землю.  Следом ускользнула бы  и
веревка, не успей он схватиться как раз вовремя, "не то бы я все там так
и  торчал" (что до  слушателей,  то  они реготали не потехи ради,  а  из
восхищения  перед  добродушным  оптимизмом  Уллика:   сейчас,   понятно,
смеется,  а тогда-то было не до смеха). Наконец, скрючившись на развилке
дерева,  один  конец  веревки Уллик обвязал вокруг сука  и  спустился на
землю.  Там он нашел свой мешок,  опертый на древесный ствол,  и отыскал
угли  костра,  много дней как  остывшего,  с  множеством звериных следов
вокруг. Поев и выпив немного вина - настроение от этого чуть повысилось,
     - он  отправился в  долгий путь  назад к  берегу,  который,  к  счастью,
обошелся без происшествий.
     - Когда все это произошло? - поинтересовался Найл.
     - Вчера.
     - Ты в какое время проснулся?
     - На рассвете. Меня разбудили птицы.
     Это заставило Найла задуматься.  Итак,  Уллик пришел в  себя в  то же
время, когда сам Найл пробудился на макушке растения-властителя...
     Найл заснул намного раньше остальных; от пищи и свежего воздуха глаза
слипались сами  собой.  Временами он  просыпался от  взрывов хохота  или
трепетного сполоха,  когда в костер подбрасывали свежих сучьев.  Обрывки
разговора:  "...а  тысяченожка вымахала -  обалдеть!  Я таких в жизни не
видел...", "... эдакие вроде лягушек, только здоровенные..." мешались со
смутными образами сна.  В конце концов,  воцарился лишь шум накатывающих
на берег волн да сухое шуршание ветра в макушках пальм.
     Найла растормошил за плечо Симеон.
     - Подъем. Ветер с юго-запада, надуваем шары.
     Дельта постепенно растворялась на  горизонте,  и  Найл еще раз ощутил
толщу неподвижности,  зависшую в безветренном пространстве между морем и
небом.  Небо было лазорево-синим,  безоблачным. Море внизу расходилось в
бесконечность; цветом подобное небесам, по крайней мере, где сливалось с
линией горизонта.  Лишь прохлада воздуха давала понять, что они все-таки
движутся,  а не стоят на месте.  Обычный,  как видно,  день для середины
зимы.
     Три шара были опять связаны вместе. На этот раз, однако, Найл летел в
одной корзине с  Симеоном.  Симеон хорошо был знаком с береговой линией,
потому роль штурмана выпала,  естественно,  ему. Земля давно скрылась из
виду, а они все стояли на разных концах корзины, удерживая равновесие. В
воздухе находились уже больше часа, но ни один не произнес ни слова. Оба
были  зачарованы необъятностью округлого  окоема,  оба  в  благоговейном
трепете от бездны, что под ними. При свете дня полет воспринимался более
опасным, чем ночью.
     Постепенно Найла начал пробирать холод. Он осмотрительно сел на дно и
запахнулся в плащ.  Развязав мешок,  вынул сухарь и кусок вяленого мяса;
перед отлетом поесть не получилось,  не было времени.  Симеон последовал
его примеру. Несколько минут ели молча. Затем Симеон сказал:
     - Мне  хотелось кое о  чем тебя спросить.  Прошлой ночью,  пока вас с
Билдо не было,  произошло нечто странное.  Я сидел, караулил. В деревьях
кругами шарилась какая-то  зверюга.  Ясно было,  она за  нами наблюдает,
выжидая момента,  чтоб напасть.  И тут случилось.  Что именно, толком не
выразишь;  но у  меня напрочь исчезло ощущение,  что мы в  опасности.  В
общем,  я проникся такой уверенностью, что лег и заснул, - он прихлебнул
воды из бутылки. - Так вот ты не скажешь, в чем тут было дело?
     - Я как раз побросал в воду жнецы, - ответил Найл.
     - И зачем ты это сделал?
     Найл  ждал  такого вопроса,  хотя отвечать на  него не  сказать чтобы
стремился. За прошедшие двое суток он ощутил глубокую неохоту рассуждать
о  том,  что  с  ним  произошло,  словно какая-то  невидимая сила велела
молчать. Вместе с тем сейчас, при разговоре с Симеоном, он почувствовал,
что  внутренний этот запрет вроде как  снимается,  и  понял,  что  может
изъясняться открыто.  Он  в  деталях  описал,  как  разъярился  и  начал
полосовать лучом по воде (спина похолодела, стоило вспомнить, как близок
был  к  тому,  чтобы  выстрелить  в  растение-властителя).  Рассказал  о
внезапном внутреннем побуждении, вняв которому, побросал жнецы в воду, и
как повиновался приказу перейти реку. Многое во время рассказа по-новому
раскрылось ему самому. Теперь Найл сознавал, что богиня могла уничтожить
их  в  любой момент,  едва они  приземлились в  Дельте,  и  что пошла на
заведомый риск,  дав  двум  вооруженным людям  приблизиться чуть  ли  не
вплотную.  Но  понял и  то,  что импульс,  притянувший его в  сердцевину
Дельты, одновременно был вызовом самой богини.
     А  вот пытаясь живописать мысленный контакт с  растением-властителем,
Найл почувствовал,  как в душе растет беспомощное отчаяние.  При попытке
передать утонченный смысл  слова давали безнадежный сбой.  Симеон слушал
не перебивая,  и Найл был ему за то благодарен,  но все равно чувствовал
себя при этом так,  будто двигался по  скользкой поверхности,  поминутно
теряя равновесие.
     - И  вот  я  проснулся,  а  кругом уже утро,  -  закончил он.  Симеон
поглядел в замешательстве.
     - И это все?
     - Это все, что у меня... получается объяснить.
     - Так ты не узнал ничего, что может нам помочь справиться с пауками?
     Найл приуныл; он-то полагал, что Симеон вник в суть.
     - Нет. Я же тебе о чем говорю: людям надо научиться с пауками ладить.
     Симеон мелькнул на него с легкой иронией.
     - А  ты  узнал,  что  нам-то  надо  делать,  если  пауки вздумают нас
поработить?
     Найл попытался подыскать слова. В конце концов, выговорил:
     - Нет.
     - В таком случае, - произнес Симеон, - мне кажется, мы вернулись туда
.откуда начинали, только дела еще хуже.
     - Это почему?
     - Потому что у  нас больше нет того,  что заставляло прислушиваться к
нашему голосу. Оставленных в Дельте жнецов теперь уже не вернешь, а жуки
к настоящему времени изъяли все остальные.  Пауки могут теперь поступить
как им вздумается.
     - Это если жуки согласятся. А жуки не позволят отдать нас в рабство.
     - У них может не оказаться иного выбора,  -  он положил руку Найлу на
плечо. - Ты вот послушай, у меня была куча времени поразмыслить над всем
за  прошедшие несколько дней.  Жуки во  все времена не очень-то стесняли
свободу своих слуг.  Пауки же всегда твердили,  что это ошибка. Люди, по
мнению пауков,  никак не  могут удовольствоваться лишь частицей свободы,
им подавай сразу все.  По их разумению,  двуногий,  если не в  рабстве -
источник  постоянной  опасности.   И   теперь   посмотри:   внешне   все
действительно так  и  получается.  Разве могут жуки устоять перед такого
рода логикой?  Им придется признать,  что люди агрессивны и опасны,-  он
угрюмо пожал плечами.-  А мы повыкидывали единственное, что заставляло с
нами считаться.
     - Тем не менее,  мы правильно поступили,  что уничтожили жнецы. Иного
пути не было.
     Симеон подумал, отведя серые глаза. В конце концов, сказал:
     - Я бы,  пожалуй, с тобой согласился. А вот последствия... Не хочется
думать.
     Их  прервал крик.  Осторожно поднявшись,  оба разместились по  разным
краям корзины.  Доггинз на  соседнем шаре  указывал в  сторону северного
горизонта.  Загородив от  солнца глаза,  Найл различил смутные очертания
береговой линии с  горами на горизонте.  Спустя четверть часа можно было
ясно различить прибрежный рельеф:  линию высоких серых холмов,  а дальше
на  север бурый остров,  словно крепость вздымающийся из моря бастионами
заостренных скал.
     - Мы слишком далеко берем к северу,  - заметил Симеон.- Бухта вон, на
той стороне,- он указал на дальний мыс в южном направлении.
     - Что, такая уж разница?
     - Какая-никакая,  а дневной переход назад к городу обеспечен. Хорошо,
если по пути не встретим пауков.
     От холодного воздуха пробирала дрожь.  Найл полез под плащ и повернул
медальон.  Мгновенная сосредоточенность несколько улучшила самочувствие;
сфокусировал сознание,  и  оказалось:  можно нагнетать в ладони и ступни
ровное мреющее тепло.  Найл прикрыл глаза и  дал сознанию расслабиться и
растечься.  Через  секунду  он  уже  ясно  сознавал порифид у  себя  над
головой,  и  энергетические нити,  пронизывающие пространство  наподобие
гигантской паутины.  Найл дождался,  когда его ум соединится с дремотным
сознанием порифида и  его сородичей в  соседних шарах.  Результат просто
очаровывал.  Окружающий мир  словно  преобразился в  невиданных размеров
энергетический узор - те же тенета. Само пространство, казалось, истаяло
и обратилось в энергию.
     Что   удивляло,   так   это  цветовая  гамма.   Тенета  энергии  были
фиолетовыми, в то время как порифиды имели вид небольших синих сгустков,
с  хвостиками  полупрозрачных  волокон.   Другой  энергетический  поток,
гораздо слабее,  струился вверх из моря. Этот был бледненький, водянисто
голубой.  Отдаленная суша лучилась зеленым, меняясь над горами на серый.
Стоящий в  трех  шагах  Симеон  представлял из  себя  средоточие красной
энергии.  Приглядевшись,  стало  заметно,  что  энергетическая масса  не
монолитна, а как бы дымчата и постепенно утекает наружу, так что Симеону
приходится неосознанно возмещать утечку за счет собственного тела.
     Тут до  Найла дошло,  что пока он  не  перевернул медальон,  таким же
образом из него утекала собственная энергия.  Теперь же,  сосредоточась,
он  мог контролировать расход своей жизненной силы.  Сознавал он  также,
что  способен впитывать энергию окружающих фиолетовых тенет,  равно  как
земли  и  моря.  Источник фиолетовой энергии лежал за  южным горизонтом.
Найл  сообразил,  что  источник  -  это  наверняка  растение-властитель.
Впитывая  зеленую  энергию  земли,   оно  концентрировало  ее,  а  затем
передавало,  подпитывая живые организмы,  порифид в том числе.  Но чтобы
использовать энергию должным образом,  у порифида не хватало ни размера,
ни тем более сил; он мог усваивать лишь мелкие отдельные порции. Симеон,
наоборот,  мог бы служить колоссальным резервуаром энергии,  но он почти
ее не сознавал.
     А вот сам Найл энергию скапливать мог. Надо было просто ее впитывать,
как рыба планктон, а затем не давать ей снова вытечь. Когда овладел этим
фокусом,  ощущение тепла  в  теле  усиливалось,  Найл  разгорячился так,
словно сидел напротив большого костра. Оглядел себя и убедился, что тело
теперь сочится не размытым красноватым светом, но пунцовеет, как рубин.
     Симеон тронул Найла за руку, возвратив в обычное измерение.
     - Я  сейчас начну  сбрасывать давление.  Там  внизу ветер должен быть
наверняка слабее.  А  то,  чего доброго,  унесет куда-нибудь,  выбирайся
потом, - он протянулся к выводному клапану.
     Волнение Симеона показалось Найлу неуместным.  Ведь ясно, что ветер -
просто  стихийная форма  энергии,  и  является  сама  по  себе  частицей
гигантского энергетического узора, в умозрительный центр которого они из
практических соображений должны сейчас поставить себя. Так что если надо
рисунок сменить,  то  для  этого достаточно минутного усилия воли -  как
птица  меняет  направление полета.  Даже  порифидам  известно,  как  это
делается.
     Найл закрыл глаза и  устремился умом на  участок земли,  что на  юге.
Затем   сделал  усилие  впитать  и   тут   же   выдать  больше  энергии.
Напрашивалось сравнение с  наращиванием собственного веса,  под  которым
тенета  начинают невольно провисать.  Найл  взвихрил воронку управляемой
силы,   всосавшей,  словно  водоворот,  окружающую  энергию.  Шар  резко
качнулся,  отчего соединяющая веревка дернулась вбок;  пришлось невольно
вцепиться в бока корзины.
     - Ой, прошу прощения, - спохватился Симеон. Он наверняка подумал, что
шар  качнуло  из-за  его  неповоротливости.  Через  несколько  минут  он
довольно хмыкнул и хлопнул Найла по плечу.
     - Славно,  теперь идем  как  надо,  -  он  победно махнул Доггинзу на
соседний шар.
     Найл ничего не  сказал.  Он,  как  заправский шкипер,  сосредоточенно
лавировал  между  поперечными  и   продольными  векторами  энергии,   не
допуская,  чтобы шары сходили с курса.  Оказывается, с закрытыми глазами
делать  это  было  сподручнее;   точнее  сознавалось,   сколько  энергии
выделяется.  Открыв глаза вновь, он увидел за мысом, где маяк, массивные
каменные стены гавани.  Через двадцать минут они  поровнялись с  берегом
севернее мыса;  справа внизу видны были гавань и доки.  Высота позволяла
разглядеть передвигающихся по  пирсу  людей  и  пауков.  Люди,  побросав
работу, запрокидывали головы, чтобы лучше рассмотреть необычное зрелище:
тройку шаров,  связаных воедино.  Найл ощущал еще  и  неуютный холодок -
смертоносцы глядят,  не  иначе  как  целыми  стаями.  Однако в  изучающе
щупающих лучах воли читалось теперь и  нечто иное -  осторожность,  даже
трепет.  В  отношении восьмилапых к  человеку уже  сквозил  и  некоторый
страх, и уважение.
     На  северо-востоке  виднелись  здания  паучьего  города,  лежащего  в
неглубокой лощине  между  холмами,  на  той  стороне которых угадывались
изогнутые красные башни  жуков.  Вскоре паучий город  расстелился внизу.
Сердце Найла восторженно забилось;  он увидел поблескивающую в солнечных
лучах Белую башню. Тут он ощутил, что снизу за ними наблюдают, и восторг
сменился  всегдашним настороженным вниманием.  Пролетая  над  обиталищем
Смертоносца-Повелителя,   он   почувствовал  недобрый  взгляд  голодного
хищника,  провожающего взором лакомую добычу. Здесь страхом и не пахло -
одна ненависть.
     Вглубь суши шары сопровождал лишь легкий бриз.  От  сильного ветра их
ограждала цепь береговых холмов -  особенность местности, приглянувшаяся
в  свое  время  людям  былых  эпох  для  строительства  города.   Когда,
направляясь к  городу жуков,  начали постепенно сдавать высоту,  править
почти  и  не  приходилось:  ветер  нес  шары  прямо в  сторону газона на
центральной  площади.   Заметив  приближение  воздухоплавателей,  жители
города стремглав кинулись к площади. На ступенях зала собраний скопилась
толпа, стояли и на примыкающих пешеходных дорожках. Веревки, соединяющие
шары между собой,  отвязали,  и они свободно болтались. Когда опустились
достаточно,  наиболее ловкие из  мужчин,  подпрыгнув,  ухватили концы  и
повлекли шары на середину газона.  Найл почувствовал глухой толчок:  шар
ткнулся о землю. Опомнившись через секунду, Найл понял, что лежит плашмя
     - шар  сверху  -  и  его  тащит.  Через  несколько секунд  людские  руки
вызволили Найла  наружу и  помогли подняться на  ноги.  Шею  ему  обвили
девичьи руки,  губы жарко прильнули к  щеке -  Дона!  Найл с  удивлением
увидел, что на глазах у нее слезы.
     - Ты чего?
     - Я уж думала, больше тебя не увижу...
     Странно как:  ощущать под ногами твердую землю (все еще казалось, что
она тяжело колеблется).  Воздух был отрадно теплым, и благоухание цветов
подобно ласке.
     Путешественников  уже   душили   в   объятиях.   Доггинза  ребятишки,
накинувшись всей гурьбой,  едва не повалили на землю.  Милона,  Уллика и
Манефона окружила кольцом восторженная молодежь, парни и девушки.
     С Найл ом сомкнулся предплечьем Криспин, другой рукой обняв за шею.
     - Это правда, что вы ходили в Дельту? - спросил он вполголоса.
     - Правда.  Как  оно  здесь без нас?  Криспин украдкой огляделся через
плечо.
     - Хозяин жутко разгневался, что вы отправились без разрешения. Гастур
и  Космин с  того дня сидят под арестом.  А  пауки из  зала не вылезают.
Каждый день там.
     - Как со жнецами?
     - Изъяли.
     - Но не уничтожили?
     - Нет.  Но думаю,  поговаривают о том.  Через толпу к ним приближался
жук-стражник; интересно, для чего.
     Дона прижалась губами к самому уху Найла.
     - Ты, что ли, правда собрался жениться на Мерлью?
     - Кто тебе это сказал?
     - Все о  том только и сплетничают,-  и добавила с долей иронии:-  Она
сама, наверно, слух и пустила.
     - Что ж она,  в таком случае, мне-то забыла об этом сказать? - сказал
Найл со смешком. Дона облегченно улыбнулась. Тут зашептал Доггинз:
     - А вот это, честно говоря, меня тревожит. Говорить буду лучше я.
     Приблизившись,  возле  них  остановился жук-стражник  и  заговорил  с
Доггинзом на  языке жестов.  Доггинз ему отвечал,  а  чтобы понятно было
Найлу, ответы дублировал словами.
     - Скажи хозяину,  что мы обязательно придем, - он повернулся к Найлу.
     - Нас через час вызывают на Совет.
     Когда  жук  повернулся уходить,  Найл  настроился на  его  ментальную
вибрацию и окликнул:
     - Постой!
     Стражник повернулся и  озадаченно на  него  посмотрел.  Глядя жуку  в
глаза, Найл изъяснился напрямую без всяких затруднений, будто словами:
     - Прошу тебя, передай Хозяину, что я желаю с ним сейчас говорить.
     - В чем дело? - вклинился Доггинз. Стражник перевел глаза на него.
     - Я  ему сказал,  что желаю срочно увидеться с Хозяином.  -  Доггинз,
воздев брови, поглядел на товарища.
     - Но зачем? Ты лишь выставишь себя виноватым.
     - Неважно.
     Доггинз повел плечом.
     - Хотя,  в общем-то ничего страшного,  -  он повернулся к стражнику и
сыграл руками.  Стражник понял и  двинулся обратно к  залу  собраний.  -
Надеюсь, ты никого не будешь выгораживать, взваливать все на себя?
     Найл пожал плечами.
     - А  чего тут взваливать?  Мы вправе делать все,  что захотим,  -  он
пошел следом за стражником. Вид у Доггинза был растерянный.
     - Эй, погоди!
     Найл не  прореагировал и  поспешил за  жуком.  Жук  делал исполинские
шаги,  длинные ноги  легко  несли  его  над  толпой.  Найлу приходилось,
бормоча извинения,  расталкивать людей. Жук успел повернуть налево и уже
исчезал за углом зала собраний.  Найл,  подоспев как раз вовремя,  успел
заметить,  как тот остановился возле одной изогнутой красной башни. Пока
Найл спешил следом, стражник исчез внутри. Через полминуты Найл домчался
до прохода и встал, радуясь возможности отдышаться.
     Он  стоял  перед  низким  сводом в  стене  толщиной больше полуметра.
Внутри различался идущий вниз  скат.  Подавшись внутрь,  Найл  разглядел
дверь,  все  из  того  же  тяжелого,  похожего  на  воск  вещества.  Уму
непостижимо:  жуки так и  не сподобились взять на вооружение изобретение
человека  -  дверь  на  шарнирах,  предпочитая эту  толстую,  громоздкую
затычку,  всякий раз вынимая ее и вставляя на место. Бросалось в глаза и
то, что сводчатый проход/был чуть выше его собственного роста; стражнику
при входе приходилось вползать,  елозя брюхом по  земле.  Эти наблюдения
помогли несколько умерить волнение.  Видно,  несмотря на разум, жуки все
так же привязаны к своему эволюционному прошлому.
     Найл  сделал  усилие расслабиться,  и  далось это  удивительно легко.
Напряжение изошло разом,  сменившись чуть ли  не сонливостью.  Тут стало
ясно,  что он окружен эдаким ореолом энергии,  исходящей,  казалось,  из
самого  строения.  Словно  тихонько горящий  сине-зеленый язычок  свечи.
Теперь Найл понимал, почему дома жуков окружает узенький ров. Он не дает
"пламени"  растекаться  в  стороны,   а,   следовательно,  повышает  его
интенсивность.  Энергия обдавала ласково,  словно легкий ветерок.  Тепло
чуть покалывало кожу, как при легком солнечном ожоге.
     Жук-стражник  вытеснился  из  прохода  -  процедура,  к  которой  он,
очевидно,  был вполне привычен -  и дал знак войти. Найл ступил в темное
помещение и остановился.
     После  яркого солнечного света ощущение было  такое,  будто на  глаза
накинули повязку.  Но  не  прошло  и  минуты,  как  он  свыкся с  густым
полумраком,  ориентируясь по  тусклому  голубоватому свечению.  Двинулся
вверх по скату,  осторожно ступая - подбитые кожей подошвы скользили - и
оказался в большой зале. Без смутного голубоватого свечения, темень была
бы   полная.   В   залу  выходили  полукруглые  горловины  комнат,   где
чувствовалось присутствие  других  жуков;  из  одной  такой  высовывался
совсем небольшой,  серебристо-зеленый -  малыш,  наверное - жучишко, и с
любо