ствительно  пошла  следом,   но  чувствовалось,  что  она
растеряна:  она не могла представить,  что это будет за разговор,  разве
что этот парень соблазнился ее внешностью и  на уме то же,  что и  у его
братца. Озадачен был и Дравиг, но из учтивости не лез Найлу в мысли.
     Яркий солнечный свет снаружи буквально ослеплял.  На северной стороне
площади можно было различить капитана, пробирающегося главным проспектом
в сторону моста, ведущего в квартал рабов. Движения по-прежнему выдавали
усталость, но было видно, что он явно спешит выбраться из города, прежде
чем кто-нибудь воспользуется возможностью законно свести счеты.
     Найл сел на  согретую солнцем балюстраду,  жестом велев Сидонии сесть
возле.  Та неловко опустилась, словно ей доставляло неудобство перестать
стоять навытяжку.  Дравиг бесстрастно ждал  (все-таки странная у  пауков
манера - стоять, будто окаменев).
     - Ты хорошо знаешь этот город?- осведомился Найл.
     - Пожалуй,   даже   очень,-   голос  отрывистый,   выдающий  привычку
командовать.
     - Тебе известно о сером,  квадратном здании,  чтобы вокруг -  кусты с
красными  и  желтыми  цветами?  -  вопрос  он  подкрепил  телепатическим
образом.
     Сидония закусив губу посмотрела вниз на тротуар; покачала головой.
     - Нет, господин.
     Было  видно,   что  она  говорит  правду,   тем  не  менее  в  голосе
чувствовалась неуверенность: может быть, образ показался знакомым.
     - Ты уверена, точно?
     Сидония покраснела,  думая, что он сомневается в ее словах. Она давно
уже привыкла к тому, что пауки то и дело вчитываются в ее мысли, поэтому
не чувствовала, что и Найл сейчас делает то же самое.
     - Да, господин.
     - Но ты хотя бы примерно представляешь, где такое может находится?
     Она нахмурилась.
     - Много цветов растет вон  там,  в  той  части,-  она  подняла руку и
указала на восток, вдоль проспекта, где дворец Найла.
     - Далеко отсюда?
     - Мили две или три.
     Найл повернулся к Дравигу.
     - Ты знаешь ту часть города?
     - Нет.  Дела  никогда меня  туда  не  заводили.  Та  часть совершенно
нежилая.
     - Я бы хотел туда наведаться. Составишь мне компанию?
     Паук без особой охоты согласиться. Найл снова повернулся к Сидонии:
     - Мне надо взять туда и  тебя.  Прошу явиться во дворец сегодня в два
часа.
     С  ясного синего неба теперь вовсю светило солнце;  снег не успел еще
растаять лишь в  тени деревьев и  зданий,  а  в  воздухе стояло журчание
воды,  бегущей по водостокам.  Спину припекало,  и Найл с Симеоном, сняв
плащи,  понесли их  свесив через  руку;  лишь  Сидония терпеливо сносила
неудобство и  не допускала нарушения формы одежды.  Дравиг,  как обычно,
казался равнодушным к погоде.
     На шее у Найла был медальон - отражатель мысли, подарок после первого
визита в Белую башню. Это было устройство для координирования ментальных
вибраций мозга,  сердца и нервного узла, усиливающее сосредоточенность и
восприятие.  Став правителем, Найл мало-помалу перестал его носить. Сила
воли,  как он теперь считал,  вызывается интуицией.  Сегодня же он надел
медальон для особой цели.  В тот первый визит в башню вещица пригодилась
для запоминания карты города;  помогла усвоить ее так четко,  что теперь
можно было  воссоздать в  деталях,  едва прикрыв глаза.  Основной сектор
восточной части именовался "индустриальной зоной" -  название, сбивающее
с  толку Симеона с  Дравигом,  да и самому Найлу не вполне понятное.  Из
уроков истории в Белой башне он уяснил, что индустрия - это производство
и  изготовление товаров;  слышал и о периоде Промышленной революции.  Но
вот уж почти дошли,  а вокруг -  куда ни глянь, ни закопченных цехов, ни
высоченных заводских труб. Во всяком случае, здания здесь даже ниже, чем
в центре города.
     Изжелта-серая  дорога,  по  которой  они  сейчас  шли,  смотрелась на
удивление новой,  будто вчера проложенной.  Во  второй половине двадцать
первого века  асфальт и  бетон  уступили место  смеси  каменной крошки и
пластмассы,  затвердевающей в  вещество наподобие мрамора,  только более
прочное и  износоустойчивое.  Потому-то дорога и тротуары по обе стороны
не давали ни намека на износ.  То же самое и дома,  магазины,  офисы - в
гораздо большей сохранности,  чем  в  центре города.  Все здесь казалось
аккуратным, тщательно продуманным, но на удивление безликим.
     Примерно  через  милю   деловая  часть  сменялась  небольшими  жилыми
домиками  -   типовыми,   из  красного  кирпича,   каждый  с   небольшим
палисадником.  В  свое время монотонность здесь оживляли лишь затейливые
узоры,  обрамляющие окна и двери. Теперь вокруг домиков буйно разрослась
зелень;  кое-где она взобралась и  на крышу -  в  одном месте (надо же!)
дерево  проросло сквозь  дом  и  пробило стволом шиферную плитку;  сучья
теперь  затеняли  крышу.  Найла  распирало  от  любопытства забраться  и
осмотреть один из таких домиков -  интересно,  как там жилось их прежним
обитателям?- но было некогда: через пару часов начнет смеркаться.
     Прошли еще одну милю,  и пейзаж вдруг резко изменился.  Первым делом,
когда  отдалились  на  полмили  от  кирпичных  домиков,  в  глаза  стали
бросаться яркие цветовые оттенки.
     Судя по  карте,  это  и  было начало индустриальной зоны,  но  здания
выглядели   так,   будто   предназначались  для   карнавала  или   парка
аттракционов: и треугольные, и кольцом, все из яркого кирпича, и ни одно
не  выше  двух этажей;  крыши в  основном -  изумрудно зеленая с  яркими
крапинками плитка.  Как  и  вокруг кирпичных домиков,  здесь буйствовала
зелень, но не обычная, как там, а роскошная, тропическая.
     Среди  растений  преобладали  толстые  ползучие  побеги,  с  широкими
глянцевитыми листьями в зеленую и желтую крапинку,  среди цветов - алые,
раструбами,  чаши. Тут и там среди этой массы проглядывали пальмы, такие
как в Дельте. Зрелище впечатляло странной экстравагантностью - все равно
что занавес, размалеванный шутом.
     Когда  подошли ближе,  стало  ясно,  что  запах  здесь  соответствует
прекрасному виду:  благоухание жимолости,  сирени,  роз, можжевельника и
гиацинтов  сливалось  с  приятным  запахом,  напоминающим свежескошенное
сено. Последний раз таким многообразием веяло в Дельте; Найл вспомнил, и
стало как-то неуютно. Но когда Сидония двинулась среди кустов, с видимым
упоением погружая лицо в  чаши цветов,  Найл тоже не удержался,  и нашел
аромат изумительным.
     - Ты здесь раньше когда-нибудь бывала? - спросил он у Сидонии.
     - Да.  -  Ему  показалось,  что  она  скользнула робким  взглядом  по
Дравигу.
     - И здесь всегда вот так?
     - Да, наверное, - сказала она неуверенно.
     - Тогда почему сюда так редко ходят? Вон какая красота.
     - Потому что...  -  она глубоко вдохнула из алой чаши,  -  потому что
когда слишком много удовольствия, то нехорошо.
     Под  удивленным взглядом Найла  женщина  вспыхнула.  И  можно  понять
почему:   служительница  ведь,   дисциплина  и  самоконтроль  -  предмет
гордости.   А  от  таких  запахов  возникает  трепетное  томное  желание
расслабиться,  уступить...  Да,  такой настрой был бы  явно не  по нраву
паукам.
     Изучал растения и Симеон, но только отстраненным взором ботаника.
     - Почему они, интересно, растут вот так среди зимы? - спросил Найл. -
Их что, солнце заставляет думать, что это весна?
     Симеон недоуменно развел руками.
     - Уж и не знаю. В первый раз с таким сталкиваюсь.
     - Даже в Дельте?
     - С Дельтой не путай.  Там почти у каждого из растений красота служит
коварной приманкой.
     - А ты уверен, что у этих - нет?
     - О, конечно же, нет, - сказала Сидония; голос кроткий, мечтательный,
сама лелеюще поглаживает алую чашу,  как какого-нибудь ручного зверька.-
Какая же это приманка?
     Найл перевернул медальон на  шее  -  внимание сфокусировалось как под
увеличительным стеклом -  и тут же убедился,  что она права. Было что-то
трогательно невинное и  кроткое в  многообразии этих  запахов.  Интуиция
подсказывала, что опасаться нечего.
     - Ты когда-нибудь видел, чтобы растения цвели среди зимы?
     - Чтобы  так,   нет,-  Симеон  изучал  один  из  толстых  глянцевитых
листьев.-   Ты  видишь,   листья  вечнозеленые,-   он  пощупал  лепесток
оранжевого цветка,  похожего на любопытной окраски розу.  Найл сделал то
же самое: упругий, мясистый.- Такой, похоже, устоит и против ветра.
     Найл повернулся к Дравигу.
     - Ты знаешь что-нибудь об этих цветах?
     - Мои  сородичи равнодушны к  подобным вещам,  -  чувствовалось,  что
паучище слегка подтрунивает;  Найл уже не раз замечал за Дравигом эдакое
чопорное чувство юмора.
     - Но   ведь  не   случайно  же   эти  цветы  понасадили  здесь  среди
зданий?-спросил Симеон.
     Найл почему-то подумал о том же самом.  Вблизи здания смотрелись так,
будто  построены для  детской площадки;  яркие цвета и  затейливые узоры
вызывали то же любопытное, светлое чувство.
     - Может, здесь была детская индустриальной зоны.
     - Индустриальной зоны?  Это она и есть?  -  Если верить карте. Симеон
медленно кивнул.
     - Тогда понятно.  В былые времена так и строили.  У работников, когда
вокруг все блеклое и унылое,  развивалась депрессия. А стоило все вокруг
разнообразить,  и работалось усерднее. У меня дед читал об этом в книгах
по истории.
     - Да, но чтобы цветы цвели зимой...
     - Действительно,  -  Симеон  сладко  вдохнул из  крупного золотистого
цветка,  напоминающего диковинных размеров львиный зев.  - Не спорю, все
это странно.
     - Может, эти растения принесли из дельты? - предположила Сидония.
     - Тогда еще и Дельты не было, - пояснил Найл.
     - Дельты?   -   было  видно,   что  об   истории  Сидония  не   имеет
представления.
     В  кустах  шуршал  легкий  ветерок,  перемешивающий запахи  так,  что
сладость казалась поистине нестерпимой;  перед  глазами  начинало плыть,
хотелось лечь прямо на  мокрую траву и  закрыть глаза.  Сделав над собой
усилие, Найл перевернул медальон. Сонливости как не бывало, вместо нее -
обостренная четкость,  кажущаяся  в  сравнении  какой-то  даже  жесткой.
Исчезла  и  бездумная  радость,  сменившись деловой  сосредоточенностью,
желанием действовать.
     - Скоро начнет темнеть. Пора двигаться.
     Симеон с  неохотой отвернулся от цветов.  А Сидония развернула плечи,
тряхнула   увесистым   бюстом    и    двинулась   следом    решительной,
целеустремленной походкой.
     Соображения Симеона насчет индустриальной зоны были, очевидно, верны.
Все  здания здесь  имели ту  же  нарочитую веселость,  местами вплоть до
вульгарности.  Можно представить,  как все здесь выглядело в свое время:
ровные газоны,  разноцветные здания,  окруженные яркими цветами - просто
картинка из  сказки.  Симеон указал на  одно  особо любопытное строение,
сплошь из зеленого камня -  ни дать ни взять диковинный кактус, растущий
из щедрой почвы.
     Найл покачал головой.
     - Все равно,  наверное, приедалось на третий-четвертый день. Рано или
поздно, в конце концов, всегда привыкаешь.
     - Мне  дед  про  это  ничего не  рассказывал,-  сказал Симеон,  пожав
плечами.
     Стоило прикрыть глаза, как в уме возникала карта, которую он запомнил
в  Белой  башне.  Удивительно,  насколько  четко,  во  всех  деталях  ум
воссоздает с помощью медальона картину, прямо как на фотографии; мысль о
потаенных силах памяти вызывала восхищенный ужас.  Карта указывала,  что
индустриальная зона идет по кругу, занимая в диаметре пару миль.
     В  центре находилось большое озеро,  все еще привлекательное,  хотя и
поросшее теперь камышом и водокрасом; рядом с ним - промышленный музей и
административный корпус,  напоминающий  трубы  какого-нибудь  громадного
органа.  Одновременно было ясно,  что ни одно из этих зданий не имеет ни
малейшего сходства с тем приземистым квадратным строением, что ищут они.
Серый цвет смотрелся бы резким диссонансом в этой разноцветной гамме. Но
когда  миновали административный корпус,  что  в  центре комплекса,  вид
зданий  начал  меняться.  То  ли  съемщики  не  могли  раскошелиться  на
помещения непригляднее,  то  ли вышли средства у  дизайнеров,  но только
здания становились все более строгими,  многие были из простого красного
кирпича.  И  вот  когда Найл посмотрел направо,  взгляд уперся в  нечто,
заставившее сердце дрогнуть:  верхние этажи серого здания, выглядывающие
из-за деревьев.
     - Вон что-то похожее,- указал он. Симеон поглядел с сомнением.
     - Походит на  электростанцию.  На  той  стороне города есть еще одна,
точно такая же.
     Приблизившись с угла,  выяснили,  что серое строение стоит неподалеку
от водонапорной башни.  Мелькнула мысль,  что перепутали, но когда зашли
на боковую дорожку,  полностью открылось взору и  здание,  и  окружающая
богатая  растительность с  красными  и  желтыми  цветами.  Теперь  чутье
безошибочно  подсказывало,  что  это  и  есть  тайная  кладовая  Скорбо.
Специфическая волна холодной энергии,  исходящая от Дравига,  как дрожь,
показала, что и паук это осознает.
     Они  подошли к  зданию сзади  и  очутились перед  слепой стеной,  без
намека на окна или двери.  Чтобы оказаться спереди, надо было безусловно
ее обойти.  Оказалось,  это не так-то просто. Окаймляющая участок справа
колючая изгородь вплотную сходилась с  зеленой стеной кустов и невысоких
деревьев,  окружающих строение.  При  более  близком знакомстве изгородь
оказалась густым переплетением колючих веток,  и  поднималась на  высоту
больше двух метров -  слишком высоко даже для  Дравига.  Проблему решила
Сидония;  вынув тесак,  она храбро шагнула в  колючие заросли.  С каждым
размашистым ударом к ее ногам валились отсеченные ветки и побеги.  Через
несколько минут она прорубилась через изгородь и  наткнулась на бетонную
дорожку  в   пару  метров  шириной.   Эта   дорожка  и   не   подпускала
растительность чересчур близко к  стене,  и потому появилась возможность
пробраться вдоль нее к фасаду строения.
     Вскоре он  открылся глазам,  с  полудюжиной выбитых окон и  массивной
стальной дверью.  Отливающий синевой металл не успел еще заржаветь; судя
по  утопленной ручке,  дверь должна была  откатываться вбок на  роликах.
Найл,  навалившись,  потянул;  дверь отъехала на  полметра,  затем резко
застопорилась.
     Сидония,  по-прежнему держа в руках тесак,  осторожно ступила внутрь.
Не  успела она зайти,  как Найл тревожно вскрикнул:  что-то метнулось из
темноты.  Сидонию отшвырнуло на спину,  она ударилась головой о бетонный
пол,  очевидно,  сила удара спасла ей  жизнь.  Над ней напряженно застыл
паук,  готовый хватить по горлу,  и он бы так,  безусловно,  и поступил,
если бы  она пошевелилась.  Но женщина лежала неподвижно,  поэтому он не
вонзал клыки,  а  тут  из-за  угла  подоспел Дравиг,  и  с  ходу крикнул
мысленную команду.  Паук  оторопело застыл,  но  когда  Дравиг  приказал
отойти,  команду проигнорировал и остался стоять в угрожающей позе. Найл
не  мог  поверить глазам.  Он  впервые видел,  чтобы паук не  подчинялся
приказу начальства.
     А теперь, приглядевшись внимательней, он уже и не был уверен, паук ли
это вообще.  Лапы этого существа,  казалось, покрывала роговая оболочка,
как у скорпиона. Массивное черное туловище, тоже в твердой оболочке, что
у  мокрицы,  было округлым,  без намека на талию,  которая у большинства
пауков разделяет грудь и брюшную полость.  Не было видно и головы, глаза
и челюсти выдавались как бы из самого туловища.  Массивная туша и мощные
лапы составляли впечатление необычайной физической силы; было видно, что
челюсти могут отделить голову женщины одним движением.
     Ошеломлен был и  Дравиг;  как особый советник Смертоносца-Повелителя,
он  привык к  мгновенному подчинению.  А  тут  -  представить только!  -
какая-то неотесанная уродина,  по виду даже не паук,  а,  скорее, черный
жук, и вдруг его игнорирует.
     Может,  он не в своем уме,  или просто не узнал?  Дравиг опять бросил
мысленную команду.  А  наглец стоял  и  упорно таращился -  антенны чуть
подрагивают от  напряжения,  глаза,  когда  на  них  падает свет,  тлеют
красным.  Дравиг постепенно выходил из  себя.  Он  хлестнул своей  силой
воли,  да так,  что Найл неуютно поморщился;  паук сжался и  сдал на шаг
назад.   Как  и  Дравиг,  Найл  ожидал,  что  он  уступит  и  подчинится
превосходящей силе.  Но  у  странного паука  тупое  упрямство неожиданно
вылилось в  ярость,  и  он  двинул своей силой воли,  похожей на тяжелый
удар.  Дравиг,  не готовый к  такому обороту,  отреагировал точно как на
физический удар:  чуть осел на  задние лапы,  и  серые ворсинки на  теле
шевельнулись,  словно их обдуло ветром.  Он разгневался, вскинувшись как
патриций,  оскорбленный плебеем.  А  противник стоял как  ни  в  чем  не
бывало;  очевидно,  он был не из городских. Он сделал шаг вперед и навис
над телом Сидонии, вскинув когтистые передние лапы в боевую позу. Найл с
тревогой заметил,  что  Сидония зашевелилась.  Вот  она  открыла глаза и
изумленно их расширила, увидя над собой шерстистое брюхо. К счастью, все
внимание забияки было  приковано к  Дравигу,  поэтому женщина оставалась
пока целой.
     И  вот  два  паука схватились,  скрестив воли.  Теперь это был уже не
просто обмен ударами,  а предельно напряженное противостояние одной воли
другой.  Найл  впервые видел  такой  поединок,  и  завороженно наблюдал.
Впечатление такое,  будто  оба  дерущихся окружены энергетическим полем,
каждый  своим,-   похожим  на  силовые  линии  магнита.   Эти  два  поля
сталкивались лоб в лоб с таким же эффектом,  как два взаимоотталкиваюших
полюса  магнита.  В  месте  соприкосновения силовые эти  линии  темнели,
словно обретая видимость. Хотя, скажем, для Симеона эти линии оставались
невидимыми;  он  видел лишь двух пауков,  каждый из которых,  напряженно
подавшись  вперед,  как  под  сильным  встречным  ветром,  таращился  на
противника.  Их  можно было еще  сравнить с  двумя сцепившимися борцами.
Найл видел эту силу, поскольку был на той же телепатической волне, что и
Дравиг.
     Видел он и  то,  что Дравиг в  этом поединке не на высоте.  В нем уже
чувствовался возраст,  да  и  сколько уж лет прошло с  тех пор,  как ему
приходилось отстаивать себя в  поединке.  И  хотя его  воля была подобна
разящему острию,  ему  не  хватало примитивной грубости,  которая была у
соперника,  в  ком агрессивность соответствовала силе приземистого тела.
Более того, уверенность Дравигу подтачивало еще и сознание того, что все
происходящее -  гадкая нелепость. И хотя с виду оба бились на равных, не
уступая ни  на йоту,  Найл видел,  что Дравиг теряет силу быстрее своего
противника.  Что произойдет,  если Дравиг в конце концов сдаст?  Все это
виделось так  ясно,  будто должно произойти вот-вот.  Единственное,  чем
Дравиг мог бы спасти себе жизнь -  это встать в  позу побежденного,  все
равно,  что  пес,  поджавший хвост.  Но  этому не  бывать никогда.  Даже
сейчас,  в  самый  разгар  схватки,  поза  Дравига выражала непримиримую
ненависть к  противнику,  стремление наказать и  расквитаться с ним так,
чтоб неповадно было.  Из чего следует, что когда в конце концов придется
уступить,  Дравиг  неминуемо  погибнет.  А  для  паука  погибнуть -  это
признать превосходство того, кого считаешь ниже себя.
     Внезапно до  Найла дошло,  что  нелепо стоять и  глазеть на  то,  как
Дравиг бьется не на жизнь,  а на смерть; тем самым он самого себя ставит
в  унизительное положение труса.  Внутреннее напряжение и желание видеть
врага поверженным овладели Найлом настолько,  что для него самого теперь
необходима была  победа  или  смерть.  Напряжение заставило  вспомнить о
медальоне на груди:  он обжигал,  словно превратившись в тлеющий уголек.
Сейчас  он  выпуклой стороной обращен был  внутрь,  загоняя мыслительную
энергию   обратно   в    тело   и    тем   самым   усиливая   внутреннюю
сосредоточенность.   Найл  полез  себе  под  воротник