инктивно отпрыгнули.
Исполин тяжело рухнул -  не сухое бряцание костей, а плотный глухой удар
плоти о  землю.  Шея  в  агонии крутнулась сбоку набок,  и  на  миг люди
ошарашено повстречались взглядом с полными тупой ненависти глазами.  Оба
готовы были снова выстрелить,  но  было совершенно ни к  чему:  лучи без
малого полностью рассекли существу шею.
     Ящер теперь лежал неподвижно,  и  стало видно,  что у  него есть шея.
Плоть, кстати, была прозрачна, как студень, так что можно различить сеть
вен и мощные сухожилия,  разорванные выстрелами. Полупрозрачным было все
тело,  и внутри грудной клетки виднелись очертания сердца -  круглого, с
человечью голову.
     Они  осторожно  обошли  существо,   чутко  вздрогнув,  когда  у  того
конвульсивно дернулись задние лапы.  При  взгляде на  мертвого монстра с
трудом  поддавалось разумению,  как  от  них  укрылось,  что  это  живое
создание, а не груда белеющих костей.
     Протянув руку,  Найл коснулся хвоста.  Шкура твердая,  холодная,  без
намека  на  волосяной  покров.  Со  смертью  студенистая  плоть  приняла
лиловатый оттенок,  и стало видно,  что это гигантская ящерица.  Судя по
сильно развитым задним конечностям, прямоходящая.
     - И  как это мы  умудрились его не заметить?  -  лишь покачал головой
Доггинз.
     В  самом  деле,  поди  объясни.  Полупрозрачную плоть  можно было  не
различить в  мутной воде или  в  полумраке,  но  никак не  при  ярчайшем
полуденном свете. Кровь, хлещущая из зияющей на шее раны, была прозрачна
едва не как вода,  и вместе с тем, различима вполне отчетливо. А длинные
изогнутые когти  на  передних лапах  покрывала корка -  судя  по  всему,
запекшаяся кровь.
     Задерживаться возле  мертвого ящера  не  было  смысла,  и  они  снова
тронулись вниз по склону.  Не успели отойти и  на сотню метров,  как оба
вскинулись от  резкого  хлопанья крыльев.  С  неба  стремглав спускалась
большая  хищная  птица.  Найл  с  Доггинзом вскинули  жнецы,  но  вскоре
опустили:  птицу интересовал только мертвый ящер.  Она опустилась ему на
голову и  первым делом накинулась на  глаза.  В  считанные секунды остов
обсела целая стая и пошла впиваться в плоть когтями и клювами.
     - Отдает, что взял, - задумчиво отметил Найл.
     - Что взял?
     - Он, наверное, так и охотился. Лежит себе, сверху посмотришь - кости
и кости. Гриф увидит и снижается посмотреть, есть ли еще на костях мясо.
А тут - хлоп! И одним грифом на свете меньше.
     - Но как ему это удается?
     - Может  статься,  каким-то  образом воздействует на  мозг.  Внушает,
чтобы его  не  заметили.  Если пауку по  силам завлекать в  свою паутину
муху, то почему ящеру не по силам внушить птице не замечать его?
     Приблизившись теперь к  лесу,  они  заметили,  что богатство цветовых
оттенков создается обилием  цветов.  С  расстояния все  это  походило на
цветник в городе жуков - нарядный, радующий глаз: цветы желтые, лиловые,
красные,  оранжевые, да еще и зелень всевозможных оттенков. Впечатление,
когда   подошли   ближе,    оказалось   обманчиво;    просто   хаотичное
хитросплетение, но все равно похоже на сад, хотя и запущенный.
     Подбирались с  оглядкой,  оружие  наизготовку,  но,  как  выяснилось,
перестраховались.  Ближайший  куст  покрывали  крупные  желтые  цветы  с
раструбами, от которых исходил аромат, отдаленно напоминающий запах роз.
Из одного такого раструба выбралась мохнатая пчела величиной с кулак и с
жужжанием понеслась в лес; ей, видно, любая опасность была нипочем. Едва
подошли к деревьям,  как трава сменила обличие -  стала щедрой, зеленой.
Когда Найл нагнулся сорвать стебелек, та далась без сопротивления.
     Найл с Доггинзом оглядели землю,  выискивая неброские знаки, выдающие
присутствие черного фунгуса,  изучили каждое дерево,  особо  высматривая
легкий трепет,  намекающий на  то,  что  растение собралось поохотиться.
Признаков для беспокойства не  было совершенно никаких.  Местность между
деревьями просматривалась достаточно хорошо.  Здесь в  изобилии водились
пчелы;  встречались и другие насекомые,  но,  похоже, угрозы ниоткуда не
исходило.
     - Что-то не особо я доверяю этому запаху,  - заметил Доггинз. - Вдруг
какое-то угарное зелье? Найл пожал плечами.
     - Давай дождемся и посмотрим,  как оно на нас подействует.  Во всяком
случае, мне попить надо.
     После стычки с ящером в глотке свербило от сухости. Они сели на траву
в десятке метров от ближайшего куста.  Прежде чем выходить, Найл запасся
водой из  ручья.  Сейчас она была теплой,  но  жажду,  по  крайней мере,
утоляла.  Мелькнул соблазн приложиться к фляжке с золотистым вином - там
все еще оставалось с  половину -  но  раздумал:  в  эдакую жару,  да еще
хмельное.  Найл сжевал сухарь и  яблоко;  Доггинз тоже слегка перекусил.
Закончив есть,  Найл  подобрал под  себя  ноги и  на  время отрешился от
окружающего,  создав в  себе незыблемое спокойствие.  В такой обстановке
это  было  несложно.  Благоухание цветов  и  богатство красок  придавали
поляне вид райских кущ. В эти минуты желтые трубчатые цветы создавали на
сердце удивительную легкость,  их раструбы словно исторгали оды радости.
Догтинз наблюдал со стороны.
     - Ну, что скажешь?
     - Я думаю,  здесь не кроется опасность.  Может,  нам надо...  Ой, что
это?
     Оба замерли, прислушиваясь.
     - Ты что-нибудь слышал? - взволнованно спросил Дог-гинз.
     - Я, похоже, слышал крик. Вдалеке...
     Действительно,  секунду спустя,  крик послышался снова,  на  этот раз
довольно внятно: "На-айл!"
     Кожа у  Найла пошла пупырышками от  недоброго предчувствия.  Он узнал
голос  своего брата Вайга;  голос исходил,  очевидно,  откуда-то  с  той
стороны  леса.  Найл  поднялся и  сложил  рупором ладони,  но  не  успел
вдохнуть, как вскочивший Доггинз прикрыл ему рот ладонью.
     - Стой! Это может быть ловушка.
     - Но там мой брат!
     - Неважно. Помалкивай.
     - На-айл!- голос, несомненно, принадлежал Вайгу.
     - Наверное,  это  смертоносцы прихватили  его  с  собой,  -  тревожно
рассудил Доггинз.
     - Но у нас с собой жнецы.
     Доггинз в сердцах хватанул его за руку.
     - Да пойми ты,  если они держат твоего брата в  заложниках,  разве мы
можем пускать их в  ход!  Они на то и  рассчитывают.  -  Найл беспомощно
покачал головой.  -  Слушай  сюда.  Как  бы  ты  поступил,  пригрози они
прикончить твоего брата,  если не  сдашься?  Пошел бы  на  все,  лишь бы
остался в живых, верно? Так вот, молчи и не откликайся.
     - Но может, он там один!
     - На-а-айл!-  голос звал,  заклинал,  требовал.  Не  откликаться было
откровенным изуверством, но Найл болезненным усилием воли превозмог себя
и молчал.
     - Как он может быть там один? - с жаром спросил Доггинз.- Ты подумай.
Он не мог знать,  где ты находишься,  а и знал бы, так все равно не смог
бы пробраться в Дельту один. Он обязательно должен быть с кем-то.
     Щеки у Найла пылали сухим жаром, он был растерян и подавлен.
     - Может, лучше вернемся?
     - А смысл? Нам надо двигаться дальше.
     - Да,  надо,  -  произнес он  нетвердым голосом.  Сердце стало  будто
свинцовое.  Голос  брата  наполнил немой,  тяжелой  тоской,  высосав всю
уверенность.
     Они  подняли мешки  и  устало побрели под  сень  деревьев.  Там  было
прохладнее,  а воздух тяжел от аромата цветов.  Окраска у некоторых была
до такой едкости броской,  будто они лучились светом изнутри.  Но вязкий
аромат лишь  вызывал у  Найла тошноту.  Щеки лихорадочно рдели,  а  ноги
подгибались,  как ватные.  Ум теснили растерянность и страх.  Что если у
них там еще и мать?  А то,  чего доброго,  и ребятишки?  От таких мыслей
тянуло в голос разреветься.
     Он  полез под  тунику и  перевернул медальон.  В  затылке скорготнула
острая  боль,  рука  едва  не  дернулась развернуть медальон  в  прежнее
положение.  Когда  же  он,  стиснув зубы,  сосредоточился,  стало  ясно,
насколько все же смятение и  страх подтачивают силы.  И тут внутри будто
сжался  кулак,  а  решимость начала возвращаться,  что  уже  само  собой
приносило облегчение.  Он  неожиданно уяснил:  каким бы  сложным не было
положение, глупо изводить все силы на волнение и походить на жаждущего в
пустыне, что последние капли воды вытряхивает на песок.
     Тошнота сгинула,  словно дурной сон. Теперь стало возможным взглянуть
на проблему совершенно объективно,  а  одновременно с тем возвратилась и
смелость.  Если  смертоносцы  держат  сейчас  Вайга  в  плену  -  а  это
напрашивается само собой -  значит,  они заметили,  как они с  Доггинзом
переваливают  через  холмы.  В  таком  случае  они,  вероятно,  лежат  и
подкарауливают в  засаде.  Тут вспомнилось,  как молниеносно скрутил его
тогда в  пустыне бойцовый паук,  и  Найл сразу представил,  как легко бы
могли они и  сейчас накинуться откуда-нибудь из-за куста или из-за камня
     - не  успели  бы  они  с  Доггинзом и  глазом моргнуть.  Тогда  как  они
допустили,  что  Вайг  выдал свое  присутствие криком?  Абсурд какой-то.
Тетерь их двоих трудно застать врасплох: предупреждение получено.
     Ответ мог быть один Мысль о  жнецах вызывает у  смертоносцев ужас,  и
больше всего они  боятся спровоцировать выстрел.  Если это действительно
так, то они настроены на переговоры...
     Эти  мысли  возродили  утраченный было  оптимизм,  и  Найл  запоздало
ужаснулся, насколько приблизился он к полной капитуляции. Любопытно было
и то,  как быстро обновленная надежда возродила силу и уверенность.  Ему
вдруг по-новому открылась красота цветов с  их невероятным разнообразием
оттенков.  Вот желтые цветы - трубчатые, с запахом розы. А вот оранжевые
соцветия,  имеющие приятный привкус цитрусовых.  Или вон кусты, покрытые
пурпурными цветками в  форме открытого зева,  от роскошного,  приторного
благоухания которых веет  некой пресыщенностью;  что-то  в  них  внушает
неприязнь.  Были даже цветы -  зеленые -  напоминающие собачий шиповник,
только с широкой белой ленточкой вокруг каждого цветка; у этих запах был
медвяный,  и  даже чем-то  напоминал кокосовый орех.  В  траве виднелись
розовые  и  белые  маргаритки,  чистый,  сладкий  аромат  которых вполне
соответствовал их невинному виду. Не ускользало от внимания и то, что те
цветы,  что  упрятаны в  тени  деревьев,  будто мреют собственным светом
изнутри.
     До  обостренных чувств  вскоре  начало доходить,  что  каждый цветок,
похоже,  действует на  чувства избирательно.  Найл  уже  испытал смутную
радость при виде желтого трубчатого цветка,  но  поначалу рассудил,  что
это просто из-за броскости цвета.  Теперь же становилось ясно,  что весь
куст испускает некую вибрацию,  от которой становится легко на сердце, и
по отчетливости она напоминает музыкальный тон.  Багряные цветы вызывали
пылкий трепет возбуждения -  агрессивного какого-то, зовущего к сладкому
бешенству насилия. Оранжевые цветы пьянили острой сладостью восторга: на
ум почему-то шли мысли о Мерлью,  Доне,  Одине -  в этих цветах, похоже,
крылось нечто женственное.  А  отдельные соцветия -  крупные,  белые,  с
лиловыми верхушками - наполняли влекущей, непонятной ностальгией.
     Почему-то  хотелось думать о  какой-то  неведомой стране,  где  ветры
холодны и  цепки,  а ручьи с осени до весны скованы льдом.  Странно было
ощущать все это -  и многое другое,  вообще неописуемое - идя среди них;
все равно что плыть в воде, где температура поминутно меняется.
     - Стой, что это? - насторожился Доггинз.
     Остановились,  вслушались. Найл не расслышал ничего; в воздухе стояло
заунывное гудение пчел и других насекомых.  Но когда напряг чувства,  то
вроде  бы  уловил  звук,  напоминающий  отдаленные  голоса.  Из  чашечки
пурпурного   цветка   выбралась   пчела   и    прожужжала   мимо    уха;
сосредоточенность Найла  чуть  поколебалась,  и  звук  голосов тотчас же
смолк.
     - Вот, слышишь? - голос срывался от напряжения, лицо бледное.
     - Голоса?
     - Детские голоса.
     Найл  напряженно  вслушался,  и  вроде  бы  опять  уловил  призрачные
отзвуки, но это мог быть и шум бегущей Воды, и крик какой-нибудь птицы.
     - Что-то такое слышно, но только очень далеко.
     - Далеко?  -  Доггинз вперился в  него,  расширив глаза.  -  О чем ты
говоришь? Это же вон, рукой подать! - он схватил Найла за руку и потянул
его в ту сторону, откуда, как казалось, доносятся голоса.
     - Нет,  погоди,  - Найл не дался; Доггинз с неохотой убрал руку. Его,
судя по виду,  раздирали невидимые эмоции. - Прежде скажи, что ты сейчас
слышишь.
     Вид у Доггинза смятенный, отчаявшийся.
     - Ты ведь уже знаешь. Голоса.
     - Они близко?
     Доггинз воззрился: мол, ты в своем ли уме?
     - Ты что, так ничего и не слышишь?
     - Может, что-то невнятное. А теперь уж и вовсе нет.
     - Ты хочешь сказать, что не слышишь этого!
     - Слушай, - сказал Найл. - Мне кажется, здесь какое-то наваждение.
     - Тогда почему ты тоже слышал?
     - Не знаю. Наверное, просто настроился в резонанс
     - Нет, ты в самом деле не слышишь? Не разыгрываешь меня?
     - Да  нет же,  нет!  На  что они похоже?  Доггинз встревожен,  сбит с
толку.
     - Голоса, детские.
     - Твоих детей?
     Доггинз изо  всех  сил  старался держать себя в  руках,  но  Найла не
обманул его внешне спокойный тон. Он положил руку другу на плечо.
     - Никаких голосов нет.  Это  все  звучит у  тебя в  голове.  Доггинз,
видно, до конца так и не убедился.
     - Тогда что их вызывает?
     - Не могу сказать. Но сдается мне, знаю, как заставить их смолкнуть.
     Он  указал на  куст  с  пурпурными цветами,  богатый,  тяжелый аромат
которых странным образом теснил дыхание и навевал подавленность.
     - Срежь-ка вон тот жнецом. - Доггинз уставился непонимающе.
     - Давай-давай, действуй.
     Доггинз,  пожав  плечами,  отступил на  пару  шагов.  Поднял  оружие.
Удостоверившись,  что предохранитель выставлен на  самую нижнюю отметку,
нажал на  спуск.  В  затенении леса луч походил на голубой лед.  Куст от
самой земли расходился так пышно,  что не  видно было ствола,  но  когда
Доггинз сместил луч вбок,  дрогнул и  медленно завалился на бок.  В этот
момент  на  Найла  внезапно  обрушился  доподлинный  шквал,  калейдоскоп
переживаний:  жалость,  гнев,  скорбь,  а  за всем этим -  тяжелый укор.
Вместе с  тем куст упал на землю и  перестал истекать вибрацией,  эмоции
схлынули,  истаяв вдалеке, словно озабоченный сердитый гомон. Найл вновь
почувствовал себя до странности легко и свободно.
     В глазах Доггинза в очередной раз мелькнуло изумление.
     - Ну? - коротко осведомился Найл.
     - Перестало! Что ты такое сделал?
     - Это не я, это ты: срезал куст. Доггинз пристально оглядел растение.
     - И что изменилось?
     - Сам не знаю, - ответил Найл, покачав головой. - Одно можно сказать:
этим штуковинам каким-то  образом удается проникать к  нам  в  сознание;
примерно также,  как тому ящеру.  А потом навевать всякое, чего на самом
деле нет.
     Видно  было,  что  Доггинзу довольно сложно усвоить слова  Найла.  Но
сугубо практичный ум не готов к  осмыслению "того,  чего нет",  для него
это сущий вздор.
     - Почему ты велел срезать именно тот куст?
     - Все равно какой. Они. как пауки: гибнет один, а чувствуют все.
     Тут до  него дошло,  что аромата цветов больше вроде бы не ощущается.
Наклонившись,  он понюхал одно из оранжевых соцветий:  и правда - запаха
нет.
     - Видишь? Даже запах был не настоящий. Он сидел у нас в голове.
     Это ввергло в растерянность. Надо же, оказывается, человека так легко
можно разыграть...  Незыблемый мир вокруг поневоле становился коварным и
обманчивым.  Вместе с  тем,  когда шли  лесом,  Найл  чувствовал в  душе
необычный подъем,  будто  вдыхал полной грудью прохладный воздух -  душа
как бы освободилась от тяжкого бремени.
     - Голос твоего брата тоже был наваждением?
     - Скорее всего.  -  Трудно смириться, но логика подсказывала, что это
именно так.
     - Зачем это все?
     Найл на ходу пожал плечами.
     - Наверное, Дельта пыталась нас заставить вернуться.
     - Но почему?
     Найл не ответил:  одолевали очередной спуск.  Откос был так крут, что
идти приходилось медленно,  кренясь спиной назад,  чтобы не унесло вниз.
Деревья и  кусты  росли  здесь еще  реже.  А  там  совершенно неожиданно
миновали линию деревьев и оказались за пределами леса.  А над верхушками
деревьев  -  расстояние не  более  мили  -  виднелась  вершина  большого
округлого холма.
     Найл  взглянул на  него,  словно впервые.  У  холма были  определенно
округлые контуры,  и на таком расстоянии различалось,  что выступ на его
верхушке -  не  башня и  не обрубок дерева.  У  основания он был чуть не
вдвое шире,  чем у верхушки,  и напоминал чем-то обломанный черенок. Сам
же  холм  можно  было  сравнить  с  невиданной  по  размерам  луковицей,
неправильно воткнутой в землю нерадивым садовником. А почти вертикальный
скос на  северном склоне холма походил на лоб,  так что вырост смотрелся
этакой  до  нелепости  маленькой  шляпкой.   Теперь  ясно,  отчего  холм
производит такое  безмолвно гнетущее  впечатление:  он  похож  на  живое
существо.  Едва увидев его,  Найл без тени сомнения осознал:  это и есть
предмет их  поиска.  Неизъяснимая вибрация не  сочилась более из земли -
чувствовалось,  что  она пульсирует в  воздухе,  даром что тот абсолютно
спокоен.
     Ощущение довольно любопытное:  возбуждение и  вместе с тем неуютство.
Возбуждала одна  лишь  мощь вибрации;  похоже,  такой же  безучастной ко
всему и необузданной,  как шторм на море.  Раздражало то,  что сила была
откровенно, разнузданно открыта, все равно что несносно громкая музыка.
     Оглянувшись на Доггинза,  Найл оторопел:  вид такой, будто тот унюхал
вдруг что-нибудь пакостное.
     - Что это, по-твоему?
     - Что-то...  нехорошее, - выговорил Доггинз с несвойственной для него
нерешительностью. - Тебе не кажется? Найла начало полонить подозрение.
     - Ты что о нем думаешь?
     Доггинз открыл было рот,  собираясь сказать,  но,  видимо,  не  нашел
слов, поэтому лишь пожал плечами и указал на холм-луковицу.
     - Вот что мы ищем, - поглядел на Найла. - А?
     - Возможно.
     Губы Доггинза растянулись в зловещей улыбке. Он поднял жнец и сдвинул
предохранитель на максимальную отметку.
     - Сойдет, даже на таком расстоянии.
     - Постой, - быстро сказал Найл.
     - Чего еще?
     - Это может выйти нам боком. Помнишь, как ты пальнул в ту лужу?
     Доггинз опустил оружие.  Ясно,  что подействовали на него не слова, а
вовремя  повернутый медальон,  но  все  равнр  Найл  испытал невероятное
облегчение.
     Они отправились дальше вниз по  склону.  Грунт был гладким и  темным,
будто   лава,   поверхность  изборождена  тысячами   проточенных  дождем
канальцев.
     Стоящий впереди лес  был  совершенно не  похож по  виду на  тот,  что
остался за спиной.  Древесные стволы такие кривые и изогнутые,  что было
неясно, вертикально ли вообще растут деревья, а держались они так тесно,
что  торчащие наружу  корни  были  меж  собой  перепутаны,  словно мотки
проволоки.   Таким  образом,   листва  и   ветви  -   и  те,   и  другие
бледно-зеленого цвета -  образовывали непроходимый заслон, растянувшийся
в обоих направлениях на несколько миль.
     На  полпути вниз по склону Найл начал обращать внимание на любопытное
явление. Каждый шаг вперед давался все труднее, будто брели сквозь воду.
Они мимоходом обменялись взглядами; но ни один не произнес ни слова. Оба
сознавали противостояние чужой  воли.  Буквально через  несколько метров
встречная  сила  возросла  так,   что   уже  отгибаться  при  спуске  не
приходилось,  а  наоборот,  идти,  склонясь  судорожно вперед,  как  при
сильном ветре. Ноги предательски поскальзывались на гладкой поверхности.
В конечном итоге, когда до деревьев оставалось с сотню метров, двигаться
дальше стало  просто невозможно.  Словно ветер какой -  неосязаемый,  но
ровный и мощный -  удержива