и  направил  силу
сосредоточенности на противника.
     От  неожиданного врага тот оторопел и  слегка струхнул.  В  следующую
секунду  он   с   замешательством  обнаружил,   что   второй  противник,
оказывается,  двуногий.  С силой,  от которой Найл чуть не присел,  и не
отступая ни на шаг,  паук напрягся, не даваясь своему новому противнику,
и  стал  отражать натиск с  двух  фронтов.  Найл мгновенно почувствовал,
будто  какая-то  невидимая  сила  толкает  его  назад,   и   на  секунду
почувствовал себя неестественно,  до  странности легким.  Затем он снова
сосредоточил волю,  и  всю силу медальона пустил на то,  чтобы отжать от
себя встречный натиск.  Медальон накалился так, что обжигал кожу, и Найл
мимолетно пожалел, что не позаботился вывесить его поверх туники, а надо
бы. Он не обращал внимания на боль, а всю силу направлял на то, чтобы не
поддаваться натиску и не упасть под ним на землю.
     Прошло  несколько  минут.   Дело  затягивалось.  Вмешательство  Найла
сделало победу чужака невозможной; при всей своей напористости у него не
хватало силы одолеть натиск сразу с двух сторон.  Вместе с тем,  похоже,
он мог сдерживать его до бесконечности,  а  Найл мало-помалу уже начинал
задумываться,  надолго ли  ему  еще  хватит  поддерживать в  себе  такую
сосредоточенность.  Ощущение  неотложности заставило его  разойтись так,
что он  сам диву давался,  ведь раньше его хватало максимум на несколько
минут.  Однако  пытаться  прошибить  волю  этого  приземистого,  мощного
существа  было  все   равно  что   пыжиться  сдвинуть  кирпичную  стену.
Чувствовалось, что и у самого сила постепенно идет на убыль.
     И  тут с ошеломляющей внезапностью всякое сопротивление прекратилось.
Запнувшись  и  падая  на  колени,  Найл  содрогнулся  от  режущей  боли;
казалось,  кишки наполнило жидким пламенем.  Он невольно посмотрел вниз,
ожидая увидеть кровь,  и  с  облегчением обнаружил,  что все в  порядке.
Противник тяжело  качнувшись отступил,  словно под  мощным ударом.  Ушла
минута,  чтобы разобраться,  в  чем дело.  Оказывается,  Сидония вогнала
чужаку в брюхо тесак и рванула его вбок. На глазах у Найла она выдернула
его,  затем ловким движением откатилась в сторону, уйдя из-под челюстей,
которые  попытались ее  обезглавить.  Резь  в  животе  была  результатом
телепатического контакта.
     В  отличие от  Найла,  Дравиг  продолжал давить;  противник оттого  и
шатался,  а затем и вовсе упал,  словно его огрели тяжелой дубинкой.  Он
лежал на  полу,  поверженный и  оглушенный,  а  из  ракы на брюхе ручьем
бежала кровь.  Секунду Дравиг смотрел с холодной враждебностью, а затем,
не выпуская его из тисков своей воли,  подошел и вогнал ему в физиономию
ядовитые  клыки.  В  таком  положении  Дравиг,  напружинив ноги,  пробыл
несколько  секунд,  пока  не  ввел  яд.  Найл  слегка  опешил  от  такой
жестокости, он почему-то ожидал от Дравига милосердия. Когда тот вынимал
клыки,  Найл  мельком  сунулся ему  в  ум  и  уяснил,  что  у  того  нет
родственного чувства к существу,  которое он только что лишил жизни. Это
было просто дикое животное,  еще минуту назад смертельно опасное;  и вот
он уничтожил его безо всякой жалости, как и оно поступило бы с ним.
     Доза,  судя по всему,  была сильной;  паук конвульсивно дернулся,  от
чего  перевернулся на  спину,  затем неподвижно застыл,  скрючив лапы на
груди.  Подошедший Симеон с  интересом его разглядывал (Сидония сморщила
нос с  брезгливой заносчивостью).  А когда Дравиг коротко поблагодарил -
это относилось к  ним обоим -  та  закраснелась,  как школьница.  Найл с
удивлением понял, что она пожертвует за Дравига жизнью не колеблясь, так
она покраснела. Найл повернулся к Симеону:
     - Это паук?
     - Не совсем. Его зовут паук-быковик; мой отец в свое время называл их
лесовозами. Думаю, по строению он ближе к клопам, чем к паукам.
     - Ты таких раньше когда-нибудь видел?
     - Безусловно.  Жуки держали пару таких как рабочий скот.  Они страшно
тупы,  но силы необычайной. И еще невероятно преданны. Скорбо, возможно,
приказал   ему   никого   не    впускать.    Он    бы   и    на   самого
Смертоносца-Повелителя накинулся, но не ослушался бы приказа.
     - Их  там в  старой шахте целый выводок,  -  сказала Сидония,  указав
куда-то на восток.
     Так как мертвый быковик занимал собой без малого весь проход,  Найл с
Симеоном были вынуждены вытащить его  наружу -  как все пауки,  этот был
удивительно легок для своего размера -  прежде чем удалось войти.  Затем
они до конца отодвинули стальную дверь -  канавка,  по которой двигались
колесики,  была  наполнена слежавшейся ржавчиной и  пылью,  Первое,  что
попало на глаза,  это изувеченный труп,  лежащий в луже крови.  Женщина,
голова и  рука отъедены.  Аккуратно срезанная паучьими челюстями одежда,
все еще в  белесых тенетах,  лежала возле.  Очевидно,  гости потревожили
восьмилапого во время обеда.
     Найл поднял голову.  В мутном свете, цедящимся через запыленные окна,
виднелось  с  дюжину  коконов  человеческих очертаний,  подвешенных  под
потолочными балками.  Они чуть покачивались на слабом ветру,  в точности
как   все   это   было  в   уме  капитана.   Удивительно,   насколько  в
действительности каменный склеп соответствовал тому секундному образу во
всех деталях.  Было лишь одно небольшое отличие.  Тогда ему  показалось,
что в мясницкой стоит запах крови, здесь же чувствовалась лишь сырость и
затхлость.  И это,  понял он, из-за разницы между чутьем человека и куда
более тонким чутьем паука.
     - Ты думаешь, кто-нибудь из них жив? - спросил Найл у Симеона.
     - Вот эта была жива,  -  Симеон указал на труп женщины. - Иначе кровь
бы из нее так не текла. Найл повернулся к Дравигу.
     - Как ты думаешь, кого-нибудь из них можно спасти?
     Ответный  импульс   Дравига   в   человечьем  обиходе  соответствовал
пожиманию плечами.
     Помещение было  по  сути  голым бетонным бункером,  пустым,  если  не
считать нескольких ящиков,  сваленных в самом дальнем углу. Людские тела
висели  примерно  в   паре   метров  над   головами.   Каждое  окутывала
полупрозрачная кисея,  удивительно нежная; волокна гораздо тоньше, чем у
обычной паутины.  Когда глаза привыкли к тусклому освещению,  под кисеей
стали различаться лица - у одного, заметно, даже открыты глаза.
     - Вон тот, судя по всему, ребенок, - указал Симеон.
     Тело,  висящее в самом отдалении, находилось на высоте около полутора
метров;  сквозь  тонкую  кисею,  капюшоном  покрывающую лицо,  виднелись
темные кудрявые волосы.  Мысль, пришедшую в голову Найду, вслух высказал
Симеон.
     - Это не тот ли самый брат твоей кухарки, как там ее?
     - Нира.  Может,  и  да.  Его никак нельзя срезать?  -  спросил Найл у
Дравига.
     Паук вздыбился на стену и протянул вверх передние лапы,  одной из них
придерживая тело,  а  другой обрывая волокно,  на котором оно болталось.
Упавший кокон он аккуратно подхватил в средние лапы. Найл принял от него
тело,  липкая кисея приставала к  пальцам и тунике.  Ребенка он вынес на
свет  и  аккуратно опустил на  пол.  Покрывающая лицо  кисея  напоминала
липкую прорезиненную ткань,  и  не давалась попыткам ее разорвать.  Найл
позаимствовал у  Сидонии тесак  с  острым как  бритва лезвием и  оттянув
кисею так,  что открылось лицо, затем аккуратно распорол липкие волокна.
Лицо  было мертвенно бледным,  без  признаков дыхания.  Но  когда Симеон
содрал тенета,  покрывающие руку,  Дравиг протянул среднюю лапу к  груди
ребенка и сказал:  "Он жив".  Через минуту Симеон поместил большой палец
ребенку на  запястье и  сказал,  что  прослушивается слабый пульс.  Найл
положил руку на холодный лоб.
     - Есть какой-нибудь способ его оживить? Симеон покачал головой:
     - Не  знаю.  Если это  яд,  парализующий центральную нервную систему,
дело может быть непоправимо. Вон тот, похоже, уже мертв, - он у казал на
лицо, заострившееся как череп.
     - Это в самом деле так?  -  спросил Найл у Дравига. Дравиг вздыбился,
вытянув средние лапы в сторону покачивающегося тела.
     - Нет.  Он жив.  Здесь живы все, только одна женщина на дальнем конце
близка к смерти.
     Сидония всполошила их, выкрикнув:
     - Вон тот повел глазами!
     Она стояла под коконом,  свисающим с середины балки,  где падающий из
двери свет делал видимость более отчетливой.  Кокон был невелик -  в нем
находился  какой-нибудь   рослый  ребенок  или   подросток.   Глаза   за
покрывающей лицо кисеей были закрыты.  Найл внимательно вгляделся, но не
смог уловить признаков дыхания.
     - Тебе не померещилось?
     - Откуда! У него дрогнули ресницы.
     Найл обратился к телу, покачивающемуся над головой.
     - Если ты меня слышишь, постарайся приоткрыть глаза.
     Ничего не произошло. Найл повторил еще раз, медленнее и громче. И вот
после долгой паузы ресницы дрогнули - слабо, но явно.
     - Я же сказала, он живой, - произнесла Сидония.
     - Это не "он",- поправил Дравиг, - это женская особь.
     С  той  стороны  бункера  донесся  взволнованный возглас Симеона.  Он
разглядывал ящики, сваленные в дальнем конце.
     - Что там?
     - Опечатано,  и  стоит гриф,  что здесь больничный инвентарь.  А  ну,
дайте сюда тесак, попробую снять крышку.
     При  взгляде на  ребенка,  лежащего на  бетонном полу,  затылок Найлу
пронзила острая боль,  давая  понять,  что  медальон висит  на  шее  уже
слишком долго;  Найл снял его  и  кинул в  карман.  Облегчение наступило
такое,  что голова закружилась;  он  уж  забыл,  что медальон потребляет
столько энергии.  В глазах на мгновенье потемнело, а в ушах грянул звон.
Найла качнуло;  чтобы не упасть, он опустился на корточки, придерживаясь
обеими руками за пол.
     Через  несколько  секунд  темнота  развеялась,  и  стало  видно  лицо
ребенка.  А  затем,  совершенно внезапно,  Найл  опешил  от  пробравшего
озноба.  Все  равно что  броситься на  дно какого-нибудь ледяного омута,
куда  никогда  не  проникает  свет.   Одновременно  начала  возвращаться
изнуряющая тошнота  -  как  вчера,  когда  столкнулся с  убийцей Скорбо.
Возникло  странное  ощущение,   что  произошло  что-то  нехорошее.  Найл
тревожно вскинулся и  с облегчением увидел,  что все вокруг по-прежнему:
Симеон с  Сидонией сообща усердствуют над  одним  из  ящиков,  а  Дравиг
смотрит;  было очевидно,  что они ничего такого не чувствуют.  В  проеме
открытой двери на  фоне вечереющего неба мягкими красками играли цветы -
как-то странно,  будто сквозь рябь знойного марева.  А Найла вдруг начал
бить ледяной озноб, такой, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не клацали.
И еще чувствовалась собственная уязвимость,  будто слой кожи удалили,  и
обнажились все нервные окончания.
     Солнце  снаружи казалось бесконечно обманчивым,  а  усталость одолела
такая,  что не  хватало сил подняться на ноги.  Жутко захотелось лечь на
пол и закрыть глаза.  Но Найл почуял,  что стоит поддаться соблазну -  и
все,  замерзнет до смерти.  Только с  помощью судорожного усилия воли он
смог  медленно распрямить спину,  опереться на  руки и  колени,  и  лишь
затем,  пошатываясь, встать на ноги. При этом он снова почувствовал, что
вот-вот лишится чувств,  но подавил в себе тошноту и, одолев, расстояние
в полдюжины шагов, вышел на солнце.
     Это  было  равносильно погружению в  теплую ванну.  Тепло  показалось
таким же пугающим и  необъяснимым,  как несколько секунд назад -  холод.
Найл глубоко,  облегченно вздохнул,  схватившись одновременно с  тем  за
ближайший куст,  чтобы ненароком не упасть. Впитывая всем телом желанное
тепло,  он пытался осмыслить происшедшее.  Вкрадчивое тепло,  которое он
сейчас ощущал,  было  не  просто солнечным зноем;  это  была живительная
энергия,  от которой быстрее бьется сердце, а кровь наполняется приятным
волнением.  И  холод внутри бункера был  не  просто холодом;  он  словно
высасывал тепло жизни, наполняя душу темным предчувствием.
     Озноб постепенно истаял,  и  в  душе  воцарилось успокаивающее тепло.
Окружающая живительная энергия воспринималась не иначе как теплый поток,
идущий струями вверх от земли.  Нервы приятно покалывало,  будто по всей
коже  лопались  крохотные  пузырьки.   Найл  стоял,   закрыв  глаза,   и
чувствовал,   как   земля  сочится  какой-то   энергией,   неведомо  как
преобразующейся растениями и  цветами  в  невесомую взвесь.  Вот  почему
ощущение такое, будто стоишь возле игривого фонтана.
     И  все-таки что это за  полярность,  от  которой внутри бункера резко
падает  жизненный тонус,  а  снаружи  опять  приходит в  норму?  Теперь,
восстановив силы,  Найл проникся любопытством.  Чутко насторожившись, он
перенес ногу  через порог бункера.  Как  и  ожидал,  ощущение напоминало
бросок в  ледяную воду.  Вместе с тем наблюдалось существенное различие.
Когда входишь в  воду,  холод прежде всего сковывает ступни и голени.  А
тут,  чувствовалось,  сначала окатывало голову и  плечи,  будто  ледяной
ветер задувал сверху.  Еще  один медленный шаг вперед,  и  холод охватил
темя,  от чего кожа сжалась так, будто волосы встали дыбом. Еще один шаг
     - через силу -  и зазнобило затылок,  шею,  плечи.  Поскольку Найл стоял
теперь прямо под центральной балкой,  под которой болтались коконы,  сам
собой напрашивался вывод,  что холод так или иначе связан с телами.  Это
подтвердилось,  когда он сделал еще один шаг, и холод пополз сверху вниз
по спине.  Лишь призвав все самообладание,  Найл развернулся и  двинулся
под  коконами назад;  ощущение такое,  будто  идешь  голый  под  ледяным
ливнем.
     А  все же  с  чего вдруг бесчувственные тела вызывают такое ощущение?
Вопрос заинтриговал настолько,  что Найл сдержал желание выйти на свет и
остался стоять,  пытаясь определить, что происходит. Не связано ли это с
тем,  что  обездвиженные  тела  каким-то  образом  вытягивают  жизненную
энергию? Но если так, то почему не реагируют и все остальные? На секунду
Найл подумал,  что пора опять нацепить медальон,  но раздумал, едва лишь
представив,  какая боль сейчас,  в утомленном состоянии, пронижет череп.
Вместо этого он  закрыл глаза и  напряженно,  сосредоточенно нахмурился.
Облегчение не заставило себя ждать;  между ним и телами, казалось, вырос
барьер. Но и при всем при этом мышцы плеч начинало ломить от холода.
     В этот момент Найл понял,  что его усилия привлекли внимание Дравига.
Паук вглядывался гак пристально,  что у Найла зачесалось в корнях волос.
Про себя Найл успел отметить, что это довольно странно: подобные выходки
Дравиг обычно считает невежливыми -  как  вдруг  череп  изнутри озарился
вспышкой света,  а  грудь стеснило так,  что не  вздохнуть.  На  секунду
Найлом овлгдел беспросветный страх:  чувство такое,  будто тонешь. Затем
дыхание восстановилось,  перед глазами прояснилось,  и Найл увидел,  что
его поддерживают под руки Симеон и Сидония.  Он распрямил колени и резко
сел,  понимая, что это подкосились ноги. Вместе с тем чувствовалось, что
холод развеялся и воздух в помещении наполняется отрадным теплом.
     - Что случилось? - голос получится басовитый, как спросонок.
     - Ты разве не понял, что на тебя напали? - спросил Дравиг.
     Найл покачал головой.
     - Нет,  меня  просто пробрал холод -  он  по-прежнему чувствовал себя
так, будто только что шлез из проруби.
     - Холод пробрал оттого,  что  на  тебя  напали.  Из  тебя  высасывали
энергию,-  отвечая на  мысленный вопрос  Найла,  Дравиг указал на  тело,
покачивающееся над  головой,  Это  была девушка,  та  самая,  у  которой
дрогнули ресницы. Найл вгляделся ей в лицо, пытаясь разобрать под кисеей
черты.
     - Но она без сознания.
     - Да.  Она  без  сознания.  На  тебя  воздействовали через нее.  Тебя
выслеживает опасный враг.
     Найл  сейчас только спохватился:  вот  дурень!  Все  стало  предельно
ясным,  трудно было понять, как он раньше ни о чем не догадался. Вот оно
что:  он полагал,  что энергию высасывают бесчувственные тела, потому не
искал иного объяснения.
     - Что ты такое сделал? - поинтересовался Найл.
     - Я попытался атаковать твоего врага через твой ум, но уже поздно. Он
успел уйти.
     Найла не надо было и  убеждать,  он по-прежнему чувствовал промозглый
холод.  Ноги, когда с помощью Симеона ковылял наружу едва чувствовались,
настолько занемели.  Найл ощутил на лице тепло солнечного света,  и  как
будто бы полегчало;  вместе с тем он сознавал: что-то изменилось. Воздух
больше  не  струился  переливчатыми  тепловатыми  волнами,   был  просто
предвечерний свет зимнего дня.  Кусты,  как  и  прежде,  мягко светились
волшебным светом,  но когда Найл,  потянувшись,  коснулся их,  ощущения,
будто стоишь в облаке водной пыли, больше не было.
     - Ты мог бы дотянуться вон до той девушки и снять ее?  - спросил Найл
у Дравига.
     - Разумеется,  -  паук возвратился в здание, и через несколько секунд
возвратился,  неся в  передних и  средних лапах кисейный кокон.  Его  он
опустил на землю у ног Найла.
     - Дай,  пожалуйста,  сюда  тесак,  -  Сидония протянула оружие.  Найл
полностью  освободил  лицо  от  паутины  и  осторожно  вспорол  волокна;
расползаясь,  они слабо потрескивали, как рвущаяся резина. Найл разрезал
кокон до уровня талии.  На девушке,  как и  ожидал,  была туника рабыни.
Симеон с  интересом наблюдал,  как Найл шарит у нее возле шеи.  То,  что
искал,  нашлось  между  маленькими  неразвитыми грудями.  Тугие  волокна
паутины не  давали упасть;  Найл разорвал цепочку и  подкинул на  ладони
кулон.
     - Гляди-ка, еще один, - удивленно качнув головой, сказал Симеон. Взяв
девушку пальцами за подбородок,  он повернул ее лицом к себе.  -  Эта не
похожа на остальных.
     Действительно.  Острижена она была коротко,  под мальчика,  но  черты
изящные,  девичьи;  тонкий породистый нос.  Лицо,  как будто восковое, а
губы настолько бескровны, что кажутся белыми.
     Симеон,  освободив ей  от  паутины  руку,  положил  большой палец  на
запястье.
     - Пульс в порядке,  есть, - он с любопытством оглядел бледное лицо. -
Но вот узнать бы, как она здесь очутилась.
     - Как и все остальные.  Попалась на улице ночью.  Ей повезло,  что не
съели.
     - Не она ли,  кстати,  причина гибели Скорбо? - подумал вслух Симеон.
Та же мысль возникла и у Найла.
     - Не исключено.
     - Если так, то она представляет опасность.
     - Опасность?
     Найл  на  секунду растерялся;  вид  бесчувственной девушки внушал что
угодно, только не опасение.
     - Он, может, потому и охотится, что хочет заполучить ее обратно.
     Найл передернул плечами.
     - Будем рисковать, деваться некуда, - голос Найла звучал уверенно, не
в пример тому,  что творилось сейчас на душе. Он повернулся к Сидонии: -
Ты не против остаться здесь караулить, пока мы не вернемся?
     - Конечно, нет, господин. Но не проще ли будет, если я ее понесу?
     - Понесешь?  -  такая мысль даже и не приходила Найлу в голову.- Она,
поди, легкая как ребенок.
     Найл сразу же  вспомнил о  ребенке,  который так и  лежал на бетонном
полу. Солнце уже опускалось за вершины деревьев, и в воздухе становилось
прохладно.
     - Нет, с ней справится Дравиг. А вот с этим ты как, ничего?
     - Разумеется,  -  она подхватила ребенка легко,  как куклу, и бережно
опустила его голову себе на плечо.
     Всю  обратную дорогу (шли на  заходящее солнце) тело у  Найла ныло от
усталости. С севера налетал прохладный ветер, поэтому он натянул капюшон
и плотнее запахнулся в плащ.  События дня изрядно вымотали,  и усталость
притупляла чувства,  так что шел он  механически,  забыв обо всем вокруг
себя.  Тем не менее усталость была приятной;  Найл чувствовал это всякий
раз,  с довольным видом, поглядывая то на ребенка в руках Сидонии, то на
девушку на спине у  Дравига.  Поразмыслив над происшедшим,  он,  похоже,
начал догадываться,  что же случилось в кладовой Скорбо.  Сняв медальон,
он  на миг потерял сознание,  и  враг ухватился за возможность вживиться
ему в  ум  невидимой п