д,  взгляд
приковало нечто,  заставившее замедлить шаг.  Возле садовой стены в углу
лежала груда пальмовых листьев,  эдак равномерно, веером. Смотрелись они
при  этом  настолько  естественно,   что  Найл  заметил  их   по  чистой
случайности.  Тут он поднял голову и  увидел,  что на молодой пальме нет
листьев.  Кто-то буквально обтесал ее верхушку, оставив голый ствол. А в
полуметре от обтесанной верхушки сиротливо висел обрывок веревки.
     Тут до Найла, наконец, дошло. Дерево было примерно в два человеческих
роста -  точное расстояние от него до двери в  сад.  Дальнейшие поиски в
поросли вывели на низкорослое деревце, к корневищу которого был привязан
другой конец веревки.  Молодая пальма была отогнута на манер катапульты.
Когда паук,  шагнув из  дверного проема,  поколебался при  виде  ночного
сада,  кто-то перерезал веревку,  и дерево хватило под стать исполинской
пружине.  Очевидно,  Скорбо стоял  чуть  сбоку  или  в  последний момент
сместился: дерево размозжило ему лапы и прибило к земле...
     Найл возвратился к дверному проему и поглядел вниз на кровавые пятна.
Они  ясно  подчеркивали правоту его  догадки.  Кровь от  удара хлестнула
фонтаном;  на стене отпечатались продолговатые, с кисточками, султанчики
брызг.  А в паре метров,  плохо различимый в снегу,  валялся треугольный
осколок паучьего черепа,  к  внутренней стороне которого пристыл кусочек
мозга.  Но удар дерева размозжил лапы, не череп. Это могло означать лишь
одно:  пока  паук был  оглушен,  кто-то  специально размозжил ему  темя,
рассчитывая повредить мозг,  чтобы не последовало сигнала тревоги.  Найл
невольно  содрогнулся.  Он  недолюбливал  Скорбо,  однако  ужасала  сама
дикарская  жестокость нападения.  Ощущение  было  такое,  будто  он  сам
находился рядом и видел все своими глазами.
     Неожиданно пробравший озноб дал понять, насколько Найл продрог; мышцы
лица одеревенели, а ресницы будто смерзлись. Он возвратился через пустой
дом  по  своим следам.  Передняя дверь заперта была клином -  деревянным
брусом. Найл, поднатужась, выдернул его и вышел наружу, на площадь.
     Когда пробирался обратно,  погружая ноги  в  свои же  глубокие следы,
вспомнилось волнение,  охватившее при виде из окна спальни первого в его
жизни снега.  Снег превращал мир  в  подобие сказки.  Теперь же  он  был
просто холодным, мешающим ходьбе, и каким-то... будничным.
     Кто-то разжег огонь в большом камине напротив центральной двери.  Вид
пляшущих под  зевом  трубы  языков  пламени  вызывал  в  душе  лучистое,
отрадное  чувство;  поневоле становилось ясно,  отчего  древние  считали
огонь божеством. А остановившись перед полыхающими поленьями и наблюдая,
как стаивает с одежды снег,  Найл подивился ноющей боли в пальцах, когда
кровообращение вошло в норму.
     В  примыкающем  к  спальне  покое  Джарита,  личная  служанка  Найла,
затопила печь  и  накрыла на  низеньком столике завтрак:  холодное мясо,
сушеные фрукты,  мед, подслащенное молоко и свежеиспеченный хлеб. Прежде
чем  садиться  за  еду,  Найл  переоделся в  сухое:  свободный,  удобный
шерстяной балахон и  шлепанцы с  опушкой.  Затем он скрестив ноги сел на
шелковые подушки,  отломил  от  горячего каравая  корочку  и  намазал ее
маслом и  медом,  Обычно это  время суток нравилось Найлу больше всего -
предшествующий работе час,  когда можно было,  не  отвлекаясь,  поесть и
поразмыслить о  невероятных превратностях судьбы,  переметнувших его  из
пещеры в пустыне на трон правителя пятидесятитысячного города. Для Найла
это был важный час;  подсознательный ум,  все еще ошеломленный быстротой
перемен,  не успел полностью освоиться. Случалось, Найл просыпался среди
ночи и, думая, что он в подземной норе, спохватывался, где же родня...
     Однако нынче утром не получалось ни расслабиться,  ни воздать должное
еде.  В  голову лезли лишь нелегкие мысли о  том,  кто же  убил Скорбо и
зачем.  Оба вопроса заставляли теряться в догадках.  Да,  в городе полно
ненавистников Скорбо,  которые  возликовали бы,  заслышав  весть  о  его
гибели.  Но ни у одного из них недостало ни отваги, ни дерзости заманить
его  в  ловушку.  Эти  люди пробыли в  рабстве у  пауков так долго,  что
собственная воля  у  них  полностью  атрофировалась -  помыкай  ими  как
хочешь.  И  бесполезно лелеять надежду о  расплате или возмездии:  пауки
горазды читать их мысли проворнее, чем Найл - книги.
     Иное дело те,  кого угнали в неволю из подземного города Каззака.  Их
умы  остались  непокоренными,  к  тому  же  вражда  к  паукам  внушалась
поколение за  поколением.  Но  теперь,  раз больше они не  рабы,  нет им
смысла  и  враждовать.  Большинство  из  них  теперь  -  надсмотрщики  и
учетчики,  вполне довольные своим уделом. Жизнь под вольным небом вместо
утлого существования в катакомбах вызывает у них восторг.  И кроме того,
даже им не хватает дерзости и коварства устроить ловушку...
     В  дверь легонько постучали,  и заглянула рослая темноволосая девица.
Нефтис,  начальница личной  охраны Найла.  Она  избегала смотреть ему  в
глаза: знала, что Найл очень негодует, когда его донимают за завтраком.
     - Там в передней повелитель Дравиг.
     - Проси,  -  Найл улыбнулся девушке, он не желал, чтобы слуги боялись
его.  Но в  тех давно проштамповали страх и почтение перед вышестоящими.
Их   страх  перед  пауками  напоминал  страх  раба   перед  каким-нибудь
безжалостным тираном.  И  то,  что Найл запросто,  на  равных общается с
тиранами,  вызывало у  них  благоговейный ужас.  Это стало еще заметнее,
когда в покои вошел Дравиг: Нефтис простерлась перед ним ниц, в то время
как сам Дравиг присел в ритуальном жесте поклонения перед Найлом.
     Судя  по  всему,  Дравиг был  самым старым пауком во  всем  краю,  за
исключением разве  что  древней  паучихи,  заправляющей советом  города.
Росту в  нем было больше двух метров,  только туловище тоньше и немощней
обычного,  да  ворсинки тронуты сединой.  Насколько пауку  можно  понять
человека, а человеку - паука, эти двое друг друга понимали.
     Найл отодвинулся от  столика и  сел на  подушку,  чуть на возвышении.
Продолжать трапезу было бы  невежливо.  По  какой-то  причине вид людей,
занятых едой или питьем,  вызывал у пауков брезгливость, все равно что у
человека дид паука, поглощающего муху или крысу.
     Дравиг не стал тратить время на околичности.
     - Тебе известно, что Скорбо убит?
     - Да.
     - У тебя есть кто-нибудь на подозрении?
     - Нет.
     Во  время этого диалога Найл говорил вслух,  в  то  время как  Дравиг
изъяснялся телепатией.  Изъяснялся телепатией и  Найл (пауки не способны
воспринимать человеческую речь),  но  ему  сподручнее было проговаривать
слова вслух, это как бы придавало мысли дополнительную внятность.
     - Смертоносец-Повелитель очень сердит?  - даром что повелевала самка,
людям она была известна как Смертоносец-Повелитель.
     - Разумеется. Но он не отступится от соглашения.
     Дравиг сознавал то,  что  на  уме  у  Найла,  в  этом  и  заключалось
преимущество общения посредством телепатии.  Пока  люди жилл в  рабстве,
убийство одного  паука  каралось с  немыслимой жестокостью:  мучительной
смерти  порой  предавали  сотни  людей...  Когда  рабы  обрели  свободу,
Смертоносец-Повелитель согласился, что умерщвлений больше не будет.
     - Тем не менее,  -  сказал Найл, - убийцы, если будут найдены, должны
понести наказание.
     - Решение зависит от тебя. Мы от соглашения не отступим.
     Диалог прервался и  наступила тишина,  но  это была тишина понимания.
Разум навел перемычки между двумя разными сущностями,  Найл и Дравиг как
бы слились воедино.
     Дравиг:
     - Но я не могу понять, как людям удалось убить паука.
     - Пойдем со мной, - Найл поднялся, - я тебе покажу.
     На том месте,  где искалеченный Скорбо рухнул окончательно, орудовала
бригада рабов,  лопатами кидая  снег  в  тачки,  а  кровь смывая ведрами
подогретой воды.  Оставлять паучью кровь  -  пятнать землю  -  считалось
кощунством.  Когда Найл с  Дравигом проходили мимо,  надсмотрщик щелкнул
бичом,  велев рабам застыть навытяжку Найл отвел взгляд;  пустые глаза и
отвислые челюсти рабов всегда вызывали у него неуютное чувство.
     Дверь была приоткрыта точно так,  как ее оставил Найл.  Когда вошли в
усеянную   мусором   переднюю,   Дравиг   приостановился   и   разомкнул
челюсти-хелицеры; просто так он этого бы делать не стал - значит, что-то
почуял. Но этим все и ограничилось, спустя секунду он следовал за Найлом
по коридору и наружу в сад.
     Найл указал на пальму с обтесанной верхушкой.
     - Вот что убило Скорбо.
     Дравиг не взял в  толк решительно ничего.  Пауки безнадежно далеки от
понимания  элементарных  принципов  механики.  Найду  пришлось  передать
умозрительную картину,  прежде чем Дравиг смог уяснить, как дерево можно
использовать в качестве орудия убийства.  Но и это,  похоже, не убедило.
Чтобы он  удостоверился окончательно,  пришлось указать на веревку,  все
еще болтающуюся возле верхушки дерева, и на стену в кровавых пятнах.
     Указал  Найл   и   на   саму   форму  кровавых  всплесков  -   эдакие
султанчики-хвостики - объяснив, что такие очертания у них от неимоверной
силы удара.
     - Человечий ум  удивительно гибок  и  скрытен,  -  заметил  Дравиг  с
некоторым замешательством.
     Найл указал на осколок кости, лежащий в снегу.
     - Удар пришелся чуть сбоку,  поэтому убить его  не  убило,  а  только
сломало ноги.  Пока он лежал в бесчувствии,  кто-то набросился с тяжелым
оружием -  вероятно,  топором -  и проломил череп. Вот почему он не смог
послать сигнал о помощи.
     - Кто  бы  это  ни  совершил,  -  проговорил  Дравиг,  -  он  за  это
поплатится.
     Сила его  гнева была так  велика,  что  Найл качнулся как  от  удара,
отступив  на   шаг.   Открылось,   насколько  он   недооценивал  глубину
переживаний Дравига.  Человек к  кончине паука  отнесся бы  с  известным
равнодушием.  Для Дравига же  это была гибель сородича,  наполняющая его
гневом и жаждой мести.
     До Дравига тут же дошло, как его вспышка гнева отразилась на Найле, и
он  послал умоляющий,  жалобный импульс;  Найл ответил в  том духе,  что
извиняться вовсе не  обязательно.  На  языке людей этот мимолетный обмен
можно было бы выразить так:
     - Решение зависит от тебя. Мы от соглашения от отступим.
     "Ой,  извини, пожалуйста. Я не хотел задеть (а может, "испугать", или
"шокировать").
     "Не надо извинений, я все прекрасно понимаю".
     В  отличие  от  фраз,  импульсы  переметнулись  мгновенно,  причем  с
точностью,  превосходящей силу  слов.  Найл  невольно осознал убогость и
несовершенство человеческой речи.
     Дравиг  подступил  к  пальме  и  обхватил  ее  челюстями  и  четырьмя
передними  лапами.   Найл  наблюдал  с   растерянностью,   перешедшей  в
замешательство.  Неужели старику не ясно: чтобы выдрать дерево с корнем,
понадобятся  усилия  не  одного,   а   как  минимум  нескольких  пауков?
Замешательство сменилось  изумлением,  когда  спустя  некоторое время  в
ответ на паучьи потуги послышался треск: корни явно сдавали.
     Дело тут было не в  одной лишь физической силе,  а еще и в силе воли,
подкрепленной  яростью.   Когда  земля  вспучилась,  паук  на  мгновение
покачнулся,  но  тут  же  восстановил равновесие и  опять  поднатужился.
Секунду спустя пальма была выкорчевана из земли.  Дравиг с презрением ее
отшвырнул, и она с треском рухнула в кусты.
     Паук молчал,  но, видимо, после физического усилия гневливое отчаяние
в нем поутихло.
     Найл,  шагнув  вперед,  заглянул  в  яму  с  переплетенными обрывками
узловатых корней, торчащих из взрыхленной бурой почвы. Два из них, самых
толстых,  лопнули (вот это силища!).  А Дравиг вместе с тем не выказывал
ни намека на усталость, даже дыхание не изменилось. Найл понял, что паук
использовал свою колоссальную силу воли - такую, что из человека вышибла
бы дух - напружинив мускулы в едином умопомрачительном усилии. И как уже
нередко  бывало   при   контактах  со   смертоносцем,   Найл   исподволь
почувствовал наличие грозной, потаенной силы.
     Что-то  попалось на  глаза во  взрыхленном грунте.  Нагнувшись,  Найл
подобрал лежащий меж  корней  предмет серого  цвета.  Диск,  сантиметров
десяти в диаметре, на удивление тяжелый. Найл прежде слышал о свинце, но
ни разу его не видел;  теперь он догадывался,  что держит в  руке именно
его.
     Смахнув с диска землю, он неожиданно увидел, что на одной его стороне
высечен нехитрый узор, всего из четырех линий.
     - Что это? - поинтересовался Дравиг.
     Найл протянул диск, и паук уцепил его когтем.
     - Лежала в яме,  -  сказал Найл.  -  Положили его туда,  должно быть,
когда садили дерево.
     - Тебе это о чем-то говорит?
     - Нет.
     Паук обронил диск; Найл подобрал.
     - Захвачу с собой. Попробуем выяснить, что это такое.
     Находка оттягивала карман балахона,  и Найл на время оставил ее возле
двери.
     Дравиг взялся обыскивать кусты.  Найл указал на  веревку,  обмотанную
вокруг корневища низкорослого деревца:
     - Вот другой конец веревки.  Кто-то,  должно быть,  ее обрезал, когда
Скорбо выходил из двери.
     Чем  бы  там ни  резали веревку -  топором,  ножом ли  -  лезвие было
изумительно острым, концы оказались ровными, не измочаленными.
     - Ты  что-нибудь еще  заметил?  -  осведомился Дравиг.  Найл подумал.
Думал размеренно, не спеша, понимая, что у пауков терпение куда сильнее,
чем у людей.
     - Кто бы  это ни  совершил,  рассчитал все как следует,  -  сказал он
наконец.  -  Я  считаю,  их должно было быть по меньшей мере трое.  И по
какой-то причине они ненавидели Скорбо.
     - Ты полагаешь, выслеживали специально его?
     - Я склоняюсь к такой мысли, - Найл решил не вдаваться, почему Скорбо
недолюбливали:  казалось неучтивым по отношению к  мертвому.  И  Дравиг,
чувствующий,  что  Найду  есть  что  добавить,  деликатно помалкивал.  -
Вероятно,  они  зашли через парадную дверь,  -  предположил Найл.  -  Но
обратно через нее не выходили,  а  просто приперли лесиной.  Получается,
что перебрались через стену. Ага, вот оно что!
     Найл продрался через едва заметный проход меж кустами и  стеной,  что
слева, и там наткнулся на невысокие воротца. Сделаны они были из железа,
уже  проржавевшего.  Тем  не  менее,  когда  он  налег  на  створки,  те
повернулись без скрипа. Оглядев шарниры, Найл понял, что они смазаны.
     Воротца  выходили  в   узкий  закоулок,   разделяющий  две   стены  -
специально,  видимо,  и встроенный для входа в сад. Метрах в двадцати от
ворот закоулок упирался в стену дома. Если же смотреть в другую сторону,
то  в  сотне  метров  его  перегораживала высоченная куча,  образованная
рухнувшей стеной.
     Дравиг вместе того,  чтобы протискиваться через воротца,  счел  более
удобным перебраться через  стену и  стоял теперь в  заснеженном закоулке
неподалеку от  Найла.  Любые следы,  если  их  кто-то  и  оставил,  были
безнадежно  занесены   недавним  снегопадом.   Стояли   молча.   Кстати,
любопытно:  находясь рядом с пауками,  испытываешь эдакое созерцательное
спокойствие;  заодно обостряется и интуиция.  Ум распирало от вопросов и
смутных  догадок,  заставляло  с  обостренной  резкостью  реагировать на
пестрые,   хаотичные  детали   окружающей  действительности,   назойливо
притягивающие к  себе внимание.  И  тут  Найл непроизвольно,  совершенно
неожиданно для себя расслабился;  физический мир в  одно мгновение будто
бы  отхлынул.  Даже  руки и  ноги перестали зябнуть,  будто принадлежали
кому-то  постороннему.  В  этой  новоявленной тишине у  Найла проснулось
иное,   какое-то  настороженное  внимание,   словно  бы  сейчас,   через
мгновение, должно что-то произойти - звук ли грянет, или что-нибудь еще.
Пока он стоял, совершенно расслабившись, ощущение все усугублялось. Было
в нем что-то неприятное, предвещающее угрозу.
     Недвижно,  без  намека  на  нервозность,  стоял  Дравиг;  кстати,  по
контакту  с  ним  Найл  чувствовал,  что  паук  совершенно не  чувствует
тревоги.  Часто Найл замечал любопытную вещь: пауки, даром что телепаты,
иной раз  просто удивляют отсутствием чувствительности.  Может,  потому,
что им так редко приходится страшиться.
     Найл пошел медленно,  повернув голову, будто прислушивался. Поскольку
взгляда оч  не  отрывал от  земли,  то в  конце концов возле левой стены
обнаружил  следы  ног   -   немного,   с   полдесятка.   Следы  вели   в
противоположную сторону.  Оставивший их -  уж кто, неизвестно - двинулся
было в одну сторону,  но затем возвратился. Ветер дул с севера, а потому
следы оказались занесены позже.  Тут Найл остановился и,  опустившись на
колени в  снег,  начал пристально их  изучать.  Первое,  что бросалось в
глаза,  это то,  что обувь -  сандалии или башмаки - отменного качества.
Сандалии,  которые носит в этом городе простой люд, в целом неважнецкие:
толстая кожаная подошва и продетые снизу через отверстия ремешки, а то и
просто матерчатые тесемки.  Чтобы сберечь обувь от износа в местах,  где
она соприкасается с  землей,  отверстия утепляются в  подошву и  тесемки
меньше трутся.  Так  что  следы,  оставленные слугой или рабом,  были бы
совершенно отчетливы:  три пары отверстий.  А  вот те,  кого пригнали из
подземного города Каззака, носят обувь поизысканней. Имея в распоряжении
гораздо больше времени,  башмачники Диры изощрялись в  своем искусстве и
прихватывали щегольские кожаные ремешки точь  в  точь по  размеру стопы.
Если так, то, вероятнее, что следы на снегу принадлежат жителю Диры.
     - Это отпечатки одного из убийц? - спросил Дравиг.
     - Да.
     - Я чувствую, они вызывают у тебя любопытство.
     - Странно как-то.  Если посмотреть на  мои следы,  то видно,  что все
равномерно,  пятка и  носок утоплены на равную глубину.  А  у этих пятка
гораздо глубже, чем носок.
     - Я  это вижу,  -  учтиво сказал Дравиг,  но  судя по всему,  причины
любопытства Найла не уловил.  По-видимому, логическое мышление паукам не
свойственно.- Так что ты насчет всего этого думаешь?
     Найл, выпрямившись, покачал головой.
     - Что он нес какую-то тяжесть,  -  сказал он, сам не очень веря своим
словам.
     В полусотне шагов по ходу дорогу частично перегораживал завал мусора,
образованный рухнувшей слева стеной. По ту сторону находился разросшийся
сад.  Дом,  при котором он рос, когда-то впечатлял своим видом, а теперь
рассыпался от  ветхости.  Найл приостановился,  задержав на доме взгляд.
Опять мелькнуло ощущение,  будто что-то, готовое вот-вот войти в область
активного  восприятия,  невесомо  скользнуло  и  исчезло.  Осмотрительно
ступая,  Найл  через груду камней перебрался в  сад.  Неизъяснимое чутье
подсказало повернуть налево и тронуться в сторону прохода в кустах. Лишь
подойдя вплотную,  он  обнаружил,  что здесь снега не так густо,  как по
соседству.
     Пройдя от дома два десятка метров,  он увидел перед собой пустую чашу
бассейна.  Пластик давно уже покрылся трещинами и черным налетом, только
в  отдельных местах проглядывал первоначальный синий  цвет.  Дно  усеяно
было  мусором:  палыми листьями,  отвалившейся плиткой и  битым стеклом.
Однако  внимание немедленно привлекла груда  мусора  на  ближней к  дому
боковине,  судя по всему,  недавняя.  В углу бассейна, возле вделанной в
стенку  алюминиевой лесенки,  все  еще  прочной,  вперемешку со  снегом,
навалены были сучья, обломки прогнившего дерева, павшая листва.
     Дравиг молча стоял за спиной.
     - Ты ничего не замечаешь? - поинтересовался Найл.
     - Нет. - Усы-антенны были направлены в сторону бассейна.
     - Вон там на лужайке снега почти нет. Кто-то не почел за труд сгрести
все палые листья, - он указал вниз, на дно бассейна,- и сбросить туда.
     Найл обошел вокруг и спустился по лесенке;  по пути обнаружил,  что и
на ступеньках снега почти нет. Постояв внизу, нагнулся и потянул длинную
полуистлевшую балку -  вероятно,