м твой Символ Веры? И как к ней
плыть - барахтаться в одиночку в волнах, или вместе с
единоверцами-попутчиками /полагающими, что берег именно в той стороне/, -
на паруснике, на над„жном корабле /хотя может попасться и "Титаник"/? И т.
д.
  Или, в случае отрицательного ответа на первый вопрос - купайся, резвись у
берега в сво„ удовольствие, катайся вдоль берега на прогулочном катере с
подружками или без, ибо, как ты веришь, другой жизни не будет.
  Допустим, жизнь - бесцельное плавание по житейскому морю. Наслаждайся,
пока не пробь„т неизбежный час идти ко дну. Иногда приходится грести
против течения, бороться с ветром и волнами, перегружать свою лодку вещами
и родственниками. Жить, чтобы жить, вернее, чтобы плавать. Купаться.
Пытаться наслаждаться самим процессом, некоторые это ухитряются делать
даже во время чумы. Ну и, само собой, зачастую за сч„т других, под
лозунгом "Государство - это я" и "После меня хоть потоп!"
Разновидность ответа: смысл - в происходящем на берегу; продолжение рода,
достижение славы и богатства, научная, творческая, политическая карьера.
  Эгоисту - для себя, альтруисту - для человечества, разумному эгоисту: ты
мне, я - тебе.
  Так жив„т большинство человечества, оставим их. Нам интересны те, кто
верит, что их корабль плыв„т к Земле Обетованной. Мечтают достичь Града
Небесного, царства Света, Любви и бессмертия. Где, наконец, вновь
воссоединится раздробленное в результате грехопадения человечество. В
Боге. Мечта о Новом Адаме, Богочеловечестве.
  Верующие в коммунизм называют эту Землю Обетованную Светлым Будущим. Они,
в отличие от социалистов, отметают идею "справедливого проживания на
берегу", они плывут в бескрайность. Коммунизм подвижников устанавливает на
корабле распорядок жизни во время плавания, согласно Закону Неба. Капитан
в данном случае - лицо невоеннообязанное, он не давал присяги Всевышнему.
Он может вести корабль, повинуясь внутреннему компасу, двигаться "на Зов".
Пассажиры могут довериться капитану, а могут и перепиться, разрушить
корабль, попрыгать за борт, убить капитана, повернуть корабль вспять или
пересесть на корабль, плывущий неведомо куда к запретным берегам.
  Если капитан с командой меняют курс, они за это отвечают перед Небом.
Неправильное поведение любого пассажира на корабле грозит всем. В идеале
должно быть добровольное подчинение всех капитану, но такого практически
не бывает. Случается, что пассажиры или сама команда бунтуют, враждуют,
приходится применять к ним силу, репрессии, когда неизбежно доста„тся и
невиновным. Но и охрана может переродиться, стать пиратами, начать грабить
пассажиров. Или повернуть корабль вспять, прочь от заданного курса.
  Дело церкви на таком корабле - следить за показаниями компаса, приборов,
за верным курсом, согласованным с капитаном. Дело коммунистов - за
уставным поведением пассажиров и команды. Дело различных церквей единого
многонационального корабля - следить за состоянием душ своей паствы,
по-разному верующей в Землю Обетованную, в личное бессмертие и т.д.
Капитан в многонациональном государстве не должен поднимать над корабл„м
знамя какой-либо одной конфессии, даже если какой-либо отда„т
предпочтение. Символ веры - его личное дело, как и команды, и пассажиров.
Пусть каждый исполняет свои таинства и обряды согласно вере, соблюдая
единый курс, определ„нный Небом /заповеди/.
  Можно сказать, что капитан вед„т корабль на Голос, на Зов, что само Небо
определяет его путь.
  СССР был многонациональным корабл„м, плывущим прочь от Вампирии согласно
повелению "Выйди от не„, народ Мой". Такой приказ Неба, по-разному
звучащий, есть во многих религиях и соответствует "показаниям приборов".
  Царство земное - беспорядочно-случайное скопление кораблей, яхт, лодок и
отдельных пловцов, суетящихся вдоль побережья и не желающих никакого иного
бытия. "Демократия и права человека" дают возможность каждому плыть в
любую сторону, любым стилем или не плыть вовсе. Это его личное дело.
  Путь к Богу - сокровенное внутреннее дело каждого, и насильственное
объединение религий в одном государстве - кощунственно и недопустимо. Но
допустимо согласие всех относительно направления курса корабля -
государства. Допустим, прочь от Вампирии, как было с Советским Союзом.
Вампирии, противоречащей Замыслу Неба. Нестяжание, взаимопомощь,
нравственность и другие заповеди, общие для многих религий.
  Для одних это - корабль в бессмертие. Для других - в Светлое Будущее. Для
третьих - в Царствие Божье.
  На Российском корабле уже давно было неладно. Лишь незначительная часть
пассажиров соблюдала Закон Неба. Большинство же, исповедуя его на словах,
немилосердно эксплуатировало и обирало ближнего, "оставили важнейшее в
Законе - суд, милость и веру", уподобились "гробам раскрашенным", любили
пиршества, "бремена тяжкие и неудобоносимые возлагали на плечи людей, а
сами не хотели и перстом двинуть их". /Мф. 23/
Неравенство, немилосердие, несправедливость в обществе ежесекундно
порождают грех. Лицемеры от веры делают обратившегося "сыном геенны, вдвое
худшим вас", то есть самих этих лицемеров.
  "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Божее
человекам; ибо сами не входите и хотящего войти не допускаете."
Эти ж„сткие слова Спасителя относятся к несоблюдающим Слово, в том числе и
к пастырям-священнослужителям. На Российском корабле стало ненад„жным
спасаться. "Святая Русь" оставалась таковой лишь фарисейски, на словах.
Интеллигенция искала избавления от мук совести "хождением в народ",
подбивая на бунт.
  "Никто не даст нам избавленья"... Здесь три аспекта: а) вера в Бога как в
некую высшую надмирную сущность, влияющую или нет на нашу личную судьбу и
судьбы мира; б) вера в Бога как носителя нашего личного бессмертия и
спасения; в) вера в Бога как в нравственный закон внутри нас, в совесть, в
определенную норму поведения в "лежащем во зле" мире.
  Эти три аспекта могут быть спаяны, а, могут и разделиться, то есть
человеческий разум может отвергать божественное происхождение человека, а
душа - принимать вписанный в сердце Закон, следовать ему и напряж„нно
искать Бога в обход отвергнутому /по заблуждению, неверному толкованию
искаж„нным человеческим лукавым разумом/ образу Творца. Лучшая часть
русского общества начала искать истину в обход церкви (разлад духовной
жажды, мук совести и томления о "жизни по-Божьи" с социальной политикой
официальной церкви, помноженные на соблазн материализма).
  Неверие, что "Бог даст избавленье" слабым и угнет„нным, спасет от
хищников, пожирающих тела и души братьев меньших под ширмой "непротивления
злу" привело к революции. Рабы в трюме взбунтовались против господ верхней
палубы, свергли капитана и команду, захватили корабль. Лилась кровь,
пьяные от вина, крови и захваченных богатств рабы разбивали приборы с
криками, что теперь сами знают, куда плыть. Убили навигаторов и капитана с
семьей, уцелевшие пассажиры первого класса или тоже надели красные повязки
или попрыгали за борт и поплыли к другим кораблям.
  Руль переходил из рук в руки. Корабль терпел бедствие, из последних сил
отбиваясь от пиратов и разваливаясь.
  В конце концов, руль попал к Иосифу. Ему удалось утихомирить команду,
пассажиров, избавиться от пиратов, кое-как задраить пробоины и... поплыть
в завещанном отцами церкви направлении. Прочь от Вавилона. Вс„ общее, вс„
дано на всех Богом - здесь коммунизм сродни христианству. В саване
карманов нет, вс„ на земле дано напрокат, временно, ничто не принадлежит
никому. Однажды два монаха решили попробовать поссориться из-за
собственности, как люди там, в миру "Мой кирпич!" - сказал один и потянул
кирпич к себе. - "Конечно твой, брат," - согласился второй. Русская вера -
детская. Объявили всех пусть не братьями, но товарищами, сломали запоры
суверенных кают и поплыли себе...



  * * *

  И молила по ночам Бога вмешаться, совершить чудо...
  Чудо явится к следователю в лице Витьки Карпова, четырнадцатилетнего сына
директора Черкасского совхоза. Он поведает, что в тот злополучный день они
с приятелем Генкой воспользовались тем, что отец уехал с начальством на
рыбалку, и решили тайком прокатиться кружок на отцовской "Победе". Прав
водительских у них, естественно, не было. Чтобы миновать пост ГАИ на
шоссе, ребята решили срезать путь по лесной прос„лочной дороге - Витька
знал, что отец однажды пользовался этой дорогой, проложенной трактором.
  Вначале вс„ шло хорошо, потом машина завязла в какой-то рытвине,
забуксовала, зарываясь вс„ глубже. Погода начала портиться, надвигались
сумерки, а отец, которого Витька боялся до смерти, должен был к ночи
вернуться домой. Ребята были в полном отчаянии, когда судьба сжалилась и
послала им одинокого лыжника с шоферскими правами, спортивным
телосложением и отзывчивой душой. Он приказал ребятам ломать лапник и
толкать сзади, сам сел за руль и, провозившись часа полтора, они, наконец,
вытащили "Победу" из снежно-метельного плена на шоссе. Денис сел за руль,
и они поехали в Черкасское. Узнав, что Денис - режисс„р и зная слабинку
отца к работникам культуры, Витька сл„зно упросил Дениса доехать с ними до
дома и, если отец вернулся, погасить огонь его гнева своим авторитетом,
сочинив по дороге какую-либо правдоподобную историю.
  Историю они сочинят, у переезда Денис вылезет, чтобы посмотреть, не
свалились ли кое-как привязанные носовым платком к багажнику лыжи, где его
и зафиксирует стрелочница.
  Карпова-Старшего дома не окажется. Машину благополучно загонят в гараж,
Денис наденет лыжи, распрощается с ребятами и побежит на станцию
"Черкасская", где сядет в электричку.
  Факты все следователем проверены, вс„ соответствует, так что у Градова
полное алиби, и он не мог тащить раненого Симкина на мессершмиттовском
шарфе по лощине.
  Вс„ это сообщит Яне срочно призвавший е„ к себе Хан. Он поведает, что
после разговора со следователем Градов разыскал Карпова-младшего в
бассейне, зная, что тот туда ездит через день тренироваться, сказал, что,
выгораживая Витьку, попал в неприятную историю, и попросил его съездить к
следователю и рассказать вс„, как было.
  Выслушав Витьку, проверив и сопоставив факты, следователь вновь побывает в
Коржах, ещ„ раз обойд„т Налиных соседей и выяснит, что одна из соседок
действительно видела лыжника, похожего по описанию на Пушко, в начале
третьего того злополучного дня, но почему-то не приехавшего к Нале, а
помчавшегося от е„ калитки в сторону леса, когда метели ещ„ не было и
видимость была отличная.
  Хан скажет, что, слава Богу, очерк ещ„ не набран, и что Яне необходимо
сейчас же быть в кабинете у следователя, куда также приглашены Наля и
Пушко.
  Жора на беседу не явится, а Налька, уже совсем непохожая на героиню
фронтовичку и передовую доярку в этом старомодном шерстяном платьице с
кружевным воротником и накладными плечами, хотя давно носят "японку", с
запудренными боевыми шрамами и тускло безразличным взглядом, подтвердит,
что да, приехал к ней в тот день Пушко, выпросил бутылку вина с парой
соленых огурцов и тут же умчался догонять своих. Симкин, покойник этот,
был с прошлого дня с перепоя, мечтал поправиться, надеялся разжиться в
Коржах, но магазин у них по выходным закрыт. Тогда-то Пушко и
проговорился, что есть тут у него знакомая доярка, делал как-то фотоочерк,
подружились. Ну покойник и вцепился - сходи, купи пузырь, мы потихоньку
поедем, догонишь, а этому нашему режу скажешь - знакомой дома не было.
  Так и вышло. Реж побежал во Власово, велев Ленечке ехать домой, чтобы
успеть в гости. А тому - что "гости", ему сейчас надо, он и ждал на лыжне
Пушко. Раздавили они по стакану, по огурцу и поехали лощиной к станции.
Тут вс„ и произошло - камень этот, метель... Она, Наля, уже спать
собралась - вставать-то на первую дойку в четыре... Слышит - стучат. Сам
не свой, тряс„тся, сказать ничего не может. Она его к печке. В кружку
плеснула, конечно, потом чаю... Про Симкина он не сразу сказал - напился,
мол, не туда свернул, метель... Уже потом, как стала его раздевать, видит
- вроде кровь. Растолкала. Тут он и сказал, что Симкин ранен, разбил
голову о камень и, наверное, готов. Меня попросил молчать - бутылку-то,
мол, он, Жорка, прин„с... Камень этот Наля знала - летом на н„м туристы
фотографируются, зимой - лыжи ломают, а убрать - с места не сдвинешь.
Судьба, значит, такая... Ей-то что, не воскресишь... Так бы, может, и
сошло, если б Клавка не проязычилась, что видела, как Пушко потащил от не„
в кармане бутылку.
  - А что у Градова из-за вашего молчания неприятности, его вон из комсомола
исключать собирались - это как?
  Следователя позовут из соседней комнаты к телефону.
  - Ты его любишь? - попытается Яна спасти в душе остаток веры в
человечество, как-то оправдав героиню-снайпершу.
  - Кого, кобеля этого? Эту пьянь? - метн„т Наля в е„ сторону
злобно-презрительный взгляд. - Третий день гудит, а мне с вашей городской
пьянью нянькайся! У нас своей хватает. Все они кобели и дерьмо, и Симкин
ваш. Царство Небесное. Одной пьянью меньше. Ладно, тебе скажу, раз на то
пошло.
  И признается, что посулил ей Жорка полкоровы, если покажет, что никуда от
не„ не уходил до утра. Что в деревне померла бабка Мартыниха, и е„ дед
прода„т корову, на пол-коровы Налька скопила - огурцы летом удались,
возила на Тишинку, а на другую половину Жора обещал добавить. А теперь
вс„, полкоровы тю-тю.
  Так случилось чудо, и Яна не знала, радоваться ей или плакать. Денис
очищен и спас„н, а е„ жизнь рухнула, потому что она усомнилась и теперь
недостойна его и никогда не простит себе. Эти дурацкие мистические
полкоровы - цена е„ жизни... Теперь ей вс„ представлялось мистикой -
почему она так скоро и слепо поверила в его виновность - поверила
редакции, следователю, Жорке, этой взяточнице Нальке, себе самой?
  Потому что он был "чужак", а они все - свои. А если бы очерк е„ уже был
опубликован? И речь шла об убийстве?..
  Ей стало страшно и гадко, опоры не было. Ни в них, которые соблазнили
оболгать, ни в себе, оболгавшей, ни в н„м, которого они скопом оболгали.
Будто чья-то всесильная рука толкнула е„ лодку. Мир, такой над„жный,
ясный, незыблемый, закачался... Лодка зачерпнула воды и медленно пошла ко
дну. Именно не падение, а медленное погружение вместе с лодкой по чьей-то
всесильной воле, когда вот-вот кончится запас кислорода в л„гких, потом
несколько секунд мучительной агонии, а затем неведомое состояние,
наступление которого она предчувствовала, жаждала и страшилась - и в
кабинете у следователя, и потом, в разговоре с сестр„нкой Жоры Пушко,
которая спокойно, привычно врала, что Жора готовит ко дню Советской Армии
фотовыставку то ли где-то в клубе, то ли в школе, дома третью ночь не
ночует и повестки к следователю в глаза не видал. Она говорила и чистила
картошку, многоглазые змеи ползли из-под ножа на старый номер газеты, где
был их с Жорой фотоочерк о районной ветлечебнице. Жора Пушко, свой в
доску, добрый и отзывчивый, всегда готовый выручить до получки, с которым
они исколесили весь район на попутках и пешком, ели тушенку из одной
банки, запивая чаем из одной кружки... Жора, который буквально затрясся,
когда ветеринар захотел перенести для съ„мки поближе к окну только что
прооперированную кошку - "Что вы, ей же больно!". Которому принадлежал,
наконец, приколотый к стене шедевр - "Первое кормление", напечатанный в
"Огоньке". Жора, погубивший Л„нечку, погубивший е„, Яну, и едва не
погубивший Дениса, а теперь прячущийся где-то в шкафу или под диваном, или
в алкогольном угаре - трус, подонок... И этот прекрасный, как икона,
снимок, от которого наворачивались слезы...
  Погружение продолжится в кабинете Хана, которого е„ рассказ почему-то не
особенно удивит.
  - Вот к чему приводит недопроверка фактов. Ты ещ„ в сорочке родилась, а
вот я в бытность собкором... - и он расскажет историю, из которой
погружающаяся Яна не пойм„т ни слова - лиш„нные смысла слова, как мыльные
пузыри, срывались с губ Хана и лопались в прокуренном воздухе кабинета.
Потом Хан скажет, что Пушко, в сущности, всегда был слизняком и вспомнит
соответствующую историю, и снова будут беззвучно улетать в небытие
лишенные смысла слова, а Яна будет умирать от отвращения к себе, мечтая
упасть, наконец, на дно и больше никогда ничего не чувствовать. Не быть.
  Жертва личным счастьем во имя правды, высокое страдание во имя бесконечно
большего... Бесконечно большое и правда неожиданно обернулись
отрицательной величиной, ложью, отвратительным оборотнем, и породила этого
оборотня она, Яна, и он покарал е„. Она чувствовала, что гибнет, и
сознание, что гибнет она во имя ею же порожд„нного оборотня, было особенно
нестерпимым, жертва оказалась не просто не оправданной, она напоминала
зловещую ловушку. Приманка с крючком вырвала е„ из бытия, низвергла в
преисподнюю. И то, что реабилитация Дениса была роковым образом прямо
пропорциональна падению е„, Яны, лишь усиливала мистическую безнад„жность
случившегося.
  Чем более пыталась она радоваться за Дениса, тем чудовищнее становилось
собственное падение, и радости уже места не было, и беспросветный
собственный эгоизм, сознание, что она за него не радуется, добивало
окончательно.
  - Да, конечно, слышу, Андрей Романович. Надо переделать...
  - Давай прямо сейчас. Материал должен быть набран, а как только припр„м
Пушко к стенке - в номер. Дело чрезвычайное, Пушко - наш сотрудник, мы
должны отреагировать своевременно и правильно, а то... Нехорошо с твоим
получилось. Будто мы Пушко выгораживали. Ты-то, небось, рад„хонька, что
твой не при ч„м... Но сейчас надо думать о чести газеты. Первым делом
самол„ты, так? Давай-ка, прямо сейчас, садись ближе.
  Она не сразу пойм„т, что от не„ хочет Хан, а, когда поймет, необходимость
переписать очерк соответственно новым обстоятельствам дела не покажется
кощунственной. Почему бы нет? Оборотни, оборотни... И очерк е„ -
оборотень, можно эдак, можно так - в зависимости от правды. Сегодня правда
одна, завтра - другая, она у каждого своя. Да и есть ли она вообще? Вот
художественные особенности - другое дело, их можно оставить. Они нетленны.
В них, как в рамку, можно вставить любой снимок правды. В руках у Хана -
красный и коричневый карандаши. Красным он обводит вс„, что можно
оставить. Оста„тся детективное начало, где мальчишки находят зам„рзшего
Симкина, остаются все описания природы, сцена гибели Л„нечки, моральные
рассуждения. Надо только заменить соответственно Павлина на Пушко и
причиной малодушного предательского эгоцентризма объявить соответственно
не влияние чуждой морали, а распущенность и пьянство. Что, впрочем, тоже
имеет корни "оттуда".
  Павлина лучше вообще поменьше упоминать - уехал во Власово и уехал, да и
пацана этого с отцовской машиной жалко, не будем его выдавать. Вот Пушко
прид„тся серь„зно перелопатить, написать заново, оставив, разумеется, все
лучшие куски, описывающие психологическое состояние Павлина, по
возможности их переделав применительно к Пушко. Вот сцена гибели - здесь
можно почти вс„ оставить. Вот он тащит Симкина на Павлиньем шарфе, потом,
окоченевший, возвращается в Коржи, намереваясь позвать на помощь, но Наля
да„т ему выпить... и... Здесь удачно ляжет описание Павлина, попавшего в
т„плый вагон, только действие не в электричке, а в Налиной избе, а так
почти вс„ можно использовать - смотри, как удачно... Давай, ты у нас уже
профессионалка, должна вс„ уметь.
  Хан торопит, потирает руки, подбадривает, чиркает то красным, то
коричневым, и действительно, у них вроде бы получается. Люда приносит по
его просьбе чаю с пирожками, потом он оставляет Яну одну, и ей вроде бы
становится легче, работа начинает увлекать, хоть и есть в ней что-то
нехорошее, болотное, зыбкое, и что-то она напоминает Яне. Но ей обрыдли
самоанализы, с каким-то ожесточением она терзает двумя пальцами Людочкину
машинку, и получается, по словам Хана, "то, что надо". Прид„тся только ещ„
раз перепечатывать, кое-что добавив и переделав после беседы с
отловленным, наконец-то, опух