ленные иностранные посетители, начиная с Гарри Гопкинса,
были настроены весьма пессимистически. А уезжали из Москвы в полной
уверенности, что Россия будет сражаться и в конечном итоге победит. А ведь
положение у нас было действительно катастрофическое. Враг неотвратимо
двигался на Восток. Чуть ли не каждую ночь приходилось прятаться в
бомбоубежищах. Что же побуждало Гопкинса, Гарримана, Бивербрука и других
опытных и скептически настроенных политиканов менять свою точку зрения?
Только беседы со Сталиным.
  Несмотря на казавшуюся безнад„жной ситуацию, он умел создать атмосферу
непринужд„нности, спокойствия. В кабинет, где царила тишина, едва
доносился перезвон кремл„вских курантов. Сам "хозяин" излучал
благожелательность, неторопливую обстоятельность, уверенность. Казалось,
ничего драматического не происходит за стенами этой комнаты, ничто его не
тревожит. У него масса времени, он готов вести беседу хоть всю ночь. И это
подкупало.
  Его собеседники не подозревали, что уже принимаются меры к эвакуации
Москвы, минируются мосты и правительственные здания, что создан подпольный
обком столицы, а его будущим работникам выданы паспорта на вымышленные
имена, что казавшийся им таким беззаботным хозяин кремл„вского кабинета
прикидывает различные варианты на случай спешного выезда правительства в
над„жное место.
  После войны он в минуту откровения сам признался, что положение было
отчаянным. Но сейчас умело скрывает это за любезной улыбкой и внешней
невозмутимостью.
  Говоря о нуждах Красной Армии и промышленности, Сталин называет не только
конкретную военную продукцию, оружие, но и запрашивает оборудование для
предприятий, целые заводы.
  Поначалу собеседники недоумевают: их военные эксперты утверждают, что
советское сопротивление рухнет в ближайшие четыре-пять недель. О каком же
строительстве новых заводов может идти речь? Даже оружие посылать русским
рискованно - как бы оно не попало в руки немцев.
  Но если Сталин просит заводы, значит, он что-то знает, о ч„м не ведают ни
эксперты, ни сами политики. И как понимать олимпийское спокойствие Сталина
и его заявление Гопкинсу, что если американцы пришлют алюминий, СССР будет
воевать хоть четыре года? Несомненно, Сталину виднее, как обстоят тут
дела! И вот Гопкинс, Бивербрук, Гарриман заверяют Рузвельта и Черчилля,
что Советский Союз выстоит и что есть смысл приступить к организации
военных поставок стойкому союзнику. Сталин блефовал, но по счастью,
оказался прав. Так же как и тогда, когда после посещения британским
министром иностранных дел Энтони Иденом подмосковного фронта во второй
половине декабря 1941 года, заявил:
  - Русские были два раза в Берлине, будут в третий раз..."
"...Сталин на протяжении нескольких военных лет время от времени донимал
маршала вопросом: почему его не арестовали в 1937 году? Не успевал тот
раскрыть рот, как Сталин строго приказывал: "Можете идти!" И так
повторялось до конца войны. Жена маршала после каждого подобного случая
готовила ему узелок с т„плыми вещами и сухарями, ожидая, что е„ супруг
вот-вот угодит в Сибирь. Настал день Победы. Сталин, окруж„нный
военачальниками, произносит речь...
  - Были у нас и тяж„лые времена, и радостные победы, но мы всегда умели
пошутить. Неправда ли, маршал...
  И он обращается к злополучному объекту своих "шуток".

  /В. Бережков/

  "... внутри его виделось что-то ч„рное..."
Кто же они, шутники всех врем„н и народов, что дерзнут "раздавить на
троих" великую тысячелетнюю страну, собранную самоотверженным трудом и
кровью многих поколений, благословенную Небом?... "Не страну, а
вселенную"...
  И другие - промолчавшие, отсидевшиеся?
  "Мы ответственны не только за то, что делаем, но и за то, что не делаем"!
  / Мольер/
"Нам кажется чудом, что из необъятных советских степей встают все новые
массы людей и техники, как будто какой-то великий волшебник лепит из
уральской глины в любом количестве большевистских людей и технику".
  /"Дас шварце копф", 1943г/
"Когда-нибудь спросят: - А что вы, собственно, можете предъявить? И
никакие связи не помогут сделать ножку маленькой, душу - большой и сердце
справедливым..". /из фильма "Золушка"/
"Кто стреляет в сво„ прошлое из пистолета, тот стреляет в сво„ будущее из
пушки". /Премудрость/.
  "Выдержал наш строй, партия, народы наши и, прежде всего, русский народ,
который Сталин назвал наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в
состав Советского Союза. И в этом не было проявления великодержавного
шовинизма, а была историческая правда. Кто-кто, а Сталин разбирался в
национальном вопросе. И правильно назвал русский народ той решающей силой,
которая сломала хребет фашизму. Сталин, как никто, понимал великое
историческое предназначение и тяж„лую миссию русского народа. То, о ч„м
писал Достоевский, - что ко всемирному всечеловеческому объединению
народов сердце русское может быть более других предназначено...
  - Маршал Голованов мне говорил, что не встречал человека, который бы
больше болел за русский народ, чем Сталин...
  - Мне наши полководцы рассказывали, что Сталин перед сражением,
напутствуя, обычно говорил: "Ну, дай Бог!" или "Ну, помогай Господь!" А
писатель Владимир Солоухин, служивший во время войны в Кремле,
рассказывал: "Выходит на крыльцо Иосиф Виссарионович. По левую руку -
патриарх Алексий, по правую -..."- "Наверное, Молотов?" - спросил я.
"Митрополит Крутицкий и Коломенский, - не моргнув, ответил Владимир
Алексеевич, - А что ты сме„шься? Он попов уважал. Сказывалось семинарское
образование..." /Молотов - Чуев/


  СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

  Убежав от Вампирии - отделившись, оградившись и укрепившись, Иосиф начал
расшатывать остатки е„ изнутри, лишая фундамента, притягательности. О,
если бы "инженеры человеческих душ" по-настоящему помогали ему в этом
великом Божьем деле конструирования новой действительности, умножения
жатвы Господней! А не мечтали в абсолютном сво„м большинстве с "кукишем в
кармане" о "загнивающем Западе".
  Но так или иначе, удалось освободить у народа колоссальный внутренний
резерв сил духовных и творческих, освободив его из-под власти дурной
материи, служения Мамоне. Пусть они не славили Творца напрямую, но зато на
каждом шагу ниспровергали и развенчивали Вампирию, тем самым ослабляя
царство тьмы и косвенно работая Творцу на Замысел. И сейчас весь
культурный пласт того времени продолжает работать на Дело Божие -
восстановление Богочеловечества, на сопротивление "демократической"
Вампирии.
  Иосиф очень быстро разочаровался в классовом подходе и понял, что раб,
пролетарий - всего лишь вывернутый наизнанку господин. И время от времени
в эпохи революций они просто меняются местами. Он внутренне вернулся к
религиозным истокам бытия, а может, и не уходил от них. Просто по разным
причинам не мог сразу об этом объявить во всеуслышание. Он просто стал
действовать, опираясь не на национальные и не на "общечеловеческие"
ценности, даже не на марксистские /хоть и умело использовал при случае
любые догмы/,- на духовные. Он развивал в народе чувство ДОЛГА,
предусмотренное ЗАМЫСЛОМ. ДОЛГ - то, что взято у Отца и что должно вернуть
безвозмездно через служение Делу умножения жатвы Господней. Служение людям
в высоком смысле слова - освобождение человечества от власти дурной
количественной бесконечности Мамоны.
  "Что с вами будет без меня, если война? - спрашивал он уже после войны, -
Вы не интересуетесь военным делом. Никто не интересуется, не знает
военного дела. Что с вами будет? Империалисты вас передушат". /Молотов/
"Вольский писал Сталину примерно следующее. Дорогой товарищ Сталин, считаю
своим долгом сообщить вам, что я не верю в успех предстоящего наступления.
У нас недостаточно сил и средств для него. Я убежд„н, что мы не сумеем
прорвать немецкую оборону и выполнить поставленную перед нами задачу. Что
вся эта операция может закончиться катастрофой, что такая катастрофа
вызовет неисчислимые последствия, принес„т нам потери, вредно отразится на
вс„м положении страны, и немцы после этого смогут оказаться не только на
Волге, но и за Волгой...
  Сталин закончил обсуждение вопроса, которым они занимались, поднял на меня
глаза и спросил:
  - Ну, что вы скажете об этом письме, товарищ Василевский?
  Я сказал, что пораж„н этим письмом.
  - А что вы думаете насч„т предстоящих действий после того, как прочли это
письмо?
  Я ответил, что... наступление надо начинать в установленные сроки, по
моему глубокому убеждению, оно увенчается успехом.
  - А как вы объясняете это письмо?
  - Я сказал, что не могу объяснить это письмо.
  - Как вы оцениваете автора этого письма?
  - Я ответил, что считаю Вольского отличным командиром корпуса, способным
выполнить возложенное на него задание.
  - А теперь, после этого письма? - спросил Сталин, - Можно ли его оставить
на корпусе, по вашему мнению?
  Я несколько секунд думал над этим, потом сказал, что я лично считаю
невозможным снимать командира корпуса накануне наступления и считаю
правильным оставить Вольского на его должности, но, конечно, с ним
необходимо говорить.
  Через некоторое время Вольского нашли.
  Сталин взял трубку.
  - Здравствуйте, Вольский. Я проч„л ваше письмо. Я никому его не показывал,
о н„м никто не знает. Я думаю, что вы неправильно оцениваете наши и свои
возможности. Я уверен, что вы справитесь с возложенными на вас задачами и
сделаете вс„, чтобы ваш корпус выполнил вс„ и добился успеха. Готовы ли вы
сделать вс„, от вас зависящее, чтобы выполнить поставленную перед вами
задачу?
  Очевидно, последовал ответ, что готов.
  Тогда Сталин сказал:
  - Я верю в то, что вы выполните вашу задачу, товарищ Вольский. Желаю вам
успеха.
  Он говорил вс„ это абсолютно спокойно, с полной выдержкой, я бы сказал
даже, что говорил он с Вольским мягко.
  Надо сказать, что я видел Сталина в разных видах и, не преувеличивая, могу
сказать, что знаю его вдоль и попер„к. И если говорить о людях, которые
натерпелись от него, то я натерпелся от него как никто. Но надо сказать
правду, что бывал и таким, каким был в этом случае.
  После того, как он кончил разговор, он сказал, что я могу отправиться на
фронт.
  Вольский действовал решительно и удачно, полностью выполнил свою задачу.
Когда оба фронта соединились в районе Калача, через день или два после
соединения я впервые вновь увидел Вольского.
  Я был ещ„ на Юго-Западном фронте и докладывал Сталину о соединении фронтов
и об организации внутреннего и внешнего фронта окружения. При этом докладе
он спросил меня, как действовал Вольский и его корпус. Я сказал так, как
оно было, что корпус Вольского и его командир действовали отлично.
  - Вот что, товарищ Василевский, - сказал Сталин, - раз так, то я прошу вас
найти там, на фронте, хоть что-нибудь пока, чтобы немедленно от моего
имени наградить Вольского. Передайте ему мою благодарность, наградите его
от моего имени и дайте понять, что другие награды ему и другим - впереди.
  После этого звонка я подумал: чем же наградить Вольского? У меня был
трофейный немецкий "вальтер", и я приказал там же, на месте, прикрепить к
нему дощечку с соответствующей надписью, и когда мы встретились с
Вольским, я поздравил его с успехом, поблагодарил за хорошие действия,
передал ему слова Сталина и от его имени этот пистолет. Мы стояли с
Вольским, смотрели друг на друга, и с ним было такое потрясение, что этот
человек в мо„м присутствии зарыдал, как реб„нок". /Из беседы К. Симонова с
маршалом Василевским/
"25 февраля 1943 года из Ульяновска в Кремль Сталину патриарший
местоблюститель митрополит Сергий написал:
  "Верующие в желании помочь Красной Армии охотно откликнулись на мой
призыв: собрать средства на постройку танковой колонны имени Дмитрия
Донского. Всего собрано около 6000000 рублей и, кроме того, большое
количество золотых и серебряных вещей. Примите эти средства как дар от
духовенства и верующих русской православной церкви в день юбилея Красной
Армии. Ответ Сталина Сергию был направлен в тот же день: "Прошу передать
православному духовенству и верующим, собравшим 6000000 рублей, золотые и
серебряные вещи на строительство танковой колонны имени Дмитрия Донского,
мой искренний привет и благодарность Красной Армии".
  Прямо с дачи Карпов связался по телефону с митрополитом Сергием и сообщил,
что правительство СССР готово принять его вместе с митрополитами Алексием
и Николаем.
  Через два часа Сталин принял их в Кремле. На беседе, кроме Карпова,
присутствовал В. М. Молотов. Сталин начал беседу с того, что высоко
отозвался о патриотической деятельности православной церкви, отметил и тот
факт, что с фронта поступает немало писем с одобрением такой позиции
духовенства и верующих. Затем поинтересовался проблемами церкви.
  Митрополит Сергий отметил, что главная проблема - это вопрос о патриархе,
подчеркнув ненормальность ситуации, когда 18 лет не занимается этот высший
пост, а также длительное время отсутствует Синод. Вс„ это, заключил
Сергий, ставит как первоочередную задачу скорейшее проведение Поместного
Собора. Сталин одобрительно отозвался о проведении Собора. Спросил, как
будет называться патриарх, когда может быть созван Собор, нужна ли помощь
правительства с транспортом, доставкой участников, размещением. Предложил
финансовую поддержку.
  Сергий высказался, чтобы патриарх назывался Московский и всея Руси, а не
всей Руси, как было при Тихоне. Сталин согласился с этим. Затем Сергий
сказал, что для подготовки Собора потребуется никак не менее месяца: время
военное, а собрать необходимо всех епископов, существуют трудности в
передвижении по стране и т. д. Финансовую помощь Сергий отклонил.
  Когда Сергий затронул вопрос о сроках, необходимых для подготовки Собора,
Сталин спросил: "Нельзя ли проявить большевистские темпы?" Обратившись к
Карпову, попросил помочь руководству церкви с быстрейшим приездом
епископов на Собор, привлечь для этого авиацию, другой транспорт. Карпов
заверил Сталина, что вся необходимая работа будет проведена и Собор можно
открыть через три-четыре дня. Тут же Сталин и митрополиты договорились
назначить открытие Собора на 8 сентября.
  Следующий вопрос, который поднял Сергий, был о кадрах священнослужителей.
Поделившись трудностями их подготовки, когда перестали существовать
духовные школы, семинарии, академии, он сказал, что было бы неплохо
открыть несколько епархиальных библейских курсов. Сталин согласился с этим
и предложил открыть не курсы, а духовные академии и училища. На это Сергий
и митрополит Алексий ответили, что на открытие академий и училищ пока у
церкви денег нет. Выслушав, Сталин сказал: "Как хотите, но правительство
не будет возражать и против открытия семинарий и академий".
  Затем Сергий обратился к Сталину по поводу необходимости издания
ежемесячного церковного журнала, а также дополнительного открытия приходов
в епархиях, отметив, что их осталось недостаточно для удовлетворения нужд
верующих. В этой связи он сказал, что желательно наделить властью по
решению этих вопросов местные Советы и епархиальные управления. Сталин
заявил, что препятствий не будет.
  Патриарший местоблюститель коснулся и такой проблемы, как освобождение
архиереев, духовенства, находящихся в ссылках, лагерях, тюрьмах, а также о
возможности нести службу, свободно передвигаться по стране тем
священникам, которые отбыли наказания в местах лишения свободы. Сталин
предложил Карпову изучить этот вопрос, а Сергию подготовить список
священников, находившихся в заключении. Сергий особо остановился на
важности открытия в епархиях свечных заводов, мастерских по изготовлению
церковной утвари. Сталин не возражал. Он заверил, что церковь вполне может
рассчитывать на помощь СНК СССР. Митрополит Сергий выразил просьбу о
передаче церкви игуменского корпуса в Новодевичьем монастыре в Москве для
размещения патриархии. Была высказана и просьба помочь с транспортом. Что
же касается продуктов, то они просят не беспокоиться: вс„ необходимое
можно купить на рынке.
  Сталин ответил, что... старый игуменский корпус мало подходит под
размещение патриархии: в н„м сыро, холодно, темновато. Поэтому
правительство, обдумав вс„ это, пришло к выводу предоставить церкви другое
помещение, в которое можно въезжать хоть завтра. Это резиденция бывшего
германского посла Шулленбурга в Чистом переулке со всей мебелью. "Здание
наше, советское", - специально оговорил Сталин". /Свидетельствует М.
Лобанов/


  * * *

  Душа кричит о помощи, когда больна и в опасности. У меня вс„ хорошо, но
душа кричит о помощи, значит, я больна и в опасности, - молилась она -
Спаси меня. Господи...
  И вот однажды...
  Нет, она не врезалась в столб, просто помяла крыло, "поцеловавшись" с
такси. Конфликт разрешили полюбовно, таксист взялся отремонтировать машину
и сделал вс„ в лучшем виде, но Яне пришлось с недельку поездить на такси,
а то и городским транспортом. Однажды она в спешке вскочила наугад в
битком набитый автобус, который почему-то промчал сразу несколько
остановок, в том числе и нужную ей, где надо было забрать из ремонта
"Эрику" до конца рабочего дня. Возмущаясь и колотя в кабину шоф„ра / "Да
не остановит он, теперь только за мостом"/ - она вдруг осознала, что
колотит по репродукции, приклеенной к стеклу, отделяющему кабину от
салона. Это была ганина "Иоанна", видимо, вырванная из большого
художественного календаря. Цветная, прекрасно напечатанная где-нибудь за
бугром, большого формата.
  У не„ были ганины альбомы, - драгоценные подарки вездесущей Регины, -
покровительницы муз, но небольшого формата - / "Сама понимаешь, там это
дорого, а дают нам только, чтоб не подохли"/. - На одном была и "Иоанна",
но выгоревшая, тускловатая. А тут...
  - Женщина, вы что же?.. Вы что, не выходите? Что ж ты, дура, орала,
стучала? Да пусти же, люди выходят!.. Дур-дом!
  Намертво вцепившись в ручку кабины, получив несколько тычков и оборвав на
плаще пуговицы, Яна чудом устояла в извергнувшемся из автобуса
пассажирском вулкане.
  Она стояла, не отпуская ручки, словно боясь, что чудо исчезнет, на самом
проходе, - е„ толкали то входящие, то выходящие, поругивали, возмущались,
и так невероятно близко темнела едва обозначенная спина Гани, глядящего на
неизвестно откуда взявшийся таинственно-прекрасный лик за окном, с
летящими в синие сумерки неправдоподобно длинными волосами, перехваченными
старинным витым шнуром. С удивл„нно приоткрытым детским ртом и огромными
глазами, смотрящими как бы из самой вечности в трогательно-безнад„жном
порыве догнать, обрести плоть, воссоединиться с летящим в ином измерении
миром, Обреч„нную на разлуку с ним, по ту сторону бытия.
  Что делать, как завладеть "Иоанной"? Сердце успокоилось понемногу. Яна
заставила себя оторваться наконец от ручки, села на переднее
освободившееся место и стала ждать конечной остановки, чтобы наедине
поговорить с шоф„ром.
  Но это был, разумеется, автобус волшебный. Он ехал и ехал себе, вс„ реже
останавливаясь, потянулись новостройки, миновали кольцевую, а он, ссаживая
последних пассажиров, летел уже по какому-то странно узкому шоссе в оправе
младенчески-зел„ных майских бер„з, летел будто туда, в саму вечность, где
покачивался перед Яной в лучах заходящего солнца таинственно-прекрасный
девичий лик.
  И когда она осталась в салоне одна и поняла, что автобус не остановится
никогда, они приехали.
  - Вс„, конечная. Или назад к "Универсаму" поедем? Вы же там хотели сойти,
хулиганили... И без билета.
  - Я же взяла, вот.
  - До Ильич„вки десять копеек, а не пять. Вот возьму штраф... Вам куда
надо-то?
  - Никуда, - сказала Яна, - Продай мне это, шеф!
  - Что продать? Картину? Это не моя, напарника. А тебе зачем?
  - Продай, это же так, репродукция. Он пь„т?
  - Кто?
  - Да этот твой напарник, - Яна извлекла из сумки бутылку виски,
предназначенную для расплаты за "Эрику". Вместе разопь„те, а шеф? Это же
так, бумажка, это мне интересно, больше никому. Художник знакомый...
Гурченко повесьте. Или Пугач„ву. А, шеф?..
  Она почувствовала