остаточно  глубокие.  В
поисках места под ночлег путники прошли на запад уже  больше  мили,  но  все
впадины казались им ничтожно мелкими.
   В конце концов набрели на рощицу - не то кустарников, не  то  деревьев  -
наподобие той, что на плато. Выбрав растения пониже, раскинули сверху  куски
шелка, образовав навес, и устроились на отдых.
   Ингельд демонстративно улеглась в стороне: все не могла простить, что Улф
поступил по-своему, не посчитавшись с ней.
   Когда солнце уже клонилось к закату, Улф пробрался в самую  гущу  поросли
и, скрестив ноги, сел и оперся спиной об изогнутое  древесное  корневищеОтец
хотел установить связь с Сайрис. Под единым для всех небом он  и  она  могли
видеть закат одновременно, а вступать в контакт они условились  в  тот  миг,
когда солнце касается горизонта.
   Найл чуть придвинулся, чтобы лучше видеть отца. Улф был измотан и  вместо
того, чтобы расслабиться, мог просто заснуть. Поэтому юноша рассудил, что за
отцом надо приглядывать: если того одолеет дремота,  можно  будет  пошуршать
чем-нибудь, и отец, заслышав, проснется. Взглянув в очередной раз  на  Улфа,
Найл остолбенел от ужаса.
   В полом корневище, как раз за спиной отца, что-то грузно зашевелилось,  и
наружу прямо на глазах стало выползать длинное,  извилистое  туловище  серой
сороконожки.
   Длины в ней было около полутора метров, суставчатые антенны  настороженно
вибрировали: тварь учуяла на своей территории  чужаков.  Улфа  она  пока  не
видела:  он  сидел  неподвижно,  как  каменный.  Юноше  случалось  наблюдать
тысяченожек, хотя и редко - они были  довольно  противными  тварями,  но  уж
больно забавно передвигали свои крохотные конечности, да и вреда от них было
немного.
   В отличие от тысяченожек сороконожки были  еще  и  ядовиты  и  тем  самым
опасны. Когда насекомое. обшарив все вокруг,  почуяло  чужака,  оно  тут  же
вскинуло голову, обнажив ядовитые клыки, похожие на паучьи.
   Пока Улф сидел без  движения,  он  был  в  безопасности,  но  стоило  ему
шевельнуться, как сороконожка неминуемо бы в него впилась.
   Найл резко обернулся и взглянул на Ингельд. Так  и  есть!  Эта  истеричка
лежит именно там, откуда хорошо виден Улф. Глаза у нее закрыты, но если  она
- о небо! - их откроет, то вскочит и заорет  дурным  голосом.  И  тогда  все
пропало.
   Пересилив ударивший в голову страх, Найл  заставил  себя  успокоиться.  В
этот миг Улф задышал глубже и реже: вступил в контакт.
   Сороконожка все так же стояла, угрожающе вздыбившись,  и  лишь  считанные
дюймы отделяли ее ядовитые клыки от незащищенной спины Улфа. Отец  сидел  не
шевелясь,   и   насекомое   немного   расслабилось.   Соблюдал    предельную
осторожность, юноша оглянулся в поисках копья:  до  прислоненного  к  стволу
дерева оружия можно было дотянуться рукой.
   Найл потянулся к нему - медленно, очень медленно,  чтобы  не  потревожить
Ингельд, и когда пальцы намертво стиснули  древко,  начал  плавно  возводить
руку для мгновенного удара. Судя по дыханию, Улф из контакта еще не вышел.
   Стояла полная тишина.
   И тут некстати пошевелилась во  сне  Ингельд,  костяные  браслеты  на  ее
запястье глухо звякнули. Этого оказалось достаточно, чтобы сороконожка опять
мгновенно приняла  боевую  стойку.  Через  какое-то  время  насекомое  снова
немного успокоилось.
   Улф вышел из контакта и. глубоко вздохнув,  пошевелился.  Найл  что  есть
силы метнул копье. Оно скользнуло ядовитой твари под брюхо, вспахав землю  в
нескольких дюймах от нее. Улф вскочил на ноги. Копье отшвырнуло насекомое на
шагдругой в сторону, и  секунду  спустя  Найл  уже  стоял  над  конвульсивно
подергивавшимся туловищем и яростно гвоздил его отцовским оружием.
   Ингельд, проснувшись и увидев, что творится,  дико  завизжала.  Полминуты
назад этот визг стоил бы Улфу жизни, а теперь лишь придал ему решительности.
   Схватив другое копье, отец принялся лихорадочно  колоть  хищника,  влажно
блестящие клыки которого были уже не опасны: голова наполовину отделилась от
туловища.
   Когда тварь затихла, отец скупым движением взъерошил Найлу волосы:
   - Молодец, сын.
   Слышать похвалу от отца  юноше  доводилось  крайне  редко,  и  он  просто
зарделся от добрых слов. Ингельд все никак не могла прийти в себя от ужаса.
   - Скорей, скорей отсюда! Ужас какой! - вопила она.
   - Теперь-то как раз все спокойно, - пожал плечами Улф  и  глубоко  всадил
копье в корень дерева.
   -  Я  не  могу  всего  этого  выносить!  -  В  голосе  женщины  слышались
истерические нотки.
   Улф вздохнул:
   - Все равно нет смысла куда-то трогаться, пока луна не взошла. Мы даже не
разглядим, куда идти.
   - Тогда я пойду одна!
   Выбравшись из  кустарника,  Ингельд  с  дерзким  видом  отошла  шагов  на
тридцать и вызывающе обернулась.
   Найл  хотел  было  сказать  вдогонку,  что  на  открытых  местах  водятся
скорпионы, а сороконожки могут напасть там еще скорее, чем среди кустарника,
но вовремя понял, что это заведомо пустая трата  слов.  Мысль,  что  терпеть
осталось недолго, вызывала в его душе неописуемый  восторг,  и  он  не  стал
спорить с капризной бабенкой.
   Через час взошла луна, и путники двинулись на юг.  Одолев  еще  несколько
миль, они вышли на истоптанную дорогу, ведущую, судя по  всему,  к  соленому
озеру.
   По ней и шли остаток ночи. Время от времени  то  с  одной,  то  с  другой
стороны дороги из недр пустыни доносились смутные, настораживающие  звуки  -
шорохи, глухой  шелест,  а  один  раз  и  зловещее  шипение.  Однако  прямой
опасности не было заметно нигде: мало кто из  обитателей  пустыни  отважится
напасть сразу на троих.
   Когда луна села, устроили часовой привал.  Ингельд  устало,  с  протяжным
вздохом растянулась на земле.
   Улф улегся на спину, положив голову на плоский камень.
   Найл предпочел сесть, опершись спиной о  валун  (недобрые  звуки  пустыни
действовали ему на нервы). Крепко заснуть не удалось, и вскоре его  разбудил
еле слышный шелест. Встрепенувшись, парень затих - тишина.
   Найл расслабился, не утратив, а, наоборот, усилив бдительность,  а  затем
сосредоточился.
   Усталость при этом, как ни странно, сработала на пользу: достичь  нужного
состояния  оказалось  легче  обычного,  и  юноша  внезапно  ощутил  глубокий
внутренний покой, словно ступил в какой-то огромный пустой зал.
   Завозилась во сне Ингельд, и внимание  Найла  переключилось  на  нее.  Он
прекрасно понимал ее чувства:  усталость,  недовольство  тяготами  пути,  от
которых не могут уберечь ее двое спутников.
   Ясно было и то, что в Ингельд нет благодарности ни к нему, ни к его  отцу
за то, что они сопровождают ее  в  опасном  пути,  -  только  презрение.  Он
осознал теперь, что в ней живет злая, беспощадная обида на Улфа и  Вайга  за
гибель Торга, ее мужа, и Хролфа, сына. Ингельд и заснула-то с этим чувством.
   Улф спал глубоко, беспробудно. Переведя внимание  на  отца,  Найл  словно
погрузился в серую пульсирующую взвесь, полную зыбких образов и видений.
   Когда  юноше  пришло  в  голову  окинуть  мысленным  вором  пустыню,   он
неожиданно ясно ощутил незримое присутствие множества живых существ:  жуков,
пауков, муравьев. Некоторые, серые пауки например, чувствовали,  что  кто-то
посторонний  пытается  вторгнуться  в  их  разум,  остальные  ни  о  чем  не
подозревали.
   Отчего-то ощущалось смутное  беспокойство,  какое-то  отдаленное  чувство
смятения, проникающее словно из-за плотного занавеса. Сознание  Найла  будто
пробудилось, и он увидел, что уже рассвело.
   Юноша невольно вздрогнул: что-то,  чиркнув,  метнулось  по  ноге.  Вокруг
суетливо, проворно ползали темные, мохнатые, похожие  на  гусениц  существа,
которые выползали откуда-то из низкой поросли, ветвящейся возле  дороги.  На
миг у, него промелькнула паническая мысль, что это ядовитые сороконожки,  но
уже со второго взгляда Найл определил,  что  эти  движутся  по-иному  -  как
гусеницы. Длина насекомых была различной, от  десяти  сантиметров  почти  до
метра.
   Ингельд лежала на спине - рот приоткрыт, рука закинута за голову. Одна из
гусениц проворно вползла ей на короткий подол.
   Юноша зашевелился, намереваясь  разбудить  спящую,  но  в  этот  миг  уже
доползшая до груди гусеница приподнялась на хвосте, словно изготовившаяся  к
прыжку кобра, и кинулась вперед.
   Ингельд, проснувшись, начала задыхаться,  и  Найл  с  ужасом  понял,  что
нечисть вползает ей в рот.  По  подбородку  у  женщины  вился  шестидюймовый
хвост, который прямо на глазах становился все короче и короче. Лицо  Ингельд
побагровело. Найл вцепился в мохнатый хвост и с силой потянул на себя.
   Тварь извиваясь выскользнула, а  юноша  почувствовал,  что  запястье  ему
мусолят цепкие челюсти. Ингельд стошнило.
   Брезгливо швырнув нечисть оземь, Найл почувствовал, что  такие  же  точно
твари взбираются по его ногам.
   Он быстро обернулся на отца: тот тоже был весь обвешан гусеницами.
   Проснувшись от пронзительного окрика сына, Улф тотчас вскочил на ноги.
   Одна из тварей попыталась влезть ему  в  рот,  но  Улф.  клацнув  зубами,
откусил ей голову, а туловище отшвырнул прочь.
   Забыв о поклаже, путники припустили прочь, смахивая  на  бегу  льнущих  к
ногам паразитов. Остановились метрах в двадцати, преследовать их гусеницы не
пытались.
   Ингельд тяжело дышала, Улф то и дело  с  отвращением  сплевывал  в  пыль,
пытаясь очистить рот.
   В воздухе стоял гнилостный запах.
   - Это что еще за мерзость? - спросил Найл, -  Черви-точильщики.  Тьфу!  -
Улф в который уже раз сердито сплюнул. - Нет в пустыне твари гнуснее.
   - Он хотел залезть мне в рот! - кривя губы, словно перепуганный  ребенок,
сказала Ингельд. Улф кивнул:
   - Успей  он  это  сделать,  тебя  бы  уже  не  было  в  живых.  Они  жрут
внутренности.
   Это было уже выше сил Ингельд, и она, воя, повалилась на  землю.  Улф  не
пытался ее успокаивать - пускай из бабы вылезет лишний вздор.
   Спустя несколько минут мохнатых червей уже как  не  бывало  -  исчезли  в
кустарнике по другую сторону дороги.
   Путники решили  возвратиться  за  оружием  и  поклажей.  Весь  запас  еды
оказался безнадежно испорчен. Черви не съели  ничего,  но  маисовые  хлебцы,
мясо и плоды кактуса покрывала дурно пахнущая слизь. Волей-неволей  провизию
пришлось вытряхнуть прямо на дорогу. Идти, по крайней мере, стало  легче.  В
сумках оставались лишь фляги с водой.
   Когда солнце взошло, слизь, успевшая испоганить заодно  и  сумки,  начала
ощутимо  пованивать.  В  конце   концов   с   поклажей   решили   расстаться
окончательно. Бросили ее без сожаления: смрад поднялся невыносимый.
   Через полчаса до слуха путников донесся шум,  от  которого  сердце  юноши
радостно  встрепенулось.  Где-то  неподалеку  журчала  вода.  И  правда,  за
кустами, стоявшими вдоль дороги, прятался небольшой ручеек.
   По гладким белым камешкам бежала чистая, звонкая  вода.  Улф,  Ингельд  и
Найл бросились в ручей, упали на четвереньки и принялись жадно пить.  Затем,
сев в воде, начали отмываться.
   Спустя полчаса гнилостный запах больше никого не донимал.
   Пройдя несколько миль, они приблизились к усеянным валунами склонам белой
каменистой осыпи. Дорога здесь  была  вымощена  плитами  известняка.  Отсюда
открывался ясный вид на блестящую гладь соленого озера. Столько воды в одном
месте! От одного лишь ее вида захватывало ДУХ.
   Дорога постепенно спускалась  в  долину,  раскинувшуюся  между  отвесными
каменными склонами. На  одном  из  них,  высоко,  как  на  стене,  виднелись
исполинские барельефы:  люди  в  диковинных  головных  уборах  и  долгополых
одеяниях, с прямыми бородами.
   - Кто это? - удивился Найл.
   В ответ Улф молча пожал плечами.
   - А я знаю, - сказала вдруг Ингельд.  окинув  своих  спутников  взглядом,
полным презрения. - Это мои предки.
   Издалека  донесся  звук,  от  которого,  подпрыгнув,  гулко  заколотилось
сердце: приглушенный расстоянием крик человека.
   Вынырнув  из-за  поворота  примерно  в  полумиле,  навстречу  шли   люди,
размахивая руками.
   - Видите, мои соплеменники вышли меня встречать! - напыщенно  воскликнула
Ингельд.
   - Как они, интересно, догадались, что мы на подходе? - недоуменно спросил
Найл.
   Ингельд снисходительно, как недоумку, улыбнулась юноше:
   - Они многое знают. Вам не понять. Губы  Улфа  скривила  усмешка,  но  он
промолчал.
   Через несколько минут людей можно было разглядеть уже отчетливо. Всего их
было около десяти. Тот, что шел впереди, был  высокого  роста  и  облачен  в
какое-то замысловатое одеяние. Он поднял  руку  в  приветственном  жесте,  и
когда обе группы сблизились, громко воскликнул:
   - Добро пожаловать на землю Диры!
   Между склонами очнулось звонкое эхо. Уже от одного этого Найл опешил.
   Его с самого детства учили никогда не шуметь, разве что в  исключительных
случаях: от того, насколько ты незаметен и бесшумен, напрямую  зависит  твоя
жизнь. А этому верзиле как будто все равно, пусть хоть все  хищники  пустыни
сбегутся на крик.
   И вот они с Улфом уже коснулись запястьями в знак приветствия.
   - Мое имя Хамна, -  представился  рослый,  который  оказался  значительно
моложе отца, - сын Каззака. А это мои соплеменники. Мы посланы встретить вас
и просить быть нашими гостями.
   - А как вы узнали, что мы подходим? - полюбопытствовал Найл.
   - Стефна, моя мать, получила от своей сестры  известие,  что  вы  вот-вот
должны подойти.
   Улф с холодной иронией поглядел на Ингельд:
   - Получается, все не настолько уж и выше нашего разумения.  Сайрис  тогда
еще говорила, что попробует связаться с сестрой.
   Ингельд уже не слушала. Сделав шаг вперед, она обняла Хамну:
   - Я Ингельд, твоя двоюродная сестра. -  И,  злорадно  взглянув  на  Улфа,
добавила:
   - Я так рада, что вернулась наконец к своим!
   - Добро пожаловать, - ответил Хамна сдержанно.
   - Мы тоже рады, что наконец доставили ее, - сухо произнес Улф.
   К счастью, никто не обратил внимания на его тон.
   Встречающие начали поочередно представляться. Все они  вызывали  у  Найла
искреннее восхищение.
   Начать с того, что каждый из них был крупнее и дороднее, чем родственники
Найла - видно было, что здесь лучше питаются. Одежда  не  из  какой-то  кожи
гусеницы или паучьего шелка, а из тонкой ткани.
   Но более всего его поразило то, что одежда оказалась разных цветов - Найл
прежде никогда не  слышал  о  красителях.  А  сандалии  на  толстой  подошве
выглядели совершенно одинаковыми.
   Хамна и его спутники вышли в путь на рассвете, так  что  дорога  все  еще
предстояла неблизкая. Но усталость отошла теперь на задний план:  окруженный
новыми попутчиками, юноша жил предвкушением чего-то приятного, забыв даже  о
жаре.
   Самым младшим из спутников Хамны был парень по имени Массиг. Он,  видимо,
приходился сверстником Найлу, только ростом был по меньшей мере  сантиметров
на десять выше, с широкой и сильной грудью.
   Волосы - просто загляденье, такие опрятные, локон к локону; на лбу, чтобы
не разлетались, марлевая повязка.
   Массиг,  судя  по  всему,  был  общительным,  добродушным  юношей  и  все
расспрашивал Найла о подробностях их путешествия.
   Найл не сразу понял (а поняв, несказанно удивился), что  Массиг  завидует
ему, своему сверстнику, путешествующему в такой дали от дома. Не укрылось от
Найла и то, что Массиг украдкой бросает мечтательные взгляды на Ингельд. Ему
и в голову не приходило, что кто-то  может  считать  ее  привлекательной.  У
самой Ингельд окружение сильных мужчин, похоже, вызывало дикий восторг -  на
щеках румянец, в глазах блеск. Найл никогда не видел ее такой счастливой.
   И только отец беспокоил юношу  по-настоящему:  он  сильно  прихрамывал  и
вообще выглядел совершенно измотанным.
   Найл спросил Массига, что за исполины высечены на скальных отвесах.
   Оказывается, Массиг сам толком не знал.
   - Это сделали люди, которые уже давно сгинули. Так давно, что никто и  не
припомнит, когда они жили. Там, в торцовой части,  есть  еще  гробницы,  где
хоронили древних.
   - А ты туда поднимался?
   - Нет. Там бродят духи.
   - Духи? Еще и бродят?..
   Массиг обмолвился о душах умерших, и у Найла заколотилось сердце:  в  его
семье никогда не заговаривали о привидениях.
   У встречающих были при себе еда и питье. Ели прямо на ходу,  под  палящим
полуденным солнцем, пили воду, сдобренную соком плода, который Найлу еще  ни
разу не доводилось пробовать (позднее выяснилось, что это лимон).
   Резкий  кисловатый  привкус  чудесно  освежал.  Сушеное  мясо  почти   не
отличалось от того, что они брали с собой в  дорогу,  но  было  его  гораздо
больше, да и  вкус  получше.  Угощались  также  плодами  кактуса,  хурмой  и
апельсинами (эти фрукты Найл тоже пробовал впервые).
   Пейзаж уже не был таким скудным,  пальмы  и  невысокие  цветущие  деревца
напоминали юноше страну  муравьев.  Впереди  серебром  переливалась  сияющая
гладь озера, вдоль дороги бежал  ручей.  Найл  неожиданно  вспомнил  мать  и
сестренок и сразу загрустил: сейчас  бы  увидели  все  это  да  порадовались
вместе с ним, как это было бы прекрасно.
   К удивлению Найла, идущие впереди вдруг повернули в сторону  от  озера  и
двинулись по тропе, ведущей в глубь пустыни. Постепенно дорога пошла  вверх,
пейзаж стал скудеть на глазах.
   - Почему вы не живете возле воды? - удивленно спросил Найл у Массига.
   - Из-за пауков. Они думают, что люди будут селиться возле  озера,  а  мы,
наоборот, живем в глубине пустыни. Было время, когда наш народ действительно
жил возле воды. Но пауки отыскали их и многих забрали с собой.
   Было горько сознавать, что и здесь, на такой замечательной  земле,  людям
приходилось постоянно остерегаться смертоносцев и быть начеку.
   Найл пристально, с прищуром оглядел даль. Ни следа тех высоких  жилищ,  о
которых рассказывал Вайг.
   Ничего, лишь скалы да скучный песчаный простор, простирающийся до  самого
горизонта, где за завесой унылого зноя горбилось плато.  Интересно,  сколько
еще предстоит идти?
   Ответ последовал неожиданно быстро. Хамна вдруг остановился на совершенно
неприметном пятачке земли - песок да камень.
   Подняв тяжелый каменный обломок, он опустился на одно колено и  несколько
раз стукнул по земле. Звук  получился  неожиданно  гулким.  Через  несколько
секунд от земли, отделившись, приподнялась угловатая створка,  и  показалась
голова человека! Хамна, обернувшись, как ни в чем не бывало  поманил  гостей
рукой, чтобы шли следом.
   Оказывается, вниз уводили ступени - узкие, всего в полшага шириной.
   Найл также с интересом отметил, что песок  и  камни  с  наружной  стороны
"крышки" очень хорошо прикреплены и не оползают, даже когда она поднята.
   Хамна  пошел  первым.  Ступени  вели  в  темноту,  так  что   пробираться
приходилось буквально на ощупь. Узкий проход - едва ли шире,  чем  у  них  в
нижней части жилища - уходил вниз под таким крутым  углом,  что  приходилось
невольно упираться в стены,  сложенные,  судя  по  всему  из  камня,  обеими
руками. Хотя не было  видно  ни  зги,  в  воздухе  стоял  характерный  запах
горелого масла для светильников.
   Из темноты раздался отчетливый троекратный стук.
   Некоторое время стояла тишина, но вот  послышалось  тяжелое  скрежетание,
будто там двигали что-то невероятно громоздкое, и откуда-то сверху  пробился
луч света.
   Стало видно, что они находятся в помещении с низким  сводчатым  потолком,
площадью  примерно  с  десяток  метров.  Свет  проникал  через  щель   между
гигантскими каменными плитами, которые на глазах раздвигались.
   В лица ударил живительный поток  прохладного  воздуха.  Плиты  раздвигали
люди - четверо возле каждой. Вскоре Найл  увидел  обширный  зал,  освещенный
десятком светильников, и даже приоткрыл рот от изумления. Огромное помещение
насчитывало по меньшей мере полсотни шагов  в  длину.  Светильники  в  нишах
освещали его светом, по яркости едва  ли  уступающим  дневному.  Но  и  это,
видимо, был всего лишь переход.
   Хамна повел гост