к и не зажглись. Вместо этого
тысячу,  а  то  и  более парализованных жертв растащили по пещерам,  где
пауки мощными хелицерами сорвали с них одежду. Затем паучата пили теплые
соки людей,  а  взрослые смаковали живую плоть.  Айвар Жестокий протянул
три дня.  Веки ему проели так, чтобы он видел все до последнего момента.
Говорят, сознание покинуло его лишь за несколько минут до смерти.
     Так   велико  было  сочувствие  Найла  смертоносцам,   что   описание
людоедства он  воспринимал безо всякого ужаса,  было лишь удовлетворение
от того, что злодеи получили наказание по заслугам.
     - Ты был очевидцем тех событий? - поинтересовался он.
     - Нет.  Я  появился на свет через сто лун (Найл посчитал,  получалось
лет  примерно восемьдесят),  как раз в  эпоху правления Бакена Ужасного.
Его  воины вылавливали и  убивали наших сородичей,  чтобы заполучить яд,
которым потом парализовывали на зиму скот.
     - Но ведь твои сородичи к той поре развили силу ума,  - перебил Найл,
     - так что им уже не приходилось бояться людей?
     - К сожалению,  это не так. Мои поданные были миролюбивы и доверчивы.
Они единственно хотели,  чтобы им дали жить без страха.  Вот почему даже
после победы над Айваром Жестоким мы  ушли из долины,  где было устроено
побоище, и перекочевали в долины севера. Но двуногие горели жаждой мести
и не давали нам покоя.  Внук Айвара Жестокого устроил обвал, под которым
оказались похоронены заживо  тысячи  самых  отважных  наших  воинов.  Мы
отступили в  развалины города меж  горами и  морем,  надеясь обрести там
покой.   Но   в   ночь  сильных  ветров  Скапта  Хитрый  устроил  пожар,
промчавшийся через  город со  скоростью грозовой тучи,  и  в  нем  опять
погибли тысячи наших сородичей.
     Затем пришел Вакен Ужасный и преследовал нас до тех пор, пока в конце
концов не выжил нас на гористый берег великой реки.  Вот в  тех холодных
землях,  что далеко на севере,  я  и появился на свет.  Мне помнится год
ледяных ветров, когда многие из наших позамерзали. Однажды не вернулся с
охоты мой отец,  и  я  отправился его искать.  Я  нашел его.  Занесенный
снегом,  он стоял над трупом оленя,  смерзшегося в глыбу льда. Поскольку
мой отец был знатнейшего рода,  я на правах его старшего сына стал тогда
правителем смертоносцев.
     Это я  решил,  что нам надо уйти из северных земель и возвратиться на
юг,  пусть нам даже грозит смерть от двуногих охотников. Из пауков я был
первым,  кто решил, что ради выживания необходимо пойти войной на людей.
Так я стал известен как Хеб Могучий.  Я привел своих сородичей обратно в
город, спаленный некогда Скаптой Хитрым, и много лет мы тайно жили среди
руин, хоронясь от людей.
     Я  научил своих сородичей быть бдительными,  чтобы враг нас больше не
застал врасплох.  Если к нашему городу подходили пастухи,  мы прятались,
выжидая,  пока они уйдут,  Если они подходил слишком близко и раскрывали
наше присутствие, мы хватали их и убивали.
     Так  вот,  главным мудрецом у  меня  был  советник по  имени  Квизиб,
который заведовал сносом наиболее опасных частей города. Это он смекнул,
что  двуногим пленникам это  удается куда ловчее,  чем  нашим сородичам.
Телом они тогда были крепче нас,  а вот волей,  наоборот,  слабее.  Так,
вместо того, чтобы убивать пленных, мы стали использовать их как рабочую
силу.  Среди них был юноша по имени Галлат, сильный как буйвол. Однажды,
когда сносили здание, стражника прибило рухнувшей балкой. У Галлата была
возможность сбежать, но он, тем не менее, предпочел остаться. Вот почему
я  проникся к  нему доверием и обращался с ним по-доброму.  Именно через
Галлата я и начал понимать умы людей.
     - А кто была принцесса Туроол? - спросил Найл.
     - Не знаю. Галлату разрешалось выбирать самок по своему усмотрению, я
не вникал в их имена.
     - Правда,  что  его поразило молнией,  когда он  пытался проникнуть в
Белую башню?
     - Нет.  Галлат никогда не был в этом городе,  ибо в те времена он был
еще  занят  людьми.  Но  именно  благодаря моему  советнику Квизибу этот
город,  наконец, оказался наш. Какая-то из жен Галлата умерла при родах,
и  младенец был отдан одной из дочери Квизиба.  Та,  вместо того,  чтобы
съесть,  решила оставить при  себе  как  ручную зверушку.  И  вот  когда
ребенок  уже  научился ходить,  к  нему  привели  поиграть других  детей
двуногих. Он же, вместо того, чтобы обрадоваться, бросился на них и стал
кусать.  И  Квизиб,  случайно оказавшийся тогда в  комнате,  понял,  что
ребенок не считает себя человеком.  Проведя первый год жизни среди наших
сородичей, он стал считать себя пауком.
     Именно  тогда  Квизиб  и  проявил  мудрость,  благодаря которой  стал
знаменит.  Он велел, чтобы все младенцы забирались у матерей сразу после
рождения и воспитывались среди наших. Детям, пока не научатся ходить, не
давали  видеть себе  подобных.  Лишь  после  этого  их  начинали обучать
человеческому языку проверенные рабы.  Так, благодаря Квизибу, создалась
прослойка,  относящаяся к своим соплеменникам с презрением,  предпочитая
им общество наших сородичей.
     По прошествии времени такие люди высылались для смешения с людьми - в
основном к  пастухам и  погонщикам -  и успешно становились лазутчиками.
При этом всегда безотказно действовала одна и та же легенда: дескать, их
вместе с  родителями схватили пауки и  угнали в рабство,  откуда они при
первой же возможности бежали. Их неизменно встречали как героев. Однажды
в  городе Корш сын  Вакена Ужасного,  известный как  Вакен Справедливый,
велел устроить в  их  честь пир.  Кое-кто из  лазутчиков даже женился на
девушках из города. Тем не менее они исправно выполняли порученное дело.
А те из них,  кто стал пастухом или погонщиком, еще и приносили сведения
об обороне города.
     Наконец,  настала та ночь, когда несметное число моих воинов окружило
город Корш.  Брать его приступом не  было нужды,  мы просто парализовали
умы всех его обитателей.  Когда это было сделано, город стал наш. Наутро
ко  мне  привели  Вакена  Справедливого,  связанного по  рукам  и  ногам
паутиной, и я заставил его присягнуть на верность и поклясться быть моим
рабом  до   конца  своих  дней.   Когда  это  было  сделано,   подданные
провозгласили меня первым Смертоносцем-Повелителем.  И  с  этого дня мои
сородичи сделались хозяевами всего междуречья.
     Заканчивая рассказ, Хеб Могучий снова перешел на человеческий язык, в
сравнении с телепатией показавшийся холодным и невыразительным.  Это был
жест вежливости, признание равного достоинства Найла, тем не менее ничто
не  могло  скрыть нотку  торжества и  волнения в  голосе Хеба,  когда он
живописал  величайшую свою  победу.  И  Найл  понимал,  что  победа  эта
ознаменовала начало человеческого рабства,  но  все же  не  мог сдержать
трепета сочувствия.  Пауки жили  под  гнетом,  и  вместе с  тем  однажды
свергли людей-угнетателей,  воцарившись на  Земле.  Это был,  бесспорно,
один из самых знаменательных дней в истории планеты.
     Хеб   изучал  реакцию  Найла  с   интересом;   в   отличие  от   всех
присутствующих он не почел за дерзость прощупать ум Найла.  Наконец,  он
спросил с грубоватым юмором:
     - Ну что, двуногий, заслужили мы свою победу?
     - Да,  повелитель,  вы заслужили жизнь в  мире.  Но мир не может быть
подлинным, пока существует рабство. Хеб в ответ будто хмыкнул.
     - Возможно. Но при моей жизни не было иного выбора.
     - А ты до сих пор еще при жизни? - с любопытством спросил Найл.
     - Не  такой,  как  вы,  -  в  голосе  Хеба  внезапно  почувствовалась
усталость.  -  Жизнь в моем мозгу поддерживается за счет этих малышей. -
Хеб  послал  импульс  трогательной  признательности молоденькому паучку,
благодарно замлевшему,  как собачонка,  которую гладят.  -  Но  этот уже
выбивается из последних сил, и я не хочу больше его утомлять.
     Найл церемонно поклонился.
     - Благодарю тебя за учтивость и терпение.
     - Мое  почтение.  У  тебя есть еще  ко  мне вопросы?  Найл только тут
вспомнил, что именно привело его в это святилище.
     - Только  один,  повелитель.  Ты  никогда не  слышал о  неких  людях,
живущих под землей, властитель которых - великий кудесник?
     - Нет.  А впрочем,  постой...  -  Хеб приумолк, размышляя. Наконец он
устало вздохнул.-  Нет,  силы уже уходят, не могу припомнить. Поговори с
моим советником.  Он знает все.  А мне пора возвращаться.  Прощай,  и да
минует тебя опасность.
     Миг -  и Хеба не стало.  Он истаял так внезапно, что Найл опешил. Ум,
не  успевший еще  выйти  из  контакта с  мозгом мумии,  внезапно облекла
пустота.  Ощущение у  Найла такое,  будто он  очнулся от  глубокого сна.
Казалось  невероятным,  что  эта  давно  иссохшая  безжизненная оболочка
только сейчас была полна жизни.
     Несколько минут  все  молчали  (пауки  никогда  не  спешат  прерывать
тишину). Наконец Асмак произнес:
     - Великий был сегодня в хорошем настроении.
     Голос  паука  звучал на  удивление сбивчиво,  и  до  Найла  дошла вся
значительность  происшедшего.   Хеб  был  существом  легендарным,  почти
божеством,  тем не менее он разговаривал с  Найлом как с  равным.  Асмак
чуточку запинался,  поскольку был  ошеломлен тем,  чему  только что  был
свидетелем: диалогу Хеба Могучего с посланцем богини.
     - Как понимать слова "поговори с моим советником"? - спросил Найл.
     - Могучий ссылался на Квизиба Мудрого.
     - Мне можно встретиться с Квизибом Мудрым?
     Асмак,  казалось,  пришел от  этого вопроса в  беспокойство;  Найл на
секунду подумал,  что  он  отклонит его  просьбу.  Асмак же,  так  и  не
ответив,  повернулся  и  повел  его  за  собой  из  священного  алькова.
Паучок-служитель остался там, где был, осев на пол в полном изнеможении.
     Вернувшись вместе с провожатым в священную пещеру, Найл почувствовал,
что  в  ней  царит странное напряжение,  все  паучки будто разом затаили
дыхание.  И  когда Найл ненавязчиво смешался с  умом Греля,  стало ясно,
почему.  Как и Асмак,  эти юные прислужники великих мертвецов сознавали,
что  им  выпала невиданная честь  быть  причастными к  встрече,  которая
сохранится как  легенда.  Сам Найл чувствовал странную расслабленность и
оживленность - чувство, как правило, сопутствующее интересному открытию.
     Сверху в центр пещеры бесшумно спустились три паучка и приблизились к
ним.  Найл с удивлением обратил внимание, что эти - бурые, бойцовые, они
крупнее и мускулистее смертоносцев.  Найл привык видеть, что с "бойцами"
обычно обращаются как со слугами,  и те, похоже, ничего против не имеют,
поэтому их присутствие в святилище воспринял с некоторым удивлением.  Он
удивился еще  больше,  видя,  как эта троица,  не  обращая ни  малейшего
внимания на Асмака, о чем-то совещается между собой.
     Было ясно видно, что они занимают здесь какое-то особое положение или
пост.  Наконец,  самый крупный из  них  -  почти взрослый по  размерам -
повернулся к Найлу и послал импульс повиновения. Затем он двинулся через
пещеру,  держась чуть  впереди своих товарищей.  Асмак сделал Найлу знак
двигаться первым. На этот раз следом тронулся и Грель.
     Найл  ожидал,   что  его  проведут  в  очередной  альков,  завешенный
паутиной.  Паучки же,  к  удивлению,  остановились перед глухой каменной
стеной  и  начали взбираться вверх.  Вблизи стало  видно,  что  в  камне
имеются многочисленные выемки для рук и ног.
     Секунду поколебавшись,  Найл  нащупал небольшую выемку  сантиметрах в
тридцати над  головой,  поставил ногу  на  узенький выступ возле пола  и
подтянулся  всем   телом   вверх.   Через  секунду  он   с   облегчением
почувствовал,  что сзади,  не давая упасть,  подпирает силой воли Асмак,
так что есть время на поиски следующей выемки.
     Поднявшись метров  на  пять,  Найл  спохватился,  что  трое  "бойцов"
исчезли.  Загадка  объяснилась немногим позже,  когда  запыхавшийся Найл
оказался перед небольшим круглым лазом в  скальной породе.  Лаз был чуть
больше метра высотой и влезать пришлось головой вперед.  Влезая, Найл на
секунду утратил телепатический контакт с Асмаком,  и сердце на мгновение
сжалось от  безысходного ужаса:  кромешная тьма,  со  всех  сторон давит
немыслимая толща породы.  Но контакт почти тотчас восстановился и  опять
стало "светло",  но  и  от  этого было теперь не  легче.  "Лаз" был явно
искусственного происхождения  -  на  краях  многочисленные зазубрины  от
инструмента  -   но  при  этом  такой  узкий,   что  развернуться  никак
невозможно.  Более того,  он  шел  под  уклоном,  отчего становилось еще
страшнее,  чувствовалось,  что пути назад нет.  Где-то в  десятке метров
впереди показался и скрылся за углом зад бойцового паука.  В этом тесном
замкнутом пространстве едкий  специфический запах  пауков чувствовался с
особой силой.
     Асмак если и  чувствовал обеспокоенность Найла,  то  из вежливости не
показывал  вида.   Сунувшись  своим  массивным  туловищем,   он  надежно
закупорил  проход,  и  у  Найла  появилось  такое  ощущение,  будто  его
замуровали в  каменный саркофаг.  Секунду он боролся со страхом,  боясь,
что  сейчас задохнется,  но  вынудил себя все-таки продолжать путь вниз,
пригнув голову, чтобы не стукнуться.
     Одолеть проход в  повороте оказалось не  просто:  он был приспособлен
скорее для  пауков,  чем для людей.  Метров через пять лаз сделался даже
еще  более  узким,  так  что  стены  давили на  плечи  и  протискиваться
приходилось  ногами  вперед.   Затем,  к  несказанному  облегчению,  лаз
расширился,  и Найл очутился в небольшой пещерке,  бок о бок с мохнатыми
бойцовым пауками, испускающими специфический запах. Места, может быть, и
хватило бы,  но  тут  в  пещерку протиснулся Амсак и  один  из  "бойцов"
вынужденно приткнул Найла  к  стене своей членистой,  окованной панцирем
лапой, сзади подпирало мягкое подбрюшье еще одного.
     В  отличие от усыпальницы Хеба Могучего,  в этой малюсенькой пещере -
метра на  два в  диаметре и  три в  высоту -  не было ни алтаря,  ни еще
чего-либо,  где могли бы покоиться останки.  Пещерка казалась пустой. Но
на  противоположной стене  Найл  углядел сеть  недавно свитой  паутины и
догадался, что за ней в камне должно крыться углубление.
     В  этой  тесноте жар  паучьих тел  был  угнетающим,  не  говоря уж  о
специфическом  запахе.  Найл,  не  стесняясь  постороннего  присутствия,
сделал  решительную попытку  стряхнуть с  себя  угнетенность и  тревогу:
стыдно посланцу богини проявлять слабость.
     Внимание Асмака теперь было приковано к  завешенному паутиной месту в
стене.  Тут  Найл  понял,  что  это  не  более чем  ниша  -  неглубокая,
сантиметров пятнадцать.  Идущий вниз  скат был  устелен тенетами,  будто
периной.  Посреди ниши  лежало все,  что  осталось от  Квизиба Мудрого -
паука, первым, по преданию, познавшего, как можно помыкать людьми.
     Найл,  ничему уже  не  удивляясь,  отмечал,  что  Квизиб по  размерам
гораздо мельче,  чем его властитель Хеб.  Туловище Квизиба было размером
со среднюю птицу,  а согнутые ноги, на которых оно покоилось, в основном
обломились и  напоминали сломанные сухие ветки.  Голова и грудная клетка
сохранились полностью, живот же, составляющий наибольшую часть туловища,
так усох, что почти не различался.
     Тут  Найл  впервые  понял,  для  чего  их  сопровождают  именно  трое
"бойцов",  никак не меньше.  Квизиб Мудрый был уже таким ветхим,  что от
него  осталось  буквально несколько иссохших  обломков.  Немудрено,  что
Асмак забеспокоился,  услышав просьбу об аудиенции:  представить сложно,
как "бойцы" -  пусть их даже трое,  молодых и здоровых - смогут вдохнуть
жизнь и оживить разум в этой ветхой и иссушенной скорлупе.
     Боязнь   замкнутого   пространства   исчезла   сразу,   едва   паучки
сосредоточились на обломках мумии;  Найл так увлекся, что напрочь забыл,
где находится. На этот раз он внедрился в совокупное сознание паучков и,
вступив вместе с  ними в  оболочку Квизиба Могучего,  очутился в  некоей
серой  пустоте,  выискивая опору  среди мира  небытия.  Удивительно,  но
"бойцов",  похоже,  никак  не  обескураживала эта  пустота,  их  энергия
хлестала  в  нее,  как  в  бездонный омут.  На  секунду  Найла  охватило
отчаяние,  близкое к  панике;  показалось,  что ум  сейчас растворится в
пустоте.  Но  тут аморфная серость начала развеиваться,  обретая смутные
черты, некая жизнь выявлялась на поверхность, словно плавно расходящиеся
по  воде круги.  Приток энергии резко усилился,  пытаясь высвободить эту
жизнь из  небытия.  На миг показалось сомнительным,  что энергии паучков
хватит и  что их  самих не  засосет в  небытие.  Но  вот,  будто спящий,
приоткрывающий  веки,   Квизиб  Мудрый  начал   сознавать  происходящее,
нащупывая опору в  мире живых.  Довольно странно,  но  делал он  это  не
только без  охоты,  но  еще  и  с  таким видом,  будто жизнь для  него -
невыразимая тягость.
     Различие между Квизибом Мудрым и  Хебом сразу же  бросалось в  глаза.
Хеб  воспринимал экскурсию в  мир живых как некий праздник,  для Квизиба
это была мучительная обязанность,  которой он  рад был бы избежать.  Как
спящему, вырванному из тяжелой дремоты, ему не терпелось поскорее кануть
обратно в  забвение.  Теперь  Найл  понимал,  почему  для  расталкивания
выбраны именно "бойцы",  а не смертоносцы.  Эти попроще умом,  но есть у
них эдакое грубоватое упорство,  не дающее Квизибу ускользнуть обратно в
небытие.
     К тому,  что последовало, Найл просто не был готов. Паучок повзрослев
словно  бы  схватил Квизиба в  сильные передние лапы  и  перетащил через
порог мира живых.  На самом деле произошло то, что паук перевел сознание
Квизиба в свой собственный мозг,  после чего впал в некий транс, оставив
сознание советника в распоряжении присутствующих.  Квизиб из бесплотного
духа сделался частью живой сущности,  питаясь от  его жизненной системы.
Секунду  он   оставался  неподвижен,   не  желая  шевелиться  словно  из
строптивости. Но вот он обратил внимание на Асмака и устало спросил:
     - Что на этот раз, страж мертвых?
     Голос в  отличие от  повелителя Хеба,  был тонкий и  тусклый.  Найл и
прежде замечал,  что "голоса" пауков различаются меж собой так же, как у
людей,  несмотря на то,  что связь осуществляется не звуками, а мыслями.
Голоса у пауков были прямым отражением их сущностей.
     - Этот юноша -  посланец великой богини,  -  сказал Асмак. - Он хочет
задать тебе вопрос.
     Квизиб посмотрел на Найла без всякого интереса.
     - Пусть задает, - равнодушно, вяло.
     - Я  хочу спросить,  повелитель,  -  сказал Найл,-знаешь ли  ты,  кто
возвел Большую стену в Долине Мертвых?
     - Знаю. Это был я.
     - Ты?!  - Найл чувствовал, что его изумление разделяют Асмак с Грелем
(последний остался в проходе).
     - Да,  я.  Не своими,  разумеется,  лапами, - голос Квизиба прозвучал
чуть резко. - Я, сам понимаешь, руководил работами.
     - Это было уже после эпохи Хеба Могучего?
     - Да,  после.  В  во  время правления его  сына Касиба Воителя.  Хотя
задумано было, в общем-то, еще во времена Хеба.
     Квизиб говорил медленно,  будто обдумывая каждое слово.  В  голосе не
было той  властной напористости,  что  у  Хеба,  и  не  было кичливости,
которую  он  мог  бы  себе  позволить  в  силу  своего  чина;  некоторая
надтреснутость придавала ему старческий оттенок.  Вместе с тем в Квизибе
было что-то до странности располагающее, безропотность словно сочеталась
в  нем с чувством юмора.  Можно было легко понять,  почему он назначался
главным советником двумя Смертоносцами-Повелителями.
     - Но зачем ты воздвиг эту стену? - спросил Найл.
     - Чтобы оградиться от человеческих тварей с севера.  Слово "твари" он
произнес нарочито унизительно, словно имея в виду каких-то особо гнусных
насекомых. Найл через силу сдержал волнение.
     - Кто это были?
     - Не знаю. Мы никогда в это не вдавались.
     Было  видно,  что  добиться  от  Квизиба  необходимых сведений  будет
непросто. Не пот