраты.
   Старика переместили в глубь пещеры, чтобы не нарушать его сон.
   По утрам ему помогали выбраться на солнце, и  там  он  сидел,  поклевывая
носом  под  жужжание  мух,  пока  не  сгущался  зной.  Время  от  времени  в
безветренную погоду Джомара относили под тень юфорбии.
   Найл садился рядом и караулил, держа возле себя  копье  на  случай,  если
объявится вдруг какой-нибудь хищник. Втихомолку юноша дивился: когда  старик
начинал просить, чтобы его отвели обратно в пещеру, руки  у  него  были  так
холодны на ощупь, будто он только что выбрался наружу.
   Единственной отрадой деда была  в  те  последние  дни  малышка  Мара,  не
дававшая старику угаснуть окончательно. Девочке исполнился год, и  ее  стало
не узнать.
   Сок ортиса весьма благотворно повлиял на нее. Мара перестала  нервничать,
капризы прекратились, и малышка, когда бодрствовала, с  жадным  любопытством
лазала всюду. Она часами просиживала у деда на коленях, выпрашивая, чтобы он
что-нибудь рассказывал. Если тот медлил, она принималась барабанить кулачком
в грудь, поторапливая его. Дедушка вспоминал о том, как сам  был  маленьким,
пересказывал легенды о великих охотниках прежних времен.
   А  Найл  старался  не  пропустить  этих  чудесных  минут  и,  сидя  углу,
внимательно слушал каждое слово. После  всего,  что  ему  довелось  увидеть,
юношу терзали бесчисленные вопросы, и он  надеялся,  что  в  рассказах  деда
найдет хоть какой-нибудь ответ.
   Однажды,  когда  Мара  заснула  прямо  на  руках   старика,   Найл   стал
расспрашивать деда о заброшенном городе.
   Джомар вырос неподалеку от тех мест, в предгорье, и среди загадочных руин
проходили его детские игры.  Найл  поинтересовался,  что  там  за  здание  с
высокими стройными колоннами. По словам деда, это было когда-то святилище.
   А вот на вопрос о странных коробах, высеченных из цельного камня,  Джомар
не ответил: он просто их не помнил.
   В пору его юности заброшенный город был на десятки  метров  погребен  под
песком. Это объясняло, почему старик  никогда  не  видел  каменных  коробов,
равно как и никакого металлического чудища.
   - А сколько ты уж прожил, когда смертоносцы забрали тебя в свой город?
   - спросил Найл.
   Старик  молчал,  и  юноша  поду