усов, где обитали многочисленные враги.
   Найл тихо лежал на травяной подстилке, и вдруг  ему  ясно  представилось,
как тот самый мохнатый паук проделывает сейчас  к  их  жилищу  ход  и  скоро
протянет к нему цепкие лапы.
   Мимолетный звук, донесшийся  в  этот  миг  откуда-то  сверху,  подтвердил
опасения мальчика. Найл затаил дыхание, прислушался, на цыпочках  подошел  к
выходу, влез на камень и попытался выглянуть наружу  -  Никого.  Однако  это
совсем не успокоило его, ведь он нисколько не сомневался,  что  хитрый  враг
притаился где-то наверху, над пещерой.
   Простояв так  почти  полчаса,  Найл  почувствовал,  что  ноги  дрожат  от
напряжения, возвратился на подстилку и лег, подтянув к себе  копье,  которое
всегда стояло у изголовья.
   Спустя еще час до слуха Найла донесся звук, от  которого  гулко  забилось
сердце: за стеной, возле самой головы, кто-то приглушенно скребся.
   Мальчик вскочил и уставился на стену, ожидая, что она вот-вот  обвалится,
потом осторожно  коснулся  ее  -  поверхность  по-прежнему  была  твердой  и
гладкой.
   Только выдержит ли, если ее будут таранить с противоположной стороны?
   Звуки так и не стихали.
   Найл подошел к выходу из пещеры  и  приготовился,  чтобы  в  случае  чего
расшвырять  сучья  и  выскочить  наружу.  На  всякий  случай  он  попробовал
расширить лаз и тут же понял: отец,  не  очень-то  положившись  на  обещания
сына, вбил за плоский камень еще и клин из куста акации, да так плотно,  что
его невозможно даже расшатать.
   Стиснув зубы, мальчик попытался освободить проход и даже не сразу услышал
негромкий шорох, доносившийся сверху. Воображение тотчас нарисовало  второго
паука, приготовившегося к нападению.
   Неожиданно шуршание за стеной смолкло.
   Найл на цыпочках подошел к стене и  припал  к  гладкой  поверхности.  Шум
возобновился. На этот раз, кажется, звуки были глуше.
   Мальчик попытался вспомнить все, что дед рассказывал о подземных  пауках,
например,  что,  встречая  на  пути  большой  камень,  они  нередко   меняют
направление. Может, и  эта  тварь  поступила  так  же?  Похоже,  теперь  она
двигалась вдоль стены.
   Сухие звуки не прекращались. Иногда они на минуту затихали, и тогда  Найл
обдумывал, как будет сражаться с неведомым чудовищем, и все крепче и  крепче
сжимал копье, не замечая, как немеют пальцы.
   От напряжения мальчику казалось, что его голова разбухла, словно он выпил
большую чашу дурманящего сока ортиса, однако сердце билось ровно и гулко,  и
Найл с удивлением понял:  если  сосредоточить  внимание  на  странной  силе,
распирающей  голову  изнутри  в  такт  биению  сердца,  можно,  оказывается,
определить, где находится существо за стеной.
   Страх отступил: было ясно, что сию  минуту  опасность  не  грозит.  Кроме
того, восприятие обострилось настолько, что мальчику далее почудилось, будто
где-то внутри у него зажегся крохотный, но необычайно яркий огонек.
   Новые ощущения оказались такими поразительными,  что  он  даже  забыл  на
время о своем враге. Теперь сердце уже  не  колотилось  о  ребра,  а  билось
спокойно и размеренно.
   Прислушиваясь к своему пульсу, Найл вдруг сообразил, что может  управлять
им, ведя сердцу биться то быстрее, то медленнее, то громче, то тише.
   Осознав это, он почувствовал себя счастливым и невольно  подумал  о  том,
что будущее непременно должно быть светлым.
   Это, пожалуй, изумило его больше всего. Найл  никогда  не  задумывался  о
будущем. Жизнь в пустыне была суровой и,  можно  сказать,  примитивной,  она
вовсе не  располагала  к  полету  фантазии.  Мальчик  всегда  знал:  вот  он
подрастет, научится охотиться, будет добывать пищу  и  надеяться  на  удачу.
Ощущение, которое пережил сейчас Найл,  невозможно  было  передать  словами,
настолько смутным оно было. Однако мальчик не сомневался:  его  жизнь  -  не
просто череда случайностей, он создан для чего-то  иного,  для  него  судьба
приберегла нечто особенное.
   Звуки за стеной возобновились, и Найл переключился на них - теперь уже не
со страхом, а скорее, с любопытством.
   Еще совсем недавно он вслушивался  в  них  с  мучительным  беспокойством,
жаждал, чтобы они затихли навсегда.
   Нельзя сказать, что страх исчез вовсе, просто мальчик сумел отрешиться от
него, словно все это происходило не с ним. Стараясь не спугнуть  свои  новые
ощущения, он сосредоточился  и,  словно  обретя  способность  видеть  сквозь
стены, различил небольшого жука-скарабея, бурившего почву в поисках сгнившей
растительности.
   Найл  расслабился,  и  упоительная  сила  покинула  его,  он  снова  стал
обыкновенным семилетним мальчиком, которого взрослые бросили одного на целый
день и который знал, что ему ничего не угрожает.
   Но теперь он знал также и то, что в нем, оказывается, живет и другой Найл
- взрослый, равный, отцу и деду Джомару, а кое в чем  даже  и  превосходящий
их.
   Темный страх перед тарантулом-затворником продолжал преследовать Найла до
тех пор, пока он своими глазами однажды не увидел, как тот погиб.
   Однажды мальчик, устроясь в тени цереуса, тихонько сидел и по обыкновению
наблюдал за гнездом тарантула. Копье лежало рядом: если тарантулу вздумается
напасть,  убегать  будет  бесполезно;  единственное,  на   что   еще   можно
рассчитывать, это попытаться выставить копье.
   Конечно, было страшно, но внутренний  голос  убеждал,  что  надо  учиться
противостоять собственному страху.
   Найл отмахнулся от прилетевшей откуда-то  крупной  осы-пепсис,  красивого
создания с блестящим голубым туловищем и большими  желтыми  крыльями,  и  та
полетела в другую сторону.
   Проследив за ней взглядом, мальчик затаил дыхание: оса медленно снижалась
над  заслонкой,  закрывающей  вход  в  логово  тарантула,  и,  описав  круг,
приземлилась в нескольких метрах от него.
   Найл нисколько не сомневался, что еще секунда  -  и  тарантул,  выскочив,
поймает ничего не подозревающую жертву. Но тот отчего-то медлил.
   Оса все сидела, явно не догадываясь  об  опасности,  и  чистила  передние
лапы. Найл,  неотрывно  следящий  за  насекомым,  уловил  скрытое  движение:
тарантул чуть приподнял заслонку - глянуть на неожиданного гостя. И... Снова
опустил. Оса, по-видимому, не заинтересовала его: наверное, он был сыт.
   Увидев то, что последовало дальше, Найл едва не задохнулся.
   Оса, похоже, заметила движение заслонки.
   Подойдя  вплотную,  она  какое-то  время  ее  изучала,  а  затем   начала
открывать!
   Вот теперь-то, подумал мальчик, хозяин норы вмешается непременно:  р-раз!
- и любопытного создания как не бывало.
   Однако то, что произошло на самом деле, настолько изумило его,  что  Найл
даже придвинулся метра на два, чтобы разглядеть все получше.
   Не без труда оса сумела слегка приподнять заслонку,  хотя  тарантул  явно
пытался удержать ее с внутренней стороны  и  даже  на  какой-то  миг  совсем
закрыл лаз. Оба не уступали, и противостояние затянулось.
   Тогда тарантул решился  на  поединок.  Неожиданно  лаз  распахнулся.  Оса
отпрянула в сторону, а из дыры выполз громоздкий мохнатый хищник.
   Оса, чуть покачиваясь, приподнялась на  тонких  ногах,  как  бы  стремясь
стать выше. Принял угрожающую позу и тарантул: поднял над  головой  передние
лапы, словно торжественно проклиная противника.
   Стали видны зловещие лапы-клещи, обнажились  клыки.  Однако  на  осу  это
страшное зрелище не произвело никакого впечатления. Она наступала  на  врага
быстрыми, уверенными шагами, оттесняя его к норе.
   Поднявшись на задние лапы, он оказался едва не на полметра выше  осы,  но
та, нырнув тарантулу под выпуклое брюхо, сомкнула челюсти на  одной  из  его
задних лап и ударила жалом снизу вверх между третьей и четвертой лапами.
   Обхватив неприятеля, паук начал кататься по песку, пытаясь  укусить  осу,
но та не давалась, ловко орудуя длинными ногами.
   Жалом, выскользнувшим  было,  когда  тарантул  повалился  на  песок,  она
лихорадочно нащупывала на мохнатом туловище уязвимое место и наконец вонзила
его в незащищенное основание одной из лап.
   На какую-то секунду оба напряженно застыли и  снова  продолжили  бой,  но
вскоре стало ясно, что паук проигрывает.
   Примерно через минуту  оса  выдернула  жало  и  отскочила  от  тарантула,
который сразу же вновь поднялся на задних лапах. Только одна  из  них  вдруг
изогнулась самым невероятным образом, а остальные семь,  будто  не  выдержав
веса, подкосились.
   Оса медленно подошла к  противнику,  взобралась  ему  на  спину  и  опять
вонзила жало между суставами. Тарантул, судя по всему, сопротивляться больше
не мог, и едва она отпустила его, как паук рухнул и замер.
   Тогда оса, вцепившись в его переднюю лапу, поволокла оцепеневшую мохнатую
тушу к логову. Ей приходилось пятиться, с  усилием  упираясь  ногами,  но  с
каждым толчком жертва  сдвигалась  на  несколько  сантиметров.  Наконец  оса
подтащила добычу к самому лазу и, ловко поднырнув,  толкнула  изо  всех  сил
вверх.
   Тарантул, опрокинувшись, упал к себе в логово. Оса потерла передние лапы,
словно стряхивая пыль, и скрылась следом.
   Найла  готов  был  взорваться  от  нетерпения.  Как  хотелось  рассказать
кому-нибудь об этом поединке!
   Но поделиться, увы, было не с кем. Жажда деятельности распирала его, и он
даже подумал, а не подползти ли сейчас поближе и не заглянуть ли  в  логово,
но сразу отказался от этой затеи: оса могла принять его за еще одного врага.
Мальчик с полчаса дожидался, пока оса не появилась из  норы  и  не  улетела,
поблескивая крыльями в лучах солнца.
   Посидев еще немного и убедившись, что обратно насекомое уже не  вернется,
Найл подошел к норе и заглянул  в  горловину  лаза:  паук  лежал  внизу,  на
глубине примерно двух  метров,  а  на  мохнатом  брюхе  влажно  поблескивало
круглое белое яйцо.
   Хищник выглядел  настолько  зловеще,  что  Найл  невольно  оглянулся:  не
подбирается ли сзади еще один. Страх перед  неподвижным  чудищем  постепенно
улегся, уступив место любопытству.
   Теперь можно было во всех подробностях рассмотреть восемь  лап,  растущих
из центра туловища так, что наиболее крупная  часть  тела,  округлое  брюхо,
находилось фактически на весу.
   В самом его низу угадывались пальцы-отростки - судя по всему,  прядильные
органы, вырабатывающие паутину.
   Более всего впечатляла голова с длинными усами и грозными челюстями.
   Клыки сейчас были сложены, поэтому было  видно  небольшие  отверстия  для
стока яда.
   Такие челюсти запросто могли перекусить человеку руку.
   Глаза у тарантула находились на макушке, черные, блестящие... Создавалось
пренеприятное впечатление, будто они следят за Найлом.
   Логово представляло  собой  обыкновенное  углубление,  чуть  шире  самого
обитателя.
   Немного дальше оно уходило резко вниз, поэтому разглядеть, что  находится
там, на глубине, мальчик не сумел. Стены, как обивка, покрывала  шелковистая
паутина, из паутины же,  хитро  перемешанной  с  землей,  была  и  заслонка,
приводимая в действие нитями. Теперь, когда можно было  никуда  не  спешить,
зрелище уже не казалось таким страшным.
   Неожиданно Найла осенило, что оса, чего доброго, возвратится.
   Он порывисто вскочил. От резкого движения вниз  струей  посыпался  песок,
прямо пауку на голову.
   Угасшие глаза насекомого внезапно  ожили,  и  Найл  с  запоздалым  ужасом
понял, что тварь, оказывается, еще не мертва,  и  похолодел  от  ужаса.  Ему
сразу же стало стыдно за свой страх, и он поднял лежавший поблизости  камень
и швырнул его вниз, своротив чудищу один из клыков.
   Глаза у того опять на мгновение ожили. Найл поспешил наружу.
   Идя  обратно  к  пещере,  он  испытывал  странное,  неизъяснимое  чувство
неприязни, смешанной с жалостью, Семья вернулась домой примерно  за  час  до
сумерек.
   Судя по  радостным,  возбужденным  голосам,  слышным  уже  издали,  охота
оказалась удачной.  Сплетенные  из  травы  корзины  были  набиты  до  отказа
крылаткамипустынницами, похожими на неочищенные кукурузные початки.
   При входе в пещеру развели небольшой костер, крылаток, отрывая  им  ноги,
головы и крылья,  кидали  в  огонь,  затем  наполовину  прожаренное  кушанье
вынимали, заворачивали в пучки ароматной  травы  и  клали  обратно.  Готовое
блюдо получалось необычайно вкусным, а аромат травы и дыма еще улучшал его.
   Когда, насытившись, все расселись вокруг  догорающего  костра,  осоловело
поглядывая на тлеющие уголья, Джомар, ласково потрепав Найла по  свалявшимся
волосам, спросил:
   - Ну, как прошел денек?
   И мальчик, наконец дождавшийся своего часа, рассказал о том,  что  видел.
Никогда еще его не слушали так внимательно.
   Никто в этом не сознавался, но тарантул-затворник нагонял на всю семью не
меньший страх, чем на Найла. Даже Джомар, который прожил долгую жизнь  и  ко
многому уже относился  гораздо  спокойнее,  чем  молодые,  постоянно  ощущал
опасность, исходившую от этих тварей.
   Так что рассказ Найла вызвал  у  всех  бурную  радость,  и  ему  пришлось
повторить  его  несколько   раз,   настолько   всем   хотелось   посмаковать
подробности.
   А отец даже не пожурил сына за то, что тот не сдержал слова и далеко ушел
от пещеры.
   Уже засыпая, Найл, когда дед укрывал его шкурой гусеницы, спросил:
   - А зачем оса отложила яйцо тарантулу на брюхо?
   - Чтоб личинке было чем питаться.
   - А паук к тому времени разве не протухнет?
   - Нет, конечно. Он ведь не мертвый. Глаза у Найла широко распахнулись.
   Он ведь, когда  обо  всем  рассказывал,  ни  словом  не  обмолвился,  что
тарантул не умер: боялся, чего доброго, накажут за то, что болтает чепуху.
   - А ты откуда знаешь, что он не мертвый?
   - Осы не убивают пауков. Им ведь  нужно  выкормить  потомство.  А  теперь
давай, спи.
   Но сон пропал. И еще  долго,  лежа  в  темноте,  Найл  думал  о  событиях
прошедшего дня, и ему снова стало жаль тарантула.
   Назавтра ранним утром семья отправилась поглядеть на затворника.
   Удивительно: заслонка входа была задвинута. Джомар  осторожно  поддел  ее
кончиком копья. Заглянув деду через плечо (мать  держала  Найла  на  руках),
мальчик вздрогнул: паука на месте не оказалось.
   Лишь  позже  он  сообразил,  что  оса  возвращалась,  чтобы   передвинуть
мохнатого  истукана,  а  затем  закрыла  заслонку.  Для  существа  длиной  в
каких-нибудь полруки труд поистине титанический.
   Женщины не могли скрыть неприязни. Ингельд даже сказала,  что  ее  сейчас
стошнит. А Вайг, задумавшись, не проронил ни слова.
   Вайг всегда увлекался насекомыми. Как-то в  детстве  он,  улучив  момент,
когда мать спала, улизнул из норы.
   Отыскала она его за четверть мили - ребенок пристально разглядывал гнездо
скарабеев. В другой раз, когда мужчины, возвратясь с охоты, принесли с собой
несколько живых цикад, Вайг со слезами на глазах умолял оставить ему хотя бы
одну (пора, между прочим, была голодная), чтобы он мог ее приручить. Мольбам
тогда не вняли и добычу зажарили на ужин.
   Поэтому через пару дней, заметив поутру, что брат исчез, Найл  ничуть  не
удивился. Естественно, он отправился к норе тарантула. Найл поспешил следом.
Он догадывался: Вайгу не терпится рассмотреть затворника.
   Так оно и оказалось. Укрывшись под кактусом, мальчик наблюдал,  как  брат
вначале поднимает заслонку, а затем, улегшись на живот, заглядывает в нору.
   Найл неслышно подобрался сзади, стараясь, чтобы тень его не  выдала,  но,
когда приблизился уже на пару метров, неосторожно шевельнулся. Миг - и  брат
уже на ногах, со вздетым копьем. Увидев Найла, он облегченно вздохнул:
   - Дурень! Разве можно так шутить?
   - Извини. А что ты тут делаешь?
   Вайг лишь коротко кивнул,  указывая  на  дыру.  Склонясь  над  ней,  Найл
увидел, что яйцо лопнуло, а на незащищенном брюхе затворника  теперь  грузно
ворочается крупная черная личинка. Передвигаться ей было непросто: крохотные
ножки не выдерживали веса туловища. Вайг из интереса тихонько ткнул  личинку
пальцем.
   Маленькие, но крепкие челюсти тотчас вцепились затворнику в  брюхо:  если
она скатится, непременно погибнет от голода.
   Тогда Вайг погладил личинку. Та выгнулась  дугой  и  выставила  крохотное
жало. Но юноша упорствовал,  и  примерно  через  полчаса  личинка  перестала
обращать  внимание  на  поглаживание.  Ее  больше   заботило,   как   вернее
пробуравить толстую ворсистую кожу.
   Два часа братья неотрывно следили за ней, пока наплывавший зной не погнал
их обратно в пещеру.
   Личинка к тому времени  уже  продырявила  кожу,  и  смотреть,  что  будет
дальше, Найлу как-то не хотелось. Уходя, Вайг аккуратно задвинул заслонку.
   - А если бы оса вернулась, а ты все еще там? Что  б  ты  тогда  делал?  -
спросил Найл.
   - Она не вернется.
   - Откуда ты знаешь?
   - Просто знаю, и все, - коротко ответил брат.
   Неделя за неделей Вайг ежедневно наведывался в нору, проводя  там  всякий
раз не меньше часа.
   Найл составил ему компанию лишь  однажды.  Вид  багровой  язвы  на  брюхе
тарантула вызывал  отвращение,  и  мысль  о  победе  над  врагом  больше  не
радовала.
   У него не укладывалось в голове,  как  Вайгу  не  надоедает  отрезать  по
кусочкам паучью плоть и скармливать ее ненасытной личинке.
   Со временем, влезая в  нору,  Вайг  стал  задвигать  за  собой  заслонку,
оставляя лишь узкую щель: обнажившиеся  внутренности  становились  приманкой
для мухпустынниц.
   У  этих  созданий  размером  с  ноготь  имелись  кровососущие  хоботки  и
проворные челюсти, способные очень быстро обгладывать падаль.
   Однажды Вайг возвратился в пещеру, неся на руке осу. Насекомое почти  уже
достигло размеров взрослой особи, и глянцевитое туловище с желтыми  крыльями
и длинными грациозными ногами казалось  одновременно  и  очень  красивым,  и
страшным.
   С первого взгляда становилось ясно, что оса относится к  Вайгу  с  полным
доверием. Брат переворачивал насекомое  на  спину  и  водил  ему  по  брюшку
пальцем, а оса в ответ обвивала его руку длинными ногами, легонько покусывая
при этом палец  острыми  челюстями.  Чутко  подрагивало  похожее  на  стилет
длинное черное жало.
   Еще ей нравилось взбираться Вайгу по руке и зарываться в его длинные - по
плечи - волосы. Освоясь там, она принималась щекотать ему усиками мочку уха,
а Вайг заходился от хохота.
   Назавтра отец позволил Вайгу сопровождать его на охоте вместе с питомицей
- проверить, какой от осы может быть прок.
   Довольно быстро они дошли  до  акаций  -  тех  самых,  что  виднелись  на
горизонте, когда семья перебиралась в новое жилище, а вскоре увидели  и  то,
что искали: сеть серого паука-пустынника.
   По размерам (не больше полуметра) эти создания уступают  тарантулу,  зато
ноги у них в сравнении с туловищем попросту огромны. В  углу  сети  болтался
кузнечик, безнадежно увязший в липких шелковистых тенетах.
   Вайг, обойдя вокруг дерева, высмотрел паука. Тот сидел  в  развилке,  где
ствол разделяется на сучья. Юноша кинул камень, за ним второй.
   Первый рикошетом отлетел от ствола, зато второй угодил точно в цель.
   Паук, тотчас кинувшись вниз, повис на шелковой нити.
   Почти одновременно навстречу ему метнулась оса, словно сокол к добыче.
   Дать отпор невесть откуда возникшему противнику  у  паука  не  оставалось
времени: оса уже схватила его за заднюю лапу.
   Было отчетливо видно, как в плоть впивается жало и напряженно вздрагивает
глянцевитое тело, вводя  парализующий  яд.  Пустынник  попытался  сжать  осу
ногами, но ничего не получилось.
   Пара минут - и он, опрокинувшись,  рухнул  на  землю,  подергиваясь,  как
заводная игрушка, у которой кончается завод.
   Завалив врага, оса словно растерялась. Взобравшись поверженному пауку  на
кожистое серое брюхо, она неуверенно переползала с  места  на  место,  будто
принюхиваясь.
   Вайг,  приблизившись,  осторожно  опустился  рядом  на  колени,  медленно
вытянул руку, посадил осу на раскрытую ладонь, затем вынул из  притороченной
к поясу сумы кусочек плоти тарантула и скормил ей.
   После этого охотники отсекли