ава,  выходили на  узкую боковую улочку,  и
через открытую по  соседству дверь можно было  видеть тенета клейковика,
простершиеся к дому напротив.  Беглец почти наверняка заметил ее, прежде
чем входить в здание, поэтому маловероятно, чтобы он двинулся направо.
     А заподозрив,  что в одной из комнат справа обитает паук, он двинулся
бы налево,  вероятно,  на цыпочках. Найл внимательно рассматривал пыль и
хлам под ногами,  перемешанные с крыльями и хитиновыми покровами летучих
тварей,  и наткнулся на то,  что искал.  Следы,  если не высматривать их
специально среди кусков штукатурки и  хлама,  обнаружить было  более чем
сложно.  Беглец,  как Найл и предполагал,  пробирался на цыпочках,  чуть
приметные следы  периодически повторялись сантиметрах в  пятидесяти друг
от  друга:  двигаясь таким образом,  человек делает более короткие шаги,
чем идущий обычной поступью.  А перед первой дверью, что слева, след был
полный,  там,  где беглец остановился открыть дверь.  Найл сделал то  же
самое,  и взгляд упал на пустую комнату, с невыбитыми стеклами. Укрыться
здесь было негде,  так что ясно,  отчего беглец прокрался на  цыпочках к
следующей  двери.  Открывать ее  было  не  обязательно,  так  как  следы
просматривались дальше в коридоре,  иногда терялись там,  где нет пыли и
мусора, но потом возобновлялись. Но возле третьей двери шаги обрывались,
дальше по коридору на них не было ни намека.
     Найл возвел руку,  давая остальным знак остановиться; сердце отчаянно
билось. Он осторожно повернул ручку и рывком открыл дверь. Комната, увы,
была пуста.  Однако оконная рама с треснувшим стеклом была поднята. Найл
быстрым шагом  прошел через комнату и  выглянул наружу.  Здание по  всей
длине опоясывал узорчатый карниз.  Ширины в нем было от силы сантиметров
пятнадцать,  но он не составил бы проблемы для ловкого или отчаявшегося.
Озадачивало единственно,  что в  здании через дорогу не было окна,  куда
можно забраться -  сплошная стена. Чтобы добраться до окна, беглецу надо
было пройти метров шесть по карнизу в сторону главного проспекта. Но там
рама была закрыта,  а стекло целое.  Можно было,  наоборот,  тронуться в
другую  сторону и  обогнув угол,  выйти  на  тыльную сторону здания.  Но
посмотрев вниз на  землю,  от  которой его  отделяло четыре этажа,  Найл
поневоле  убедился,  что  только  отчаяние могло  бы  толкнуть на  такой
поступок.
     - А  как  насчет соседней комнаты?  -  спросил Симеон.  Найл  покачал
головой.
     - Следы оборвались возле этой.  А ну-ка...  - согнувшись, он принялся
кропотливо  изучать  пол.   Все   в   нем   напряглось,   когда   понял,
сориентировавшись по следам,  что беглец вернулся по комнате в угол, где
находится еще одна дверь -  не  то  стенного шкафа,  не то комода.  Найл
поглядел  в  этом  направлении,  и  остальным стало  тоже  все  понятно.
Подобравшись на цыпочках,  Найл обнаружил,  что прикрыта дверь неплотно:
беглец,  вероятно,  не сумел закрыть полностью. Когда до двери оставался
примерно метр,  она рывком распахнулась,  и кто-то стремглав бросился из
нее. Он успел уже одолеть половину коридора, но бежал тяжело и неуклюже,
так что Найл, всегда отличавшийся легкостью в беге, нагнал его и схватил
за плечо,  прикрытое туникой раба.  Беглец вильнул и оступился,  с силой
ударившись о  стену.  На  мгновение Найл глубоко заглянул ему  в  глаза.
Большие,  какие-то необычайно темные и  пронзительные.  Найл изготовился
уже схватиться и повалить преследуемого, но тут случилось нечто, от чего
Найл рухнул на  колени.  Все  равно что получить удар наотмашь в  кадык,
отчего мгновенно пропадает дыхание.  В  глазах потемнело,  и  все пошло,
будто в замедленном темпе;  руки,  ноги -  все двигалось медленно, как у
пловца, или во сне.
     Когда  перед глазами прояснилось,  стало видно,  что  беглец лежит на
полу,  пригвожденный передними лапами паука-клейковика.  Лицо и руки ему
покрывало  какое-то  поблескивающее  вещество,   которое  паук  струйкой
продолжал выстреливать в него из хелицеров.  Это был прозрачный клей. Не
успело это произойти,  как человек внезапно перестал шевелиться,  словно
мертвый.
     С  помощью Симеона Найл кое-как поднялся на ноги.  Странно:  тошнота,
головокружение.   Он  посмотрел  на  паука  и   послал  мысленно  сигнал
благодарности.  Восьмилапый выпустил жертву.  Но  едва это  сделал,  как
человек,  крутанувшись, вскочил - видимо, притворялся. Рука метнулась за
пазуху и  появилась обратно с  ножом в ножнах.  Когда он стянул и бросил
ножны на  пол,  Найл  заметил что-то  жутковатое,  звериное в  том,  как
незнакомец обнажил в злорадной улыбке желтые зубы.  Он занес нож, и Найл
качнулся назад,  ожидая нападения.  К удивлению, вместо этого незнакомец
полоснул себя по предплечью;  нож оставил неглубокий порез.  В следующее
мгновение,  когда паук снова перехватил его сзади, незнакомец согнулся в
коленях  и  повалился на  пол.  Было  видно,  что  на  этот  раз  он  не
притворяется.
     Симеон опустился возле него на колени и,  схватив за волосы, повернул
к  себе  лицом.  Глаза незнакомца были  закрыты,  а  клей  на  лице  уже
отвердевал в маску. Взяв его за запястье, Симеон пощупал пульс.
     - Мертв.  Не  тронь!  -  сердито крикнул он  Найлу,  потянувшемуся за
ножом. Хотя поднимать оружие Найл не собирался. Любопытно, вырезанный на
деревянной рукоятке символ точь  в  точь  совпадал с  тем,  что  был  на
свинцовом диске.
     Паук удалялся по  коридору.  Вот  он  вздыбился и  клещами предплюсны
ухватился за люк в  потолке.  Спустя секунду он подался туда всем телом.
Тяжеловатое на вид подбрюшье ненадолго застряло, затем, втянув его, паук
скрылся окончательно.
     - Ты как, в порядке? - спросил Симеон.
     - Да не знаю,  -  опять подкатила тошнота, и отзываться было неохота.
Найл повернулся к  надсмотрщику.  -  Сходи-ка,  пожалуйста,  в обиталище
Повелителя и попроси прийти сюда Дравига.  -  На лице человека появилась
тревожная растерянность. Найл перевел взгляд на Симеона, у которого лицо
было странным образом искажено, будто проступало сквозь воду. - Ты бы не
мог сходить с ним заодно? С тобой оно представительней.
     Глядя им вслед,  Найл опустился на пол, прислонившись спиной к стене.
Ко лбу волнами поднимался жар,  чувствовалось, как проступает пот. Через
несколько секунд снова начало подташнивать.  Дышал он тяжело,  ртом,  из
тела  ушла  вся  сила.  Но  ничего,  отсиделся,  минут через пять слегка
полегчало. Найл открыл глаза и поглядел на мертвого, заострившего лицо к
потолку.  Теперь ясно было видно,  как  ему  удалось замаскироваться под
раба: нос что клюв, большие уши, покатый подбородок - только необычайная
бледность отличала его от других рабов. Однако не шел из памяти странный
взгляд тех темных глаз,  и  Найлу становилось ясно,  что он  имел дело с
человеком разумным.  И  не  только разумным,  но  еще и  полным зловещей
решимости, мгновенное самоубийство тому доказательство.
     И  еще было понятно,  что дело он имел с чужаком,  никак не с жителем
этой округи или  Диры.  Свидетельством было то,  что незнакомец каким-то
образом освоил  паучий прием  точным ударом прошибать волю.  Но  было  и
существенное  различие.   Когда   наверху   лестницы  Найла   обездвижил
паук-клейковик,  то парализовал его как-то так,  чтобы будучи не в силах
шевельнуть ни  единым мускулом,  Найл тем  не  менее находился в  полном
сознании.  Незнакомец же  использовал некое прямое,  грубое воздействие,
словно ударил чем-то тяжелым и тупым. От этого Найл чувствовал тошноту и
слабость,  в  то  время как  секундный паралич паука не  оставил никаких
последствий.  Различие,  очевидно,  крылось в том,  что паук намеревался
только обездвижять, а незнакомец - вывести из строя.
     Пристально вглядевшись в  лицо-маску,  Найл испытал странное чувство,
от  которого  темя  пронзила  ледяная  игла;   на  миг  показалось,  что
незнакомец еще жив.  Прошло несколько секунд, прежде чем стало ясно, что
именно  произошло.  Поддавшись смятению,  Найл  попытался  прощупать  ум
трупа.   Рефлекс  был  совершенно,   на   сто  процентов  автоматический
(человек-то мертв).  Результат должен был быть нулевой, равносильно тому
что шевельнуть ногой бездыханное тело.  Тем не менее Найл ощутил зыбкое,
смутное тепло, наличие жизни. Тело в некотором смысле по-прежнему жило и
вместе с тем было бесчувственным, как растение или плод. Найл, полностью
отрешившись  от  мысли,   попробовал  снова.   На  этот  раз  он  ощутил
инстинктивное отвращение и  моментально отпрянул,  словно  прикоснулся к
чему-то мерзкому,  осклизлому.  В  нераспавшемся жизненном поле мертвеца
было что-то отталкивающее,  напоминающее неприятный запах.  Да, такое же
ощутимое,  как запах,  и  оттого невыразимое словами.  С чем-то подобным
Найлу порой доводилось сталкиваться в пустыне.  Умы хищников - например,
того  чудовища  под  названием сага,  что  держало  в  лапах  сверчка  и
сжевывало его,  будто черенок сельдерея.  Помнилось и неприятие того что
он испытал,  заглянув случайно в душу некоему демоническому, похожему на
летучую мышь созданию в Дельте; живое воплощение злобы, словно одержимое
похотью убийства.
     Звук  шагов вернул Найла к  действительности.  Симеон,  а  у  него за
спиной Дравиг.  Найл попытался подняться,  но  так и  не рискнул:  снова
подкатила тошнота. Он опять сполз вниз, спиной опершись о стену.
     - Привет, Дравиг. Извини, что сорвал с места.
     - Тебе  нехорошо?  -  Найл  был  польщен подлинным участием в  голосе
паука.
     - Ничего, легчает помаленьку.
     Дравиг посмотрел на труп.
     - Кто этот человек?
     - Один из убийц Скорбо.
     - Какой ты молодец! А где третий?
     - Не знаю.  Но теперь можно сказать,  почему они сняли с мертвого всю
одежду. Он, по-видимому, был одет в рубище раба, а им не хотелось, чтобы
мы  узнали,  среди кого он  прятался.  Думаю,  надо бы прочесать квартал
рабов.
     - Я дам приказ. Как погиб этот человек?
     - Он  покончил с  собой  вон  тем  ножом.  Осторожно (паук поднял нож
предплюсной клешней и поднес к самым глазам), лезвие отравлено.
     - Да. Это яд зеленого скалистого скорпиона. Пожалуй, самый сильный из
всех существующих ядов.  - Обоняние у пауков гораздо чувствительнее, чем
у людей. - Смертелен даже для пауков.
     - Тогда ты должен предупредить ловцов,  чтобы были осторожны.  Третий
может быть вооружен таким же.
     Паук выразил подтверждение; мысленный образ был не связен со словами,
все равно что кивок.
     - Тебе нужна помощь? - спросил Дравиг.
     - Спасибо, нет, Симеон мне поможет.
     - Тогда  я  должен  возвратиться  и  обо  всем  доложить,   -  Дравиг
подобрался, будто встав навытяжку, и сказал с подчеркнутой деловитостью:
     - От имени Смертоносца-Повелителя благодарю тебя за поимку этого убийцы.
     - Найл  достаточно хорошо  понимал паучью  ментальность,  чтобы  усвоить
суть:  теперь действительно ясно, что люди этого города не несут никакой
вины за гибель Скорбо.
     - Спасибо,-  склонил  голову  Найл.  Когда  Дравиг  удалился,  Симеон
подобрал нож и аккуратно вложил его обратно в ножны.
     - Я  сделаю  анализ.   Отрава,  должно  быть,  смертельна,  -  реплик
недавнего диалога он, естественно, слышать не мог.
     - Это яд зеленого скалистого скорпиона.
     - О,  боги!  -  Симеон чуть не  выронил нож.  -  Знал бы,  так  и  не
прикоснулся бы  к  нему без  перчаток!  -  он  вынул из  кармана большой
носовой платок и аккуратно обернул ножны, завязав концы в узел.
     Найл  осторожно  поднялся  по  стене,  с  облегчением обнаружив,  что
тошнота  унялась,   донимает  лишь  усталость.  Симеон  с  беспокойством
поглядел на его лицо.
     - Бледный какой. Он ударил тебя в живот?
     Найл покачал головой.
     - Он ударил силой воли, как паук.
     Симеон воззрился не веря глазам.
     - Ты уверен в этом?
     - Абсолютно.
     - Он не дотронулся до тебя оружием?
     - Нет.
     Симеон впитал это молча, Посмотрел вниз на тело, покачал головой.
     - Так что же это, черт его дери?
     Опустившись возле мертвого на  колени,  он обшарил ему карманы.  Улов
небогатый:  засаленный платок из  дерюги да деревянные ложка с  вилкой -
рабы таскают их с собой.
     - Посмотри-ка  ему на шею,  -  указал Найл.  Как и  ожидалось,  нашли
золотую цепочку с кулоном. Симеон снял ее и протянул Найлу.
     - Не желаешь?
     - Нет, у меня уже одна есть.
     Хотя  подлинная причина отказа была не  эта.  Он  чувствовал странное
интуитивное неприятие, словно от кулона веяло чем-то нечистым.
     Не  пройдя по  проспекту и  полпути,  Найл  понял,  что  идти  пешком
расхрабрился зря.  Каждый мускул в  теле ныл,  и ноги будто кто-то залил
свинцом. Несмотря на солнце, холодный воздух вызывал озноб. Смахнув снег
с невысокой стенки, Найл сел.
     В  нескольких сотнях  метрах от  него  в  центре площади искрилась на
солнце  Белая  башня;   даже  окружающий  снег  от  ее  чистоты  казался
сероватым.  Пристально глядя на нее,  очерченную на фоне бледно-голубого
небосвода,  Найл  опять  пережил  тот  же  светлый,  неизъяснимый  порыв
радости,  что  и  при  первом взгляде на  нее.  Пауки тогда вели его как
узника,  и  он  со  всей семьей смотрел вниз на  город с  вершины южного
холма.  Некое  чутье  подсказывало ему,  что  Белая  башня  олицетворяет
свободу и надежду. Глядя на нее теперь, Найл почувствовал, как от порыва
радости в нем истаяло истощение, и тут дошло, что оно и донимало-то лишь
оттого, что ум придавал ему значение.
     Башня высилась посреди площади в обрамлении зеленой лужайки,  скрытой
сейчас под снегом. Даже в дни рабства пауки позволяли своим слугам-людям
подстригать вокруг нее  траву  и  выпалывать сорняки.  Пауки  не  любили
башню,  как  символ былого превосходства человека,  и  даже  пытались ее
взорвать.  Но  вместе с  тем  они  чтили ее  как  тайну,  недоступную их
пониманию.
     Разрушить башню нельзя было фактически ничем.  То,  что выглядело как
полупрозрачный столп,  на  деле  было атомным силовым полем,  казавшимся
сплошным  из-за  свойства  отражать свет.  Твердую  материю  извне  поле
отражало таким же  образом,  как  отталкивают друг друга два  одинаковых
магнитных полюса. Примерно через миллион лет силовому полю суждено будет
истощиться,  тогда развалится и  башня.  Вместе с  тем,  она по-прежнему
будет  служить  капсулой  времени,  гигантским  электронным мозгом,  чьи
клетки памяти хранят знание людей, бывших некогда хозяевами Земли.
     Отдышавшись, Найл встал и двинулся в сторону башни. Прохожие внимания
на него почти не обращали, в длинном плаще с отороченным мехом капюшоном
он  был по  сути неразличим.  Облегчение-то  какое,  не надо отвечать на
приветствия. На первых порах правления Найла люди простирались перед ним
ниц и оставались лежать,  пока он не проходил мимо. Найл пробовал издать
указ,  чтобы на  него не  обращали внимания.  Пустое:  подданные чуть не
взроптали,  узнав о таком указе - как это, не приветствовать властителя!
Тогда Найл издал другой указ,  провозглашавший,  что  ему  более угодно,
если его приветствуют поклоном.  С этим подданные смирились, но иной раз
били челом так усердно,  что опрокидывались,  и  приходилось помогать им
подняться. В целом же Найлу было куда более угодно, если его не замечали
вообще.
     Снег вокруг башни был  девственно чист,  никаких следов.  В  общем-то
постановления, запрещающего подданным ходить по лужайке, не было, но все
равно  никто  никогда этого  не  делал,  даже  если  требовалось срезать
расстояние;  видимо,  башня  внушала  чувство,  схожее  с  благоговейным
ужасом.  В  основании Белая  башня была  диаметром пятнадцать метров,  и
поднималась метров на восемьдесят в высоту.  Вместе с тем, если смотреть
вверх,  она  словно  упиралась  в  облака.  Это  был  оптический  обман,
достигаемый за счет флюидной поверхности, переливчатой, будто воздух над
нагревшимся дорожным камнем;  Найл  как-то  сравнил ее  с  жидким лунным
светом.  Приблизившись почти вплотную,  он  ощутил знакомое покалывание,
какое испытывает искатель воды по  лозе,  стоя над подземным источником.
Найла  будто  притягивало  магнитом.   Ощущение  усилилось,  когда  стал
приближаться к северной стороне башни,  где, как он уже уяснил, вибрация
точно  соответствует  токам  его  собственного  тела.   Вот  тяга  стала
неодолимой,   и   Найла  повлекло  вперед.   Когда  тело   сомкнулось  с
поверхностью,  ощущение было такое,  будто входишь в воду. На миг голова
закружилась,  Найл потерял ориентацию, будто вот-вот готов был сорваться
в  сон;  свет померк.  Но вот опять посветлело,  и он почувствовал,  что
находится внутри башни.
     Однако перед глазами, вопреки ожиданию, предстала не круглая комната,
а захватывающая дух панорама заснеженных горных вершин,  скованных льдом
гребней и загадочных синеющих долин, расстилающихся внизу во все стороны
на  сотни  и  сотни  миль.  Облака  пуховыми перинами устилали отдельные
склоны,  покрытые льдом,  но те из них, что непосредственно над головой,
казались на вид такими же зубастыми и изорванными,  как гранитные гребни
и  трещины далеко внизу.  Найл  стоял  на  горной вершине -  под  ногами
жесткий спрессованный снег,  а  воздух  такой  чистый,  будто  искрится.
Впереди  в  каких-нибудь  трех  метрах  площадка  отвесно  обрывалась на
глубину по меньшей мере двух километров; справа грузно сползал на другую
     - гораздо  более  низкую  -   вершину,  заснеженный  каменистый  хребет,
напоминающий спину ящера.
     Найл  слегка  оторопел,  но  не  поддался  на  обман.  Он  знал,  что
раскинувшаяся впереди картина - иллюзия. Войдя в Белую башню впервые, он
очутился  на  песчаном берегу,  с  маячащими вдалеке  отвесными скалами.
Сейчас была  такая же  панорамная голограмма;  кадр,  спроецированный на
трехмерное пространство,  чтобы  произвести иллюзию  твердой реальности.
Даже холодный ветер,  задувающий сейчас в лицо,  был иллюзией, созданной
электронной технологией;  поток  заряженных частиц бомбардировал нервные
окончания,   создавая  иллюзию  движущегося  воздуха.   Тем  не   менее,
смотрелось все  настолько достоверно,  что  невозможно было  заподозрить
обман.
     Найл потер ноги о жесткий снег - от настоящего, что снаружи, ничем не
отличить.  Но  стоило закрыть глаза,  как  стало ясно,  что он  стоит на
гладком деревянном полу.  Найл сделал три шага вперед и  стоял теперь на
самом краю обрыва.  Умом он  сознавал,  что по-прежнему стоит на  ровном
полу.  Тем не  менее,  сделать шаг в  пустоту не  хватало духу,  Ноги не
повиновались,  а страх обуял такой,  что стесняло дыхание. С обостренной
четкостью виднелся иззубренный гранитный фасад  крутого склона напротив;
набитые снегом трещины,  подобные лезвию края  представали в  мельчайших
деталях.  Тем не  менее,  стоило закрыть глаза,  как все истаяло -  даже
холодный ветер - а под ногами почувствовался гладкий пол.
     Найл сделал два шага вперед и открыл глаза. Он висел в воздухе, глядя
с  высоты вниз  на  изборожденную трещинами скалистую породу,  затянутую
облаками долину под гладью пола.  Полет на ковре-самолете,  да и только.
Найл продолжал идти,  теперь уже вполне уверенно,  но в голове то и дело
раздавались неистовые сигналы тревоги,  нагнетая в кровь адреналин.  Еще
несколько шагов,  и  вот уже тело унялось,  а  ум расслабился и проникся
победным чувством.
     Тут  горный склон  внезапно сгинул с  быстротой лопнувшего пузыря,  и
Найл очутился в  знакомой комнате с выпуклыми стенами и мягко светящимся
белым потолком.  В  центре от пола к потолку шел столп мраморного цвета,
около  полутора  метров  в  диаметре.  Составляющее  его  вещество  было
примерно таким же,  что и наружных стен башни, только казалось еще более
переменчивым -  эдакий  перламутровый жидкий  дым,  плывущий как  живой.
Когда  Найл,  ступив вперед,  вошел  в  столп,  тот  принял его,  окутав
перламутровым туманом безо всякого запаха. Внезапно тело словно лишилось
веса.