ободы, разверзшейся внутри бездны - прямое
следствие происшедшей с ним главной перемены.
  Насквозь пропахшие какой-то химической дрянью парни, яростно спорящие, кто
кому остался должен после вчерашнего кутежа, девчонки с остро торчащими,
как у кузнечиков, коленками в зел„ных колготках, пожилая мадам с мелко
дрожащей левреткой в сумке, отв„ртывающейся брезгливо от хозяйской руки с
ломтиком бледно-розовой ветчины, будто плыли мимо в ином, уже не
относящемся к нему потоке бытия. Нет, он не умер, он ощущал смешанный
запах - ветчины, химической дряни и духов девчонок-кузнечиков, видел за
окном грязный снег, так похожий на питерский, крыло своей машины, на
которой через сорок минут должен прибыть на деловую встречу с американцем
по фамилии Крафт, но все это уже не довлело над ним. Бездна разверзлась не
снаружи, а внутри. В н„м самом.
  Он переш„л шлагбаум и оказался по ту сторону таинственной черты. Он сош„л
с поезда на неведомом полустанке, и теперь поезд, набирая скорость, катил
мимо вместе с жующим залом и жующим Игнатием, вс„ настоящее, прошлое,
будущее. А он будто по привычке играл Игнатия, жующего, закуривающего,
произносящего какие-то слова, осознавая, что так было всегда. Их всегда
было двое. Игнатий и играющий Игнатия.
  Банальность. Мир-театр, и люди в н„м - акт„ры.
  Сцена, меняющиеся декорации. Вместо костюма - данная при рождении плоть,
тоже меняющаяся. Первый выход на сцену. Игнатий - реб„нок, подросток, муж,
любовник, модный опальный художник, диссидент, преуспевающий парижанин -
роли, роли... А он, подлинный - что видел он в разверзшейся внутри бездне?
Несколько сценок из детства, обвитых серпантином таинственного слова
"ДИГИД", свои картины, окровавленными заплатами латающие израненную
оболочку души и печально-светлый лик Иоанны - половину их расколовшейся в
Предистории когда-то единой сути. И ещ„ - адская ампула, гайка в колесе,
глебова брошюрка... Вот и весь он, Игнатий Подлинный. И вс„ это уместится,
пожалуй, на одном холсте.
  Пустота и бездна... Последний акт. Гамлет умирает, падает занавес. Убирают
декорации, уходят зрители, гаснет свет. Спектакль окончен. Ну а подлинная
жизнь, за пределами театра, - есть ли она?
  Встанет ли Гамлет, чтобы раскланяться, снять костюм и идти домой?
  Игнатий будто умер и теперь лежал на полу, мучительно ожидая, когда же,
наконец, зажгут свет. Но света не было, только, как ч„рный траурный
занавес, беспредельно разверзалась в душе бездна.
  Встанет ли он, акт„р, игравший Игнатия Дар„нова? Париж, семидесятые годы
двадцатого века, жалкий пленник летящего в никуда потока бытия,
непостижимым образом вдруг вместивший в себя и этот жующий зал, и Париж, и
весь поезд вместе с безглазым машинистом? Изменился центр мироздания.
Игнатий будто просматривал в глубинах своего "Я", ставшего вдруг
бездонным, фильм с собственным участием. И этот новый, таинственно
бездонный, вечно пребывающий Игнатий вмещал и того внешнего Игнатия,
ковырявшего вилкой остывающий омлет.
  И ещ„ интереснее - так было всегда. Два Игнатия. Жалкий пассажир поезда, -
внешний Игнатий, и Игнатий внутренний, так же свободный от происходящего в
поезде, как свободен от происходящего на экране зритель в зале. И спасение
- не в изменении сценария, не в направлении рельсов и уж, конечно, не в
смене вагона или занавесок в купе, а в том, чтобы понять, что как мир
владеет тобой, так и ты владеешь миром. И способен вместить и объять всю
вселенную, и путешествовать духом в пространстве и во времени, и изменять
е„ - не только спуском курка или нажатием ядерной кнопки, но и словом,
музыкой, кистью, пламенной молитвой.
  Понять, что ты - "по образу и подобию", что ты - чудо, сын Неба. И главное
- не дать лежащему во зле миру одолеть тебя. С помощью Того, в Кого Ганя
так жаждал поверить.
  "Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь,
но мужайтесь: Я победил мир". /И. 16, 33/
"Ибо всякий, рожд„нный от Бога, побеждает мир". /И. 5, 4/
"Я сказал: вы - боги, и сыны Всевышнего все вы. Но вы умр„те, как человеки
и пад„те, как всякий из князей". /Пс. 81, 6-7/
Встанет ли Гамлет? Или акт„р в последнем акте должен умереть со своим
героем? И эти "кузнечики" с зелеными острыми коленками, и мадам с
левреткой, скорее всего, так и считают, и ничего, прекрасный аппетит.
Родился, сменил худо-бедно несколько масок и ролей и неизбежно кровавый
финал. Труп навсегда уносят со сцены, действие продолжается.
  Зрители довольны, не думая о том, что "зрителей" в этом театре нет.
  Почему они, боги, живут как роботы или животные? Почему не желают выйти
указанным пут„м из камеры смертников или хотя бы написать прошение о
помиловании? Почему верят лишь в смерть, хоть и живут, будто е„ нет?
  Никогда прежде Ганя не испытывал такого леденящего отчуждения от мира,
оставшегося по другую сторону шлагбаума. Прежний Игнатий умер и остался
там, с ними. И нельзя вернуться назад в спектакль.
  Надо подняться, но Гамлет продолжает лежать. В н„м нет жизни. Нет Света.
Нет жизни...
  Действие кончилось, декорации исчезли, свет погас. Таков неизбежный финал
каждого акт„ра. Тысячи ролей с неизбежным кровавым финалом. Есть ли жизнь
после спектакля - подлинная, реальная? Зажж„тся ли свет, когда окончится
спектакль? Гане было сорок, его роль ещ„ продолжалась - мучительное это
раздвоение. Игнатий, играющий в обычную жизнь, вяло, бездарно, потерявший
всякий интерес к происходящему на сцене, и Игнатий, перешедший шлагбаум.
Убитый и реальный, жарко молящий во тьме о Свете.
  Пройд„т несколько дней. Чудо не происходило, вс„ оставалось, как прежде.
Игнатий пойм„т, что такое ад. Это вечное пребывание во тьме после
спектакля. В мучительной и безнад„жной жажде Света.
  Ганя будет исправно читать утром и вечером подч„ркнутые отцом Петром
молитвы из подаренного им же молитвослова, но непонятные слова будут
безответно исчезать в бездонной тьме пустого м„ртвого зала.
  Он снова начн„т подумывать об ампуле.


  ПРЕДДВЕРИЕ


  КРАТКАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:

  1941 г. Создание Государственного Комитета Обороны под председательством
И. Сталина. Выступление по радио с обращением к гражданам Советского
Союза. Назначен Народным Комиссаром Обороны СССР. Приказ по
противовоздушной обороне Москвы. Участие в работе конференции
представителей СССР, Великобритании и США в Москве. Постановление
Госкомитета Обороны по обороне Москвы. Доклад о 24 годовщине Великой
Октябрьской социалистической революции. Речь на параде Красной Армии в
Москве.
  "Враг захватил большую часть Украины, Белоруссию, Молдавию, Литву, Латвию,
Эстонию, ряд других областей, забрался в Донбасс, навис ч„рной тучей над
Ленинградом, угрожает нашей славной столице - Москве. Немецко-фашистские
захватчики грабят нашу страну, разрушают созданные трудом рабочих,
крестьян и интеллигенции города и села. Гитлеровские орды убивают и
насилуют мирных жителей нашей страны, не щадя женщин, детей, стариков.
Наши братья в захваченных немцами областях нашей страны стонут под игом
немецких угнетателей.
  Наша первая цель состоит в том, чтобы освободить наши территории и наши
народы от немецко-фашистского ига. У нас нет и не может быть таких целей
войны, как навязывание своей воли и своего режима славянским и другим
порабощ„нным народам Европы, ждущим от нас помощи. Наша цель состоит в
том, чтобы помочь этим народам в их освободительной борьбе против
гитлеровской тирании и потом предоставить им вполне свободно устроиться на
своей земле так, как они хотят.
  Немцы рассчитывали... на непрочность советского строя, непрочность
советского тыла, полагая, что после первого же серь„зного удара и первых
неудач Красной Армии откроются конфликты между рабочими и крестьянами,
начн„тся драчка между народами СССР, пойдут восстания и страна рассыплется
на составные части, что должно облегчить продвижение немецких захватчиков
вплоть до Урала. Но немцы и здесь жестоко просчитались. Неудачи Красной
Армии не только не ослабили, а наоборот, ещ„ больше укрепили как союз
рабочих и крестьян, так и дружбу народов СССР. /Аплодисменты/. Более того,
- они превратили семью народов СССР в единый, нерушимый лагерь,
самоотверженно поддерживающий свою Красную Армию, свой Красный Флот.
Никогда ещ„ советский тыл не был так прочен, как теперь. /Бурные
аплодисменты/. Если советский строй так легко выдержал испытание и ещ„
больше укрепил свой тыл, то это значит, что советский строй является
теперь наиболее прочным строем. /Бурные аплодисменты/". Доклад И. Сталина
на торж. заседании в честь 24 годовщины Великой Окт. Соц. революции, 6
ноября 1941г.
  "- Растерялся - нельзя сказать, переживал - да, но не показывал наружу.
Свои трудности у Сталина были, безусловно. Что не переживал - нелепо. Но
его изображают не таким, каким он был, - как кающегося грешника его
изображают! Но это абсурд, конечно. Все эти дни и ночи он, как всегда,
работал, некогда ему было теряться или дар речи терять. Знаменитый
полярный л„тчик Герой Советского Союза М. В. Водопьянов поведал мне, что
22 июня 1941 года узнав о начале войны, он прилетел на гидросамол„те с
Севера в Москву, приводнился в Химках и сразу же поехал в Кремль. Его
принял Сталин. Водопьянов предложил осуществить нал„т наших
бомбардировщиков на фашистскую Германию.
  - Как вы это себе представляете? - спросил Сталин и подош„л к карте.
  Водопьянов пров„л линию от Москвы до Берлина.
  - А не лучше ли отсюда? - сказал Сталин и показал на острова на Балтийском
море. Это было в первый день войны...
  Поехали в Наркомат обороны Сталин, Берия, Маленков и я. Оттуда я и Берия
поехали к Сталину на дачу. Это было на второй или на третий день...
  Сталин был в очень сложном состоянии. Он не ругался, но не по себе было.
  - Как держался?
  - Как держался? Как Сталину полагается держаться. Твердо". /Молотов -
Чуеву/
Свидетельствует генерал армии С.М. Штеменко:
  "...одно могу сказать, что Сталин хорошо знал военное дело, не только
военную стратегию, но и тактику... Военное дело знал не вообще, а хорошо,
досконально, знал оперативное искусство, руководил войной на высшем
уровне. Сошлюсь на некоторые примеры. Когда немцы подошли к Москве, в
октябре 1941 года сложилось очень тяж„лое положение. Многие
правительственные учреждения, Генеральный штаб были эвакуированы. Немец
стоял под Москвой и рвался к Москве. Особенно тяжелое положение было в
направлении Волоколамского шоссе - Западный фронт. В этот период у Сталина
находилось пять полнокомплектных армий, вооруж„нных новой техникой. Под
Москвой тогда операциями командовал Жуков и, несмотря на его неоднократные
просьбы и мольбы, Сталин не дал ему ни одного батальона и сказал, чтобы он
любой ценой продержался. Тогда мы считали, что Сталин допускает ошибку. В
декабре месяце, когда немецкие войска были обескровлены, Сталин вв„л эти
войска в действие. Немец от Москвы был отброшен.
  Тогда мы только поняли, насколько Сталин велик не только в стратегии но и
в тактике".
  "Командный пункт Жукова в период угрожающего положения находился ближе к
линии обороны. Жуков обратился к Сталину с просьбой о разрешении перевода
своего командного пункта подальше от линии обороны, к Белорусскому
вокзалу. Сталин ответил, что если Жуков перейд„т к Белорусскому вокзалу,
то он займ„т его место"...
  "- Вам передавал привет Грабин Василий Гаврилович, конструктор пушек. Он
мне подарил журнал с его книгой "Оружие победы" и написал: "Вот как
ковалось оружие победы в эпоху И. В. Сталина". Я у него спросил: "Как
по-вашему, Сталин умный был человек?" - "Умный" - не то слово. Умных много
у нас. Он душевный был человек, он заботился о людях, Сталин. Хрущ„в
сказал, что мы не готовились к войне. А я все свои пушки сделал до войны.
Но если б послушали Тухачевского, то их бы не было".
  - Он говорит: "Я попросил Тухачевского выставить на смотре нашу пушку. Тот
наотрез отказался. Тогда я сказал, что заявлю в Политбюро. Эта пушка
оказалась самой лучшей в войну. Сталин сказал 1 января 1942 года: "Ваша
пушка спасла Россию"... О Тухачевском написали: "Бонапарт. Он мог стать
изменником".
  - Какой он Бонапарт? Он не мог стать, он был изменником, гнуснейшим
изменником, опаснейшим"...
  Я спросил, были ли у Сталина колебания в октябре 1941 года - уехать из
Москвы или остаться?
  - Это чушь, никаких колебаний не было. Он не собирался уезжать из Москвы.
Я выезжал всего на два-три дня в Куйбышев и оставил там старшим
Вознесенского. Сталин сказал мне: "Посмотри, как там устроились, и сразу
возвращайся". /В. Молотов - Чуеву/

  Мы - родные вам с давней поры,
Ближе брата, ближе сестры
Ленинграду - Алма-Ата.
  Не случайно Балтийский флот,
Славный мужеством двух веков,
Делегации моряков
В Казахстан ежегодно шл„т.
  И недаром своих сынов
С юных лет на выучку мы
Шл„м к Неве, к основе основ,
Где, мужая, зреют умы.
  Что же слышит Джамбул теперь?
  К вам в стальную ломится дверь
Словно вечность проголодав,
Обезумевший от потерь
Многоглавый жадный удав...
  Сдохнет он у ваших застав
Без зубов и без чешуи
Будет в корчах шипеть змея,
Будут снова петь соловьи,
Будет вольной наша семья!
  Ленинградцы, дети мои!
  Ленинградцы - гордость моя!
  К Ленинграду со всех концов
Направляются поезда,
Провожают своих бойцов
Наши с„ла и города.
  Взор страны грозово-свинцов,
И готова уже узда
На зарвавшихся подлецов.
  Из глубин Казахской земли
Реки нефти к вам потекли,
Ч„рный уголь, красная медь
И свинец, что в срок и впопад
Песню смерти готов пропеть
Бандам, рвущимся в Ленинград...

  Джамбул, Алма-Ата, сентябрь, 1941г.

  "А Рузвельт верил в доллары. Не то, что больше ни во что, но он считал,
что они настолько богаты, а мы настолько бедны и настолько будем
ослаблены, что мы к ним прид„м.
  "Тогда мы им и пропишем, а теперь надо помогать, чтоб их тянуть".
  Тут-то они просчитались. Вот тут-то они не были марксистами, а мы ими
были. Когда от них пол-Европы отошло, они очнулись. Вот тут Черчилль
оказался, конечно, в очень глупом положении. С моей точки зрения, Черчилль
наиболее умный из них как империалист. Он чувствовал, что если мы
разгромим немцев, то и от Англии понемногу полетят перья. Он чувствовал. А
Рузвельт вс„-таки думал: они к нам придут поклониться. Бедная страна,
промышленности нет, хлеба нет, - придут и будут кланяться. Некуда им
деться.
  А мы совсем иначе смотрели на это. Потому что в этом отношении весь народ
был подготовлен и к жертвам, и к борьбе, и к беспощадным разоблачениям
всяких внешних антуражей. Конечно, мы не верили в такой второй фронт, но
должны были его добиваться. Мы втягивали их: не можешь, а обещал...
  Черчилль сказал ещ„ в 1918 году, что Советскую власть надо удушить. А на
банкетах наших небольших с Рузвельтом в Тегеране и Ялте: "Я встаю утром и
молюсь, чтобы Сталин был жив, здоров. Только Сталин может спасти мир!"
Уверенный в том, что именно Сталин играет ту исключительную роль, которую
он в войне имеет. Слезы текли по щекам - то ли великий акт„р был, то ли
искренне говорил.
  Заставили в одной упряжке бежать. Иначе нам было бы тяжело". /В. Молотов/
"Большим счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний страну
возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин. Он был самой выдающейся
личностью, импонирующей нашему жестокому и изменчивому времени того
периода, в котором проходила вся его жизнь.
  Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, резким,
жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь, в
Британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Сталин прежде всего
обладал большим чувством юмора и сарказма, и способностью точно
воспринимать мысли. Статьи и речи писал только сам, и в произведениях его
звучала исполинская сила. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он
казался неповторимым среди государственных деятелей всех времен и народов.
  Сталин производил на нас величайшее впечатление. Когда он входил в зал на
Ялтинской конференции, мы все вставали и, странное дело, держали руки по
швам. Он обладал глубокой, лиш„нной всякой паники, логически осмысленной
мудростью. Он был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути
выхода из самого безвыходного положения. Кроме того, Сталин в самые
критические моменты, а также в моменты торжества был одинаково сдержан и
никогда не поддавался иллюзиям. Он был необычайно сложной личностью. Он
создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего
врага уничтожал своим же врагом. Сталин был величайшим, не имеющим себе
равного в мире, диктатором, который принял Россию с сохой и оставил е„ с
атомным оружием.
  Что ж, история, народ таких людей не забывают".
  /У. Черчилль. Речь в палате общин 21 декабря 1959 г, в день 80-летия
Сталина./

  Свидетельствует А. Голованов:
  "За столом было всего несколько человек. Тосты следовали один за другим, и
я с беспокойством следил за Сталиным, ведь Черчилль - известный выпивоха,
устроил за столом как бы состязание со Сталиным, кто больше примет
спиртного.
  Сталин пил на равных, и когда Черчилля на руках вынесли из-за стола
отдыхать, подош„л к Голованову и сказал; "Что ты на меня так смотришь? Не
бойся, России я не пропью, а он у меня завтра будет вертеться, как карась
на сковородке!"
"В конце октября 1941 года я поехала в Москву - повидать отца. Он не писал
мне, говорить с ним по телефону было трудно - он нервничал, сердился и
отвечал лишь, что ему некогда со мной разговаривать...
  Все были возбуждены - только что сообщили, что разведчик, пролетев над
Москвой, всюду набросал небольших бомб...
  Отец не замечал меня, я мешала ему. Кругом висели и лежали карты, ему
докладывали обстановку на фронтах.
  Наконец, он заметил меня, надо было что-то сказать... "Ну, как ты там,
подружилась с кем-нибудь из куйбышевцев?" - спросил он, не очень думая о
сво„м вопросе. "Нет, - ответила я, - там организовали специальную школу из
эвакуированных детей, их очень много", - сказала я, не предполагая, какова
будет на это реакция. Отец вдруг поднял на меня быстрые глаза, как он
делал всегда, когда что-либо его задевало: "Как? Специальную школу?" - я
видела, что он приходит постепенно в ярость. "Ах вы!" - он искал слова
поприличнее, - ах вы, каста проклятая! Ишь, правительство, москвичи
приехали, школу им отдельную подавай! Власик - подлец, это его вс„ рук
дело!.." Он был уже в гневе, и только неотложные дела и присутствие других
отвлекли его от этой темы.
  Он был прав - приехала каста, приехала столичная верхушка в город,
наполовину выселенный, чтобы разместить все семьи, привыкшие к
комфортабельной жизни и "теснившиеся" здесь в скромных провинциальных
квартирках...
  Но поздно было говорить о касте, она уже успела возникнуть и теперь,
конечно, жила по своим кастовым законам.
  В Куйбышеве, где москвичи варились в собственном соку, это было особенно
видно. В нашей "эмигрантской" школе все московские знатные детки,
собранные вместе, являли столь ужасающее зрелище, что некоторые местные
педагоги отказывались идти в классы вести урок". /Светлана Аллилуева/
"Все мы были свидетелями напряж„ннейшей, титанической работы ЦК партии по
укреплению Красной Армии и оснащению е„ современным оружием в 1938-1941
годах. Нам не хватало для подготовки к войне, как неоднократно говорил
Сталин в узком кругу, одного-полутора лет".
  Свидетельствует Г. К. Жуков:
  "Начинается новый этап развития авиации. Практически был полностью
реконструирован ЦАГИ, создаются новые конструкторские бюро военной
авиации. Талантливые конструкторы С. В. Ильюшин, А. И. Микоян, С. А.
Лавочкин, В. М. Петляков, А. С. Яковлев вместе со своими молодыми
коллективами дают военной авиации истребители ЯК-1, МИГ-3, ЛАГГ-3,
штурмовик ИЛ-2, пикирующий бомбардировщик - ПЕ-2 и многие другие - всего
около двадцати типов. В конце 1940 - начале 1941 годов разв„ртывается
борьба за серийное освоение лучших типов самол„тов. ЦК ВКПб и лично Сталин
много времени и внимания уделяют авиационным конструкторам. Комитет