и пота проплавились
на лице у Доггинза. Вот он надрывно перевел  дух  и  расслабился;  насекомые
тотчас взвились в воздух. Похоже, Доггинз остался доволен собой.
   - Как у тебя это вышло?
   - Они приручены подчиняться мысленным командам. Желаешь сам попробовать?
   Найл вперился в мушек и сосредоточил внимание.
   Тотчас он осознал наличие каждого отдельного насекомого так четко, словно
слился с ними воедино - они стали как пальцы на руках-ногах.
   Ему было даже известно их точное количество: восемнадцать  тысяч  семьсот
восемнадцать.
   Но, мысленно уже почти собравшись скомандовать им  осесть,  он  припомнил
данное себе обещание не отпускать легкомысленных жестов и передумал.
   - Что-то, боюсь, у  меня  не  выходит.  Доггинз  улыбнулся  сочувственно,
однако от Найла не скрылось: доволен.
   Когда  двинулись  дальше,  до  Найла  вдруг  дошло,   что   вживление   в
клейковидных мушек обнажило связь с потоком жизни,  скрытно  текущим  сквозь
мир.
   Теперь его динамика и насыщенность ошеломляюще отличались от тех, что  он
чувствовал нынче поутру, когда стоял на площади среди рабов.
   Тогда Найл сознавал нехитрую радость бытия.
   Здесь, в городе жуков, он чувствовал, что находится  действительно  среди
себе подобных; среди людей с такой  же,  как  у  него  самого,  способностью
активно мыслить и управлять своей жизнью.
   Было только одно различие: люди здесь не  осознавали,  что  владеют  этой
силой.
   Он, словно между прочим, спросил у Доггинза:
   - А как ты научился управлять клейковидными мушками?
   - Да это нетрудно. Они привыкли, что ими командуют жуки.  А  я  сам  живу
среди жуков уже столько, что, думаю, нахожусь с ними на  одной  мыслительной
волне. Поэтому у меня это тоже получается...
   Разумеется, он заблуждался.
   Дело здесь было вовсе не в мыслительной волне. Суть  была  единственно  в
силе воли. У Найла на миг появился соблазн  растолковать,  что  к  чему,  но
затем он решил, что сейчас не время и не место.
   В полумили от города дорога делала изгиб, с которого  открывался  вид  на
невероятных размеров ямину в земле, где-то миля в  ширину  и  четверть  мили
вглубь. Просто голова кругом.
   - Что это?
   - Старый мраморный карьер.
   - Кто его вырыл?
   - Люди. - Доггинз подмигнул.
   В вертикальном срезе  различались  слои  геологических  отложений;  самый
широкий - верхний - того же цвета, что и  дорога  под  ногами.  Это  и  был,
очевидно, источник материала для строительства дороги.
   Дорога полого сходила вниз, пестрым потоком струились по ней идущие  люди
и жуки-бомбардиры.
   На дне карьера виднелись десятки разноцветных палаток, из  которых  особо
выделялся размером шатер в зеленую и белую полоску.
   Найл расслышал еще и звуки, от которых сердце встрепенулось с неожиданной
радостью - бравый звук духовых инструментов; кто-то наигрывал в унисон.
   Путь на дно карьера занял полчаса. После выпавшего  прошлой  ночью  дождя
все еще стояло множество больших луж; через них, заливаясь  смехом,  прыгали
дети, обдавая друг друга фонтанами брызг.
   Другие ребятишки глазели на кривляния клоунов. Из разноцветных палаток  и
будок исходили соблазнительные запахи еды, леденцов из жженого сахара.
   Музыканты, облаченные в ярко-красные тоги с желтыми  поясами,  стояли  на
эстраде - каменной платформе, а  амфитеатр  за  ними  усиливал  звук,  будто
мощный упор.
   В  этой  части  карьера  находились  плотно  пригнанные  друг   к   другу
зрительские места - около тысячи, - над которыми возвышался прозрачный купол
наподобие пузыря, с зелеными крапинками. Доггинз сказал:
   - Если хочешь как  следует  разглядеть,  что  будет  на  сцене  во  время
представления, подыщи  себе  место  в  верхнем  ряду.  Начало  где-то  через
полчаса. А я пошел: дела.
   - Спасибо. - Найлу не терпелось посмотреть, что же там на сцене.
   Однако через минуту Доггинз возвратился.
   - Беда, - тихо и тревожно сказал он. Найл повел  глазами  в  ту  сторону,
откуда сейчас подошел Доггинз,  и  сердце  обмерло.  Среди  спускающихся  по
склону четко выделялась компания женщин с  обнаженной  грудью.  Сомнений  не
было: служительницы.
   На одну минуту Найла охватил безотчетный страх.
   - Думаешь, это за мной?
   - Нет. Они часто приходят сюда на праздник Грохота.
   - Что мне делать?
   - Не паникуй. Не думаю, что они тебя узнают. Ты для них обыкновенный раб.
Но лучше держись от глаз подальше. - Он  указал  на  полосатый  шатер  возле
эстрады. - Там рабы вкалывают, увидишь. Мостига ты уже знаешь  (тот,  лысый,
ты видел его утром). Пойди и спроси, чем можешь пригодиться.
   Найл вошел в балаган и растерялся, такая там  царила  суматоха.  Основную
часть пола занимали  затейливые  декорации:  остров,  на  нем  деревья.  Над
разрисованными голубыми волнами возвышался корабль на якоре, а по близости в
море впадал ручей.
   На берегу стояли соломенные хижины дикарей-островитян, а вокруг  котла  с
несчастного вида  матросом  внутри  заходился  в  пляске  знахарь-колдун,  у
которого на шее болтался амулет с черепами.
   Найл определил, что и знахарь, и остров сделаны из  дерева  и  папьемаше,
которые до сих пор усердно размалевывали подмастерья, ползая по сцене.
   Задняя стенка шатра выходила непосредственно на стену карьера.
   Найл разглядел, что держится она за счет хитросплетения веревок, блоков и
шкивов.
   Сразу за шатром на стене карьера находилась искусственная  пещера,  перед
которой рабы разгружали подводу с бочонками.
   Лысоголовый, усталый  и  вконец  издерганный,  пытался,  судя  по  всему,
заправлять разом и вся.
   На вопрос Найла, какая помощь требуется, он лишь раздраженно фыркнул:
   - Катись отсюда и не мешай! Но тотчас узнал юношу и воскликнул сердито:
   - А, это ты! Ничего, вот уж второй час как без  тебя  обходимся.  Ты  где
шатался?
   - Находился в распоряжении Доггинза.
   - Ну что тогда, давай, гоняй рабов. На вот, возьми-ка, пригодится.  -  Он
протянул Найлу хлыст.
   Юноша пробрался в пещеру.
   Ее покатые стены вдавались глубоко в толщу породы.
   Все пространство от пола до потолка было забито деревянными  бочонками  и
ящиками с фитилями и запалами.
   Один  из  бочонков  валялся  разбитый  на  полу,  возле  него  скреб  пол
совершенно непригодной для этого метлой косоглазый придурок.
   Найл сразу же уяснил: проблема не в том, что рабы  медленно  возятся,  а,
наоборот, в том, что носятся слишком быстро.
   Атмосфера праздника их сильно возбуждала, и они мельтешили, как ошалевшие
муравьи, катя бочонки, волоча сундуки,  забывая  затем,  куда  их  девать  и
бросая прямо на дороге, где на них натыкались другие.
   Рыжий паренек с шишковидными коленями - очевидно, помощник лысого  -  изо
всех сил старался их контролировать, но до него самого,  видно,  уже  дошло,
что это совершенно бесполезно.
   Найл огляделся и смекнул, что надо делать. Рабов он разбил  на  тройки  и
каждой поставил определенную задачу. Для вида  помахивал  и  хлыстом,  но  в
этом, по сути, не было необходимости.
   Рабы  реагировали  на  мысленные  приказы   с   четкостью,   напоминающей
клейковидных мушек.
   Одна бригада подносила бочонки из глубины пещеры, другая  грузила  их  на
небольшие тачки, третья  вкатывала  в  шатер.  Там  подмастерья,  подхватив,
определяли их в полое место под " островом".
   Работа была сделана за четверть часа, и лысый стал посматривать на  Найла
по-иному, с уважением.
   Когда Найл спросил, что делать дальше, тот ответил:
   - Просто держи этих чертяк в сторонке, пока не подготовимся к началу.
   Тут спереди в шатер вошел Доггинз; Найл по забывчивости махнул, но тот  в
ответ только сердито скривился и качнул досадливо головой.
   Через секунду Найл понял,  почему.  Через  вход  одна  за  другой  прошли
человек пять служительниц, и впереди всех Одина.
   К счастью, она была увлечена разговором и в сторону Найла не смотрела.
   Юноша отвернулся и заспешил к заднему выходу.
   Пороховой погреб был  теперь  пуст;  расколотый  бочонок  так  и  валялся
посреди пола, вокруг тонким сдоем стелился серый  порох.  Найл  прошел  мимо
него в глубину пещеры. Здесь стояла приятная прохлада, влажно пахло грибами.
   Приятно было после суматохи шатра дать телу отдых. Найл облюбовал  уголок
за нагромождением бочонков и присел на ящик с запалами.
   Через несколько секунд он утомленно закрыл  глаза  и,  чувствуя  дремоту,
приложился затылком к стене.
   Легкое прикосновение к плечу разом прогнало наползающую было дремоту.
   Резко втянув воздух, он уставился в густую тень.
   Там угадывалось невнятное, слабое шевеление; Найл на секунду подумал, что
смотрит на  маленькую  тысяченожку.  Пропуская  дневной  свет,  чтобы  лучше
видеть, он осторожно сместил бочонок пороха.
   Там ничего не было, кроме зеленого  грибовидного  выроста,  растущего  на
стене.
   Найл вынул раздвижную  трубку  и  ткнул  вырост,  судя  по  всему,  очень
твердый. Может статься, гриб служит жильем какому-нибудь созданию?
   Найл колупнул гриб пальцем. Едва он  это  сделал,  как  над  поверхностью
гриба  обозначилась  крохотная,  напоминающая  влажный  палец  ложноножка  и
коснулась кожи.
   Найл инстинктивно отдернул руку. Затем, поскольку ложноножка казалась  не
опаснее червяка, снова вытянул палец и дал существу его коснуться.
   Удивительно: ложноножка тут же сделалась тоньше и длиннее, и  молниеносно
обвилась вокруг пальца в колечко.
   Найл потянулся другой рукой пощупать,  какова  она  на  ощупь;  из  гриба
выпросталась другая ложноножка и тоже схватилась за палец.
   Он тихонько потянул руку на себя; ложноножки упорствовали.  Они  силились
втянуть его руку к себе в гриб. Резким движением Найл высвободил пальцы.  На
каждом пальце там, где хватались щупальца, виднелись красные венчики.
   Судя по всему, это был какой-нибудь меньший собрат той  нечисти,  что  он
повстречал  прошлой  ночью:  то  же  вкрадчивое,  поначалу  еле  неуверенное
прощупывание  ложноножками,  похожими  на  рожки  улитки,  та  же  неуловимо
скользкая хватка, выдающая недюжинную силу.
   Найл просунул под основание гриба трубку  и.  действуя  ею  как  рычагом,
отвалил тварь от стены.
   Гриб,  похоже,  крепился   центральным   корнем,   на   основании   коего
располагались кольцом крохотные присоски, напоминающие  маленькие  разинутые
рты.
   Стоило к одному  из  таких  ртов  подставить  кончик  мизинца,  как  тот,
раскрывшись шире, немедленно присосался; одновременно с тем наружу выявились
с полдесятка ложноножек и попытались ухватиться за руку.
   Похоже, они вылезали из слизистой поверхности гриба, словно он состоял из
той же вязкой жидкости. Когда Найл, потянув, высвободил руку, кончик  пальца
у него был покрыт едкой слизью. Юноша тщательно вытер руку о рубаху.
   Пристально глядя на гриб, он намеренно расслабился и  полностью  настроил
ум на восприятие.
   Любопытно было выяснить, что это - животное или растение. На какой-то миг
мозг Найла превратился в подобие зеркала, отражающего  скудное,  обуреваемое
голодом хищненькое создание,  но  вот  его  собственный  разум  раскрылся  и
поглотил этот мелкий очажок жизни.
   Юноша начал сознавать нежно пульсирующую энергию,  словно  он  глядел  на
существо сверху, через расходящиеся на глади пруда круги.
   - Что ты здесь делаешь? Голос хлестнул резко, словно удар. Найл  так  был
поглощен наблюдением за грибом,  что  совершенно  не  заметил,  как  к  нему
неслышно (потому что босиком) подошла Одина.
   - Что ты здесь делаешь? - повторила она.
   - Прячусь, - ответил Найл, обретя дыхание.
   - Я это как-нибудь вижу. От кого?
   Тревога сменилась облегчением и отчасти неловкостью.
   Облегчение от проблеска догадки, что женщина рада его видеть.
   Неловкость от того, что он внезапно, сам того не сознавая, вторгся  в  ее
сознание.
   Он уже сошелся с Одиной так близко,  что  даже  в  потаенную  область  ее
мыслей мог внедряться совершенно естественно, но  тем  не  менее  чувствовал
себя при этом как вор, пробирающийся в спальню.
   Найл подвинулся, освобождая Одине место на ящике для запалов, и она  села
возле него. Непонятно, от кого из них изошел влекущий  порыв.  Секунду  Найл
близко смотрел Одине в глаза, затем, подчиняясь  все  тому  же  безотчетному
порыву, обнял ее и припал губами к ее губам.
   Руки женщины ласково легли ему на шею. Их тела сблизились...
   Случилось это совершенно  естественно,  и  оба  почувствовали  восторг  и
облегчение, что это наконец произошло. Сознавал Найл и то, что  Одина  ждала
от него этого; она же видела, как он ласкался с той, темноволосой, в женском
квартале.
   Одина  отстранилась  первой,   дисциплинированная   служительница   вновь
одержала в ней верх.
   - От кого ты скрываешься?
   - Мне пришлось уйти из города.
   - Но зачем? - На лице Одины читалось полное недоумение. Пауки казались ей
строгими, но благодетельными хозяевами, служить которым приятно и почетно.
   - Они убили моего отца.
   - Я знаю. Это печально. Но он пытался напасть на одного из них.
   - Понимаю. И все равно мне трудно простить.
   - Тебе надо простить. Они хозяева. Мы не имеем права роптать на  то,  что
они считают нужным.
   Странно было общаться с ней таким образом.
   Найл успевал считать рождающиеся у нее в уме слова еще до того,  как  она
их произносила; получалось эдакое  странноватое  эхо.  На  секунду  у  Найла
возник соблазн выложить Одине то, что он узнал от Каззака, но он сдержался.
   Было бы жестоко по отношению к ней раскрывать всю правду. Ее  ум  был  не
готов к такому страшному откровению.
   - Ты должен возвратиться со мной в город, - сказала она  ласково.  -  Они
поймут, почему ты сбежал, и простят. - Она прижала его лицо к себе, так  что
он не видел, а только чувствовал. - А  потом,  я  позволю  тебе  стать  моим
мужем.
   Найлу странно было слышать такое предложение.
   С таким же успехом принцесса могла предлагать руку простолюдину.
   - Разве может служительница брать себе в мужья беглого раба?
   Нежно стиснув голову Найла ладонями, она посмотрела ему в глаза.
   - Служительница может брать в мужья кого захочет, в этом ее привилегия.
   Их губы слились в упоительном, долгом поцелуе.
   Словно светлая, чистая аура живительной энергии облекла их.
   В этот миг Найл понял, что Одина лишила его выбора.
   В самом деле, он легко бы мог убедить ее уйти  и  сделать  вид,  что  они
никогда не встречались; из любви к нему она пошла бы на все, о чем бы он  ни
попросил. Но, поступив так, Найл превратил бы Одину в изменницу, обрекая  ее
на мучения. Поэтому и знал наперед, что этому  не  бывать;  чувствовал,  что
теперь в ответе за эту женщину.
   - Очень хорошо. Все будет  по-твоему.  На  этот  раз  прикосновение  было
решительным, требующим,  губы  впились  жадно.  Они  самозабвенно  предались
ласке, ощущая мягкое тепло друг друга.
   Между делом Найл  почувствовал  у  себя  в  волосах  холодную  щекотку  и
содрогнулся от отвращения: на шее хозяйничали ложноножки гриба.
   - Что это? - срывающимся голосом спросил он. Одина рассмеялась.
   - Всего-навсего гриб-головоног.
   Она поднялась, достала с пояса кинжал и отсекла гриб.
   Тот свалился на пол.
   К удивлению Найла, Одина нагнулась, насадила  его  на  острие  кинжала  и
скинула в поясную сумку.
   - Что ты собираешься с ним делать?
   - Это славная еда. - Она ласково взъерошила  Найлу  волосы.  -  Когда  ты
станешь моим мужем, я его как-нибудь приготовлю.
   Снаружи оркестр затрубил фанфары.
   - А сейчас пойдем. - Она взяла Найла за руку.
   - Это ничего, что нас увидят вместе?
   - Почему бы и нет? - хохотнула она. - Пусть глядят, завидуют.
   Когда они вдвоем выходили наружу, Найл чувствовал и радость и печаль.
   Радость от того, что Одина рядом; печаль от мысли, что скрыться так и  не
удалось.
   В глубине шатра стоял Доггинз; завидев Найла, он  остолбенел  от  ужасной
догадки и проводил его оторопелым, беспомощным взором.
   Найл избегал смотреть ему в глаза.
   Зрительские места были уже полностью заняты.
   Люди плотно сидели на скамьях, бомбардиры стояли между рядами на  высоких
платформах.
   Одина  подвела   Найла   к   скамье,   предназначенной,   очевидно,   для
служительниц, села сама  и  уступила  краешек  Найлу.  Другие  служительницы
поглядывали на Одину со сдержанным любопытством.
   Интересно было замечать, что им  и  в  голову  не  приходит,  что  сейчас
произошло между ними двоими;  очевидно,  Одина  держала  это  в  секрете  от
остальных.
   Как раз впереди разместилось все семейство Доггинзов;  те  во  все  глаза
смотрели на шатер, ребятишки сосали большие разноцветные леденцы.
   Крапчатый купол-пузырь изнутри казался голубым.
   Само стекло было настолько прозрачным, что казалось почти невидимым; судя
по всему, оно обладало свойством пресекать жару. Под  куполом,  несмотря  на
обилие света, совсем не чувствовалось духоты,  летний  зной  преображался  в
бледное тепло зимнего дня.
   Одина была занята  разговором  с  сидящей  по  соседству  девушкой.  Найл
поглядывал на свою нареченную с тайной гордостью.
   Волосы  янтарного  цвета,  загорелый  бюст,  белоснежные  зубы  -   среди
служительниц она, безусловно, выделялась своей привлекательностью.  Укромный
огонек счастья тихо светился внутри.
   Был ли Найл влюблен в нее? Вопрос казался совершенно неуместным.
   Он пребывал  в  том  возрасте,  когда  каждому  мучительно  хочется  быть
любимым, когда от любой приветливой улыбки в сладком  предчувствии  замирает
сердце.
   Что касается того, влюблен ли он в Одину... Стоит ли вообще  задумываться
об этом, если она любит его?
   Фанфары грянули  еще  раз,  и  воцарилась  тишина,  глаза  зрителей  были
прикованы к шатру.
   Рабы поспешно выдергивали колышки, прикрепляющие полотнище шатра к земле.
   Навстречу  зрителям  вышел  Билл  Доггинз.  Церемонно  поклонившись,   он
повернулся лицом к шатру и вскинул руки, собираясь дать команду.
   Полотнище шатра картинно всплыло вверх, подаваясь ближе к  стене  карьера
на скрытых шкивах, и накрыло вход в пороховой погреб, образовав своего  рода
экран-задник.
   При виде острова зрители разразились восторженными аплодисментами.
   Доггинз. очевидно,  взявший  на  себя  роль  церемониймейстера,  вальяжно
отодвинулся в сторону. На палубе корабля показался пират на деревянной ноге.
   Свирепым взором окинув публику, он проорал:
   - А ну-ка, козявки! Что вы  все  на  меня  таращитесь!  Вам  не  напугать
Питера-Деревянную Ногу!
   Обернувшись, он рявкнул куда-то вниз:
   - Эй, ребята, там собралась толпа каких-то кретинов и таращится на  меня!
А ну-ка, давайте подсыплем им жару!
   Тут сзади  оглушительно  грохнуло,  и  Питер-Деревянная  Нога  испуганным
зайцем скаканул в воздух, потеряв при этом шляпу и подзорную трубу.
   Зрители разразились хохотом, а жуки забавно зашевелились, потирая щупики,
от чего послышался стрекот, совсем как у сверчков. Найл,  знавший  пантомиму
лишь смутной родовой памятью, хохотал громче всех.
   Увеселение  продолжалось.  Питер-Деревянная   Нога   прибыл   со   своими
сообщниками на остров в поисках клада.
   Публике он заявил, что собирается остаток дней прожить в достатке,  а  на
досуге подрабатывать палачом.
   Но  на  острове,  оказалось,  было  полно  дикарей-людоедов  (их   играли
перемазанные сажей рабы).
   Новый главный бомбардир Питера (прежнего, он сказал, слопала  акула)  был
недотепой, спички не мог зажечь без  того,  чтобы  не  грянул  взрыв.  Когда
главарь приказал ему дать ложный сигнал бедствия,  дабы  заманить  в  засаду
проплывающее мимо торговое судно, а главный бомбардир зло на него покосился,
ребятишки завизжали от радости, предвкушая, что сейчас еще раз бухнет.
   Когда спустя  секунду-другую  главный  бомбардир  появился  на  палубе  с
охапкой  петард,  вся  команда,  включая  самого   Питера-Деревянную   Ногу,
испуганно прикрыла голову руками, а смех и восторженный топот  стали  такими
оглушительными, что Найл невольно за