есть. Еще лучше, чем тот.
     - А ты как думал. Это растение опаснее.
     Лепестки они поделили между собой и съели вместе с сухарями и вяленым
мясом.  Прав Манефон:  действительно вкуснее, чем тот, первый. И кстати,
что  еще  удивительно:  несмотря  на  медвяный  аромат,  вкус  у  цветка
напоминал мясо - великолепное дополнение к вяленому мясу и сухарям.
     - Пора трогаться, - сказал Доггинз, поглядев вверх на солнце.
     Неожиданно Найл  ощутил  покалывание возле  правого бедра.  Мгновенно
стало ясно:  трубка.  Он полез в карман. Пальцы щипнуло так, что он чуть
не отдернул руку. А когда стал вытягивать трубку из кармана, покалывание
вдруг прекратилось.
     От Симеона не укрылось, что Найл на миг изменился в лице.
     - Что там еще?
     - Ничего,  -  Найл  решил,  что  это  какой-нибудь очередной выкрутас
атмосферы Дельты. Милон встал.
     - Я, пожалуй, на минуту все-таки присяду под дерево.
     - Только не задерживайся, - наказал Симеон. - И прихвати жнец.
     - Жнец? - недоуменно переспросил Милон.
     - С Дельтой не шутят.
     Найл,  решив,  что  пара  минут  под  деревом  развеет вызванную едой
сонливость,  подхватил жнец  и  двинулся следом за  Милоном.  Поднялся и
Манефон.
     Когда   Милон  пригнулся,   собираясь  поднырнуть  под   ветви,   те,
показалось,  чутко  вздрогнули.  Найла  вдруг  пронзило  ощущение  немой
угрозы.  Шевеление напоминало жадное  желание голодного животного.  Найл
невольно остановился и крикнул:
     - Эгей, осторожнее там!
     Но  не  успел  договорить,  как  дерево захлопнулось,  будто  ловушка
тарантула-затворника.  Милон  пронзительно вскрикнул;  голос донесся уже
из-под ветвей, сомкнувшихся, словно кулак.
     Найл вскинул жнец,  собираясь пальнуть,  но вовремя сдержался. В этой
трепещущей  груде  листьев,   притиснутых  к  стволу,   невозможно  было
различить,  где находится Милон.  Однако истошное "Помогите!" вывело его
из оцепенения.  Нацелясь на макушку дерева, Найл нажал на спуск и плавно
повел стволом из стороны в сторону.  Дерево зашипело рассерженной змеей,
посыпались отрезанные ветки,  обдавая на  лету брызгами сока.  Но нижние
сучья,  похоже,  продолжали упорствовать.  Более того, они сжали ствол с
такой силой,  что  некоторые даже затрещали.  Дерево стало заваливаться.
Найл отпрыгнул, и тут крики неожиданно смолкли.
     Один из сучьев ударил с  такой силой,  что сшиб Найла с  ног.  Дерево
рухнуло в нескольких метрах.
     Отгибать  ветви  было  неимоверно трудно,  все  равно  что  разжимать
намертво стиснутый кулак.  Однако здоровяк Манефон совладал-таки с одной
из них и крикнул:
     - Я его вижу! Жнец сюда!
     Найл  подал оружие.  Манефон,  примерившись,  аккуратно отрезал кусок
двухметровой длины.  Ветви внезапно разжались.  Разметав их  в  стороны,
Симеон вызволил Милона.  Лицо  у  юноши было  синюшное,  одежда набрякла
кровью.
     Склонясь над  неподвижным телом,  Симеон  разорвал на  нем  тунику  и
приник ухом к его груди.
     - Дышит.  Принесите кто-нибудь  воды.  -  Подоспел  со  своей  флягой
Доггинз.  Симеон плеснул пригоршню воды  Милону на  лицо,  другой стер у
него  кровь  со  лба.   Найл  со  злостью  смахнул  слепня,  пытавшегося
пристроиться у  Милона на  груди.  Насекомое отлетело в  сторону.  Милон
открыл глаза и попытался повернуть голову.
     - Как ты?
     Милон попытался ответить,  но  язык плохо повиновался.  Слепень опять
попробовал пристроиться и  шлепнулся оземь  от  удара  ручищи  Манефона;
секунда,  и он хрупнул у него под ногой'/воздух наполнился специфическим
запахом.
     Они  освободили Милона от  туники и  омыли ему  тело  Холодной водой:
выяснилось,  что  кожа у  бедняги сплошь усеяна язвочками и  царапинами.
Создавалось впечатление, что кожа проколота тысячей шипов. Помимо этого,
у  него из  обеих ноздрей шла  кровь.  Когда Симеон взялся ощупывать ему
конечности,  выясняя,  нет ли переломов,  Милон, стиснув зубы, судорожно
всосал воздух и лишился чувств.
     Симеон поглядел сверху вниз на раздувшуюся лодыжку.
     - Переломов, по-видимому, нет. Но ходить он не сможет несколько дней.
     Доггинз досадливо застонал.
     - Что же теперь делать?
     - Есть только два  пути.  Или соорудить носилки и  отнести его назад,
или оставить здесь. Милон открыл глаза.
     - Идите дальше, - заплетающимся языком пролепетал он.
     Товарищи переглянулись меж собой.
     - Придется мне остаться с  ним,  -  сказал Симеон.  -  В одиночку ему
здесь не продержаться.
     Милон попытался приподняться на одном локте.
     - Ничего,  продержусь. Ничего мне не сделается. В конце концов, я сам
во всем виноват...
     - Да  уж  точно,  дурня ты  кусок,-  сердито сверкнул на него глазами
Доггинз.
     - Нет,   это  моя  оплошность,  -  вмешался  Найл.  -  Меня  пытались
предупредить.  -  Товарищи недоуменно посмотрели на него. - За несколько
минут до того,  как он сунулся под дерево,  начала щипаться трубка, - он
вынул се из кармана. - А я не догадался.
     - Предупредить, говоришь? - Симеон непонимающе поглядел на цилиндр. -
А ей-то откуда может быть известно? Это же всего-навсего механизм.
     - Да,  но  способный читать  мысли,-  Найл  скинул  трубку  обратно в
карман.-  Так вот,  не  сообразил вовремя.  Мне надо было догадаться еще
тогда,  когда мы  возились с  тем розовым цветком,  вторым по счету.  Он
действовал  на  порядок  проворнее,  чем  первый.  Это  потому,  что  мы
находимся ближе к  центру силы.  Поэтому дереву не  приходится дурманить
добычу газом,  ему сподручнее брать свое за счет быстроты. Оно действует
скоростью.
     - Если  действительно так,  -  заметил Доггинз,  -  то  чем  ближе мы
подходим к центру, тем для нас опаснее.
     Найл пожал плечами, но ничего не сказал.
     Вес сидели в угрюмом молчании, наблюдая, как Симеон обрабатывает раны
Милона.  Едва  он  успевал их  помыть,  как  те  снова начинали сочиться
кровью.   Сам  Милон  наблюдал  за   этой  процедурой  со   странноватой
отрешенностью.
     - Оно,  наверно,  впрыснуло,  какую-нибудь  отраву  или  наркотик.  Я
почему-то ничего не чувствую.
     Через  несколько минут  он  снова потерял сознание.  Симеон все,  что
годилось для  перевязки,  извел,  чтобы  остановить кровотечение.  Через
минуту повязки уже набрякли.
     - Боюсь,  он прав,  - удрученно сказал Симеон. - Дерево, должно быть,
впрыснуло  что-нибудь,   от  чего  перестала  свертываться  кровь.  Чего
доброго, еще час, и он истечет на нет.
     - Чем можно ему помочь? - требовательно спросил Доггинз.
     - Грязь бы помогла. И листья куста сувы.
     - Как они выглядят?
     - Продолговатые   такие,    посередине   лиловая   ягода    наподобие
виноградины.
     - Мне кажется,  я что-то такое видел возле тропы,  на полпути сюда, -
припомнил Манефон.- Темно-зеленые листья, вроде плюща.
     - Совершенно верно.
     - Схожу надергаю.
     - Ради Бога, осторожнее. Не хватает нам еще одной потери.
     Когда   Манефон   удалился,   они   попробовали  замесить  раствор  в
парусиновом ведре, засыпая в воду почву. Результат получился никудышный,
грунт был до странности сухим и сыпучим.
     - Там  возле  куста с  розовым цветком,  судя  по  звуку,  должен был
протекать ручей,- заметил Найл.
     Симеон с  тихим  отчаяньем оглядел повязки,  сквозь которые капля  за
каплей точилась кровь.
     - Ладно, попробуй.
     В одной руке Найл нес жнец, в другой парусиновое ведро. Двигался он с
большой  осторожностью и  сделал  порядочный  крюк,  избегая  встречи  с
розовым цветком.  Неподалеку находился околок  с  гадючьими ивами.  Лишь
удостоверившись,   что  с   ветвей  свисает  серый  мох,   Найл  решился
протолкнуться через них.  На  той  стороне действительно оказался ручей.
Пологие берега покрывала изумрудно зеленая трава и  меленькие цветки.  С
шелестом раздвигая стебли так.  что  обнажалась почва,  Найл спускался к
воде.  Цветки  прятались  стебельками в  грунт,  оставляя  снаружи  лишь
кончики головок. Найл ступал осмотрительно, стараясь без толку не давить
растения.
     Место  выдалось  мелкое,  в  воде  полно  было  зеленых  водорослей -
крупных,  блестящих.  Ноги тонули в вязком илистом грунте.  Подкопавшись
под  водоросли,   Найл  сумел  наполнить  ведро  грязью,   консистенцией
напоминающей жидкое тесто.
     Наполнив ведро,  Найл сполоснул руки в замутненной воде и выпрямился.
Мгновенье спустя он  вздрогнул от неприятной неожиданности:  буквально в
трех  метрах на  него  таращилась образина.  Глаза  навыкате,  лягушачья
пасть,  и  при  всем при этом размером раза в  два крупнее человеческого
лица. Рука невольно потянулась за жнецом. И тут вспомнилось, что жнец-то
он оставил наверху, там, где заканчивается роща. Спустя секунду образина
сгинула,  но  Найл  успел  углядеть  вертикальное белесоватое  туловище,
мелькнувшее напоследок на той стороне ручья. Впившись в заросли глазами,
Найл стоял, по меньшей мере минуту, но никаких признаков движения больше
заметно не было. Он облегченно перевел дух.
     Взяла злость на  себя:  надо же,  так  увлечься,  что дать лягушачьей
образине  приблизиться  без  малого  вплотную.  Правда,  чувствовалось и
облегчение:  создание,  судя  по  всему,  переполошилось не  меньше  его
самого.  Держа ведро на  весу,  Найл взобрался по берегу вверх -  теперь
церемониться с цветами было некогда - и подобрал жнец. Тоже, ума палата:
так  вот  взять и  оставить оружие без присмотра.  Хотя чего уж  теперь,
стрелять вслед убегающему существу Найл все равно бы не стал. Балансируя
со  жнецом в  одной руке и  с  ведром в  другой,  он осторожно спустился
обратно к воде. Симеон, помесив грязь пальцами, одобрительно хмыкнул. Он
отер дочиста одну из ран помельче,  затем проворно налепил на нее вязкую
пригоршню.  Подождав с полминуты и убедившись,  что кровь не сочится, он
облегченно вздохнул и  начал смещать пропитавшиеся кровью повязки.  Пока
он это делал,  возвратился Манефон, неся с собой полное ведро листьев. У
каждого   на   середине   имелась   черная   выпуклость,   действительно
напоминающая виноградинку.  Когда Симеон расковырял одну из  них большим
пальцем,  в  воздухе запахло специфическим запахом лекарства.  С помощью
Манефона и  Доггинза Симеон очищал раны,  выдавливая на каждую сок листа
сувы,  и  тотчас нашлепывал сверху пригоршню темно-коричневой грязи.  Не
прошло и десяти минут,  как Милон был уже покрыт с головы до ног. Однако
дышал он ровно, и румянец возвратился на щеки.
     Найл дождался,  пока закончится процедура,  и  лишь тогда рассказал о
встрече на берегу. Симеон укоризненно покачал головой.
     - Я слыхал о таких тварях, но видеть никогда не видел.
     - Они,  судя по всему,  совершенно безвредны,  -  сказал Найл.  - Эта
умчалась сразу, едва я потянулся за оружием.
     - Безвредных ты в Дельте не сыщешь, - знающе заметил Симеон. - Они не
могут себе этого позволить.
     Судя  по  положению  солнца  на  небе,  перевалило  уже  за  полдень.
Оставалось каких-нибудь семь часов дневного света.
     - Вы как думаете,  стоит мастерить носилки для Милона? - задал вопрос
Манефон. Догтинз повернулся к Симеону:
     - Ты здесь самый бывалый. Что, по-твоему, нам следует предпринять?
     Симеон пожал плечами.
     - Вам троим, думаю, надо идти дальше. Я останусь здесь с Мидоном.
     - Ты считаешь, все обойдется?
     - Почему бы нет? Со жнецом я защищен надежнее любой твари в Дельте, -
он угрюмо усмехнулся.
     Доггинз поглядел сначала на Найла, затем на Манефона.
     Слова были излишни,  все великолепно понимали друг друга.  Дальнейший
путь  без  Симеона станет куда  более  опасным.  Да  и  самому Симеону с
раненым на руках грядущая ночь не сулит ничего приятного.  Вместе с  тем
иного выхода,  кроме как бросить все и повернуть вспять, не было. Что-то
в  душе восставало против такой мысли;  чувствовалось,  что и  остальные
тоже заодно.
     - Ладно,  - сказал, наконец, Доггинз. Он нагнулся и начал упаковывать
мешок. Найл с Мане-фоном последовали его примеру.
     - Еще раз напоминаю,  -  наказал Симеон,  - самое пагубное в Дельте -
ослабить внимание. Поэтому прошу вас, будьте постоянно бдительны.
     - И  ты тоже,  -  Доггинз положил руку на плечо Симеону и постоял так
несколько секунд.  - Если все будет как надо, возвратимся завтра. Если в
течение двух  суток не  появимся,  начинайте выбираться обратно.  Только
поприметнее, все равно оставляйте за собой какие-нибудь следы.
     - Непременно.
     Они пошли, не оглядываясь.
     Спустившись по тропе,  вскоре достигли кромки леса.  Теперь, наконец,
взору  открылась полная  панорама Великой Дельты,  так  что  можно  было
получить более четкое представление о  ее очертаниях.  Впереди,  милях в
двадцати,  параллельно гряде  оставшихся сзади  холмов  тянулась другая,
западная.  Правой  частью Дельта постепенно снижалась в  сторону моря  -
скучный  простор,  поросший  тростником и  невысоким кустами.  Местность
слева продолжала подниматься вверх;  здесь сразу за  болотами начиналась
сельва.  Двойная цепь холмов вдалеке сходилась воедино и, судя по всему,
тоже  постепенно сглаживалась.  С  этого направления сейчас дул  ветер -
сухой, жаркий. Непосредственно впереди простиралась болотистая низина, и
теперь с  ровного места было  видно,  что  она  сплошь щетинится высоким
тростником ростом  выше  человека.  Все  запахи  теперь перекрывал запах
гнили,   доносящийся  из  сельвы,  единственным  звуком  было  тоскливое
завывание ветра в тростнике.
     Главный ориентир -  стоящий над  местом слияния рек  холм -  виднелся
впереди,  но  к  нему не вела ни единая тропка.  Пройдя четко очерченную
травянистую полосу,  путники  уткнулись в  сплошную стену  из  кустов  и
тростника.  Манефон первым вломился в  поросль с  мачете в руке.  Первые
двести  метров  дались  сравнительно  легко:   земля  под   ногами  была
податливой, но достаточно твердой. Дальше характер тростника менялся: он
сделался выше и толще,  так что пришлось пустить в ход мачете. Отдельные
стебли  по  твердости не  уступали  бамбуку.  За  четверть  часа  вперед
продвинулись лишь  на  сотню  метров,  и  Манефон запыхался.  Воздух был
жарким и влажным.
     - Погодите минуту,  -  проговорил Доггинз. - Так не пойдет. Эдак мы и
за месяц не прорубимся, - он стянул с плеча жнец. - Дайте-ка попробую.
     Опустившись на одно колено,  он не спеша нацелился и  нажал на спуск.
Стоило повести стволом,  как  тонкий синий луч подрезал тростник,  будто
невиданная коса, и стебли пошли осыпаться на землю. Впереди обозначилась
четкая, в сотню метров длиной тропа.
     - Каково?  - довольно осклабился Доггинз. - Надо только чуть подумать
головой.
     Он  первым двинулся вперед.  И  хотя тростник теперь не нужно было ни
сечь,  ни  расталкивать,  темпа так и  не  прибавилось.  Павший тростник
образовал толстый ковер, ноги в котором застревали, так что путники едва
не с  каждым шагом валились на колени.  Встречались и места,  где стебли
росли настолько густо,  что удерживали друг друга на весу, и здесь опять
приходилось применять силу.  Доггинз пускал в ход жнец еще дважды, пока,
наконец,  не стало ясно,  что усилия напрасны.  Они продирались уже,  по
меньшей мере,  час;  за спиной пролегала широкая, прямая тропа. Впереди,
совершенно четко,  тростник шел еще гуще.  Вместе с тем отсюда,  с места
теперешнего  привала  по-прежнему  была  видна  оставленная  час   назад
стоянка.
     - Надо бы  сюда ручную тысяченожку,  чтобы перла впереди,  -  Доггинз
унылым взором обвел обступающие со  всех  сторон стебли,  иные  до  пяти
метров в высоту.  -  Придется,  наверное, возвратиться и поискать другой
путь.
     Они посидели еще минут пять,  восстанавливая дыхание; Найл не успевал
промокать носовым платком пот,  струящийся по лицу и шее.  Духота стояла
ужасная.  Когда  собрались  подниматься,  Манефон  вскинул  вдруг  руку,
призывая всех замереть.  На расстоянии было слышно: кто-то ломится через
тростник.    Внезапно   звук   стал   отчетливей,    будто   направлялся
непосредственно в  их  сторону.  Путники бесшумно подняли оружие,  держа
пальцы  на  стековых крючках.  Когда,  казалось,  прущая напролом махина
вот-вот  уже выкатит из  тростника,  звук неожиданно сменил направление.
Помимо шума ломающегося тростника слышалось также негромкое похрюкивание
и тяжелое дыхание.
     Спустя секунду выявился и  внешний облик  создания.  На  расстоянии в
десяток  метров  над  тростником двигалась  окованная панцирем  спина  -
округлая, покатая. Секунду казалось, что это гигантская черепаха. Но вот
животное, шутя сломив остающиеся стебли, вырвалось на проложенную людьми
тропу.  Мелькнула плоская жабья морда с  рогатыми надбровными выступами,
упрятанная в  панцирь массивная спина и  короткие мощные ноги.  Ступни у
чудовища были очень большие и с перепонками,  словно у утки, и двигалось
оно неуклюже,  раскачиваясь из стороны в сторону.  Мелькнул напоследок и
скрылся короткий, но сильный хвост, также в роговой оболочке.
     - Боже ты мой, это еще что? - спросил Манефон. Доггинз пожал плечами.
     - У большинства этих тварей даже названия нет.  Хотя и без того ясно,
что  ей  наплевать на  шум,  который она  поднимает.  С  таким панцирем,
небось, никакая угроза не страшна.
     Снова тронувшись в путь,  они выбрались на тропу, проторенную чудищем
сквозь тростник.  На  тропе никого уже  не  было,  хотя издалека все еще
доносились треск и сухой шелест.
     - А отчего б нам не пойти здесь?-  предложил Доггинз.- Все лучше, чем
возвращаться.
     Когда двинулись по  следу чудища,  идти стало легче;  его  вес прибил
тростник, приплющив к земле; в одном месте оно даже выворотило небольшой
куст.  До  этой поры они шли,  углубляясь в  нужном направлении вперед и
вправо.  Когда одолели с четверть мили,  грунт стал более вязким;  вода,
просачиваясь,  чавкала сквозь тростник.  На  одном из  участков чудовище
сделало поворот в сторону тверди -  как оказалось,  в сторону сердцевины
Дельты.
     Идущий сзади Найл поминутно оглядывался.  Не  потому,  что чувствовал
слежку. Просто следовал наказу Симеона: замыкающий должен постоянно быть
начеку.  Когда,  сменив направление,  углубились еще на пару сот метров,
Найла  вынудило остановиться и  оглянуться ощущение странной неуютности.
Чудится,  или глаза действительно уловили мимолетное движение там, где в
тростнике теряется след? Не заметив, что их товарищ остановился, Манефон
с Доггинзом продолжали двигаться вперед.  Когда шаги постепенно смолкли,
Найл  в  набрякшей тишине различил еще  один звук:  вкрадчивую поступь в
гуще тростника,  в паре метров слева. Напряженно вслушиваясь, он подался
вперед,  но вот когда перемещал вес с одной ноги на другую, внизу громко
треснул  стебель,   и   шорох  тотчас  же  смолк.   Найл  не  чувствовал
беспокойства; жнец в руках придавал уверенности.
     Он  осторожно  сунул  голову  в   чащобу,   стволом  жнеца  отстраняя
теснящиеся стебли.
     От неожиданности Найл вздрогнул:  прямо в  глаза таращилась лягушачья
образина.  Существо находилось в какой-нибудь паре метров,  и вид у него
был такой же ошарашенный,  что и у самого парня. Тут тростник под ногами
неожиданно разъехался,  и Найл инстинктивно вскинул руки, чтобы удержать
равновесие.  Губы твари сложились в оскал, и Найл увидел перед собой два
ряда острых желтых зубьев.  Послышалось шипение,  и щеку с виском обдала
теплая  струйка  жидкости.  Едва  успел  выпрямиться,  как  создание уже
исчезло.  Он  успел  мельком углядеть белесое туловище,  с  неизъяснимой
ловкостью скользящее меж стеблей,  не ломая их, и стена тростника тотчас
же сомкнулась.
     - Найл, ты где? - прокричал в отдалении голос Доггинза.
     Теплая жидкость,  скатившаяся по  щеке,  начала вдруг  жалить.  Найл,
нагнувшись, зачерпнул пригоршню мутной водицы и плеснул себе на кожу.
     - Что случилось? - осведомился Доггинз.
     - За  нами  кто-то  следует.  -  Кожу жгло немилосердно.  Найл смочил
носово