выпитого Найлу стало легко, по телу прокатилась теплая  волна,  прошла
усталость. Одновременно он почувствовал: его  ум  слился  с  умами  моряков.
Юноша ощущал их радость оттого,  что  шторм  благополучно  миновал  и  судно
подходит к земле. Но вот что  странно,  Найл  никак  не  мог  воспринять  их
сознания обособленно, каждое в отдельности.
   Пытаясь вглядеться в разум одного  из  матросов,  он  словно  бы  смотрел
сквозь него в разум соседа,  а  из  него  -  в  чей-нибудь  еще,  и  так  до
бесконечности. Это напоминало чем-то  коллективный  разум  муравьев.  Каждый
человек как будто одновременно был и никем, и всеми.
   Единственное исключение составляла служительница.
   Только у нее он разглядел четко выраженные  личностные  черты  характера,
твердое понимание своей значимости и ответственности за решения и требования
к другим. Но все равно ее сущность отличалась от  сущности  его  матери  или
Ингельд, не говоря уже о своенравной Мерлью.  У  этой  женщины  не  было  ни
глубоких мыслей, ни желания разобраться в себе.
   Один из моряков, зычно гикнув, указал  рукой  через  правый  борт.  Найл,
вскочив, до рези в глазах всмотрелся в безмятежный морской простор. Вдали, в
голубоватой дамке, виднелись  две  другие  ладьи  -  единственное,  чего  не
доставало юноше для его нехитрого счастья.
   До берега оставалось совсем немного, и  можно  было  различить  скалистую
береговую линию, отороченную острыми  пиками  изъеденных  неотступным  морем
утесов, и сползающие к морю зеленые поля.
   Ровно, спокойно дышащий  ветер  плавно  подносил  судно  к  суше,  словно
извиняясь за проявленный  в  море  дурной  характер.  Когда  подошли  ближе,
показались деревья и желтый утесник. Мимо  с  жужжанием  пронеслась  крупная
пчела. Но нигде, сколько ни вглядывался, юноша не заметил следов человека.
   Гребцы налегали на весла под ритмичное постукивание.
   Примерно пару миль ладья шла вдоль берега на запад. И вот, когда обогнули
мыс, взору открылось первое творение человеческих рук - белокаменная гавань,
нестерпимо яркая в солнечных лучах. Ветер утих, сильнее стала  чувствоваться
жара. Мимо проплыл скалистый островок с обломком башни, высоченные гранитные
блоки в беспорядке валялись вокруг фундамента.
   Сама гавань своей внушительностью уступала разве что цитадели на плато. В
море вдавалась огромная, толщиной в десяток метров, плавно изогнутая  стена.
Тщательно  пригнанные  друг  к  другу  камни  мола;  диковинные   деревянные
приспособления,   вздымающиеся   я   небу   на   дальнем   конце    причала;
пришвартованные к причалам суда... Найл опять почувствовал, как глубоко  все
это взволновало его: обыкновенные люди, подобные  ему,  когда-то  воздвигали
грандиозные сооружения. Только вблизи становилось заметно, что  все  это  уж
изрядно тронуто налетом времени и успело наполовину прийти в негодность.
   Войдя в гавань, гребцы подняли весла, и ладья теперь скользила по  водной
глади за счет набранной скорости. Стоявший на причале человек побросал  один
за другим канаты (толстенные,  Найл  таких  не  встречал),  их  прицепили  к
барабанам на  носу  и  корме.  Спустили  сходни.  Первой  надо  было  пройти
служительнице. Сойдя,  она  опустилась  на  колени  и  почтительно  склонила
голову, ожидая, когда спустятся на берег пауки. Рабочие на  причале  приняли
ту же позу, выражая повиновение  и  почтительность.  В  этом  положении  они
оставались до тех пор, пока насекомые не прошествовали мимо.
   Один из моряков, тронув Найла за локоть, показал жестом,  чтобы  тот  шел
следом. Юноша думал, что его поведут под конвоем как пленника,  и  удивился,
поняв, что никто не охраняет его. Более того, он оторопел от  неожиданности:
когда спускался, моряки  застыли  навытяжку.  Юноша  прошел  по  сходням,  и
служительница властно вытянула руку, веля ему остановиться.
   - Как тебя зовут? - спросила она,  впервые  обращаясь  непосредственно  к
нему.
   - Найл.
   - Добрый знак.
   - Что? - не понял он.
   - Ты вызвал благосклонность хозяев. Нет большей удачи.
   Взяв его за руку, женщина пошла вдоль причала. Где бы они  ни  проходили,
всюду рабочие спешили встать навытяжку. Эти, что сразу  бросалось  в  глаза,
были еще выше и  мощнее,  чем  моряки.  Найл  никогда  еще  не  видел  таких
мускулов.
   - Куда мы? - спросил он негромко. Он не удивился бы, пропусти женщина его
слова вообще мимо ушей, настолько деловито-озабоченной она выглядела.
   Но она, судя по всему, считала его вправе задавать вопросы.
   - К начальнику порта.
   Она указала на приземистое здание из серого камня  в  конце.  Как  и  сам
причал, здание казалось  донельзя  запущенным,  окна  даже  были  замурованы
кирпичами. Служительница постучала в дверь. Через секунду ее  отворил  бурый
бойцовый паук. Открыл и посторонился, давая дорогу.  После  яркого  дневного
света Найлу потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к полумраку.  Он
находился в большом и, судя по всему, пустом помещении, сыром и затхлом.
   Скупой свет сочился лишь узенькими лучиками через трещины в крыше.
   Недоглядев, юноша "два не натолкнулся на большого бурого "бойца". Дальние
углы помещения в нескольких метрах от входа были затянуты паутиной.
   В центре ее, пристально глядя на вошедших, сидел черный пауксмертоносец.
   Размером он был помельче своих бойцовых сородичей, а  глянцевитое  брюхо,
наоборот, объемистей и круглее. Ободом описывали голову округлые, как  бусы,
глаза.
   Глаза  эти,  а  также  сложенные  ядовитые  клыки   придавали   мохнатому
насекомому такое же непроницаемое зловещее выражение,  какое  было  у  того,
которого прибил Найл.
   Сердце похолодело  от  мгновенного  приступа  безотчетного  страха,  что,
безусловно, не укрылось от паука. Найл  почувствовал,  как  его  пронизывает
чужая воля - не так неуклюже, как у бойцовых пауков, а  упорно,  настойчиво,
что выдавало недюжинный ум твари. От этого юноше стало  еще  страшнее,  ведь
паук, читающий мысли, может узнать, что это он убил его собрата.
   Найл  непроизвольно  очистил  разум,  прогнав  все  мысли  и  сделав  его
пассивным. Смертоносец пытался проникнуть юноше прямо в мозг точно  так  же,
как сам парень когда-то проникал в сознание шатровика. О противодействии  не
могло быть и речи.
   Найл лишь пытался как можно точнее  воспроизвести  мыслительную  вибрацию
шатровика. И перевоплотился в него так же непроизвольно, как меняет  окраску
хамелеон.
   У смертоносца это вызывало недоумение.Онперекинулся импульсомзамечанием с
бойцовым пауком, послав простой сигнал, такой же  доступный  для  понимания,
как человеческая мимика:
   "Сдается  мне,  это  идиот".  Ответный  импульс  -  не  вполне  уверенное
согласие: "Боюсь, что да".
   Если бы они разговаривали вслух, Найл непременно выдал бы себя.
   Бойцовые пауки знали о юноше правду. Во время шторма, когда  было  не  до
игры в прятки, он контактировал с их  умами  напрямую,  так  что  не  стоило
притворяться дураком:  они  бы  сразу  могли  его  раскусить.  Но  "боец"  и
смертоносец перекинулись сейчас между собой сигналами так быстро,  что  Найл
не успел и испугаться, даже облегчение не успел испытать от того, что  бурый
не выдал.
   Смертоносец переключился на служительницу, отдав  ей  короткое  мысленное
распоряжение:
   "Увести". Через несколько секунд Найл уже снова стоял под  ослепительными
лучами солнца, с трудом  веря,  что  опасность  миновала.  Его  волнение  не
укрылось от служительницы.
   - Что, боязно было?
   - Боязно, а как же, - кивнул Найл.
   В глазах женщины мелькнуло сочувствие.
   - Ты их не бойся. Со своими слугами они обращаются по-доброму.
   Найлу хотелось о многом расспросить, но женщина его перебила:
   - Мне надо отчитаться перед начальством. А ты пока иди. дожидайся своих.
   Найл побрел назад. Моряки уже успели высадиться, ладья была пуста.  Ни  у
кого здесь Найл, судя по всему, не вызывал любопытства. Он спросил у  одного
из портовых рабочих, когда, по его мнению, подойдут те два судна.
   Тот пожал плечами:
   - Скоро, наверное.
   Найл отправился обратно  вдоль  причала.  Напоминающее  башню  деревянное
приспособление сейчас, похоже, работало, и парню захотелось посмотреть,  для
чего оно предназначено.
   Сооружение  находилось  во  внутренней  части  гавани,  где  стояло   под
разгрузкой судно. У него было плоское днище, пошире, чем у ладьи, на которой
приплыл Найл. Внутренность судна  разделялась  переборками,  чтобы  груз  во
время шторма не мотало по палубе. Там было полно тюков из грубой  коричневой
ткани.
   Колесо в  нижней  части  деревянного  приспособления  позволяло  заводить
верхнюю его часть над палубой, и тогда сверху плавно опускалась  подвешенная
на веревках деревянная платформа. Когда  на  платформу  укладывали  довольно
много тюков, та снова поднималась  и  перекочевывала  на  причал,  где  груз
перегружали  на  подводы.  Найлу  все  это  казалось  чудом  техники,  и  он
зачарованно глядел на работу устройства.
   Его также заинтересовал человек, наблюдавший за разгрузкой. Ростом он был
гораздо ниже, чем окружавшие его здоровяки-грузчики - едва ли не  ниже,  чем
сам Найл.
   Одет он был в потрепанную куртку и забавный головной  убор  с  козырьком,
защищающим глаза от солнца.
   Он выкрикивал команды бойким, резким голосом  со  странным,  малопонятным
Найлу акцентом.
   Человек явно не принадлежал к числу портовиков,  не  был  он,  похоже,  и
моряком. Найл лениво подключился к уму крепыша и тотчас убедился  в  правоте
своей догадки.  Его  мыслительные  вибрации  были  подвижными  и  активными,
совершенно не похожими на невнятные, сонные, как у муравьев, сигналы моряков
и портовых рабочих.
   Когда юноша попробовал проникнуть глубже, человек, нервно поведя плечами,
обернулся: почувствовал, что кто-то пытается вторгнуться в рассудок -  точно
так же как в свое время реагировали родные Найла.
   Секунду спустя его взгляд  упал  на  юношу.  Человек,  казалось,  вот-вот
что-то скажет, но тут на него, чуть  не  опрокинув,  натолкнулся  грузчик  с
тюком на холке, и крепыш рассержено гаркнул:
   - Гляди,  куда  прешь,  безмозглый!  Однако  минут  через  десять,  когда
последний тюк лег в  штабель,  человек  поднялся-таки  по  трапу  и  подошел
прямиком к Найлу. Юноша,  сидя  на  якорном  вороте,  посмотрел  на  него  с
нарочитым  простодушием.  Лицо  человека  было  продолговатым,   с   крупным
носом-клювом, на голове - большие залысины. Опустив Найлу на плечо руку,  он
заглянул ему в глаза, скорчив при этом зверскую мину, и спросил:
   - И чего это ты тут вытворяешь?
   - Мне, боюсь, и самому невдомек, - невинно отозвался Найл.
   - Не придуривайся.  Все  тебе  вдомек.  -  Крепыш  опустился  на  лежащий
поблизости тюк, а затем спросил уже более дружелюбно:
   - Откуда, парень?
   - Из большой пустыни. - Найл показал вдаль пальцем.
   Крепыш присвистнул:
   - А-а, так ты, получается, житель песков?
   - Как тебя звать? - поинтересовался Найл.
   - Билл.
   - Имя какое-то странное.
   - Кому как. Для мест, откуда я родом,  совсем  неплохое  имечко.  А  тебя
как?
   - Найл.
   - Вот уж действительно не имя, а название реки!
   Разговор казался таким же маловразумительным, как и прозвище  незнакомца.
По улыбке было видно, что он шутит, но уж больно непонятными были его шутки.
Крепыш зыркнул на Найла исподлобья, скрытно, но так  пристально,  что  парню
стало не по себе.
   - Кто научил тебя ковыряться в мозгах? - спросил тот наконец.
   - А никто не учил, - поспешно ответил Найл.
   - Ты это брось!
   Найл растерялся: что брось и куда?
   Крепыш задал иной вопрос:
   - Когда прибыл-то в наши края?
   - С полчаса назад. Мать и брата вот  дожидаюсь.  -  Он  указал  на  море,
увидев кстати, что оба судна виднеются теперь на расстоянии примерно мили от
берега.
   И опять крепыш до неприличия  долго  всматривался  юноше  в  глаза.  Найл
теперь озабоченно  соображал,  как  бы  поскорее  отделаться  от  въедливого
собеседника. Пора было выходить встречать ладьи. Он нетерпеливо пошевелился.
   - А ну-ка, изобрази еще раз, - потребовал Билл.
   - Что именно?
   - Ну, сам знаешь... То, что у тебя получается. Это было  проще  простого.
Найл пристально посмотрел ему в глаза и, орудуя лучом сознания,  как  щупом,
настроился на его мыслительную волну. Крепыш тревожно поерзал.
   - Так-так-так, - негромко произнес он, покачав головой.
   - Что "так"? - не понял Найл.
   - Уж не знаю, как поступят раскоряки, когда узнают.
   - Какие еще раскоряки?
   - Дерьмо это. Паучье племя. Раскоряки ползучие.
   - А  что,  по-твоему,  они  сделают?  Крепыш,  ткнув  пальцем  в  ладонь,
энергично повертел им - жест более  чем  понятный.  Найл  почувствовал,  как
кровь отливает от лица. Теперь отделаться от собеседника его уже не тянуло.
   - Ты считаешь, они узнают? - с трудом выговорил он.
   Тот пожал плечами:
   - Попробуй пойми их. Я сам до сих пор не могу въехать, что они  на  самом
деле могут, а чего нет. - Он прикусил губу. - Впечатление  такое,  будто  не
столько могут, сколько делают вид. Это они мастера - жути на нас нагнать.
   Найл мельком поглядел на море. Ладьи словно застыли в отдалении.
   - Но ты-то служишь паукам? Крепыш яростно тряхнул головой:
   - Боже упаси. Тьфу на них. У меня от этой братии мурашки по коже.
   - Кому-нибудь же ты служишь?
   - Не буду спорить. Бомбардирам.
   - Жукам, что ли?
   - Именно.
   - И что это за служба? Билл осклабился:
   - Шумим, гремим! Я у них главный распорядитель по взрывам.  -  Он  кивком
указал на тюки. - Вот из этого добра готовится порох.
   Беседу прервал один из портовиков. Отдав честь, он встал  перед  крепышом
навытяжку и доложил, что подвода готова к отправке.
   - Ладно, через минутку подойду. Готовьтесь, сейчас отъезжаем.
   Махнув вслед рукой, он подождал, пока работяга  отойдет  подальше,  затем
наклонился к Найлу и тихо сказал:
   - Мой тебе совет, парень: не давай раскорякам ни о чем пронюхать.
   - Ладно.
   Крепыш вскарабкался на тюки.
   У подводы помимо двух больших обитых железом колес имелись  две  оглобли,
метров по семь длиной. К  каждой  прицепились  по  дюжине  портовиков  и  по
команде Билла начали тянуть. У конца причала, разогнавшись,  они  припустили
легкой рысцой. Крепыш, обернувшись, махнул на прощание.
   Махнул в ответ и Найл, проводив взглядом подводу, пока та не скрылась  из
виду. Затем задумчиво возвратился к главному доку.
   На пути туда он вновь встретил служительницу.  Та  улыбнулась  (видно,  в
хорошем настроении) и ткнула Найла кулаком.  Толчок  был  дружеский,  но  ох
какой крепкий.
   - Тебе надо отъедаться, - заметила женщина.
   - Отъедаться? - Что-то в том, как она  это  произнесла,  заставило  Найла
сжаться, точно от холода.
   - Хозяевам по душе, когда мы сильные и здоровые. Вот такие, как  этот.Она
показала на проходящего мимо грузчика: не руки, а просто сваи.
   - Да, неплохо бы, - неуверенно согласился Найл.
   Глядя женщине в лицо в попытке уяснить,  что  у  нее  на  уме,  юноша  не
заметил, как непроизвольно проник в ее сознание.
   Смутившись от неловкости (все равно что столкнуться на улице с прохожим),
он тотчас вышел из контакта. Спустя  мгновение  он  догадался:  до  женщины,
очевидно, не дошло, что их умы соприкоснулись.
   Осторожно, с готовностью в любую секунду немедленно  "выскочить",  парень
попробовал еще раз и сразу понял, отчего она так довольна собой и Найлом.
   Начальник похвалил ее за то,  что  она  благополучно  доставила  бойцовых
пауков на сушу. Случись с ними что-нибудь в дороге, ей бы не сносить головы.
И пускай это была бы не ее вина, все одно ее сурово наказали бы. А  так  она
заслужила только похвалу, а потому чувствовала расположение и к юноше.
   Обо всем этом Найл узнал в одно мгновенье, стоило лишь настроиться на  ее
мыслительную волну. Убедившись, что она ни  о  чем  не  догадывается,  юноша
продолжал прощупывать ее разум. Необычное ощущение. Настроившись, Найл  смог
взглянуть на мир ее глазами. Он как бы облачился в это великолепное  тело  с
увесистыми бронзовыми  грудями  и  длинными  ногами,  за  которыми  непросто
поспевать. На какое-то время, прекратив быть Найлом, он  стал  этой  рослой,
красивой женщиной. Он даже узнал ее имя: Одина.
   Но почему она ничего не ощущала?  Скорее  всего,  дело  было  в  странной
незаполненности умов, пустоголовости этих людей. Часть их сознания пребывала
словно в спячке.
   И тут постепенно начал вырисовываться  ответ.  Ясное  дело,  пауки!  Люди
здесь настолько привыкли, что к ним постоянно  вторгаются  в  сознание,  что
даже перестали на это реагировать,  воспринимая  все  как  должное.  Их  умы
напоминали комнаты с открытыми  дверями,  куда  любой  может  войти.  Так  и
оса-пепсис настолько привыкла ощущать волю хозяев, что и ужалить  не  смогла
бы без команды.
   Они дошли до конца причала. Первая ладья как раз проплывала мимо  внешней
стенки мола.  Сердце  у  Найла  радостно  встрепенулось:  он  увидел  брата,
стоящего у борта, и отчаянно замахал ему.  Вайг  заметил,  поводил  рукой  в
ответ. Когда ладья швартовалась к причалу, юноша обратил внимание, что левый
борт  у  нее  поврежден,  верхние  доски  расщеплены,  словно  от   тяжелого
вертикального удара.
   Через пять минут на берег сошла служительница, следом - бойцовые пауки.
   А за ними начал спускаться Вайг. Найл кинулся к брату, но на  бегу  резко
остановился, словно от хлесткого  удара,  даже  дыхание  зашлось.  Это  паук
глянул, будто бичом ожег. Выплеснув злость,  восьмилапый  прошествовал  мимо
коленопреклоненных служительниц. Чувствовалось, что он  пребывает  в  крайне
дурном расположении духа.
   Одина коснулась плеча Найла и назидательно подняла палец:
   - Когда мимо проходят хозяева, рабы опускают глаза.
   - Прошу прощения, забыл, - виновато улыбнулся он.
   Когда спускались моряки, Найл с Вайгом оказались рядом  по  одну  сторону
сходен.
   - Как ты? Что там у вас произошло? - спросил Найл шепотом.
   - Мачту снесло в бурю... Чуть нас не перевернуло. Хорошо, вторая посудина
была рядом...
   На Вайга сердито покосилась служительница с поврежденной ладьи:
   - Молчать!
   - Больше не буду, - мигом отозвался Вайг. Братья стояли молча,  наблюдая,
как приближается третья ладья. Краем глаза Найл видел, как  переговариваются
между собой две служительницы. Очевидно, Одина рассказывала о том, что у них
произошло во время шторма. Та, вторая, повернулась вдруг к Найлу  и  смерила
его с головы до ног удивленным взглядом. Затем она приблизилась  к  братьям,
несколько секунд пристально их разглядывала, и в конце концов сказала:
   - Ладно, можете поговорить. - И удалилась.
   - Что здесь происходит, ты мне можешь объяснить?
   - Объясню позже, - ответил Найл так же шепотом.
   Третья  ладья  причалила  чуть  дальше.  На   этот   раз,   когда   сошла
служительница, а следом полез бойцовый паук, братья отвели глаза.  Следующей
спустилась Сайрис.
   Подождав, когда важный паук  удалится  метров  на  десять,  они  кинулись
приветствовать маму. Женщина была  бледной,  измученной.  Обнимая  ее,  Найл
случайно уловил импульс одного из портовиков:  "Худосочная  какая-то.  Я  бы
такую поцеловал, только если бы приказали".
   Обида и негодование кольнули сердце сына. Для него мать была  стройной  и
красивой. У этих паучьих прихвостней странное представление о красоте...
   Одина тронула Найла за руку.
   - Пора.
   Когда шли вдоль причала, одна из служительниц спросила нарочито визгливо:
   - Эти-то чего к нам прицепились?
   - Приказ хозяев, - отрезала Одина.
   Территория за причалом была донельзя захламлена:  сплошь  дырявые  лодки,
сломанные подводы, мусорные отвалы. Стены, окаймляющие портовые  сооружения,
тоже совершенно запущены. Когда-то здесь, судя по всему, был большой богатый
порт, превратившийся теперь в небольшую гавань.
   Только дорога под ногами, похоже, содержалась в приличном состоянии.
   Она была сделана из какого-