возвращаться долгим кружным путем вдоль  берега  реки,  и
бедняги выбились из сил. Ей, похоже, совершенно не было дела до того, устали
они или нет.
   Она частенько на них покрикивала, чтобы пошевеливались. Найл  понял,  что
это не из жестокости - до нее просто не доходило, не могло доходить, что это
тоже люди, совсем как она. Вот что сбивало с толку больше всего.
   Несмотря на внешнюю доброжелательность, даже благодушие, она вместе с тем
напрочь была лишена человечности.
   Ватага рабов тянула через площадь подводу, нагруженную землей,  несколько
человек подталкивали ее сзади.
   Возле подножия башни рабов было больше  -  они  засыпали  воронку.  Среди
общего скопища  выделялись  люди,  рост  и  сложение  которых  указывали  на
принадлежность скорее к слугам, чем к рабам.
   - Почему эти люди работают вместе с рабами?
   -  В  наказание.  Непослушных   и   ленивых   слуг   могут   осудить   на
рабство,ответила Одина и, улыбнувшись, добавила:
   - Это едва ли не лучший способ поддержать порядок.  Они  умереть  готовы,
лишь бы не угодить в рабы.
   - Получается, их могут и съесть? - рассудил Вайг.
   - Разумеется. Их лишают всех привилегий.
   - А что имеется в виду под непослушанием? Одина пожала плечами:
   - Пререкания со служительницей... Даже нерасторопность на подъеме...
   Теперь понятно, почему Массиг так метался нынче утром.
   Две служительницы в  черных  одеждах  охраняли  главный  вход  во  дворец
Каззака. За ними в проеме открытой двери виднелся силуэт смертоносца.
   Найл обмер. К счастью, возницы вильнули в боковую улицу и подвели повозку
к заднему ходу,  ведущему  во  внутренний  дворик.  Там  блаженствовали  под
солнцем двое бойцовых  пауков,  а  возле  входа  в  здание  стояли  еще  две
служительницы.
   Выйдя из повозки,  Одина  почтительно  склонилась  перед  пауками,  затем
подошла к женщинам и поприветствовала их, а затем сказала:
   - Я доставила дикарей обратно к управителю Каззаку.
   Женщины презрительно покосились на двоих братьев.
   - Я пойду доложу управителю. Оставь их здесь, - отозвалась одна из них.
   Одина, отсалютовав, залезла обратно в повозку и крикнула колесничим, чтоб
трогались. Отъезжая, она даже не обернулась.
   Десять минут "дикари" молча томились под пустым, как бы  незрячим  взором
служительницы, которая их решительно не замечала, будто их здесь и  не  было
вовсе.
   Непроизвольно взглянув не нее, Найл сам не заметил, что настроился на  ее
сознание. Мысли женщины заставили юношу вспыхнуть горьким гневом.
   Служительнице дикари казались какими-то убогими,  презренными  людишками,
мало чем отличающимися от животных, и она была почему-то уверена, что от них
дурно пахнет. Но больше всех она презирала Сайрис - тощую и, на  ее  взгляд,
совершенно не женственную. Найл  на  секунду  недовольно  взглянул  на  мать
глазами этой женщины, и ему  почудилось,  что  Сайрис,  не  сходя  с  места,
превратилась в жуткую образину.
   Где-то в недрах здания гулко хлопнула дверь, и  женский  голос  выкрикнул
приказание. Стражница отсутствовала уже минут десять. Ее напарница  все  так
же смотрела  прямо  перед  собой.  Чтобы  не  так  донимала  неприязнь,  она
отвернулась от дикарей.
   Двери отворились.
   - За мной, - бросила появившаяся на пороге стражница.
   И войти не успели, как Найл уже ощутил нависшую  в  этих  стенах  глухую,
осязаемую, плотную пелену враждебности. Вот уж чего он не  ожидал,  так  это
того, что здесь будет полно смертоносцев, причем их было столько, что трудно
и пройти, не задев. Пришлось собрать все мужество, чтобы не попятиться и  не
броситься в ужасе прочь.
   Восьмилапые из тех, что  ближе,  смотрели  на  юношу  столь  злобно,  что
казалось, еще секунда, и вгонят клыки в  беззащитную  плоть.  Поддавшись  на
какой-то миг слепому страху, Найл решил,  что  это  конец,  и  непроизвольно
напрягся, собираясь дать отпор.  Однако,  оказывается,  непроницаемо  черные
глаза просто следили, как он идет следом за стражницей.
   Существа воспринимали Найла  даже  с  некоторой  опаской  и  гадливостью,
словно он сам был каким-нибудь отвратительным ядовитым насекомым.
   Какая-то часть сущности Найла -  немая,  отстраненная  -  подмечала,  что
густой поток враждебных волевых импульсов рождает  ощущение  холода,  словно
ледяной ветер обдает. Вот он начал подниматься  по  лестнице,  и  мертвенный
этот холод ударил в спину, но стоило повернуть за угол, как все прошло.
   Пристальные паучьи взоры, несомненно, несли в  себе  некую  отрицательную
энергию.
   Миновали коридор, ведущий в покои Каззака, но почему-то  не  завернули  в
него, а продолжали подниматься.
   Выше четвертого этажа лестница заметно сужалась. Юноша понял,  что  ведут
их на самый верх здания. В конце каждого коридора стояли на страже  бойцовые
пауки, хотя эта часть здания была, в сущности, безлюдной и, кстати, довольно
запущенной. Стены все сплошь  в  грязно-зеленых  потеках,  кусками  валяется
штукатурка, обнажая дранку.
   Свернули в скудно освещенный коридор, деревянный пол которого  скрипел  и
зловеще прогибался под ногами. Открыв  дверь  в  тесную  каморку,  стражница
повернулась к Сайрис:
   - Останешься здесь. Когда понадобится, позовут.
   Комната была пустой, если не считать лежака да деревянного табурета.
   - Спасибо, - произнесла Сайрис, едва шевеля побелевшими губами.
   Она вошла внутрь, и стражница, громыхнув дверью, вогнала на место засов.
   Через две двери отыскалась комнатушка и для Вайга. Женщина молча указала:
входи.
   Найла отвели в самый конец коридора. Дверь была  уже  открыта.  Стражница
жестом велела заходить.
   - Мы узники? - спросил юноша.
   - Рот будешь раскрывать, только когда о чем-то спросят.
   Она отступила в сторону, словно боясь, что осквернит себя,  прикоснувшись
к грязному дикарю. Дверь гулко захлопнулась, лязгнул засов.
   Слышно было, как женщина удаляется, поскрипывая половицами.
   В комнате царил полумрак, и прошло некоторое время, прежде чем Найл сумел
разглядеть, что единственное  ее  убранство  составляют  несколько  подушек,
разбросанных по полу.
   Пахло  застоявшейся  пылью  и  сыростью.  Свет  проникал   через   высоко
расположенное окно, заросшее грязью.
   Нагнувшись, Найл подобрал подушку.
   Она оказалась  подмокшей  и  покрытой  плесенью.  Юношей  вдруг  овладело
необоримое желание рухнуть на пол и разрыдаться. С того самого момента,  как
он наткнулся на разбухший труп отца, его душу сжимало безутешное горе.
   Теперь оно рвалось наружу - властно, яростно, неудержимо, однако гордость
и достоинство заставляли Найла держать себя в руках, не давая расслабиться и
сдаться. Опустившись в углу на подмокшую подушку, он уткнулся лбом в колени.
Никогда еще не ощущал он себя таким одиноким и покинутым, как в эти минуты.
   Неужели эти твари  все-таки  проведали,  что  это  он  виновен  в  гибели
смертоносца? Но тогда это все, конец. Их казнят. Прилюдно.  Всех  троих.  Но
ведь мать и брат здесь совершенно не при чем. Их-то  за  что?  Он  убил  эту
тварь, он и ответит за все. Но разве будет его кто-нибудь слушать?
   Но как могли они раскрыть его тайну? Раздвижная металлическая трубка!
   Она ведь осталась в его вещах! Он тогда тщательно ее вытер, чтобы  убрать
малейшие следы паучьей крови. Но все равно ведь могли учуять, так или иначе.
   Найл проклинал себя  за  непростительную  глупость:  надо  же,  притащить
трубку с собой! Нет чтобы оставить ее в пещере!
   Тут юноша настороженно вскинул голову и пристально  посмотрел  на  дверь:
ему показалось, будто за  ним  подсматривают.  Но  доски,  похоже,  пригнаны
плотно, хоть тараном молоти. Тщательно изучив дверь, Найл убедился, что  нет
в ней ни трещины, ни дырки от сучка, куда можно было  бы  заглянуть.  Видно,
нервы расшатались. Он снова сел. Однако стоило ему замереть, закрыв глаза  и
уткнувшись лбом в колени, как у него снова возникло неловкое чувство, что за
ним подсматривают. А как только он опирался затылком о стену и смотрел прямо
перед собой на дверь, это ощущение мгновенно пропадало.
   Время замедлило бег. Разум подернулся дремотной ряской. Глаза то  и  дело
закрывались сами собой, и Найл крупно вздрагивал, просыпаясь,  когда  голова
бессильно заваливалась набок.
   Прошло не меньше двух часов, когда Найла окончательно разбудил  негромкий
звук - коротко скрипнула дверь. Юноша внимательно прислушался, но нет,  было
тихо. Он уж подумал, не почудилось ли, как  услышал  вдруг  скрип  половицы.
Найл тихонько подошел к двери и приник к ней ухом. Ни звука.
   Это могло означать лишь одно. Человек по коридору пройти не мог. Будь  он
каким угодно легким, в такой тишине все равно неизбежно были бы  слышны  его
шаги. А вот паук, выбирая половицы ненадежнее, запросто мог ступать по обеим
сторонам коридора. Скрип двери означал, что он находится в соседней комнате.
   И тут Найлу стало ясно, откуда возникло это чувство, что за  ним  следят.
Ни  к  чему  выискивать  щель  в  двери.  Следят-то  не  глаза.  Это  чужой,
посторонний разум скрытно силится проникнуть в его мысли. Усталость и уныние
полонили Найла настолько, что он и не думал ограждать свой разум. На миг ему
вдруг захотелось воссоздать в памяти все: каждую мысль, оттенок чувства -  с
того самого мгновения, как истаял звук шагов стражницы.  Однако  он  тут  же
отказался от этой затеи. Зачем? Все равно уже ничего не исправишь.
   И опять время обрело неподвижность. Сейчас, наверное,  уже  вечер,  скоро
начнет темнеть. Юноше хотелось есть и пить, но  эти  желания  были  слабыми,
неотчетливыми.
   В  коридоре  скрипнула  половица,  Найл   вздрогнул.   Кто-то   осторожно
подбирался и его комнате, похоже, босиком.
   Слышно было, как незнакомец остановился возле двери. Заскрипел, с  трудом
подаваясь, засов. Наконец дверь приотворилась, и женский голос окликнул  его
по имени.
   - Мерлью!
   - Тс-с-с! - Девушка на цыпочках проскользнула в  комнату  и  прикрыла  за
собой дверь. - Где ты?
   - Здесь, в углу.
   Найл так рад был ее видеть, что ему захотелось броситься к ней и сжать  в
объятиях, но он опасался, что девушка не так его поймет.
   Мерлью посмотрела по сторонам и брезгливо поморщилась:
   - Ужас какой. Неужели и присесть не на что?
   - Да вот, подушки есть.
   - Что ж, и то ладно.
   От звуков ее голоса ему стало  хорошо  и  спокойно,  было  в  нем  что-то
теплое, доброе.
   Бросив одну подушку к стене, девушка осторожно на  нее  опустилась.  Найл
подсел возле:
   - Зачем ты сюда пришла?
   - Посмотреть, как ты здесь.
   - Но зачем?
   - Конечно, потому что тревожилась!
   Сердце юноши учащенно  забилось,  и  все  волнения  и  тревоги  отступили
куда-то далеко-далеко.
   - Зачем они так с нами поступили?
   - Тс-с! Не так громко. - Мерлью прикрыла Найлу рот ладонью. Ладошка  была
мягкая,  чуть  попахивала  благовониями.  Найл  едва  сдержался,  чтобы   не
поцеловать ее. - Мне нельзя находиться здесь долго.
   - Твой отец знает, что ты здесь?
   - Нет. А ты мне обещай, что ему не расскажешь.
   Она шептала в самое ухо. Теплое, влажное  дыхание,  легкое  касание  тела
пьянили.
   - Понятное дело, буду помалкивать. Но зачем нас заперли?
   - Это не его вина. Ему  приходится  подчиняться  их  повелениям.  Сегодня
пауки весь день здесь кишмя кишели.
   - Чего им нужно?
   - Не знаю, - прошептала она. - Я думала, ты мне расскажешь.
   Найл покачал головой.
   - Ты что, даже не догадываешься? - немного помолчав, спросила она.
   - Не знаю я, - вздохнул Найл.
   Ладони Мерлью ласково коснулись его щек, девушка повернула лицо  Найла  к
себе и заглянула в глаза:
   - Ты мне не доверяешь?
   Найл удивился:
   - С чего ты взяла?
   - Хочешь, чтобы я тебе помогла?
   - Только если это для тебя не опасно.
   Внезапно до Найла дошло: Мерлью хочет, чтобы он ее поцеловал. Стоит  лишь
наклониться вперед и... Ладонь девушки ласково скользнула  со  щеки  ему  на
затылок, их лица оказались совсем близко.
   Найл обнял Мерлью за талию и прижал к себе. Сидеть было  неудобно,  голые
плечи упирались в холодную стену.
   Девушка тихонько отодвинулась.
   У  юноши   вдруг   дыхание   перехватило   от   изумленного,   радостного
предчувствия: Мерлью аккуратно раскладывала подушки на полу.
   Через минуту, притянув Найла к себе, она вожделенно прильнула к нему всем
телом.
   Изумительно, просто поверить невозможно.
   Еще минут десять назад он распрощался со всякой надеждой,  а  вот  теперь
сжимал в объятиях девушку, о которой так долго мечтал. Скажи кто, что  Найла
поутру казнят, восторг его едва бы померк.
   Он ощущал ее всю: обнаженные ноги,  прижавшиеся  к  его  ногам,  короткое
шелковистое платье, гладко скользящее под пальцами,  упругую  нежную  грудь,
что, вздымаясь и опадая, касалась его груди, чувствовал сладость ее  теплого
дыхания. Найл бережно приникал губами к ее  ушку,  завиткам  волос  на  шее,
глазам, лбу.
   Мерлью ласково обнимала его за шею, мягко целовала в губы. Ему  казалось,
что  его  поднял  поток  теплого  воздуха,  закружил  и  понес  в  неведомую
прекрасную даль...
   Где-то внизу приглушенно стукнула дверь.
   Мерлью, замерев, прислушалась. Затем встала, на цыпочках подошла к  двери
и выглянула наружу. Постояв  чуть-чуть,  девушка  вернулась  и  снова  легла
рядом. Они опять нежно обнялись и слились губами в поцелуе.  Наконец  Мерлью
отодвинулась:
   - Слушай, я попытаюсь выяснить у отца, что все это значит. А ты сам  что,
и вправду ни о чем не догадываешься?
   - Я убил паука, - просто сказал Найл.
   - Что ты сделал?! - Мерлью глядела на юношу, явно не  в  силах  осмыслить
его слов.
   - На обратном пути, когда мы шли от вас.
   Он рассказал все: о песчаной буре, о том, как  нашел  раздвижную  трубку,
как неожиданно наткнулся  на  занесенного  песком  смертоносца,  который,  к
счастью, не успел вылезти наружу.
   Девушка задрожала, когда он описывал, как вогнал  острие  восьмилапому  в
физиономию.
   Наконец Найл закончил, и Мерлью покачала головой:
   - Не могу представить, как они могут об этом  догадаться.  Скорее  всего,
они могли предположить, что его убил твой отец.
   - Но они же могут читать мысли! Девушка досадливо дернула плечом:
   - Не верю я этому! Если б так, они бы меня давно уже слопали.
   - Когда меня сюда привели, там, за стеной, мне показалось, сидит паук.
   Он как бы пробовал вклиниться мне в мысли.
   Мерлью чуть сощурилась, размышляя:
   - С чего это ты взял?
   - Я слышал, как дверь скрипнула, когда он выходил. И половицы в коридоре.
   - А с чего ты взял, что он за тобой смотрит?
   - У меня просто возникло ощущение. Знаешь, бывает такое, когда  ктонибудь
пристально смотрит тебе в затылок?
   - У тебя такое часто бывает?
   Найл улыбнулся:
   - Лишь когда кто-нибудь и правда таращится на меня.
   - Не пойму, и  все  тут,  -  вздохнула  Мерлью.  -  Ты  уверен,  что  все
рассказал?
   - А гибели паука тебе мало?
   - Кто знает? Может, и в самом деле... Если бы им было известно...
   Мерлью неожиданно поднялась.
   - Ты куда?
   - К отцу, рассказать. Постараюсь убедить его поговорить с тобой.
   - Не рассказывай ему о пауке.
   Повернувшись к Найлу, девушка медленно опустилась на колени:
   - Я должна ему все сказать. А ты - довериться ему.
   - Но ведь он служит им!
   - Безусловно. А что ему остается? И очень хорошо, что он им служит -  это
лучше, чем чистить выгребные ямы. Но он их не любит. Как, рассуди, может  он
к паукам относиться, когда  они  на  его  глазах  погубили  стольких  людей?
Беднягу Найрис, и ту слопали. - Лицо девушки омрачилось.
   - Все же мне кажется, не стоит рассказывать ему о пауке. Чем меньше людей
знает, тем лучше. Я даже матери и брату, и то ничего не рассказывал.
   Ладони Мерлью легли ему на затылок.
   - Ты должен мне довериться. Отец не сможет тебе  помочь,  пока  не  будет
знать правды.
   Ну как здесь возразишь, когда она так близко?
   - Ладно, делай как знаешь.
   Подавшись вперед, она поцеловала Найла - жарко, влажно.
   Затем поднялась и вышла. Слышно было, как задвигается засов.
   Найл лежал на заплесневелых подушках и не замечал ни их мерзкого  запаха,
ни навалившейся на него душной темноты. Ему было так хорошо, что  он  просто
не мог думать ни о чем дурном.
   Он лишь снова и снова вспоминал минуты, проведенные с этой необыкновенной
девушкой, и ему казалось, что мягкие губы вновь касаются его губ. Ему  вдруг
припомнилось, как он злился на нее, как  мечтал  отомстить,  и  он  едва  не
задохнулся от жгучего стыда.
   Дурость какая - обидеться на то, что она назвала его тщедушным!  В  конце
концов, ведь это же Мерлью! Она привыкла распоряжаться, поступать по-своему,
прямо говорить, что думает. А какой ласковой она может быть!
   Юноша прижал ладонь к лицу,  и  аромат  благовоний  слегка  закружил  ему
голову.
   Он встал и прошелся по комнате, едва сдерживаясь, чтоб не рассмеяться  от
восторга, затем сел на подушки, обхватив руками колени, и задумался  о  том,
что никогда теперь  запах  сырости  и  плесени  не  будет  вызывать  у  него
неприязни, поскольку неразрывно связан с воспоминанием о Мерлью. Само ее имя
звучало музыкой.
   Найл, очевидно, задремал.
   Внезапный луч света заставил его вздрогнуть.
   - Не бойся, здесь только я одна. - В комнату  вошла  Мерлью  с  небольшим
светильником в руках. - Можешь выходить. Отец хочет тебя видеть.
   Он направился следом за ней по коридору:
   - А что с матерью, Вайгом?
   - Их здесь уже нет. Посмотри.
   Она толкнула крайнюю дверь. Комната была пуста.
   Начали спускаться по лестнице. Бойцовые  пауки  куда-то  исчезли.  Нижние
этажи заливал свет  многочисленных  масляных  ламп,  некоторые  из  которых,
стоявшие на высоких ножках,  напоминали  золотисто  сияющие  снопы.  Мерлью,
задув свой светильник, толкнула какую-то дверь:
   - Вот сюда.
   Он вошел в  большую  комнату,  стены  которой  были  увешаны  голубыми  и
золотистыми занавесями. Мебель примерно такая же, что  стояла  у  Каззака  в
Дире,  только  сделана   искуснее.   На   подушках   полулежали   пять-шесть
девиц-служанок, расчесывая друг другу волосы.
   Мерлью хлопнула в ладоши:
   - Беррис, Нелла!
   Поднялись две девушки. Найл видел их сегодня утром, это они стояли  возле
Каззака с опахалами. Одна из них  бросила  взгляд  на  Найла  и  прыснула  в
кулачок.
   - В чем дело?
   Ничего не говоря, та указала пальцем на настенное металлическое  зеркало,
и Найл обнаружил, что слева лицо и бок у него густо покрыты пылью.
   Прочие, разобравшись, что  к  чему,  тоже  покатились  со  смеху.  Мерлью
залилась краской:
   - Довольно. Пошевеливайтесь!
   Однако служанки явно не боялись ее гнева. Одна из них,  все  еще  смеясь,
взяла Найла за руку и вывела его из комнаты,  вторая  поспешила  следом.  Он
проследовал с ними по коридору и  вошел  в  просторное,  облицованное  белым
камнем помещение, воздух в котором был ощутимо тяжелым от  теплого  водяного
пара и густого аромата благовоний. Пол здесь был выложен мозаикой  и  чем-то
походил на тот, что в храме посреди пустыни. В середине  находилось  большое
углубление-ванна, сквозь завесу пара соблазнительно поблескивала голубоватая
вода.
   Девушки - обе смуглые,  темноглазые  -  подвели  его  к  самому  краю.  В
умащенную  благовониями  воду  вели  ступеньки.  Когда  одна   из   служанок
прикоснулась к его рубашке, собираясь  снять.  Найл  испуганно  вздрогнул  и
ухватился за полу. Девушки рассмеялись.
   - Ну, это ты дурака валяешь! Кто же лезет в ванну в одежде?
   - Да я и сам могу раздеться...
   У них в пещере мать и Ингельд раздевались всегда  в  темноте,  а  мужчины
отводили глаза.
   Одна из служанок, что повыше, покачала головой:
   - Это наша работа. Не надо бояться. Мы управителя купаем каждое утро.
   Найл позволил снять с себя одежду, и девушки, взяв его  под  руки,  стали
помогать спускаться в воду. И  хорошо  сделали:  одна  из  верхних  ступенек
оказалась коварно скользкой.
   Не подхвати его служанки