мои сородичи главенствовали над Землей. Теперь мы либо  слуги,
либо изгнанники. Так тому, видно, и быть: у нас не хватило сил удержаться  у
власти. Многих моих сородичей вполне устраивает удел слуг. Что ж, ничего  не
поделаешь: это их выбор. Пауки предложили служить и мне,  но  я  понял,  что
этому не бывать. И не просто потому, что они убили моего отца, -  он  поднял
глаза и, не таясь, посмотрел на Хозяина, - а  потому  что  мне  претит  быть
слугой. Мое наиглавнейшее желание - быть свободным.
   - Но ты и так свободен, - перебил Хозяин. -  Быть  живым  и  значит  быть
свободным. Найл покачал головой.
   - Возможно, для жуков и пауков это так, но не для людей. Свобода для  нас
- это состояние души. - Чувствовалось, что Хозяин несколько смешался. -  Это
сознание, что ум у тебя может быть так же раскрепощен, как и тело.
   Видя, что его не вполне понимают, Найл смутился, а  подобрать  слова  для
объяснения затруднялся. И закончил скомканно:
   - Получается, быть живым и быть свободным для людей не одно и то же.
   Наступила тишина. Наконец Хозяин произнес:
   - То, что ты сейчас сказал, либо имеет глубокий смысл, либо вообще лишено
всякого смысла. Я не  претендую  на  понимание.  Я  свободен.  Ты  свободен.
Свободы иного рода не существует.
   - Ты хочешь сказать, я теперь могу быть свободен? - переспросил Найл.
   -  Нет.  Это  все  еще  под   вопросом.   Мы   должны   посовещаться   со
Смертоносцем-Повелителем. -  Хозяин  подозвал  жука,  охраняющего  дверь.  -
Приглашай Смертоносца-Повелителя.
   На Найла эти слова обрушились обухом по темени; волосы встали дыбом.
   Когда жук направился к двери, Найл искоса взглянул мельком  на  Доггинза.
Тот почему-то не  выказывал  никакого  удивления,  лишь  хмуро,  раздраженно
смотрел в пол.
   Напряженным усилием Найл сдерживал биение сердца.  Но  биение  все  равно
толчками отдавалось в ступни и кончики пальцев. Мучительно медленно тянулись
минуты. Вот уже, вроде, и последняя надежда схлынула.  Если  жуки  позволили
войти в город Смертоносцу-Повелителю, значит, они  действительно  пекутся  о
том, чтобы мир был сохранен  на  любых  условиях,  и  переговоры  завершатся
известным исходом в считанные минуты.
   Дверь  подалась.  Сердце  взмыло  от  изумленной  радости  и  облегчения;
посторонившись, охранник пропустил в зал Одину. Но когда она подошла  ближе,
стало видно, что глаза у нее все такие же холодные и отрешенные, как там,  в
парадной.
   Встретившись с Найлом взглядом, Одина словно не заметила его; вид  такой,
будто она в трансе.
   Выйдя на середину, женщина застыла навытяжку, как солдат.  Окинув  взором
ее нагую грудь, загорелые руки. Найл ощутил острую жалость утраты.
   - Дай Смертоносцу-Повелителю сесть, - велел Хозяин охраннику.
   - Я предпочитаю стоять.
   Найл смятенно воззрился на Одину. Голос сходил с ее губ;  вместе  с  тем,
это  определенно  были  слова  Смертоносца-Повелителя.  Одновременно  с  тем
изменилось и лицо Одины. Оно  состарилось,  отяжелело,  как  у  какой-нибудь
властной  старухи.  Хозяин  перешел  на  сиплое  цвирканье;  тем  не  менее,
понимание не нарушилось.
   - Еще раз приветствую, Смертоносец-Повелитель.
   - Приветствую и я тебя, - в голосе сквозило нетерпение.
   - Мы объяснились с нашим слугой Билдо. Он подтверждает  то,  что  сообщил
нам ты. - У Найла  ушла  секунда  осмыслить,  что  имя  Бил-до  относится  к
Доггинзу. - Он не отрицает"  что  вошел  в  ваш  город  без  разрешения.  Но
заверяет, что его единственной целью было раздобыть взрывчатые вещества.
   - Слуге незачем соваться куда бы то ни было  без  разрешения,  -  заметил
Смертоносец-Повелитель.
   - Он подчеркивает, что как раз в тот день был возведен в чин саарлеба  и,
следовательно, имел право на самостоятельное решение. Но  это,  конечно,  не
оправдание. Первым делом ему надо было поставить вопрос на Совете.  А  Совет
отклонил бы его предложение.
   - Это дает ему право убивать пауков?
   - Конечно, нет. Есть закон. Ни одному двуногому не позволяется  поднимать
руку на жука или кого-либо из союзников жука.
   - А какова кара за нарушение закона? - осведомился СмертоносецПовелитель.
   - Смертный приговор.
   - Вы намереваетесь привести приговор в исполнение?
   - Если ты настаиваешь, то да. Найл  поглядел  на  Доггинза.  Тот,  застыв
лицом, смотрел в пол.
   - Вы исполните приговор сами или выдадите преступника нам?
   - Мы выдадим его вам, - сказал Хозяин-Так тому и быть, - судя  по  всему,
Смертоносец-Повелитель был доволен. - Как быть со вторым пленником?
   Хозяин задумался.
   - Здесь все не так просто. Он  не  слуга,  он  пленник.  Поэтому  за  ним
остается право на побег.
   - А право убивать пауков за ним тоже остается?
   - Он утверждает, что пауки убили его отца, и относится к ним как к  своим
врагам. Мне кажется, это разумно.
   - Но и мы считаем его своим врагом. А вы - наши союзники.
   Следовательно, ваш союзнический долг - выдать его нам.
   - Согласен. Но у нас на  Совете  есть  некоторые  разногласия.  Некоторые
считают, что у нас имеется только  договор  о  ненападении.  Поэтому  мы  не
обязаны выступать на вашей стороне.
   - Разве это по-союзнически?
   - И не да, и не нет. Для нас главное, чтобы справедливо соблюдался закон.
   - Получается, что вы отпускаете его на свободу?
   Смертоносец-Повелитель явно начинал раздражаться.
   Любопытно  было  заметить,  что  терпение-то  у  него,  оказывается,   не
беспредельное - видимо, сказывались последние события.
   - Мы еще не решили. Совет  выразил  желание  выслушать  все,  что  можешь
сказать по этому поводу ты.
   Последовала долгая пауза. Затем Повелитель произнес:
   - Очень хорошо. Если то, что я  скажу,  возымеет  какое-то  действие,  то
советую меня выслушать очень внимательно.
   - Мы с большим желанием это сделаем.
   - Ладно. -  Видно  было,  что  Смертоносец-Повелитель  не  терпит,  когда
вклиниваются. - Тогда слушайте. Вам известно, так же  как  и  мне,  что  эти
двуногие создания когда-то правили Землей. Так было потому, что мои  и  ваши
предки были слишком мелки, и с ними можно было не считаться. Но известно нам
и то, что во все времена они вздорили между собой и убивали друг друга.
   Они не способны жить в мире. В конце концов, боги устали от них и сделали
хозяевами нас. И с той поры Земля живет в мире.
   Вы, жуки, попустительствовали своим слугам,  и  это  было  причиной  ссор
между нами. Ссоре положил конец Великий Договор, по которому вы согласились,
что вашим слугам никогда не достичь независимости. И с той самой поры  мы  и
вы - союзники. Так ли это?
   - Это так, - ответил Хозяин торжественно, как на церемонии.
   - Хорошо. - Судя по  всему,  Смертоносец-Повелитель  остался  доволен.  -
Помните же об этом постоянно, и у нас не будет причин  для  ссоры.  В  ваших
интересах, так же как и в наших, чтобы эти создания знали свое  место.  Вам,
может быть, покажется, что от нас не убудет, если отпустить одного из  наших
врагов на свободу. Но стоит двуногим выйти хоть когда-нибудь из повиновения,
как вы вскоре почувствуете перемены к худшему. Эти создания не способны жить
в мире. Они не успокоятся, прежде чем не сделаются хозяевами, а  мы  с  вами
слугами. Вам этого хочется?
   - Ответ здесь может быть один,  -  Найл  улавливал  нетерпение  в  голосе
Хозяина, - но я не могу уяснить всех твоих доводов. Почему, если мы отпустим
на свободу одну молодую мужскую особь, то это непременно грозит нам  крахом?
Он не кажется таким уж опасным.
   - Согласен. Но насчет последнего ты заблуждаешься. Это он  подбил  вашего
слугу Бил-до отправиться без разрешения в город пауков.
   Хозяин перевел глаза на Доггинза:
   - Это так?
   Доггинз неуверенно отозвался:
   - Да вроде нет, насколько мне известно.
   - Это так? - повторил Хозяин, обращаясь на этот раз к Найлу.
   - Нет, - ответил Найл растерянно.
   -  Спроси  его,  что  он  носит  возле  сердца,   -   неожиданно   сказал
Смертоносец-Повелитель, обращаясь к Хозяину.
   Хозяин опять повел головой на Найла:
   - Что ты носишь возле сердца? Рука Найла непроизвольно залезла под тунику
и стиснула медальон. Мысль о том, что с ним придется  расстаться,  наполняла
беспокойством и страхом. Но, когда Хозяин уперся  взором,  юноша  взялся  за
цепочку и вывесил медальон наружу.
   - Подай сюда, - велел Хозяин. Хотя Найлу не хотелось расставаться с  этой
драгоценной вещью, он понимал, что об отказе не может быть и речи.
   Сняв цепочку с шеи, он протянул медальон. Рассмотрев, Хозяин взглянул  на
Смертоносца-Повелителя:
   -  Это  обыкновенный  усилитель  мысли.  У  нас  такой  имеется  в  музее
истории... - И, к облегчению Найла, вернул вещь обратно.
   - Ты использовал его, чтобы влиять на нашего слугу Билдо?
   Уже открыв для ответа рот, Найл вдруг понял, что сказать однозначно "нет"
не так-то просто. Возможно, Смертоносец-Повелитель и прав. Ведь Доггинз. как
Найл того и хотел, в самом деле изменил прежнее  решение  не  связываться  с
пауками. Когда юноша отвечал, в голосе сквозила неуверенность:
   - Нет, не думаю. Хотя толком не могу сказать.
   Хозяин перевел взгляд на Смертоносца-Повелителя:
   - Ты считаешь, он использовал его намеренно?
   - У меня нет никакого сомнения. Вот почему он опасен.
   Возвращаясь  к  центру  зала,  Найл  заметил  нечто,  вызвавшее  в   душе
замешательство.
   Встретившись на мгновение взглядом с женщиной-медиумом, он обнаружил, что
смотрит на прежнюю Одину. Она  недоуменно  прислушивалась  к  происходящему.
Найл уловил в ее глазах тревогу и боль. Это откровение вызвало в  нем  такую
растерянность, что он перестал прислушиваться к разговору.  Когда  он  снова
включился в диалог, Смертоносец говорил:
   - Сколько потребуется вашему Совету?
   - Я не могу тебе сказать. Но это будет  скоро,  -  ответил  Хозяин.  -  -
Ладно, - Смертоносец-Повелитель собирался заканчивать.  -  Но  повторяю  еще
раз: если вы решите выпустить нашего врага, это будет равносильно объявлению
войны.
   Сказал   веско,   с   явной   угрозой.   Когда    взгляды    Хозяина    и
СмертоносцаПовелителя скрестились, Найл догадался, что  в  поединке  сошлись
две мощные воли. Как и все остальные в этом  зале,  он  понимал,  что  глава
жуков глубоко уязвлен таким бесцеремонным давлением на его Совет.
   Тем не менее, когда Хозяин заговорил, голос у него был спокойный.
   - Ты хочешь сказать, что пауки объявят войну жукам?
   - Я хочу сказать, что время разглагольствовать истекло. Пора действовать.
   Что-то в его последней интонации заставило Найла насторожиться.  Он  стал
разворачиваться,  и  в  этот  момент  руки  Смертоносца-Повелителя   клещами
сомкнулись у него на шее.
   Но Найл успел чуть сместиться, так что хватка  пришлась  не  совсем  куда
надо; вместо того, чтобы впиться в дыхательное горло, большие пальцы сошлись
под самой челюстью. Тем не менее, сила была  такая  колоссальная,  что  Найл
перегнулся в поясе, как надломленный.
   Одновременно стемонпочувствовал на себе  взгляд  СмертоносцаПовелителя  и
еще раз осознал присутствие в теле ее самой, Одины.
   Он с изумлением понял, что она противится воле паука.
   Тут над плечом у нее возникло  бесстрастное  лицо  жука-охранника.  Резко
дернуло; Найл почувствовал, как ноги отрываются от земли.
   Удушающая хватка внезапно ослабла, и он  очутился  на  коленях.  Загребая
руками, пытался ползти - в голове туманная  зыбкость,  будто  плывешь;  щека
притиснута к полу. Когда в глазах прояснилось, до него  дошло,  что  Доггинз
помогает ему сесть.
   Первое, на чем остановился взгляд, это тело Одины, лежащее возле двери  -
похоже, бездыханное. Туловище неестественно  скорчено,  колени  разведены  в
стороны, одна рука подогнута за спину. Найл метнулся к Одине,  приподнял  ей
голову. Голова мотнулась так, будто совсем не была прикреплена к телу. Шея у
женщины была сломана. Правой стороной лица она, очевидно, с силой  ударилась
о дверь: щека распорота, из уголка рта сочится струйка крови.  Жук-охранник,
оторвавший женщину от Найла, выглядел растерянно.
   Найл попытался встать, но ноги подогнулись. Он уткнул голову в колени.
   Гулко стучало сердце, пульс отдавался в закрытых веках.
   Приглушенное, как через толщу воды, доносилось сиплое цвирканье жуков.
   Попробовав глотнуть, Найл поперхнулся от боли - в пищевод будто  насыпали
битого стекла.
   Подумав об Одине, он забыл про жалость к себе.  Повернув  медальон,  Найл
сосредоточился и почувствовал себя немного бодрее.  Но  вставать  больше  не
пытался; так и сидел на полу, глядя на Хозяина снизу вверх.
   Тот сделал жест, и воцарилась тишина. В его голосе чувствовался гнев:
   - То, что вы сейчас только видели - акт умышленного коварства, да  еще  и
явного пренебрежения к нам,  к  заведенным  у  нас  порядкам.  Он  попытался
умертвить пленника, который находится под нашей защитой. Это  означает,  что
он лишил себя нашей поддержки и должен понять, что у нас нет  иного  выбора,
как отпустить пленника на свободу.
   Найл попытался заговорить, но вместо слов из горла вырвалось лишь нелепое
кряканье. Тут до него дошло, что говорить не требуется,  достаточно  послать
вопросительный импульс.
   - Ты можешь идти куда хочешь, - сказал Хозяин. - Мы решили, что не вправе
ограничивать твою свободу. Но я бы советовал тебе возвратиться в свой край и
оставаться там. Теперь пауки будут всячески пытаться тебя извести. И  думаю,
будет жаль, если им это удастся. Их коварство не заслуживает этого.
   Найл поднялся на ноги и попытался поклониться в знак признательности.
   Но едва выпрямился, как вокруг стала сгущаться тьма.  Доггинз  успел  его
подхватить у самого пола.



    Колин УИЛСОН
    МИР ПАУКОВ VI
    КОЛЛЕГИЯ



   Первый проблеск сознания у Найла был сопряжен с мучительной болью.
   Глотка саднила так, будто он проглотил докрасна раскаленный вертел; тяжко
бился в висках пульс.
   Попробовал сесть, но тут же на лоб легла  прохладная  ладонь  и  ласково,
однако настойчиво, заставила опуститься головой обратно на подушку.
   Мало-помалу боль будто бы начала униматься...
   В  следующий  раз  Найл   очнулся,   когда   комната   была   уже   полна
бледно-голубого света. Он лежал на широкой кровати, раскинув  поверх  одеяла
голые руки.
   Через  прозрачную  голубую  стену  виднелось  большое  дерево  с  желтыми
цветами, затеняющее комнату от солнечного света.  Потолок  покрывали  узоры,
напоминающие зеленые капли-листья.
   Найл поднес руку к горлу,  пальцы  наткнулись  на  что-то  твердое.  Шея,
оказывается, была  обмазана  напоминающим  сухую  глину  веществом,  которое
сверху плотно стягивали  бинты.  Тут  до  Найла  дошло,  что  он  раздет,  а
медальона на шее нет. Он тревожно шевельнулся и  тогда  увидел,  что  одежда
сложена аккуратной стопкой возле постели на стуле, а медальон лежит сверху.
   По соседству лежала и раздвижная трубка. Найл вздохнул с облегчением.
   Дверь отворилась, и в дверном проеме показалась Селима. Увидя,  что  Найл
не спит, улыбнулась.
   - Тебе лучше?
   - Гораздо. - А у самого голос какой-то неестественно-сдавленный, сиплый.
   - Голосок у тебя, как у  моего  дедушки,  -  сказала  Селима  с  ласковым
смешком. Она села возле него на постель и аккуратно положила ладони  ему  на
щеки. Стало приятно, прохладно; нечто подобное  он  ощущал  нынче  ночью.  И
горло уже не так саднит.
   - Как это у тебя получается? Что-нибудь в руках?
   - Ничего. - Она показала ладони. - Это у меня от матери.  В  нашей  семье
все сплошь были знахари.
   Найла будто повлекло вниз по медленному ручью, текущему под аркой зеленых
ветвей. Постепенно он канул в глухой омут сна.
   Когда очнулся снова, возле кровати стоял Доггинз. Окно было открыто, и  с
улицы доносились голоса детей, играющих возле фонтана. Из-за спины  Доггинза
выглядывал пожилой мужчина. Загорелое лицо, изборожденное морщинами, глубоко
посаженные, пронзительные серые глаза. Незнакомец  был  одет  в  поношенную,
выцветшую, словно увядший мох, тунику и имел при себе такого же цвета сумку.
   - Это Симеон, - представил мужчину Доггинз, - наш  лекарь.  Найл  кивнул,
пытаясь вымолвить что-нибудь приветственное, но  из  горла  выдавилось  лишь
сухое сипение.
   Симеон пристально вгляделся в лицо молодого человека (интересно, в  серых
глазах словно подрагивают точечки света), затем взял его за запястье.
   Пощупав пульс, положил Найлу  ладонь  на  щеку  -  когда  коснулся,  чуть
щипнуло, - затем опустил на постель сумку и вынул  из  нее  короткий  нож  с
узким увесистым лезвием. Им он принялся аккуратно резать опоясывающий  горло
Найла пластырь. После нескольких  длинных,  глубоких  надрезов  его  удалось
стянуть.
   Воздух неприятно холодил обнажившуюся кожу.
   Подавшись вперед,  лекарь  коснулся  горла  Найла  указательным  пальцем,
отчего юноша болезненно поморщился.
   - Что скажешь? - озабоченно спросил лекаря Доггинз.
   - Ему повезло. Еще пара сантиметров вправо, и был бы покойником. -  Голос
у Симеона был низкий, глубокий; не голос - рык.
   Найл попробовал высмотреть, что там делается на шее, - куда там.
   Доггинз поднял с ночного столика зеркальце, повернул так, чтобы Найл  мог
видеть. На полированной стальной поверхности отразилась  невероятного  вида,
вся в кровоподтеках,  образина.  Белки  глаз  налиты  кровью,  щеки  покрыты
красными и  лиловыми  отметинами,  напоминающими  синяки.  На  глотке  четко
различались отпечатки пальцев, желтые с лиловым.
   - Что с Одиной? - осведомился он у Доггинза.
   - Схоронили нынче утром.
   - Нынче утром?
   - Да. Ты здесь лежишь без чувств вот уж два дня. У тебя был жар.
   Симеон достал из сумки склянку с бурой жидкостью.
   - Открой рот.
   Найл повиновался и почувствовал, как на язык ему упало  несколько  капель
прохладной жидкости.
   - Будет жечь. Закрой глаза и старайся не сглатывать.
   Растекшись по рту, жидкость  словно  воспламенилась.  Вот  она  дошла  до
глотки, и боль стала невыносимой. Найл зажмурился и уперся головой в  обитую
тканью спинку кровати. Через несколько секунд боль переплавилась в  приятное
тепло. Найл не сдержался, сглотнул. Одновременно  с  тем  тепло  существенно
сгладило  боль  в  дыхательном  горле.  Затем  все  тело  окутала   приятная
осоловелость.
   - Чудесное снадобье, - заметил Найл с дремотным блаженством.
   - Называется шакальей травой, из Великой Дельты.
   - Ты был в Дельте? - Найл удивленно расширил глаза.
   - Много раз.
   - Ты мне о ней расскажешь?
   - Да, только не сейчас. Отдыхай пока.
   Доггинз и лекарь удалились, оставив Найла одного. И хотя он ощущал теперь
глубокую расслабленность, сонливость уже не чувствовалась.  Тут  вспомнилась
Одина, последний ее поцелуй - Найла заполнила жалость и горечь утраты, глаза
затуманились от слез. Найл не утирал их, и они струйками сбегали по щекам. В
свое время он тяжело перенес гибель отца,  но  страдал,  как  оказавшийся  в
одиночестве  ребенок.  Теперь  же  это  была  безутешная   мука   взрослого,
утратившего любимого человека.
   Казалось невыразимо обидным и жестоким, что вот так,  в  расцвете  сил  и
красоты, человек уходит в землю.
   Следующие  полчаса  Найлом  безраздельно  владела  темная  меланхолия   и
пессимизм. Поневоле напрашивался вывод, что вся жизнь - трагическая  ошибка,
и невидимые силы, вершащие человечьи судьбы, созерцают  людей  со  скучливым
презрением.
   Размышления глубоко потрясли юношу, он словно заглянул в бездну. В  конце
концов, утомившись от собственной  неприязни  к  жизни,  Найл  погрузился  в
дремоту.
   Разбудила Селима, входящая в дверь с подносом.
   Она улыбнулась так открыто и радостно, что в ответ сердце встрепенулось и
у Найла.
   - Ты выгладишь намного лучше!
   - Правда?
   Она поднесла зеркальце, и Найл увидел, что белки глаз у  него  больше  не
тронуты краснотой, и кровоподтеки с лица считай что сошли. Синяки на глотке,
вчера еще лиловые, обтаяли, приняв изжелта-бурый оттенок. Селима присела  на
кроват