бабка ещ„ сто лет проскрипит - что же
теперь, свою жизнь кошке под хвост? В пансионате врачи, уход... Подумаешь,
бриджа там нет... Будет в "дурака" - какая разница?
  - Большая, - вставила Лиза, появляясь в дверях, - Врач говорит, для таких
больных очень важно сохранить стереотип. И Т„мку она любит. Я их всегда
вместе завтраком кормлю - тарелки подчистую. А врозь капризничают.
  - Капризничают, - передразнил Филипп, - Из-за этого губить жизнь...
  - Ну почему губить, - Лиза спокойно раскладывала по тарелкам жаркое, - Раз
так получилось... Раз иначе нельзя... Мама, объясните ему...
  К Иоанне, к е„ дару слова Лиза относилась с благоговением. Именно к ней, а
не к Денису. Иоанна была для не„ "своей" - не по родству, а по духу, хотя
попытки "воцерковить" Лизу особых успехов не принесли. Лиза была не
по-женски "земная" и ни во что потустороннее не верила, просто шла в
направлении, указанном внутренним компасом, не задумываясь, кто ей его
заложил в глубины души. Единственно, чего Иоанне удалось добиться, это
покрестить Арт„мку, сама же Лиза, да и е„ Филипп, были некрещ„ными, а
настаивать отец Тихон ей запретил и вообще велел не втягивать семью в
религиозные дискуссии, чтобы не искушать.
  И вс„ же Лиза относилась к Иоанне так, будто только она знала и могла
выразить словами какую-то общую их тайну, которую не умеет сказать она,
Лиза. Эти е„ "мама, скажите им", - будь то спор с Филиппом, Денисом,
бабкой или кем-то в общей компании, всегда повергал Иоанну в панику. Будто
Лиза ждала от не„ не рассуждений о чувстве долга, эгоизме и что "сам
будешь старый", а какого-то иного "волшебного" слова, от которого сразу
все вс„ поймут, заулыбаются, подобреют и пойдут, взявшись за руки,
навстречу светлому будущему.
  - Лиза права, - сказала Иоанна.
  - Вот видишь! - обрадовалась Лиза. Филипп мгновенно воспользовался
ситуацией. - За это надо выпить, за любовь к человечеству.
  - Ни за что.
  - Как это, за человечество не хочешь? А за маму? В кои-то веки мама
приехала!
  Лиза со вздохом достала из-за зеркала полбутылки водки.
  - Лизке нельзя. А ты, ма?
  - А я за рул„м. И тебе ни к чему.
  - Мать, я устал.
  Филипп выпил, заработал вилкой. Хорошо хоть закусывает.
  Зазвонил телефон.
  - Тебя, - сказала Лиза.
  - Отключи. Покоя нет.
  - Тебе надо менять профессию. Сопьешься.
  - А без меня они сопьются.
  - Кто "они"?
  - Граждане, - Филипп кивнул в сторону отключ„нного телефона, - Народ. Вот
когда крутят хотя бы ваш "Ч„рный след" - знаешь, сколько по статистике
пустеет пивных, подъездов и подворотен? Народ трезв, народ у голубого
экрана. Но вот ящик сломался. Народ приходит с работы, а мастера не было.
Народ не знает, куда себя девать, у него повышается кровяное давление,
адреналин и холестерин, падает производительность труда, народ ор„т на
жену, у него появляются всякие нехорошие мысли... Народ ид„т на улицу,
надирается и оказывается в милиции. Да, да, мамочка, это статистика, а
против статистики, как известно, не попр„шь.
  - Больше читать будут, - сказала Лиза, - К нам в театр придут...
  - Ага, бегом в консерваторию на Баха... Много ты его у себя видела в
театре, народу? Ему эти производственные диспуты на работе надоели. И ведь
не переключишь. Сиди - уплочено...
  Филипп налил ещ„. Он раскраснелся, глаза блестели. Иоанна отобрала у него
бутылку.
  - Ты понимаешь, чем это кончится?
  - Вс„ кончится концом, мамочка, летай иль ползай. Рюмка-другая, и уже не
так тошно. "Нормально, Константин. Отлично, Григорий!" Что вы взамен-то
можете предложить, душеведы? "Карету мне, карету!"? "В Москву, в Москву" -
да? Ладно, театр кончился, я в Москве, ну и что? Теперь "за туманом" ехать
прикажешь? Знаю я вашу духовную жизнь, нагляделся. Как "не надо" вы
знаете, мастера. Нет, вы скажите, как надо, чтоб без сорокоградусной...
Чтоб душа пела, а? Назови, мать, хоть что-то стоящее... Только про попов
мне не плети, я их достаточно навидался...
  Похожий разговор был на скамье перед Исаакием. Много лет назад...
  - Тебе не повезло. Те, с кем знакома я, вообще "ящик" не смотрят.
  - Да сколько угодно стоящего, - вмешалась Лиза, - Сеять хлеб, выращивать
детей, строить дома, сажать яблони...
  - И груши. Что дети? Вот меня бабка вырастила. А я е„ в богадельню чуть не
сдал... Ну, наелся народ твоего хлеба, закусил яблоком, квартиру получил,
зубы вставил... Ну, и что? Ну, аппендицит вырезали... А дальше? Зачем?
Приш„л с работы и в ящик мой уставился, пока в другой ящик не сыграет.
Потом сын его перед ящиком устроится, чтоб тоже в ящик сыграть. А зачем?
Космос осваивать? Ну построим на Марсе многоэтажку, там сядем перед
ящиком, там сыграем в ящик...
  - Мама, скажите ему...
  - Когда будет трезвый. Компот вкусный. Как ты готовишь?
  - Да это же ваш, консервированный, вчера открыли банку... А может, смысл в
том, чтобы просто жить и радоваться жизни?
  - Слышишь, мать, глас народа? Отдай бутылку, я буду радоваться - "Ин вина
веритас"... Радость, Лизок, понятие субъективное. Кто Америки открывает,
кто законы, кто бутылки... А некоторые вообще радуются, когда крокодил
заживо человека жр„т - такие кассеты нарасхват. Их едят, а они глядят...
  - Перестань! - замахала руками Лиза. В соседней комнате заплакал
проснувшийся Т„мка и Лиза вышла.
  - Просто ты зажрался, - сказала Иоанна, - У нас таких вопросов не было.
Ломоть хлеба - счастье, конфета - счастье, кукла тряпочная, мячик - вс„
счастье...
  - Стоп, приехали. Значит счастье - это когда война, голод, больница,
коммуналка, да? Зачем же тогда делать жизнь лучше? Если мы можем чему-то
радоваться лишь когда "этого" мало или нет? Недельку в новой квартире
пожили - уже старуха бранится: выпросил, мол, дурачина квартиру... Итог -
разбитое корыто и опять же ящик. Слышишь, ма, тебя Лиза зов„т...
  Лиза е„ не звала, и когда Иоанна вернулась в столовую, бутылка на столе
была, разумеется, пуста, а Филя заплетающимся языком продолжал выступать
уже по телефону.
  Лиза с Т„мкой на руках вышла е„ проводить. Иоанна обняла сразу обоих и
ощутила под тканью просторного халатика непривычную Лизину худобу - просто
кожа да кости... Она такой не была.
  - Возьми ты академический, нельзя так надрываться.
  - Надо диплом получить, потом будет ещ„ трудней.
  - А как же Т„мка?
  - С бабулей договорилась со второго подъезда. Звоню, когда надо, она и
приходит. Крепкая ещ„ бабуля, и за нашей присмотрит, если что. Нам бы до
лета дотянуть... Мама, вы бы поговорили с ним, - Лиза кивнула на дверь
столовой, откуда уже доносился храп Филиппа, - Это он вр„т про радость,
ему знаете как потом плохо бывает! Пульс щупает, темноты боится... При
свете спим. Как-то плакал: Лиза, спаси меня!.. Он хороший, мама, очень
хороший, но почему-то и акт„ры у нас - самые хорошие - пьют...
  - Дю, - сказал Т„мка.
  - Это его бабуля научила по-французски, "Адью" значит...
  Пронзительные утробные вопли снова обрушились на квартиру. Это проснулась
кошка.
  - Вот ещ„ за котом надо ехать, а Филипп спит...
  - А ты е„ веником...
  - Она не виновата, - сказала Лиза, - Она сама мучается, пора пришла.
  Уже в пути Иоанна вспомнила, что надо заехать в поликлинику, где Денис
проходил обследование. У дверей Беллы Абрамовны сидела очередь.
  - Извините, я только узнать, - она проскользнула в кабинет. Белла
Абрамовна порылась в бумажках и сообщила, что у Дениса "что-то плохо с
кровью".
  Однажды в компании развлекались привез„нной из-за границы рулеткой.
Зел„ное сукно, прыгающий шарик, красное-ч„рное, ч„т-нечет; мелькающие
числа, глаза гостей, тоже в лихорадке прыгающие вслед за шариком. Потом
замедление, стоп, победа или поражение, недолгая радость или
разочарование, и опять вс„ по новой, опять гонка за шариком. Жизнь -
рулетка. Банально... Игра. Сегодня ты, а завтра - я. Жизнь разбивается на
периоды суетливого вращения, мелькания, когда видишь перед собой лишь цель
- шарик. Потом остановка, поражение или триумф, выиграл-проиграл, и уже
новые ставки, опять прыгает шарик, жадно следят за ним глаза гостей, можно
сказать "на этом празднике жизни", не замечая ничего вокруг.
  Иоанна тогда подумала, что самое примечательное тут - передышка, когда
рулетка стоит. Одни переживают результат, другие пытаются осмыслить
причину, третьи торопятся сделать новые ставки. А четв„ртые... Четв„ртые
вдруг прозревают в этих коротких остановках странное нездешнее дуновение
иной жизни, трагически насыщенное молчание, спрашивающее и отвечающее,
порицающее и прощающее, пугающее и манящее, сулящее одновременно пол„т и
падение, как край бездны. Что это? Конец всякой долгой интересной работы,
начинания, увлечения... Даже в момент свершения и победы вдруг острое
осознание, что подлинное бытие вовсе не в этой победе твоей и не в
возобновлении игры, а в этой остановке... Когда начинаешь различать вокруг
лица, предметы, когда видишь, что за шторой уже сумерки и слышишь, как
бьют часы...
  И что сейчас позже, чем тебе кажется.
  А порой вдруг чья-то невидимая рука властно и неожиданно останавливает
движение, и тогда визжат тормоза, бь„тся посуда, летят с полок спящие
пассажиры, летят под откос поезда. Или проносятся в нескольких метрах от
твоей жизни.
  Иоанна смотрела на Беллу Абрамовну, которая что-то ей втолковывала, а
стрелка рулетки неотвратимо замедлялась, затормозился привычный жизненный
водоворот. И ни вскочить, ни убежать от этого было нельзя.
  Денису надо срочно приехать и получить направление в клинику на
обследование, прид„тся сейчас ехать к нему в Болшево. О, Господи, что же
теперь будет с "делом"?.. Какое уж тут "дело"...
  Всю дорогу она будет с тоской придумывать, как сказать Денису, который
вообще никогда не болел, о необходимости лечь в больницу... И что вся
работа теперь свалится на не„. А тут ещ„ Филипп, Лиза, свекровь...
  В малодушной своей панике она не заметит, что переезд закрыт, вернее и
самого-то переезда не заметит, просто проскочит, притормозив, какие-то
рельсы, увидит сзади в зеркальце бешено размахивающую руками женщину, и
тут же сзади метрах в двух от машины загрохочет по одноколейке поезд.
  Надо было удирать. Жигул„нок, взревев, рванулся, разметал грязную лужу,
заляпал ст„кла и поскакал по асфальтовым буграм к спасительному повороту.
  От кого спасались они с машиной - от ГАИ или от костлявой, которая
промахнулась косой на каких-то пару мгновений? Не поздоровилось бы обоим.
Груда металлолома, костей... И никаких проблем.
  Стояла машина, стояла рулетка. Надо снова е„ раскрутить, придти в себя,
придумать, как сообщить Денису... И прочесть молитву Ангелу-Хранителю...
  А в Болшеве Денис скажет, не отрываясь от стола:
  - Да, знаю, она недавно звонила, Белла. Лизе позвонила, а Лиза - сюда.
Анализы нормальные, вышла какая-то путаница... С этими диспансеризациями
всю дорогу так. Ты уж извини, что пришлось тебе такой крюк... Кофе будешь?


  ПРЕДДВЕРИЕ

  ИЗ БЕСЕДЫ С РОМЭНОМ РОЛЛАНОМ:

  Сталин. Наша конечная цель, цель марксистов - освободить людей от
эксплуатации и угнетения и тем сделать индивидуальность свободной.
Капитализм, Который опутывает человека эксплуатацией, лишает личность этой
свободы. При капитализме более или менее свободными могут стать лишь
отдельные, наиболее богатые лица. Большинство людей при капитализме не
может пользоваться личной свободой.
  Роллан. Правда, правда.
  Сталин. Раз мы снимаем путы эксплуатации, мы тем самым освобождаем
личность. Об этом хорошо сказано в книге Энгельса "Анти-Дюринг"... Там
сказано, что коммунисты, разбив цепи эксплуатации, должны сделать скачок
из царства необходимости в царство свободы.
  Наша задача освободить индивидуальность, развить е„ способности и развить
в ней любовь и уважение к труду. Сейчас у нас складывается совершенно
новая обстановка, появляется совершенно новый тип человека, который
уважает и любит труд... Ударники и ударницы - это те, кого любят и
уважают, это те, вокруг кого концентрируется сейчас наша новая жизнь, наша
новая культура.
  Роллан. Правильно, очень хорошо.

  "...наша идеология такая: свергай капитализм социалистической революцией!
Вот наша идеология.
  Если держаться этой идеологии, тогда вся наша мораль будет революционной,
направленной к осуществлению этих задач. Наш гуманизм - марксистский, он
не может походить на гуманизм буржуазный. Их гуманизм такой, чтоб никого
не обижать - вот их гуманизм. Христианский, антихристианский, но это
гуманизм буржуазный. Не трогать буржуазного строя, воспитывать людей -
Толстой проповедовал, да потому что он был помещик, не мог понять, что без
изменения строя человека не изменишь.
  Если мы мораль направим на то, чтобы воспитывать в человеке добрые
качества, а строй оставим, какой есть, - со взятками, с хищениями, если мы
это оставим, то вся эта мораль останется гнилой. А если мы поставим задачи
революционные, ломающие строй, доделывающие, тогда нужно приспособить
мораль к победе, к борьбе за победу. Это другая мораль. Это все хотят
обойти. Поэтому все разговоры о морали, о гуманизме, они насквозь
фальшивы. Если нет корня - за что боремся, куда ид„м? За мирное
сосуществование. Тогда одна мораль.
  У нас ещ„ нет социализма. У нас взятки, у нас хищения, у нас всякие
безобразия...
  Троцкий - жулик, жулик стопроцентный, он упрекает Сталина, что
неравномерность развития капитализма определили ещ„ буржуазные философы.
Конечно, они вроде этого говорили, те или иные слова и фразы около правды
были и у буржуазных философов, пока они верили в свои силы, они за
революционные действия были. Словом, сорвали голову Карлу этому в Англии,
уничтожили Людовика, не жалели, когда нужно было. Но на этом революция не
кончается. Помещиков значит вышибли - это большое революционное дело. А
дальше-то им не подходит. А рабочие были слабоваты. Можем ли мы на этом
остановиться? Не можем. Вот в этом вс„ дело, что надо теперешние
революционные задачи понять, в ч„м они заключаются, - не в словах о
коммунизме, не в благих расположениях о мирном сосуществовании, а в
уничтожении классов. Никаких других революционных задач решающих сейчас
нет. А если есть, назовите...
  Об этом сейчас не говорят, потому что это революционные задачи. Сразу
классы нельзя уничтожить, так давайте обсудим, как это сделать. А вот не
обсуждают. И не хотят обсуждать. А есть ли другой путь?
  Сейчас работают лишь бы, лишь бы. Для этого надо воспитывать людей.
Конечно, надо зарплату, но, кроме того, надо воспитание. А этого нет. Все
думают, что деньгами возьмут. У нас революционные задачи не решены. Нам
надо вс„ сделать так, чтобы не допустить мировой войны и, тем более, надо
не сдать наши позиции, а усилить... Как это сделать? Борьбой. А борьба
опасна. Вот тут и выбирай...
  ... - Сталин говорит: при коммунизме не должно быть государства, но, если
останется капиталистическое окружение...
  - Армия и аппарат будут.
  - Какой же это коммунизм? - говорит Молотов, - Хорошее жиль„, хорошая
жизнь, обеспеченность - этого, с обывательской точки зрения, достаточно.
Если все бедняки будут жить более-менее хорошо, значит, это уже социализм,
не капитализм, Это ещ„ не полный социализм...
  ...Максимального удовлетворения вообще никогда не будет. Это очень зря
Сталин употребил, это, так сказать, заигрывание. Каждый завед„т себе
рояль, каждый завед„т себе авто - это же абсурд. Значит, не максимальное,
а удовлетворение всех основных потребностей. Вс„ будут иметь, любой
пользуйся - общественным. Вот теперь, я в том числе, и все министры и
прочие пользуются столовой. Заплатил 60 рублей в месяц и получил все
продукты. Маркс и говорит - каждый будет получать за проработанное сво„
количество дней. Работал, вырабатывал башмаки, 100 пар, проработал 100
дней над этими башмаками, ты бер„шь лишь пару башмаков, а остальные 99 ты
получишь другими продуктами, и выбирай, что тебе нужно." /Молотов - Чуев/.
  - Стоп! - всплеснул белыми ручками AX, - Вот он, тупик, край стола! Дальше
ничего на плоскости не решается, дальше - только выход в Небо, или крах...
Опять вливание молодого вина в старые мехи, опять - мещанство осуждает, а
говорите материальной заинтересованности. С одной стороны - обогащайся,
делай как можно больше, а с другой - обогащаться плохо - неравенство
плодит, да и вообще развращает. Тупик. Мы тут вплотную к Егорке подходим,
к РЕВОЛЮЦИИ СОЗНАНИЯ. Не материальная, а духовная заинтересованность!
  - Не было у них Егорок, - разв„л ч„рными ручками АГ.
  - Антивампирия была заво„вана, отво„вана и отстроена, надо было продолжить
ВОСХОЖДЕНИЕ, нужен был новый, если не пастырь, то хотя бы "проводник", и
уже не "с жезлом железным", а с "сердцем горящим". Нужен был Данко, ибо на
новом этапе восхождения должны стоять сыны во главе народа. Они,
собственно, всегда были нужны, но после смерти Иосифа особенно... Данко,
Прометей, Иоанны Богословы... Но "Других писателей у меня для вас нет"!..
В карманах жрецов советской культуры прятались гонорары и кукиши, жрецы
были трусливы и алчны. Они оглянулись назад, как жена Лота, и превратились
в камни. Их души омертвели, а слова... "Дурно пахнут м„ртвые слова", - как
сказал Гумил„в.
  А из номенклатурных яиц вс„ чаще вылуплялись зме„ныши... На смену
Вячеславам Молотовым пришли архитекторы перестройки - Александры Яковлевы:
  "Крот рыл изнутри. Иной раз можно выиграть сражение, поставив своих людей
вместо полководцев противника". /Советский идеолог А. Яковлев о своей
деятельности/.

  "Никто из должностных лиц, включая и секретаря генерального, и
председателя Совнаркома, Совета Министров, - никто из должностных лиц не
должен получать выше среднего рабочего. Это осуществляла парижская
Коммуна. Но разве у нас это есть? А мы приукрашиваем недоделанное. А
главное в том, что нельзя преодолеть бюрократизм, пока один 100 получает,
а другой - 1000 в месяц...
  ...Организовать может только рабочий класс, а вот внести идеологию
социализма - научно подготовленные люди, то есть интеллигенция". /М. - Ч./
  - Ха-ха-ха!.. - как писал Иосиф на полях библиотечных книг.
  "- Правильно ли, что интеллигенцию назвали прослойкой?
  - Правильно. А что же она такое?
  - Какое-то унизительное звучание.
  ... - Сейчас у нас вс„ есть: сильная страна и содружество социалистических
государств. Бояться нам некого и нечего, кроме собственной расхлябанности,
и с этим нужно бороться, чтобы укрепить дело социализма..." /М. - Ч./
  - Ха-ха-ха, - повторил АГ.
  "Вот этого крестьянина берегут, колхозника. А его беречь нельзя, если
хочешь счастья этому крестьянину. Его надо освободить от этих колхозов. И
сделать его тружеником социалистической деревни. Вот эти сторонники
крестьянского, демократии, они-то как раз реакционеры, они крестьянина
этого в том виде, в каком он есть, хотят заморозить. Отупели в сво„м
мелкобуржуазном мещанстве.
  Не раз я вспоминал, сколько Сталин говорил, что бытие определяет сознание,
а СОЗНАНИЕ ОТСТАЕТ ОТ БЫТИЯ! И думаю: ведь по сути дела мы должны мыслить
коммунистически. А мыслится 17 веком: как бы кого спихнуть!
  - Ленин боялся власти денег, - говорит Кванталиани, - Высокое жалованье
развращает людей.
  - При Сталине тоже жалованье давали, деньги, вс„, но такого, как сейчас,
кто из нас мог подумать. В мыслях не было. А сейчас, только занял
какой-нибудь пост, скорей строить дачу. Каждый хапает кругом. Ленин, я
часто думаю об этом, говорил, что ни одна сила Советской власти не
подломит, кроме бюрократизма. Но этот бюрократизм, оказывается, порождает
целую серию всяких других пороков." /М. - Ч./

  "...горе пастырям израилевым, которые пасли себя самих! не стадо ли должны
пасти пастыри?
  Вы ели тук и волною одевались, откормленных овец закололи, а стада не
пасли... и не будут более пастыри пасти самих себя, и исторгну овец Моих
из челюстей их, и не будут они пищею их". /Иез. 34:2, 3, 10/

  "В марте Сталин умер, а уже в июне-июле Хрущ„в возглавлял тот же самый ЦК.
Как же это получилось так? Хрущ„в, Микоян, люди правых настроений, они
сидели и изображали из себя величайших сторонников Сталина. Микоян