истого
плато, милях в сорока к югу.
   Даже  когда  вход  там  закладывали  камнями   и   скальными   обломками,
температура днем нередко достигала сорока градусов. Пища была скудная,  и  у
мужчин на поиски добычи уходила уйма времени.
   Паучий шар, на котором  Джомар  бежал  из  неволи,  превратился  в  зонт,
защищавший от солнца и помогавший переносить немилосердный зной.
   В пересохшем русле пролегающего неподалеку ручья росли полые кактусы, сок
которых годился для питья (у цереуса он ядовит).
   И тем не менее жизнь горстки людей (в ту пору  Торг  с  женой  Ингельд  и
сыном Хролфом жили вместе с ними) состояла из сплошных  хлопот:  где  добыть
пищу, чем утолить жажду, как перенести удушающую жару.
   Как-то раз, забредя от норы дальше обычного, охотники  увидели  огромного
жука-скакуна, который залезал в свою пещеру-логово.
   По сравнению с их каменным мешком  возле  плато  эта  местность  казалась
просто сказочным уголком.
   Растение уару могло давать свежую воду, а цвет травы альфа, по-настоящему
зеленый, недвусмысленно указывал, что ночной воздух здесь бывает влажным.
   Стебли травы годились на  то,  чтобы  вить  веревки  для  силков,  плести
корзины и подстилки.
   Более того, случайно обнаруженная оболочка шпанской мушки  означала,  что
добыть масло для светильников будет несложно.
   Мужчины безумно устали,  от  жары  голова  пошла  кругом.  Может,  это  и
натолкнуло их на дерзкую мысль напасть на жука-скакуна.
   Челюсти насекомого могли перекусить человеку руку или ногу, а к  тому  же
эти создания были необычайно проворны и прожорливы. Найл видел однажды,  как
один такой меньше чем за полчаса поймал и проглотил двенадцать крупных мух.
   Правда, если насекомое выманить наружу и напасть в  тот  миг,  когда  оно
выбирается из тесного для него лаза, то есть надежда справиться с ним.
   Первым делом мужчины насобирали  побольше  креозота,  обрезая  его  возле
корня кремневыми  ножами.  Подсушенная  час-другой  на  солнцепеке  хрупкая,
пахнущая смолой древесина этого куста полыхает,  как  факел.  Нарвали  также
травы альфа и сложили пучками, а чтобы не унесло  ветром,  придавили  сверху
камнями. Затем, натаскав камней поувесистей, сложили их возле логова в кучу.
   Насекомое,  почуяв  неладное,  затаилось  и   пристально   наблюдало   за
приготовлениями,  но  вмешиваться  не  решалось:  слишком  их  много,   этих
бестолково снующих двуногих. Стоило Хролфу подойти ближе, как из-под  камня,
что возле лаза, угрожающе высунулись похожие на когти челюсти.
   Солнце приближалось к зениту, и работать иначе  как  по  несколько  минут
кряду становилось невозможно.
   Даже в тени цереусов пот, проступая на коже. Мгновенно испарялся,  прежде
чем охотники успевали заметить его.
   Когда  ослепительное  солнце  стояло  уже  над  самой  головой,   мужчины
спрятались под зонтами и пригубили воды, чтоб  не  грохнуться  в  обморок  в
самый неподходящий момент.
   Чтобы жук не подготовился к драке, решили обмануть его, сделав  вид,  что
уходят, и перебрались к кактусовой поросли.
   Когда полдень миновал, Джомар решил: пора, ведь  ни  один  из  обитателей
пустыни не ожидает опасности в это  время  суток.  Используя  кусочки  сухой
коры, он развел огонь и поджег пучок травы.
   Солнце светило так, что языков пламени было не видно, но, когда  занялись
кусты креозота, к небу черными клубами повалил едкий дым. Охотники прекрасно
понимали,  как  отчаянно  рискуют  (дым  может  заметить  любой  из  паучьих
дозорных), и потому торопились.
   Подхватив пламенеющие кусты за корневища, мужчины  проворно  потащили  их
через песок, а Улф копьем приподнял  и  сдвинул  прикрывающий  вход  камень,
ожидая, что насекомое тотчас бросится наружу.
   Но этого не произошло. Швырнув кусты в  горловину  лаза,  все  отпрянули,
утирая лицо и глаза, которые заливал едкий пот.
   Прошла целая минута, прежде чем жук, потревоженный огнем и дымом, наконец
дал о себе знать.
   Стоило ему попытаться отодвинуть камень, перекрывающий лаз, как Торг  что
есть силы метнул в него тяжелый обломок скалы.  Камень  ударил  насекомое  в
грудь, едва не задев выпуклые глаза.
   Другой камень, брошенный Хролфом, размозжил жуку сустав передней лапы.
   Жук раскрыл продолговатые крылья, собираясь взлететь, и тут Джомар вогнал
копье в жесткое брюхо насекомого. Тот скорчился от боли, и вдруг его  мощные
челюсти неожиданно схватили Джомара за ногу.
   Пронзительно вскрикнув, он забился,  силясь  высвободиться.  В  этот  миг
обрушился еще один камень, самый большой,  высадив  твари  глаз  и  сокрушив
толстый покров, защищающий череп.
   Челюсти разомкнулись, и Джомар, из бедра которого хлестала кровь, упал на
песок. Хролф вонзил копье в жука, насекомое судорожно дернулось, сбив с  ног
Улфа, и, подскочив, повалилось на спину в нескольких метрах от пещеры.
   Прошло еще минут пять, прежде чем оно затихло окончательно.
   Кажется, это Вайг, вглядевшись в лаз, заметил, что  за  горящими  кустами
креозота что-то шевелится.
   - Там еще один!
   Все мгновенно насторожились, изготовившись к  очередной  схватке.  Однако
новый враг медлил.
   Джомар кое-как доковылял до зонта и, усевшись в  тени,  припал  губами  к
посудине с водой. Хролф внимательно осматривал его рану, остальные,  запалив
оставшиеся кусты креозота, побросали их в лаз.
   Однако жара брала свое: люди все  как  один,  тяжко  отдуваясь,  прилегли
возле входа в пещеру. Спустя полчаса, когда кусты  креозота  превратились  в
груду угольев, в горловине послышалась возня  и  наружу  показались  длинные
усы-антенны.
   Из норы вылезла самка жука-скакуна, гораздо меньшая,  чем  самец.  Следом
выкатилось с полдесятка личинок, каждая с руку длиной.
   Рассказывая потом об этом младшему брату. Вайг  говорил,  что  ему  вдруг
стало жаль жуков, хотя он знал: подойди поближе, и на  него  бы  набросились
даже личинки.
   Насекомые медленно поползли по раскаленному песку, направляясь к глубокой
балке, примерно в километре от пещеры. Самке было важно спасти детенышей,  и
она вовсе не собиралась драться с людьми.
   Прошло несколько часов, прежде чем мужчины снова заглянули  в  нору.  Она
оказалась столь глубокой, что Джомар  предположил:  здесь  когда-то  обитало
семейство пауков-каракуртов. Это была самая настоящая пещера  со  стенами  и
сводом, укрепленными слюной жуков.
   В самом глухом углу валялись личинки, задохнувшиеся в  дыму,  и  охотники
выкинули их наружу: мясо жука-скакуна в пищу не годится. Вслед за  тем  люди
завалили вход и почти мгновенно заснули в прохладной глубине логова, где еще
остро пахло дымом и креозотом.
   Следующим утром Улф,  Торг  и  Хролф  отправились  в  обратный  путь,  за
женщинами и семилетним Найлом.
   Джомар и Вайг остались караулить пещеру на случай, если жуки вознамерятся
вдруг снова сунуться сюда. Все тревоги оказались напрасными. Как  выяснилось
позже, жуки-скакуны не переносят запаха горящего креозотаНайл еще помнил,  с
каким волнением встречал он тогда отца.
   Ингельд, жена Торга, вначале громко вскрикнула, а затем зарыдала:  увидев
только троих, она подумала, что остальные погибли.
   Когда же все разъяснилось и охотники наперебой принялись живописать новое
жилище,  Ингельд  впала  в   другую   крайность   (она   всегда   отличалась
несдержанностью) и принялась настаивать, чтобы все сейчас  же  собирались  в
дорогу. С большим трудом удалось уговорить ее переждать  полуденную  жару  и
холодную, полную опасностей ночь.
   И вот наконец за пару часов до рассвета они тронулись в путь.
   Найл волновался чуть  не  больше  всех.  Предрассветный  час  выбрали  не
случайно: хищники пустыни охотятся, как правило,  ночью,  а  с  приближением
рассвета возвращаются в свои логовища.
   Температура была чуть выше нуля, от  холода  не  спасала  даже  ворсистая
шкура гусеницы, и Найла пробирала зябкая дрожь.
   Он сидел на спине матери (часть пути та несла его в заплечной корзине), а
его душу переполняло такое счастье,  что  казалось,  еще  миг  -  и  мальчик
взлетит.
   Лишь однажды ему доводилось удаляться  от  их  норы  на  несколько  сотен
метров - в ту пору, когда начались  дожди.  Ветер  тогда  обрел  неожиданную
прохладу, с запада надвинулись  тяжелые  сизые  тучи,  и  с  неба  отвесными
потоками хлынула вода.
   Найл, хохоча, плясал под теплыми струями. Мать взяла его  на  прогулку  -
туда, где в стену плато упирается пересохшее русло небольшой речушки.
   Мальчик, широко раскрыв от изумления глаза, смотрел, как  иссохшая  земля
шевельнувшись, словно живая,  приподнялась,  расслоилась  и  наружу  вылезла
большая лягушка.
   Еще через полчаса их уже было множество. Пробудившиеся к  жизни  существа
спешили к  разрастающимся  на  глазах  лужам,  чтобы,  погрузившись  в  них,
исполнить брачную песню.
   Найл смотрел на лягушек и смеялся во все горло, топая и  подпрыгивая  под
дождем, который становился все сильнее и сильнее.
   А из песка, слипшегося в комья  полужидкой  грязи,  уже  спешили  кверху,
жадно вытягивая стебли, растения  и  цветы.  В  грязи  то  и  дело  вскипали
крохотные,  похожие  на  взрывы  буруны:   спекшиеся   стручки,   разбухнув,
выстреливали в воздух семена.
   Спустя несколько часов пустыню уже покрывал удивительный ковер из цветов:
белых, желтых, розовато-лиловых, зеленых, красных, голубых. Найлу, который с
самого  рождения  видел  лишь  унылый   изжелта-серый   песок,   камни,   да
безжалостную синеву обнаженного неба, казалось, что он попал в сказку.
   Едва дождь  прекратился,  откуда  ни  возьмись  налетели  пчелы  и  жадно
набросились на цветы.
   Бурые  лужи  кишели  юркими,   хлопотливыми,   пожирающими   друг   друга
головастиками. В других лужах -  побольше  и  почище  -  сглатывали  крупицы
зеленых водорослей медлительные тритоны.
   Найла, четыре года прожившего в безводной пустыне, вдруг окружила  яркая,
многоцветная жизнь. Это настолько ошеломило мальчика, что он будто опьянел.
   Вот почему за время странствия,  пока  Найл  попеременно  то  болтался  в
корзине у матери за спиной, то мелко трусил рядом с ней, ощущение неизбывной
радости не покидало его.
   Рассказывая семье о новом доме,  отец  произнес  слово  "плодородный",  и
ребенок живо вообразил местность, изобилующую цветами, деревьями  и  мелкими
животными.  В  нем  воспрянуло  ожидание  бесконечной  череды  чудес,   одно
восхитительней другого.
   В полдень, когда безжалостный зной стал нестерпимым, мужчины  выкопали  в
песке ямы и  накрыли  их  зонтами,  присыпав  сверху  песком  (в  нескольких
сантиметрах от поверхности песок был сравнительно прохладным).
   Отсюда меньше мили оставалось до изъязвленных  ветром  каменных  столбов,
где можно было найти прибежище, но при эдакой жаре нечего было и  думать  до
них добраться.
   Найл ненадолго вздремнул, и ему опять снились цветы и бегущая вода.
   Затем продолжили путь.
   Ветер переменил направление, вроде бы повеяло прохладой. Ткнув пальцем  в
сторону, откуда дул ветер, Найл спросил отца:
   - А там что?
   - Дельта, - ответил Улф.
   Голос отца был усталым и бесцветным, но звучало в нем  нечто  заставившее
Найла насторожиться.
   К месту, окончательно выбившись из сил, добрались за час до сумерек.
   Первое, что приковало взор Найла на новом месте, были верхушки акаций  на
горизонте и исполинский разлапистый кактус.
   Прежде мальчик деревьев не видел никогда, знал о них только по  рассказам
отца. Однако никаких цветов  на  новом  месте  не  оказалось,  равно  как  и
плещущейся воды, о которой он так мечтал.
   Вокруг простиралась лишь голая каменистая земля, присыпанная тонким слоем
песка.
   Кое-где из нее торчали блеклые пучки травы, кусты креозота и стебли травы
альфы, виднелись валуны и обломки скал.
   Лишь  древовидный  кактус-юфорбия,  увенчанный  темно-зелеными  листьями,
несколько оживлял монотонную картину. В  отдалении  возвышались  все  те  же
непривычные глазу колонны  красного  скального  грунта,  а  сзади,  с  южной
стороны, на горизонте вздымалась отвесная стена плато. И все-таки здесь было
намного интересней, чем в бесконечных песчаных дюнах,  которые  окружали  их
прежнее жилище.
   Навстречу им вышли Джомар и Вайг. Старик двигался с большим трудом.
   Рана на бедре распухла и почернела,  и  хотя  Вайг  обработал  ее  тертым
чертовым корнем, что рос неподалеку, восстановить рассеченную мышцу так и не
удалось, и Джомар до конца своих дней прихрамывал.
   В тот вечер у  них  был  пир.  Вайгу  удалось  добыть  крупного  зверька,
похожего на белку, и поджарить его на раскаленных солнцем камнях.
   Еще он насобирал плодов кактуса, желтых  и  терпких,  набрал  кактусового
сока. Было  ясно,  что  на  новом  месте  всякой  живности  куда  больше.  И
опасностей, правда, тоже.
   Здесь водились песчаные скорпионы и жуки-скакуны,  полосатые  скарабеи  с
ядовитым жалом, тысяченожки и серые пауки-пустынники, не ядовитые, но  очень
сильные и проворные, способные за минуту опутать человека клейкой паутиной с
головы до пят.
   На пауков охотились осы-пепсис, создания не  крупнее  человеческой  руки,
которые парализовали  хищников  ядом  и  потом  использовали  их  как  живую
кормушку для личинок.
   И  конечно  же,  практически  все  обитатели  пустыни   -   насекомые   и
млекопитающие - служили добычей громадной  фаланге,  либо  пауку-верблюду  -
жуткой, похожей на жука твари с огромными челюстями.
   Довольно странно, но не было случая,  чтобы  пауки-верблюды  нападали  на
человека.
   Наблюдая за ними, Найл как-то  подумал,  что  они  относятся  к  людям  с
каким-то скрытым благодушием, воспринимая их не то как союзников, не то  как
ровню. И спасибо на том: их челюстям-пилам противостоять было невозможно.
   В течение многих недель после того, как они перебрались в  новое  жилище,
Найл часами просиживал возле входа  в  пещеру,  наблюдая  за  снующими  мимо
существами.
   Их было не так уж много (обитатели пустыни прячутся от  дневной  жары  по
своим щелям), однако ребенку, выросшему среди унылых песчаных дюн, казалось,
что их видимо-невидимо.
   Многих насекомых мальчик научился различать просто по звуку. Так, он  мог
в первую же секунду отличить скорпиона или паука-пустынника от  жука-скакуна
или тысяченожки.
   А заслышав шелест паука-верблюда, понимал, что можно без  всякого  страха
выбираться  наружу:  все,   кто   представлял   хоть   какую-то   опасность,
попрятались.
   На первых порах Найл подолгу оставался один. Женщины были в  восторге  от
новых мест и возвращались в пещеру только тогда,  когда  немилосердная  жара
заставляла их скрываться.
   Человеку цивилизованному вся эта скудная поросль показалась бы  жалкой  и
неинтересной, но для тех, кто прожил годы  в  настоящей  пустыне,  это  были
волшебные кущи. На  многих  кустах  попадались  покрытые  шипами  и  толстой
кожурой плоды, восхитительные на вкус. У бурых, безжизненных с виду растений
часто имелись корниклубни, накапливающие воду.
   Случалось, что жидкость в клубнях оказывалась горькой и неприятной,  зато
она оттягивала жар от кожи.
   Под охраной мужчин Сайрис и Ингельд забредали довольно далеко, но  всегда
приносили полные всевозможной еды корзины.
   Мужчины наловчились ставить силки, в которые  нередко  попадались  зайцы,
сурки и даже птицы. Ингельд, никогда не  знавшая  ни  в  чем  меры,  заметно
поправилась.
   Найлу наказывали сидеть в глубине пещеры,  пока  он  оставался  один,  но
стоило взрослым уйти, как мальчик тотчас разбирал прикрывавшие вход сучья  и
камни и выскальзывал наружу.
   Иногда какой-нибудь жук или тысяченожка пытались влезть в пещеру, но Найл
мгновенно отгонял их копьем.
   Уяснив наконец, что пещера  занята,  насекомое  спешило  прочь,  даже  не
пытаясь сопротивляться.
   Вначале мальчик безумно боялся всего, что быстро движется, а позже, когда
уяснил, что все обитатели пустыни предпочитают избегать встреч с  неведомым,
стал излишне самоуверенным.
   Как-то утром ему наскучило обозревать окрестность, и  он  решил  поискать
чего-нибудь нового. Заботливо прикрыв вход в пещеру, он отправился побродить
между стволами исполинских цереусов.
   Было рано, в чаше уару все еще стояла кристально чистая роса.
   Отыскал Найл и плоды опунции, даже попытался оторвать один, но силенок не
хватило, а кремневый нож как назло забыл в пещере.
   Затем внимание мальчика привлек чертов корень, и, согнувшись над ним,  он
какое-то  время  зачарованно  разглядывал  причудливые,  похожие  на  когти,
листья.
   Подойдя к юфорбии, растущей в нескольких метрах  от  пещеры,  он  вначале
убедился, что в ее ветвях никто не прячется, а потом взобрался по  стволу  и
подыскал удобную развилку, на которой можно было стоять, как в клетке.
   Эта площадка для обзора оказалась  куда  лучше  той,  что  возле  пещеры:
отсюда было видно все на несколько миль вокруг.
   Неожиданно в тени  юфорбии  показался  большой  жук-скакун.  Найл  затаил
дыхание: а вдруг  прежний  хозяин  пещеры  вернулся,  чтобы  отвоевать  свое
жилище.
   Но тут на одну из свисающих  веток  кактуса  опустилась  большая,  с  два
кулака, муха и принялась чистить передние лапки.
   Не успел Найл и глазом моргнуть, как жук-скакун рванулся с  земли  и  уже
через мгновение проглотил добычу. Пытаясь разглядеть получше,  мальчик  чуть
подался вперед, нога сорвалась с опоры,  и  жук  замер,  уставившись  наверх
немигающими глазами-пуговицами.
   Найл вцепился в ветку побелевшими пальцами, и на миг ему почудилось,  что
страшные челюсти смыкаются на его горле.
   Прошла,  казалось,  целая  вечность,  пока  хищник  не  повернулся  и  не
заковылял прочь. По телу мальчика прокатилась горячая  волна,  и  он  словно
очнулся от кошмарного сна. Пока насекомое смотрело ему прямо в глаза, он  не
боялся, нет, его ощущения были настолько странными, что Найл ни  за  что  не
смог бы описать их словами.
   Его охватило чувство, будто он лишился тела, все вокруг наводнила тишина,
а сам он понимает мысли жука.
   И только когда насекомое  было  уже  далеко,  Найлу  стало  по-настоящему
страшно. Он помчался в пещеру и весь остаток дня носа не казал наружу.
   Несколько дней спустя жизнь Найла снова оказалась под угрозой, и спас его
лишь счастливый случай.
   Оправившись от испуга, мальчик решил разведать, скопилась ли вода в  чаше
уару. Чаша оказалась пустой, кто-то уже успел  здесь  побывать,  и  Найл  от
нечего делать решил пройтись по кактусовой поросли.
   В нескольких сотнях метров от нее тоже росли кактусы, но несколько  иные,
на них гроздьями висели те самые терпкие плоды, которые мальчик так любил.
   День еще только начинался, все было тихо.  Найл,  устроившись  под  сенью
кактуса, лениво посматривал по сторонам, затем  совершенно  бездумно  поднял
плоский камешек, повертел его в руке, размахнулся и метнул.
   Камешек упал в метрах в двадцати, подняв  облачко  пыли.  И  в  этот  миг
что-то произошло. Настолько  быстро,  что  Найл  сначала  подумал,  что  ему
померещилось.
   На какую-то долю секунды как будто прямо  из  воздуха  возникло  огромное
неведомое  существо  и  тут  же  исчезло.  Мальчик  вздрогнул  и  пристально
посмотрел по сторонам.
   Ничего. Только скучная песчаная равнина, на которой кое-где торчат черные
скалы-обелиски.
   Найл бросил еще один камешек, затем  несколько  камней  побольше,  однако
существо так и не появилось, видимо, решив, что врагов наверху слишком много
и связываться с ними не стоит.
   Люди после этого старались не пересекать полоску земли, которая  отделяла
друг от друга кактусовые рощицы.
   Прошло больше недели, когда Найла снова оставили в пещере одного.
   Прежде чем уйти, отец взял  с  мальчика  слово,  что  тот  не  только  не
высунется наружу, но и ни в коем случае не станет разбирать камни  и  ветки,
закрывающие вход.
   Найл побаивался отца и потому обещал так  и  сделать.  Он  бы  и  сдержал
слово, да только сидеть одному в темноте  было  еще  страшнее,  чем  бродить
среди какт